Предыдущая публикация
Много блеску и шуму в фразах Троцкого, но содержания в них нет (Ленин)
Во-первых, это знаменитый «советский термидор». И если вы ожидаете строгого определения «советского термидора», то… не забывайте, что имеете дело с Троцким, с человеком, который «любит звонкие и пустые фразы» и «избегает фактов и конкретных указаний», если они «беспощадно опровергают все его сердитые возгласы и напыщенные фразы» (характеристика из статьи Ленина «О нарушении единства, прикрываемом криками о единстве»).
Если всерьез разбирать тезисы о «термидоре», то здесь продвигается идея, что социалистическая революция закономерно обречена повторить путь Французской буржуазной революции. Троцкого совершенно не смущает вопрос, насколько корректно проводить параллели между Французской революцией и Октябрем, ведь они происходили в совершенно разной исторической обстановке; что природа этих революций в корне различается: в первом случае одни эксплуататоры свергали других, а во втором случае — рабочий класс скинул всех угнетателей разом и впервые взял политическую власть. Он утверждает:
Корни «термидора» исходят от исковерканного исторического материализма. Троцкий продвигает вульгарный подход к истории: он напрочь отрицает субъективный фактор, роль личности. Для него все исторические деятели — всего лишь функции, куклы в руках классов, послушно отыгрывающие отведенные им роли:
Конечно, такой «истмат» является карикатурой на марксизм. Ни в коем разе марксистская теория не отрицает роли личности в истории и тем более не пытается свести ее до простой функции. Сталин объяснял:
Если всерьез разбирать тезисы о «термидоре», то здесь продвигается идея, что социалистическая революция закономерно обречена повторить путь Французской буржуазной революции. Троцкого совершенно не смущает вопрос, насколько корректно проводить параллели между Французской революцией и Октябрем, ведь они происходили в совершенно разной исторической обстановке; что природа этих революций в корне различается: в первом случае одни эксплуататоры свергали других, а во втором случае — рабочий класс скинул всех угнетателей разом и впервые взял политическую власть. Он утверждает:
«Аксиоматическое утверждение советской литературы, будто законы буржуазных революций „неприменимы“ к пролетарской, лишено всякого научного содержания».
Лишено — и всё тут. Никаких доводов Троцкий, как обычно, не приводит.Корни «термидора» исходят от исковерканного исторического материализма. Троцкий продвигает вульгарный подход к истории: он напрочь отрицает субъективный фактор, роль личности. Для него все исторические деятели — всего лишь функции, куклы в руках классов, послушно отыгрывающие отведенные им роли:
«Последовательность этапов Великой французской революции, во время ее подъема, как и спуска, с не меньшей убедительностью показывает, что сила сменявших друг друга „вождей“ и „героев“ состояла прежде всего в их соответствии характеру тех классов и слоев, которые давали им опору; только это соответствие, а вовсе не какие-либо безотносительные преимущества, позволило каждому из них наложить печать своей личности на известный исторический период. В чередовании у власти Мирабо, Бриссо, Робеспьера, Барраса, Бонапарта есть объективная закономерность, которая неизмеримо могущественнее особых примет самих исторических протагонистов».
Соответственно, по Троцкому, и большевики победили в октябре 17-го не потому, что были вооружены научной революционной теорией и имели в своем калибре гениального вождя Ленина, способного точно уловить момент, когда «сегодня еще рано, а завтра уже поздно», а просто потому, что «пролетариату удалось, наконец, повести за собой неудовлетворенное крестьянство против буржуазии». Видимо, само собой удалось, без участия большевиков…Конечно, такой «истмат» является карикатурой на марксизм. Ни в коем разе марксистская теория не отрицает роли личности в истории и тем более не пытается свести ее до простой функции. Сталин объяснял:
«Марксизм вовсе не отрицает роли выдающихся личностей или того, что люди делают историю. У Маркса, в его „Нищете философии“ и других произведениях, вы можете найти слова о том, что именно люди делают историю. Но, конечно, люди делают историю не так, как им подсказывает какая-нибудь фантазия, не так, как им придет в голову. Каждое новое поколение встречается с определенными условиями, уже имевшимися в готовом виде в момент, когда это поколение народилось. И великие люди стоят чего-нибудь только постольку, поскольку они умеют правильно понять эти условия, понять, как их изменить. Если они этих условий не понимают и хотят эти условия изменить так, как им подсказывает их фантазия, то они, эти люди, попадают в положение Дон-Кихота. Таким образом, именно по Марксу вовсе не следует противопоставлять людей условиям. Именно люди, но лишь поскольку они правильно понимают условия, которые они застали в готовом виде, и лишь поскольку они понимают, как эти условия изменить, — делают историю» («Беседа с немецким писателем Эмилем Людвигом»).
Т. е. суть в том, что каждая личность действует в определенных объективных исторических реалиях и не может идти им наперекор. Взять, например, историю с фараоном Эхнатоном и его религиозной реформой: египетское общество было не готово к принятию монотеистической модели и после смерти Эхнатона все его идеи, как и само имя, были преданы забвению. Противоположным примером служит царь Петр Первый. Несмотря на радикальность реформ, вследствие которых рубились бороды бояр, часто вместе с головами, преобразования Петра после его смерти, в отличие от Эхнатона, остались в силе и все последующие цари и царицы заявляли о себе, как о «продолжателях дела Петра Великого». Потому что российское общество в целом было готово к петровским реформам, они давно назрели, не хватало лишь достаточно сильной и решительной фигуры для их реализации."Петр I стрижет бороды боярам", Дмитрий Белюкин, 1985
Можно найти множество примеров, когда в критический исторический момент не нашлось подходящей личности, лидера, что приводило к катастрофе. Например, королевство Конго в XVII веке имело все шансы стать могучей африканской империей, с успехом воевала против португальских работорговцев, но когда конголезский король Педру Второй умер, достойного наследника не нашлось, начались распри, и в итоге государство распалась, превратившись в колонию европейцев.
Вот почему наивными являются фантазии писателей популярного нынче жанра «попаданцев», когда наш современник чудесным образом попадает, например, в эпоху Ивана Грозного и начинает прогрессорствовать, внедряя современные технологии и знания. Возьмем, допустим, паровой двигатель. Есть сведения, что использовать силу пара догадались еще древние греки и строили паровые фонтаны. Но первый паровоз появился лишь в начале XIX века. Неужели все эти века никто не догадался приделать паровому двигателю колеса и поставить его на рельсы? Дело не в том, что не догадались, а в том, что на то не было объективной экономической необходимости. Если бы какой-нибудь Леонардо Да Винчи догадался построить паровоз, в самом лучшем случае он стал бы игрушкой для богатых, какими были сложнейшие куклы-«роботы», создаваемые часовщиками в XVIII веке. Собственно, и паровоз изначально был лишь аттракционом для состоятельной публики. Железнодорожная служба — продукт капитализма, когда возникла необходимость перевозить большой объем товаров по просторам Америки и Европы.
Вот почему наивными являются фантазии писателей популярного нынче жанра «попаданцев», когда наш современник чудесным образом попадает, например, в эпоху Ивана Грозного и начинает прогрессорствовать, внедряя современные технологии и знания. Возьмем, допустим, паровой двигатель. Есть сведения, что использовать силу пара догадались еще древние греки и строили паровые фонтаны. Но первый паровоз появился лишь в начале XIX века. Неужели все эти века никто не догадался приделать паровому двигателю колеса и поставить его на рельсы? Дело не в том, что не догадались, а в том, что на то не было объективной экономической необходимости. Если бы какой-нибудь Леонардо Да Винчи догадался построить паровоз, в самом лучшем случае он стал бы игрушкой для богатых, какими были сложнейшие куклы-«роботы», создаваемые часовщиками в XVIII веке. Собственно, и паровоз изначально был лишь аттракционом для состоятельной публики. Железнодорожная служба — продукт капитализма, когда возникла необходимость перевозить большой объем товаров по просторам Америки и Европы.
Первая железная дорога в Англии, 1825 г.
Таково диаматическое понимание роли личности и техники в истории. Троцкий же брал только одну сторону, извращая отношение объективного и субъективного в истории.
Второй краеугольный камень Троцкого — это демагогия о «классе бюрократии», который узурпировал власть и угнетает рабочий класс. В марксизме вопрос о «бюрократии» решен однозначно: чиновничество не образует отдельный класс, а состоит на службе у господствующего класса. Свобода действий чиновников и правителей ограничена волей господствующего класса. Когда они злоупотребляют волей своего класса, их устраняют, иногда физически. Известна форма политической власти, получившая название «бонапартизм», когда верхушка государства старается как бы маневрировать между интересами разных классов по принципу: и нашим и вашим. Свобода действий для аппарата несколько расширяется. Однако же, бонапартистский режим не выделяет чиновничество как отдельный класс, оно по-прежнему остается в рамках тех общественно-производственных отношений, что и раньше. Троцкий здесь поступает хитро: он наделяет «советскую бюрократию» всеми атрибутами класса, но не признает ее полноценным классом (справедливо признавая, что советский чиновник не владеет и не наследует госсобственность) и пророчит, что скоро «бюрократы» захотят стать «настоящими» собственниками и реставрируют капитализм. Молодые неопытные левые, ища причину гибели СССР и знакомясь с этими тезисами Троцкого, находят их логичными и убедительными, исходя из того факта, что контрреволюция была осуществлена партийной верхушкой.
Троцкистская демагогия о «классе бюрократии» цепляется за то обстоятельство, что власть не может принадлежать массам и осуществляться ими непосредственно. И здесь неважно, идет ли речь о массах пролетариев или о «массе» немногочисленной буржуазии. Если представить себе общество, где буквально каждый предприниматель наделен государственной властью, то мы получаем мрачную «антиутопию» в духе Брэдбери. Это фантастика чистой воды, такое общество в реальности не может существовать, не впадая в анархию.
Вопрос о чиновничестве как классе является по сути своей вопросом о надклассовой верхушке власти. Действия любого аппарата, государства сводятся к вопросу о путях и средствах осуществления целей господствующего класса. Это азбука марксизма. Когда речь идет о буржуазном обществе, то для левых здесь, как правило, затруднений не возникает, но когда речь заходит о социалистическом обществе, о советском прошлом — здесь обнаруживаются сложности.
Дело в том, что коммунизм, в отличие от капитализма, не может наступить стихийно-экономически; если буржуазная революция является завершающим актом становления капиталистической формации, то для коммунизма взятие власти работающим классом является лишь началом долгого и трудного пути переформатирования всего общества. Если буржуазия, беря власть, уже имеет свой экономический базис, то работающему классу и коммунистам, совершив революцию, нужно поэтапно выстроить базис коммунизма, а это задача очень сложная.
До революции в среде партийных «низов» и революционной молодежи имела место наивная мысль, что достаточно свергнуть буржуазию и обобществить средства производства — и коммунистические производственные отношения наступят сами собой (ведь «базис первичен, а настройка вторична»). Но потом, когда этого не произошло, появилась другая мысль, что нужно превзойти технологический уровень империалистических стран — и вот тогда наступит коммунизм. Троцкий, кстати, именно эту вульгарную точку зрения и проповедует:
Итак, коммунизм не может наступить стихийно. Почему так? Потому что коммунизм строится не на голых классовых интересах, представляющих собой социально оформленный инстинкт, а на сознательности масс, на научной организации общества. Массы должны дозреть до коммунизма, избавиться от атавизмов классового мышления и поведения. Совершенно верно, что без развитой материально-технической базы коммунизм построить нельзя, но путем простого совершенствования средств производства организовать коммунистические отношения в обществе также невозможно. Сколько бы много товаров ни производилось, для мещан этого всё равно будет мало, подобно радже из сказки «Золотая антилопа». Продукты потребления должны перестать быть инструментом для обозначения «статуса» и формой самореализации. Этого можно добиться лишь культурничеством, поэтапным перевоспитанием масс на базе общегосударственной собственности и плановой экономики.
Второй краеугольный камень Троцкого — это демагогия о «классе бюрократии», который узурпировал власть и угнетает рабочий класс. В марксизме вопрос о «бюрократии» решен однозначно: чиновничество не образует отдельный класс, а состоит на службе у господствующего класса. Свобода действий чиновников и правителей ограничена волей господствующего класса. Когда они злоупотребляют волей своего класса, их устраняют, иногда физически. Известна форма политической власти, получившая название «бонапартизм», когда верхушка государства старается как бы маневрировать между интересами разных классов по принципу: и нашим и вашим. Свобода действий для аппарата несколько расширяется. Однако же, бонапартистский режим не выделяет чиновничество как отдельный класс, оно по-прежнему остается в рамках тех общественно-производственных отношений, что и раньше. Троцкий здесь поступает хитро: он наделяет «советскую бюрократию» всеми атрибутами класса, но не признает ее полноценным классом (справедливо признавая, что советский чиновник не владеет и не наследует госсобственность) и пророчит, что скоро «бюрократы» захотят стать «настоящими» собственниками и реставрируют капитализм. Молодые неопытные левые, ища причину гибели СССР и знакомясь с этими тезисами Троцкого, находят их логичными и убедительными, исходя из того факта, что контрреволюция была осуществлена партийной верхушкой.
Троцкистская демагогия о «классе бюрократии» цепляется за то обстоятельство, что власть не может принадлежать массам и осуществляться ими непосредственно. И здесь неважно, идет ли речь о массах пролетариев или о «массе» немногочисленной буржуазии. Если представить себе общество, где буквально каждый предприниматель наделен государственной властью, то мы получаем мрачную «антиутопию» в духе Брэдбери. Это фантастика чистой воды, такое общество в реальности не может существовать, не впадая в анархию.
Вопрос о чиновничестве как классе является по сути своей вопросом о надклассовой верхушке власти. Действия любого аппарата, государства сводятся к вопросу о путях и средствах осуществления целей господствующего класса. Это азбука марксизма. Когда речь идет о буржуазном обществе, то для левых здесь, как правило, затруднений не возникает, но когда речь заходит о социалистическом обществе, о советском прошлом — здесь обнаруживаются сложности.
Дело в том, что коммунизм, в отличие от капитализма, не может наступить стихийно-экономически; если буржуазная революция является завершающим актом становления капиталистической формации, то для коммунизма взятие власти работающим классом является лишь началом долгого и трудного пути переформатирования всего общества. Если буржуазия, беря власть, уже имеет свой экономический базис, то работающему классу и коммунистам, совершив революцию, нужно поэтапно выстроить базис коммунизма, а это задача очень сложная.
До революции в среде партийных «низов» и революционной молодежи имела место наивная мысль, что достаточно свергнуть буржуазию и обобществить средства производства — и коммунистические производственные отношения наступят сами собой (ведь «базис первичен, а настройка вторична»). Но потом, когда этого не произошло, появилась другая мысль, что нужно превзойти технологический уровень империалистических стран — и вот тогда наступит коммунизм. Троцкий, кстати, именно эту вульгарную точку зрения и проповедует:
«Марксизм исходит из развития техники, как основной пружины прогресса, и строит коммунистическую программу на динамике производительных сил».
И далее:«Если то общество, какое должно было сложиться на основе обобществления производительных сил самого передового для своей эпохи капитализма, Маркс называл низшей стадией коммунизма, то определение это явно не подходит к Советскому Союзу, который и сегодня еще гораздо беднее техникой, жизненными благами и культурой, чем капиталистические страны. Правильнее, поэтому, нынешний советский режим, во всей его противоречивости, назвать не социалистическим, а подготовительным или переходным от капитализма к социализму».
Здесь можно проводить тест: если человек, претендующий на звание коммуниста, примет этот текст за марксистский, значит, тест он провалил и ему нужно лучше изучать труды классиков.Итак, коммунизм не может наступить стихийно. Почему так? Потому что коммунизм строится не на голых классовых интересах, представляющих собой социально оформленный инстинкт, а на сознательности масс, на научной организации общества. Массы должны дозреть до коммунизма, избавиться от атавизмов классового мышления и поведения. Совершенно верно, что без развитой материально-технической базы коммунизм построить нельзя, но путем простого совершенствования средств производства организовать коммунистические отношения в обществе также невозможно. Сколько бы много товаров ни производилось, для мещан этого всё равно будет мало, подобно радже из сказки «Золотая антилопа». Продукты потребления должны перестать быть инструментом для обозначения «статуса» и формой самореализации. Этого можно добиться лишь культурничеством, поэтапным перевоспитанием масс на базе общегосударственной собственности и плановой экономики.
Кадр из мультфильма "Золотая антилопа" 1954 г.
Объективные факторы коммунизма давно назрели и перезрели: современные производительные силы (тем более с развитием робототехники и нейросетей) уже готовы к коммунизму, пусть и путь к нему будет долгим, где потребуется смена нескольких поколений. У людей, задействованных в производстве, есть всё, чтобы начинать жить и трудиться по-новому уже сегодня. Недостает лишь субъективного фактора, организующей силы в виде диктатуры работающего класса. В условиях коммунизма решающее значение приобретает не объективный (экономический), а субъективный фактор в форме политической линии партии — авангарда работающего класса.
Позволю себе привести фрагмент из своей статьи «Замечание о проблеме изучения левыми гибели СССР»:
Касаемо того, что «бюрократия реставрировала капитализм». Вообще, существуют лишь две возможности реставрации капитализма в социалистической стране: интервенция извне или же измена внутри правящей партии, предательство ею интересов работающего класса. Измена может произойти в двух формах: верхушечного переворота, как это случилось в Югославии (переворот Тито 1949 г.), или постепенного сползания партии в болото оппортунизма, идейного вырождения и перерождения руководства, как это случилось с КПСС и многими другими европейскими компартиями.
Ни Ленин, ни Сталин никогда не отрицали возможность вырождения и перерождения партии. Они прекрасно понимали, что в партию большевиков, ставшей правящей, тут же полезут карьеристы, стяжатели и прочая сволочь. Троцкий в этом вопросе ничего нового не добавил и лишь механически описал этот процесс, нагородив по пути глупостей про «класс бюрократии», выдавая буржуазные пережитки в советском обществе за «признаки перерождения» и предлагая совершенно идиотские пути их преодоления.
Проблема Троцкого не в том, что он говорил о возможности буржуазного перерождения, а в том, что выдавал возможность за свершившийся факт, голословно и безосновательно обрушивался на Сталина и сталинскую партию, обвиняя в узурпации власти, разрыве с классом и народом, тогда как ничего этого не было. Более того, ход разложения КПСС и перерождения руководства партии показал, как на самом деле происходит разрыв с классом и народом. А происходил он не через открытую узурпацию собственности, какое-то оформление «бюрократии» в класс и проч., как это рисовал троцкизм, а через разложение работающего класса и народа антимарксистской, либеральной пропагандой: «больше демократии, больше социализма» и т. д. Когда работающий класс был полностью дезорганизован, в ход пошли лозунги: «нужен хозяин», «государство не эффективно», «даёшь рынок» и т. п.
Т. е. по Троцкому, классовая борьба изображена как борьба какого-то якобы организованного псевдокласса бюрократии и рабочего класса, в форме получения каких-то там привилегий и прочего, тогда как на самом деле классовая борьба шла, прежде всего, внутри руководства партии по линии научной компетенции и оппортунизма, невежества, глупости. Засилье оппортунизма и глупости, вкупе с демократическими процедурами и «коллективным разумом партии», проложили путь в руководство откровенным врагам, шпионам и диверсантам, которые были даже не столько за капитализм, сколько против большевизма, который люто ненавидели и жаждали уничтожить, даже если для этого придется стереть в труху всю страну вместе с населением. Желали развалить страну и сами править в новообразованных «княжествах».
Таким образом, порочность демагогии о «классе бюрократии» заключается не только в клевете в адрес Сталина и СССР, но и в том, что это чудовищное извращение марксистской теории, которое делает диктатуру пролетариата в принципе невозможной. Работающий класс не может весь разом осуществлять власть, даже через форму Советов, тем более не может успешно строить коммунизм, ибо не владеет знаниями марксизма. Для этого и существует Партия — авангард, т. е. штаб, мозг класса:
Сила и мощь коммунистического государства состоит не в законах и системе насилия, а в качестве связи между партией и классом, а качество это продиктовано субъективным фактором, убеждением, целями, правильно используемыми средствами и условиями и т. д.
ФРАГМЕНТ ИЗ СТАТЬИ "«Преданная революция» как образчик троцкизма"
Позволю себе привести фрагмент из своей статьи «Замечание о проблеме изучения левыми гибели СССР»:
«В эксплуататорской формации, т. е. в синтезе базиса и соответствующей надстройки, главным и основным консервирующим элементом является именно надстройка, а не всё общественное сознание, которое содержит как реакционные, так и прогрессивные моменты. Господствующие же производственные отношения постепенно перезревают и сами готовы перейти в новое состояние, уступить место новым отношениям. Особенностью капитализма как последней эксплуататорской формации, его отличием от феодализма и рабства, является то, что более прогрессивные и сложные производственные отношения (коммунизма) не складываются сами собой стихийно в его недрах. Поэтому социалистическая революция не может опираться на какие-то готовые экономические связи, она опирается только на людей — на пролетариат, осознавший необходимость революционного слома „старого мира“.При коммунизме надстройка предполагает свободное и динамичное развитие базиса как органичной стороны общественного производства, а базис даёт простор для развития надстройки. В этом смысле формация „коммунизм“ противоположна не формации „капитализм“, а всем классовым формациям вместе. Вот почему глубоко ошибочными являются рассуждения разных левых теоретиков о противоречиях социалистического производства с общественными отношениями. Правильно говорить о борьбе старых эксплуататорских укладов с новым коммунистическим укладом».
Почему же случается так, что в какой-то момент партия начинает вести массы не к победе коммунизма, а в обратную от коммунизма сторону? Троцкизм объясняет это «бюрократическим перерождением», а марксизм — классовой борьбой, которая не только ни утихает, но обостряется при росте успехов коммунизма из-за бешеного сопротивления реакционных сил. Партия превращается в арену классовой борьбы между марксистами и оппортунистами. В 30-е годы оппортунизм в ВКП(б) был организационно разгромлен, но не выкорчеван и после смерти Сталина взял реванш в виде хрущевского переворота.Касаемо того, что «бюрократия реставрировала капитализм». Вообще, существуют лишь две возможности реставрации капитализма в социалистической стране: интервенция извне или же измена внутри правящей партии, предательство ею интересов работающего класса. Измена может произойти в двух формах: верхушечного переворота, как это случилось в Югославии (переворот Тито 1949 г.), или постепенного сползания партии в болото оппортунизма, идейного вырождения и перерождения руководства, как это случилось с КПСС и многими другими европейскими компартиями.
Ни Ленин, ни Сталин никогда не отрицали возможность вырождения и перерождения партии. Они прекрасно понимали, что в партию большевиков, ставшей правящей, тут же полезут карьеристы, стяжатели и прочая сволочь. Троцкий в этом вопросе ничего нового не добавил и лишь механически описал этот процесс, нагородив по пути глупостей про «класс бюрократии», выдавая буржуазные пережитки в советском обществе за «признаки перерождения» и предлагая совершенно идиотские пути их преодоления.
Проблема Троцкого не в том, что он говорил о возможности буржуазного перерождения, а в том, что выдавал возможность за свершившийся факт, голословно и безосновательно обрушивался на Сталина и сталинскую партию, обвиняя в узурпации власти, разрыве с классом и народом, тогда как ничего этого не было. Более того, ход разложения КПСС и перерождения руководства партии показал, как на самом деле происходит разрыв с классом и народом. А происходил он не через открытую узурпацию собственности, какое-то оформление «бюрократии» в класс и проч., как это рисовал троцкизм, а через разложение работающего класса и народа антимарксистской, либеральной пропагандой: «больше демократии, больше социализма» и т. д. Когда работающий класс был полностью дезорганизован, в ход пошли лозунги: «нужен хозяин», «государство не эффективно», «даёшь рынок» и т. п.
Т. е. по Троцкому, классовая борьба изображена как борьба какого-то якобы организованного псевдокласса бюрократии и рабочего класса, в форме получения каких-то там привилегий и прочего, тогда как на самом деле классовая борьба шла, прежде всего, внутри руководства партии по линии научной компетенции и оппортунизма, невежества, глупости. Засилье оппортунизма и глупости, вкупе с демократическими процедурами и «коллективным разумом партии», проложили путь в руководство откровенным врагам, шпионам и диверсантам, которые были даже не столько за капитализм, сколько против большевизма, который люто ненавидели и жаждали уничтожить, даже если для этого придется стереть в труху всю страну вместе с населением. Желали развалить страну и сами править в новообразованных «княжествах».
Таким образом, порочность демагогии о «классе бюрократии» заключается не только в клевете в адрес Сталина и СССР, но и в том, что это чудовищное извращение марксистской теории, которое делает диктатуру пролетариата в принципе невозможной. Работающий класс не может весь разом осуществлять власть, даже через форму Советов, тем более не может успешно строить коммунизм, ибо не владеет знаниями марксизма. Для этого и существует Партия — авангард, т. е. штаб, мозг класса:
«Рабочий класс может действовать как класс, только организовавшись в особую политическую партию, противостоящую <…> партиям, созданным имущими классами» (Энгельс «Конгресс в Гааге. Письмо к Биньями»).
Противопоставлять работающий класс своей партии — злейшая диверсия. Внушать трудящимся неверие в своих вождей — значит дезорганизовывать работающий класс, подрывать диктатуру пролетариата, ибо без вождей, строго говоря, партия существовать не может, а без партии не стоит и заикаться о диктатуре пролетариата.Сила и мощь коммунистического государства состоит не в законах и системе насилия, а в качестве связи между партией и классом, а качество это продиктовано субъективным фактором, убеждением, целями, правильно используемыми средствами и условиями и т. д.
ФРАГМЕНТ ИЗ СТАТЬИ "«Преданная революция» как образчик троцкизма"
Следующая публикация
Комментарии 2