Когда-то в Ташкенте Ахматова рассказала Раневской свою версию лермонтовской дуэли. По-видимому, Лермонтов где-то непозволительным образом отозвался о сестре Мартынова: та была не замужем, отец умер, по дуэльному кодексу того времени (Ахматова его досконально знала из-за Пушкина) за её честь вступался брат.
«Фаина, повторите, как вы тогда придумали», — обратилась она к Раневской. «Если вы будете за Лермонтова, — согласилась та. — Сейчас бы эта ссора выглядела по-другому... Мартынов бы подошёл к нему и спросил: „Ты говорил, — она заговорила грубым голосом, почему-то с украинским гэ, — за мою сестру, что она ...?“». Слово было произнесено со смаком. «Ну, — в смысле „да, говорил“, — откликнулась Ахматова за Лермонтова. — ...». — «Дай закурить, — сказал бы Мартынов. — Разве такие вещи говорят в больших компаниях? Такие вещи говорят барышне наедине... Теперь без профсоюзного собрания не обойтись».
Ахматова торжествовала, как импресарио, получивший подтверждение, что выбранный им номер — ударный. Игра на пару с Раневской была обречена на провал, но Ахматова исполняла свою роль с такой выразительной неумелостью, что полнота этого антиартистизма становилась вровень с искусством её партнёрши. Мартынов был хозяином положения, Лермонтов — несимпатичен, но неуклюж и тем вызывал жалость.
А. Найман
Фото: иллюстрация Т. Ильясова, Е. Романовой
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев