История и археология Руси и соседей

Андрей Боголюбский - не монголоид В декабре 1934 г. археолог Н.Н. Воронин передал для изучения антропологу Д.Г. Рохлину скелет Андрея Боголюбского, извлеченный из раки в Успенском соборе Владимира. В 1939 г. череп князя был изучен антропологами М.М. Герасимовым, а в 1941 г. – В.В. Гинзбургом. Д.Г. Рохлин писал, что Н.Н. Воронин предоставил ему останки неизвестного мужчины для возможной идентификации. Результаты рентгенологической экспертизы «настолько соответствовали летописным сведениям о великом князе Андрее Боголюбском, что... принадлежность скелета данной исторической фигуре становилась бесспорной». По костям Д.Г. Рохлин восстановил картину убийства князя, в целом совпавшую с летописным описанием. Ученый отметил и расхождение: согласно летописям, Петр Кучков зять отсек князю «десницу» - рравую руку, а у скелета оказалась сильно повреждена левая рука. Однако на миниатюре Радзивилловской летописи XV в. Андрею Боголюбскому отрубают саблей левую руку, которую держит стоящая рядом жена князя. Это могло бы стать аргументом в пользу древности и достоверности миниатюр. Д.Г. Рохлин также сделал выводы о быстрой раздражимости и бурных реакциях Андрея Боголюбского, его хорошей физической форме (несмотря на значительный возраст – 63 года) и силе (при грацильном телосложении, грацильность — психофизическая характеристика человека довольно хрупкого телосложения). Из-за срастания позвонков князь почти не сгибал шеи, что могли воспринимать как признак его «надменности и горделивой самоуверенности». Помимо многочисленных ранений, ставших причиной смерти князя, были обнаружены следы заживших боевых ран. Изучение черепа Андрея Боголюбского В.В. Гинзбургом и М.М. Герасимовым показало, что тот имел монголоидные черты. Это отражено на реконструкция внешнего облика, выполненной Герасимовым. В.В. Гинзбург считал, что князь Андрей унаследовал монголоидность от матери-половчанки. В 2007 г. антропологом В.Н. Звягиным была проведена повторная экспертиза останков Андрея Боголюбского. Некоторые положения Д.Г. Рохлина, В.В. Гинзбурга и М.М. Герасимова были подтверждены, другие скорректированы, третьи – пересмотрены. Неожиданным стал вывод о принадлежности Андрея Боголюбского к «среднеевропейскому варианту большой европеоидной расы». Возможная монголоидность была полностью исключена. По мнению В.Н. Звягина, ошибка Гинзбурга и Герасимова связана с бытовавшим тогда неверным представлением о монголоидности половцев. В.Н. Звягин также не согласился с мнением о несгибаемой шее Андрея Боголюбского, хотя отметил патологию в шейных позвонках. Сложение князя оказалось не грацильным, а атлетическим. Второй важный вывод касался реконструкции убийства князя. В.Н. Звягин высказал предположение, что непосредственных убийц было двое: один наносил удары саблей, другой – мечом. Вероятнее всего, это были Петр Кучков зять и Яким Кучкович, которых летопись называет главными заговорщиками. Андрей Боголюбский получил большинство травм в ходе борьбы и самообороны – защищался левой рукой как щитом, перемещался, уходил от ударов. Причиной его смерти стала большая кровопотеря. На этом изучение останков Андрея Боголюбского не завершилось. В 2010 г. их комплексное исследование осуществил коллектив авторов под руководством заведующего Отделом физической антропологии Института этнологии и антропологии РАН С.В. Васильева (М.М. Герасимова, С.В. Боруцкая, Н.И. Халдеева), а в 2011 г. череп изучил Д.В. Пежемский. В итоговой публикации С.В. Васильев и его соавторы дополнили и скорректировали результаты Рохлина, Гинзбурга и Герасимова, а Д.В. Пежемский – еще и результаты Звягина. Итоги работы С.В. Васильева и соавторов сводятся к следующему: – возраст князя был меньше, нежели считал Д.Г. Рохлин и его коллеги, не 63, а 45–55; – признаков, свидетельствующих о монголоидности, не обнаружено, князя скорее можно отнести к «севернопонтийскому антропологическому варианту восточноевропейской расы». Однако точное определение расовых признаков у одного индивидуума не вполне корректно, тем более у представителя нобилитета, имевшего смешанную родословную; – князь Андрей был мощным и сильным мужчиной, хорошо тренированным, для того времени довольно высоким – 169 см; – описание травм Д.Г. Рохлиным и созданная им картина убийства совпадают с результатами нового исследования; – выводы, сделанные Д.Г. Рохлиным относительно характера и поведения князя, не подтверждаются. Д.В. Пежемский также уделил внимание несоответствию между принятым в литературе представлением о возрасте князя и возрастными особенностями скелета. На основании нового прочтения источников он установил, что князь, вероятно, родился около 1128 г. и, таким образом, погиб в 45–46 лет, что хорошо соотносится с антропологическими наблюдениями. Д.В. Пежемский согласился выводом с В.Н. Звягина об отсутствии монголоидных черт и указал, что особенности черепа, которые в 1930—1940-е гг. считали монголоидными, в настоящее время таковыми не считаются. При этом он подверг критике положение В.Н. Звягина о принадлежности князя Андрея к «среднеевропейскому варианту большой европейской расы». Эти и другие критические замечания Д.В. Пежемского о работе В.Н. Звягина показывают сложность оценок и выводов в палеоантропологии даже при нескольких комплексных исследованиях. По материалам: Шокарев С.Ю. О чем говорят скелеты.

О фантазиях Льва Гумилёва Обращаясь к истории Руси XIII-XV вв., Гумилев, как и при исследовании предшествующей эпохи, чрезвычайно мало считается с источниками. В построении истории русско-татарских отношений после нашествия Батыя Гумилев исходил из своей теории этнических и суперэтнических связей. Он признал завоевания 1237-40 гг. незначительными «кампаниями», приведшими в конечном счете к созданию славяно-монгольского суперэтноса. Важнейшую роль в этом «суперобразовании» сыграл носитель нового «пассионарного толчка» Александр Невский, сформулированная которым «новая доминанта поведения - альтруистический патриотизм - на несколько столетий определила неизвестные дотоле принципы устроения Руси». Главная заслуга Александра состояла, по Гумилеву, в том, что он осознал масштабы угрозы со стороны шведов, ливонских рыцарей и Литвы и отсрочил немецкий «Дранг нах Остен», «который был лейтмотивом немецкой политики с 1201 по 1941 год». Что касается восточных завоевателей, то «ни о каком монгольском завоевании Руси не могло быть и речи. Гарнизонов монголы не оставили, своей постоянной власти и не думали устанавливать». Уже два-три десятка лет спустя произошло первое «освобождение России от монголов - величайшая заслуга Александра Невского». Отрицательное отношение к Орде на Руси «появилось не в XIII в., а столетие спустя, когда узурпатор Мамай стал налаживать связи с католиками против православной Москвы». Все это построение находится в полном противоречии с источниками. Во всех летописях, отражающих события XIII в., поход Батыя описывается как крупнейшее национальное бедствие. Если Лаврентьевская и Ипатьевская отражали летописание земель, подвергшихся непосредственному завоеванию, то составитель Новгородской I, независимый от двух остальных летописей, писал в городе, который не был завоеван; он не имел поэтому оснований преувеличивать масштабы поражения. Но его характеристика завоевания не отличалась от той, которая содержалась во владимирском и южном летописании. В Новгороде власть монголов выразилась в сборе налогов; перепись населения для осуществления этого сбора вызвала в 1257 г. восстание в городе. Князем в городе был в то время Василий, старший сын Александра Невского. Александр Невский вмешался в события, выгнал своего сына из Новгородской земли и жестоко расправился с восставшими - «оному носы урезаша, а иному очи вынимаша, кто Василия на зло навел...». Гумилев упоминает этот эпизод, но дает ему довольно неожиданную трактовку. Восстание 1257 г. он именует «бунтом» и объясняет, что возглавивший его князь Василий был «дурак и пьяница». Откуда именно взял Гумилев эту характеристику Василия Александровича - неизвестно: ни в Новгородской, ни в Лаврентьевской, где кратко упоминается (под 1258 г.) история с татарскими «численниками» в Новгороде, ни слова не говорится о склонности Василия к пьянству и об его умственных способностях; этому князю и вообще посвящено всего несколько строчек в летописях. Но Гумилев настаивает на данной им характеристике: несколькими страницами далее он вновь упоминает, что Александр дал Василию «тихо и спокойно умереть от пьянства». Нашел автор и вполне оригинальное, принадлежащее лично ему и отсутствующее в источниках, объяснение расправы Александра с новгородцами: «им вынимали очи, считая, что глаза человеку все равно не нужны, если он не видит, что вокруг делается. Только такой ценой удалось Александру убедить в правоте своих поступков новгородцев, утерявших вместе с пассионарностью здравый смысл». В те же 50-е годы XIII в., когда происходило восстание в Новгороде, в остальных русских землях был создан институт баскаков - татарских наместников, опиравшихся на отряды, состоявшие из «бесермен» и «Руси». Они жили в особых слободах. Когда в 1283 г. жители Курска напали на одну из таких слобод, баскак Ахмат перебил местных бояр и черных людей и трупы «тех избъеных повеле по деревью извешати, отъимая у всякого голову да правую руку»; головы и руки казненных были брошены «псам на изъедь». Отпустив паломников, бывших свидетелями расправы, Ахмат сказал им: «...Ходите по землям, тако молвите: кто иметь держати спор с своим баскаком, тако же ему и будеть». Этот эпизод, как и проблема баскачества, осталась у Гумилева вне идиллической картины русско-ордынского «симбиоза» вплоть до времени «узурпатора Мамая». Игнорировал он и выступления против Орды, происходившие в первой трети XIV в., в частности, крупнейшее тверское восстание против Щелкана (Чол-хана) в 1327 г., жестоко подавленное татарскими войсками, сжегшими Тверь и перебившими или уведшими в плен ее жителей; тверской великий князь Александр Михайлович был казнен в Орде. Гумилев умолчал о восстании против Щелкана, а Ивана Калиту, приведшего ханские войска на Тверь, охарактеризовал как «тихого, богобоязненного и хозяйственного». Враждебные отношения между Русью и Ордой возникают, согласно Гумилеву, лишь с конца XIV в. Противоречия эти он объясняет тем, что власть в Орде захватил Мамай, который «опирался на союз с Западом, главным образом, с генуэзскими колониями в Крыму», в то время как его противник Тохтамыш придерживался «традиционной политики союза с Русью, проводимой со времен Батыя». Утверждение о союзе Мамая с «Западом» основывается, очевидно, на летописном известии о том, что Мамай, отправляясь на «всю землю Русскую», собрал «всю землю Половецскую и Татарскую, и рати понаимовав Фрязы и Черкасы и Ясы...». Гумилев утверждает, что «поволжские татары неохотно служили Мамаю и в его войске их было немного» и поэтому Мамай «привлек ясов, касогов, крымских евреев и караимов». Но прежде всего Мамаю «нужны были деньги, - и немалые», - их он попросил у генуэзцев, владевших колониями в Крыму, - «те обещали помочь, но потребовали взамен получения концессий для добычи мехов и торговли на севере Руси, в районе Великого Устюга». Мамай предложил Дмитрию, что «за предоставление концессий» он дает ему «ярлык на великое княжение». «Если бы Дмитрий согласился на эту сделку, Московcкая Русь в очень короткое время превратилась бы в торговую колонию генуэзцев», - повествует далее Гумилев; но «преподобный Сергий Радонежский заявил, что с латинянами никаких дел быть не может: на Святую Русскую землю допускать иноземных купцов нельзя, ибо это грех». Убедившись после первых столкновений в том, что русская рать не уступает татарской, Мамай отправил на Русь войска, состоявшие из «генуэзской пехоты» и из степняков, мобилизованных «на генуэзские деньги». В итоге Куликовской битвы царство Мамая - «типичная химера», опиравшаяся на «международную торговлю», - было побеждено, а «новая этническая общность - Московская Русь - выступила реальностью всемирно-исторического значения». Читатель, пожелавший бы определить источники, на которых основываются эти построения, окажется в немалом затруднении. Откуда взял Гумилев известия о переговорах генуэзцев с Мамаем, об их требовании «концессий» в районе Великого Устюга, о сделке, предложенной Мамаем Дмитрию и отклоненной Сергием Радонежским, о «генуэзских деньгах», полученных Мамаем перед Куликовской битвой? Из летописей нам известно о некоем Некомате (по более поздней версии «сурожанине» - купце, торговавшем с Крымом), ведшем враждебные Москве переговоры между Тверью и Ордой, но ни о каком участии в этих переговорах генуэзцев и их требованиях к Мамаю там ничего не сообщалось. Не менее загадочно приведенное Гумилевым заявление Сергия Радонежского о недопустимости дел «с латинянами» и допуска их «на святую Русскую землю». Откуда заимствовал автор эту цитату? В Троицкой и близких к ней летописях, несмотря на их интерес к Сергию, нет вообще никаких сведений об отношении Сергия к иноземцам. Но и в источниках XV века - в Житии Сергия, в Новгородско-Софийском своде - ни слова не говорится о его заявлениях против «латинян». Источники богатого подробностями повествования Гумилева о событиях вокруг Куликовской битвы остаются неизвестными. Через два года после Куликовской битвы победитель Мамая хан Тохтамыш напал на Москву, сжег и разграбил ее. Почему же этот сторонник «традиционного союза с Русью», никак не связанный с Западом, совершил такое нападение? Виною, согласно Гумилеву, были суздальские князья, состряпавшие донос Тохтамышу на Дмитрия - «сибиряку и в голову не пришло, что его обманывают», а также «характер населения, осевшего в Москве» и ответившего сопротивлением на набег хана. «Посадский люд» хотел «только выпить и погулять»; напившись, москвичи забрались на кремлевские стены «и ругали татар, сопровождая брань соответствующими жестами» - «а татары, особенно сибирские, народ очень обидчивый, и поэтому крайне рассердились». Восставшие не хотели выпускать митрополита из города и ограбили его «до нитки». «...Когда был выпит весь запас спиртного, москвичи решили договориться с татарами» и впустить их послов в город, «но когда открывали ворота, никому из представителей «народных масс» не пришло в голову выставить надежную охрану», татары ворвались в город и устроили резню. Версия о пьяных москвичах была взята Гумилевым из относительно позднего источника - Новгородско-Софийского свода, сочувствовавшего митрополиту Киприану, не хотевшему оставаться в осаде. В современных событиям летописных сводах упоминания о пьянстве москвичей нет - там говорится лишь о вероломстве татар, их зверствах и грабеже в городе. Но и Новгородско-Софийский свод описывает стойкость осажденных, подвиги их предводителя князя Остея и москвича-суконника Адама. Непонятно, на каком основании Гумилев приписывает инициативу в переговорах с Тохтамышем горожанам, - во всех летописях говорится, что именно хан, не сумев взять город, обманул Остея «лживыми речами и миром лживым», убил его и захватил город. Почему же Гумилев именует Тохтамыша «добродушным и доверчивым сибиряком» и объявляет его набег «совсем не страшным»? Такие вопросы возникают при чтении книг Гумилева постоянно. При изложении истории Киевской Руси автор в основном опирался на пробелы в летописной традиции, позволявшие ему строить произвольные конструкции; описывая историю последующих веков, он систематически умалчивает о том, что повествуется в летописях, сообщая читателю нечто такое, чего ни в каких источниках найти не удается. Если в X в. Игорь оказывался наемником хазар, то теперь появляется «дурак и пьяница» Василий Александрович, «тихий» и «богобоязненный» Иван Калита, генуэзские требования «концессий» в Великом Устюге, заявление Сергия о латинянах, «добродушный и доверчивый» Тохтамыш и наглые москвичи, разозлившие его. Все это было бы вполне терпимо, если бы книги Гумилева предлагались читателю как художественная литература, историческая беллетристика. Гумилев - одаренный повествователь; сочинения его написаны ясным и выразительным языком, он очень любит вводить в них острые сюжетные перипетии и детективные истории (часто также не основанные на источниках - например, предположение об отравлении Александра Невского «немецкими сторонниками», действовавшими «и на Руси, и в Литве», или об убийстве кандидата в митрополиты Митяя его соперником Пименом). Книги Гумилева читаются не хуже, а, пожалуй, даже лучше, чем исторические романы его последователя Д. Балашова. Беллетристический характер творчества Гумилева отметил уже при появлении его книги «Поиски вымышленного царства» один из виднейших исследователей Киевской Руси профессор А. Поппе. Возражая Б. Рыбакову, принявшему «слишком всерьез» и осудившему эту книгу, Поппе охарактеризовал ее как «красивую болтовню о странствованиях по вымышленным землям, некий «перфектологический» роман». По мнению польского историка, этот «перфектологический», т. е. обращенный к прошлому, роман так же фантастичен, как и «футурологические» романы, повествующие о будущем. Этой характеристикой можно было и ограничиться, если бы не одно обстоятельство. Книги Гумилева издаются, пропагандируются и широко читаются в очень трудное для нашей страны время. Историческая наука за прошедшие десятилетия во многих случаях была дискредитирована; она часто отходила от тех научных норм, которые утвердились в ней с начала XX в., и подчинялась навязанным идеологическим задачам. Отказ от прежнего мировоззрения создал некий идеологический вакуум, который постоянно заполняется самыми различными мифами, легендами и суевериями. Сочинения Гумилева, претендующие на научность, поражающие читателя экскурсами в самые различные области знания и сложной биологической и физико-химической терминологией, ощущаются как новое слово в историографии и философии. Рассуждения его... представляются серьезными, научно объективными исследованиями, отражающими «гуманистическое мировоззрение» автора. А между тем, «евразийская» концепция Гумилева, осуждение межэтнических браков и прямое смыкание с «историками национального направления», - все это придает его книгам определенный и однозначный публицистический характер. Критический разбор работ Гумилева в большинстве вышедших за последнее время статей был посвящен именно их идеологии и теоретическим положениям. Но построение Гумилева не только теоретически уязвимо, но и фактически неверно. Проверка его на материале источников по истории древней Руси обнаруживает, что перед нами - не попытка обобщить реальный эмпирический материал, а плод предвзятых идей и авторской фантазии. По материалам: Лурье Я.С. Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилёва.

Факты из детства Иисуса больше не секрет «Лепил птичек из глины»: ученые нашли папирус 2000-летней давности. На папирусе IV века н.э. оказалось записано неканоническое Евангелие о детстве Иисуса Ученые обнаружили папирус 2000-летней давности, сообщает журнал Zeitschrift für Papyrologie und Epigraphik. Копия исторического писания долгое время не вызывала интереса, пока ученые не начали вглядываться в символы, оставленные писателем. Выяснилось, что это описание фактов из детства Иисуса. В самом раннем Евангелии говорится о чуде, который сотворил сын Божий в пятилетнем возрасте — «оживление воробьев». Маленький Иисус, как описано писателем на папирусе, лепил из глины фигурки птиц, далее ставил на камень и хлопал в ладоши - воробьи взмывали ввысь. Найденный фрагмент папируса датируется 4−5 веками. В библиотеке Гамбурга была обнаружена копия Евангелия от Фомы возрастом около 1600 лет. Об этом сообщает Telegram-канал «Bild на русском» со ссылкой на эксперта по папирусам доктора Лайоша Беркеса из Института христианства и античности при университете Гумбольдта в Берлине и его бельгийского коллегу. По данным издания, папирус с инвентарным номером 1011 долгое время лежал в библиотеке, только недавно ученые смогли понять, что на нем написано. «Фрагмент представляет необычайный интерес для исследователей. С одной стороны, потому что мы смогли датировать его IV-V веками, что делает его самой ранней из известных копий. Во-вторых, мы смогли получить новые сведения о передаче текста», — поделились ученые. До сих пор первой греческой текстовой версией Евангелия от Фомы считались покрытые воском деревянные таблички, датируемые XI веком. Они были объединены в своеобразную тетрадь.

Самые популярные женские имена в Древней Руси (по статистике упоминаний в берестяных грамотах). На сегодняшний день на территории нашей страны найдено более тысячи берестяных грамот, датированных X-XIII вв. В них зафиксировано 40 женских имен. Чаще всего – 15 раз – упоминается Анастасия, за ней (12 раз) – Мария. Третье место занимают два имени – Ефимья и Христина (встречаются 7 раз). Замыкают ТОП-5 София, Яна – упомянуты по 6 раз, Евдокия, Ульяна и Федосья – по 5 раз.

Современная реконструкция доспехов древнекыргызского воина IX века, Киргизский государственный исторический музей

Русская гравюра — одежда народов Поволжья в 19-м веке

Человеческий мозг из шведского корабля Vasa затонувшего в 1628 году. Этот сухой и сморщенный мозг когда-то принадлежал члену экипажа шведского военного корабля 17 века Vasa. Останки, ныне называемые Хельге, были найдены застрявшими под каретой. Кроме мозга сохранились и части волос, ногти, одежда и личные вещи. Мозг полный, но мы ничему из него не можем извлечь, не осталось ни структуры клеток, ни ДНК. По сути это просто мыло в форме мозга. Информация от Хельге основана на его одежде и скелете. На момент смерти ему было около 30 лет, рост 163 см. Он носил шерстяную куртку, носки и штаны. В кармане лежали небольшой нож и сумочка с 35 медными монетами.

Когда Карамзин был назначен историографом, он отправился к кому-то с визитом и сказал слуге: если меня не примут, то запиши меня. Когда слуга возвратился и сказал, что хозяина дома нет, Карамзин спросил его: «А записал ли ты меня?» — «Записал».— «Что же ты записал?» — «Карамзин, граф истории». Вяземский П. А. Старая записная книжка // Полн. собр. соч. СПб., 1883. Т. VIII, с. 244.

Кто больше выпьет Что греха таить, любим мы выпить, и сейчас и в далёкие времена. Даже приводим в качестве оправдания слова князя Владимира: «Руси веселье питье, не можемъ безъ того быти». Иностранцы, побывавшие в России в XVI-XVII веках, достаточно красочно описывают наш порок. Англичанин Джильс Флетчер пишет: «Напиваться допьяна каждый день в неделю у них дело весьма обыкновенное» Немец Адам Олеарий добавляет ряд подробностей: «Порок пьянство распространен в Русском народе одинаково во всех состояниях, между духовными и светскими, высшими и низшими сословиями, между мужчинами и женщинами, старыми и малыми, до такой степени, что если видишь по улицам там и сям пьяных, валяющихся в грязи, то не обращаешь на них и внимания, как на явление самое обычное». Но! Но что интересно. Наши «заклятые друзья» по XVI-XVII векам поляки пишут совсем иное. Самуил Маскевич в своем « Дневнике» отмечает: «Москвитяне соблюдают великую трезвость, которой требуют строго и от вельмож и от народа». Маскевичу вторит и Михалон Литвин: «Так как москвитяне воздерживаются от пьянства, то города их изобилуют прилежными в разных родах мастерами». Матвей Меховский, автор «Трактата о двух Сарматиях» пишет: «У них нет вина и растительного масла. Во избежание пьянства, государь запрещает под страхом лишения жизни держать в домах мед или другие опьяняющие напитки, кроме двух-трех раз в году с разрешения государя». Меховский делает интересное дополнение, поясняя, почему московиты любят крепкие напитки: «Так, из овса они делают жгучую жидкость или спирт и пьют, чтобы спастись от озноба и холода: иначе от холода они замерзли бы». Кажется очень странным, почему наши «заклятые друзья», в отличие от немцев и англичан, не пишут о повальном пьянстве московитов. Ответ дает Самюэль Коллинз, врач Алексея Михайловича: «Ибо Поляки пьют более Русских, а пьяные весьма беспокойны — тотчас поссорятся, передерутся и у редкого из них нет нескольких ран, полученных в пьяном буйстве». О «пьяном буйстве» поляков рассказывает и Маскевич: «Случилось, что солдат, из роты Масховского, Блинский, стоя на карауле у одних ворот, выстрелил несколько раз пьяный в образ Пресвятой Богородицы, написанный в сих воротах на стене». Похмелье было жестким: «Ему отрубили обе руки; а самого сожгли на костре пред воротами». Как пили поляки, рассказал француз Гийом де Боплан: «Чтобы увенчать дело, все пьют с таким ycepдиeм и столь много, что никто не остается свободным от действия вина, под конец все пьяны: и господа, и слуги, и музыканты, за исключением только тех, которые обязаны беречь серебряную посуду; эти последние напиваются настолько, что могут по возможности следить за тем, чтобы никто не вышел из дома, пока не собрано серебро теми, кто для этого поставлен. Однако, и эти официанты, не будучи воздержанными более других, часто бывают мало способны к выполнению своей обязанности, что бывает причиной, что в большинстве случаев после пира пропадает несколько серебряных вещей». Так что, скорее всего соревнование по «зеленому змию» выиграли поляки. Но мы не в обиде. М. Фомичев.

Двуглавый орел - герб Хеттского царства, древнейший из известных государственных гербов. Спустя века изображение двуглавого орла появляется в искусстве Сасанидского Ирана, а впоследствии заимствуется Византией, Арменией и Сельджуками ... и Московским царством.