29.
После покушения Каракозова [Дмитрий Владимирович Карако́зов (1840–1866) – революционер-террорист, совершивший 4 апреля 1866 года неудачное покушение на Александра II.], когда выяснилось, что революционные идеи популярны среди учащихся, Головнина отправили в отставку. Его преемник оказался из консерваторов. Он еще больше понизил статус реальных гимназий, переименовав [В 1871 году.] их в училища. Свидетельства об их окончании с той поры лишь «принимались в соображение» при поступлении в высшие специальные заведения.
– Андре запретил Николя поступать в университет. Сказал, что все Волобуевы были офицерами. И раз Николя носит его фамилию, значит, не имеет права прожигать науками жизнь.
– А почему Николя уехал в Москву? Военных училищ и в Петербурге предостаточно, – поинтересовалась княгиня.
– Подальше от отца. Сильно на него зол. А у меня из-за этого отъезда сердце еще больше болит. Как он там? Пишет редко, всего раз в неделю и всегда одно и то же: не волнуйтесь, маменька, все хорошо.
Мария Дмитриевна снова достала платочек и промокнула слезинку.
– Не расстраивайтесь, – поспешила ее успокоить Сашенька.
– А ваш старший? Куда планирует? – спросила графиня из вежливости.
– Евгений решил пойти по стопам отца. На юридический.
– Да, юристы нынче в моде. И зарабатывают недурно. Мой крестный брат тоже юрист. Нынешней зимой отличное имение в Орловской прикупил. Ну что, к столу?
Чай был сервирован в беседке, обвитой диким виноградом. Легкие закуски, графинчики с красным и столовым винами, серебряный самовар, сушки, плюшки, пирожные и непременно варенье. Какое без него чаепитие на даче?
Наскоро насытившись, Сашенькины дети вместе со старшим сыном Волобуевых Михаилом (несчастный молодой человек хоть и передвигался в коляске, управлял ею очень ловко) отправились на конюшню смотреть лошадей. Нина составила им компанию.
За столом остались Сашенька, чета Четыркиных, граф с графиней, их дочь Ася и еще один гость, видимо, сосед, представили которого необычно – Леонидиком. Согласитесь, престранное имя для пятидесятилетнего мужчины. Да и сам он был престранным. Ручку Сашеньке не поцеловал, даже не кивнул, лишь хрюкнул что-то под нос и тут же уселся за стол. Ел с аппетитом, но участия в разговоре не принимал. Украдкой наблюдая за ним, княгиня пришла к выводу, что Леонидик не в себе. Ну разве станет нормальный человек раскладывать пасьянс из печенья, прежде чем его съесть?
Видя, как шокирована Тарусова, графиня Волобуева попыталась отвлечь ее разговором:
– Раньше, до всех этих трагедий, у нас по пятницам собирался здешний бомонд…
Когда Леонидик дожевал пасьянс из печенья, он принялся выкладывать домик из шведских спичек, при этом замурлыкав мелодию. Очень и очень знакомую.
– Бетховен? – узнала княгиня. – Первая соната?
Леонидик, не прекращая мурлыкать, кивнул, мол, да, она.
– Андре, – обратилась Мария Дмитриевна к мужу. – Леонидик по-прежнему исполняет первую сонату. Вы говорили с полицмейстером?
– Нет, Мари, – усмехнулся Волобуев, вышедший сегодня к гостям в дорогой чесучовой [Ч е с у ч а – плотная ткань полотняного переплетения из шелка дикого дубового шелкопряда, обычно имеет естественный кремовый цвет.] паре. – Решил, что вы шутите.
– Какие могут быть шутки? – И Мария Дмитриевна пояснила гостям: – Оказывается, в ту ночь, когда нас ограбили, Леонидик видел в саду разбойника. Не смейтесь, Юлия Васильевна.
– Я просто поперхнулась, – подняла бровь Четыркина, которая села рядом с мужем, чтобы тот не напился.
Но Глеб Тимофеевич все равно исхитрялся каждые пять минут порадовать себя стопочкой столового вина.
– Очень вас прошу, Андре, – графиня вновь обратилась к мужу. – Сообщите о разбойнике полицмейстеру. Завтра же.
– Боюсь, услышав про разбойника, он тоже поперхнется, – пошутил в ответ граф и, наклонившись к Сашеньке, пояснил: – Мой шурин не совсем нормален. То бишь совсем не нормален.
– Не смейте так говорить, Андре, – возмутилась графиня. – Леонидик здоров. Просто не такой, как все.
– Таких и считают ненормальными, – напомнила Четыркина.
Граф посмотрел на нее с благодарностью, графиня – с ненавистью.
– Леонидик не способен лгать, потому что фантазия у него отсутствует, – объяснила Мария Дмитриевна. – И если говорит, что видел разбойника, значит, так и было.
– Давайте тогда уточним подробности. Во что разбойник был одет? – спросил хмельной Четыркин.
– Понятия не имею, – с раздражением ответила графиня. – Вы же знаете, Леонидик неразговорчив, если скажет пару слов за неделю, уже хорошо. Андре! Я все-таки настаиваю на вашем визите к полицмейстеру. Авик не виноват…
– Вы опять за свое, Мари? – вспылил граф. – Я же сказал: вопрос закрыт! Раз и навсегда.
И стукнул кулаком.
Наступила пауза. Если, конечно, не брать во внимание мурлыканье Леонидика.
– Ваш брат – музыкант? – спросила у графини Сашенька, чтобы прервать неловкую паузу.
– Да, – подтвердила Мария Дмитриевна, теребя в волнении салфетку в руках. – Но необычный. У брата изумительная музыкальная память. Помнит наизусть все произведения, что слышал хотя бы раз. Каждую оперу, каждую симфонию. Может воспроизвести партию любого инструмента, я проверяла. Но на музыкальных инструментах, увы, не играет, только мурлыкает под нос. Родители пытались обучить его игре на фортепиано, однако Леонидик отказался, заявив, что у него и так внутри целый оркестр.
Волобуев хмыкнул, Четыркин крякнул, Юлия Васильевна улыбнулась краешками губ. Глеб Тимофеевич, опрокинув очередную рюмашку, обратился к уникальному Леонидику:
– Друг мой, хватит с нас неметчины. Спой что-нибудь наше, патриотическое, «Кума Матрена, не подвёртывайся», знаешь?
Юлия Васильевна покраснела, остальные сделали вид, что не расслышали. А Четыркин вдруг запел сам, но не про Матрену, а про козла, что пошел в огороды. На припеве:
Чибирики, чок, чибирики,
Комарики, мухи, комары
Волобуев не выдержал:
– Заткнись, Глеб. И ты заткнись, Леонидик.
И тут сдали нервы у Аси, до той поры помалкивавшей:
– Папенька! Умоляю! Простите Авика!
– Так, – граф перевел взгляд с жены на дочь. – Вы нарочно этот разговор затеяли?
– Да, – не стала юлить Ася. – Без гостей вы нас не слушаете.
– Что ж, в полном вашем распоряжении. – Граф, до того сидевший вразвалочку, выпрямился на спинке стула.
30.
Тон его ничего хорошего не предвещал.
Ася пробормотала:
– Авик не способен украсть. Даже если буду с голоду помирать, чужого не возьмет.
– С этим согласен, – неожиданно сказал граф. – Ради тебя он и муху не задавит. Потому что ему плевать на тебя.
– Неправда, Авик любит меня.
– И не только тебя. Кого только не любит твой Авик. Ни старуху, ни молодуху не пропустит. Знаешь, почему у тебя мертвец родился? Потому что твой Авик заразил тебя сифилисом.
– Вы с ума сошли, Андре, – возмутилась Мария Дмитриевна. – Как можно, при гостях…
– Сами при них захотели, – парировал Волобуев.
У Аси затряслись руки, по щекам потекли слезы:
– Папенька…
– Хватит, Ася, хватит. Высказала что хотела, а теперь ступай.
– Ее нельзя отпускать одну, – забеспокоилась Мария Дмитриевна. – Вдруг опять…
– Отправь с ней человека…
– Я могу… – попытался встать Четыркин.
Супруга его удержала.
– Петюня, – крикнула графиня.
Будто из-под земли в беседке возник розовощекий крепыш-блондин.
– А кучер здесь что позабыл? – возмутился граф.
– Помогал на стол накрыть, теперь ждет, когда закончим, чтобы убрать, – объяснила ему супруга и ласковым тоном дала поручение кучеру: – Проводи, дружок, княгиню в спальню.
– Слушаюсь.
– И Леонидика уведи, – велел князь.
– Андре, оставьте моего брата в покое. Он никуда не пойдет.
– А я говорю, пойдет.
– Андре, опомнитесь, – одернула мужа графиня. – Мы сами здесь гости, – и пояснила изумленной княгине: – Мои родители оставили дачу Леонидику. Андре всего лишь опекун.
– Тогда уйду я, – Волобуев поднялся со стула. – Александра Ильинична, не составите компанию? Еще раз прошу прощения, – граф предложил Сашеньке руку, и они двинулись по аллее.
– За что, ваше сиятельство?
– За безумного родственника, за нервную супругу, за упрямицу дочь…
– Асю можно понять. Она защищает супруга. Почему бы вам и вправду не проявить великодушие?
– И вы туда же?
– Меня просили передать вам письмо, – перевела разговор Сашенька.
Волобуев удивился:
– Неужели ваш батюшка?
– Вы разве знакомы? – изобразила изумление Сашенька.
– Да так, дела-делишки, – улыбнулся граф. – Сделал ему интересное предложение. Теперь жду ответа.
Княгиня вытащила из ридикюля конверт, в который заранее положила записку Урушадзе, и молча подала. Граф сорвал печать, достал листок и нацепил очки. Дочитав, порвал записку и выкинул ее обрывки в кусты:
– Откуда у вас эта гадость?
– Вчера я навещала вашего зятя…
– Зачем? – у Волобуева вытянулось лицо.
– Муж мой – адвокат. Начинающий. Ему нужны клиенты, – повторила княгиня вчерашние слова Нины, хотя и понимала, что выглядит круглой дурочкой.
– И что Автандил? – спросил с некоторым беспокойством Андрей Петрович. – Согласился?
– Пока что думает.
– Советую и вашему мужу крепко подумать. Мой зятек нищ. Гонорарий выплатить не сможет.
– Вы нарочно так говорите. Верно, боитесь, что мой Дмитрий Данилович выиграет дело, – очень жеманно, продолжая играть роль дурехи, протянула Сашенька.
– Ха-ха-ха, – рассмеялся Волобуев. – Ни один адвокат это дело не выиграет. Против Автандила улики и свидетель, которого он едва не застрелил.
– Ваш свидетель – горький пьяница.
– И что? Четыркин такой же подданный его величества, как и все остальные. Ваше сиятельство, давайте о чем-нибудь приятном. Например, о вас. Вам говорили, что вы – очаровательны?
– Когда-то давно…
Сашенька редко возражала против легкого флирта. Всегда приятно, когда нравишься.
– Говорили, что способны вскружить голову? Даже такую седую, – граф приподнял шляпу и продемонстрировал тронутые серебром волосы. – Давайте-ка свернем, там вдалеке уединенная беседка, хочу вам ее показать.
Сашенька забеспокоилась. Они и так забрались в самый дальний угол сада. Если граф станет приставать, что, судя по похотливой улыбочке, весьма вероятно, кричи – не кричи, никто не услышит.
– В другой раз.
– Как говорили в нашем драгунском полку, не стоит откладывать на завтра ту, что можно полюбить сегодня, – граф обнял княгиню за талию и притянул к себе.
Вот нахал! Ведь Сашенька, кто не знает, самых строгих правил! Уже набрала воздуха, чтобы произнести резкость, как услышала крик:
– Мама! Мама!
Боже, Володя! Что стряслось?
В эту секунду младший выбежал на аллею, где стояли Сашенька и граф, и, увидев мать, ринулся со всех ног. Подбежав, стал взахлеб рассказывать:
– Мама! Мама! Лошадь просилась в уборную. Но никто ее не понял. И не отвел в отхожее. И она… – Володя задумался. Так и не подобрав слова, вытянул вверх запачканный ботинок. – Вытри, пожалуйста, а то Наталья Ивановна будет ругаться.
Сашенька вытащила платок из ридикюля, чтобы обтереть ребенку обувь.
– А вот и гувернантка, – грустно произнес Волобуев, увидав, что на аллее появилась запыхавшаяся от поисков Наталья Ивановна. Склонившись к уху Сашеньки, он прошептал: – Завтра, в двенадцать, в салоне Копосовой.
* * *
Адюльтерам препятствовала не столько мораль, сколько женская одежда. Тридцать три крючка на ботинках, чулки на подвязках, шнуры на корсете, двадцать две пуговицы на лифе… Ни раздеться, ни одеться без посторонней помощи приличная дама не могла. Конечно, распаленный кавалер мог попросту задрать ей юбку, ведь нижнего белья тогда не носили, но вряд ли подобное свидание могло удовлетворить. С крючками же, пуговицами и шнурками мужчины справиться даже не пытались: пока возлюбленную разденешь – весь пыл пройдет. Да и как потом ее одеть?
Решение пикантной проблемы придумали модные магазины. Дам там раздевали на законных основаниях – для примерки нарядов. Многие мужья и не догадывались, что обновление гардероба можно совместить с интрижкой.
Непристойное предложение встретиться в модном салоне Сашеньку взбесило. Лишь появление Натальи Ивановны спасло Волобуева от заслуженной пощечины. Каков наглец! Ведь ни малейшего повода не дала. И всячески пыталась уклониться от ухаживаний. Но, пожилой таскун настолько глуп, что даже не понял, как он Сашеньке неприятен.
Продолжение...
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев