Предыдущая публикация
Упокой, Господи, душу усопшего раба твоего… – старательно, но и с профессиональным равнодушием выводит батюшка в питерском храме.
Простых людей здесь не отпевают. Впрочем, за известной чертой все равны – бездомные и политики, миллиардеры и рабочие, гопники и богема. А теперь друзья и бывшие партнёры по бизнесу вскладчину организовали Алику достойные проводы.
Босая душа Алика стыдливо стоит в сторонке. Или порхает под потолком над собравшимися. Что сейчас Алик должен чувствовать, каково ему созерцать собравшихся и себя самого?
Лицо Алика фиолетово-багровое, оплывшее, как вскипевшее молоко, перелившееся через край формы и растёкшееся по подушке, совсем не похожее на бычью физиономию спортсмена. В правой руке крестик, на груди иконка, на лбу «венчик», и лежит он ногами к алтарю – всё как положено. Полторы сотни человек стоят с печальными лицами и со свечами в руках. Подобное я видел много раз и в последние годы, к сожалению, это случается всё чаще и чаще.
О чём я думаю в такие минуты? Вспоминаю всё, что связывало меня с покойным, будто смотрю документальное кино. На этот раз взгляд непослушно блуждал по лицам собравшихся. Вглядывался: узнаю или не узнаю.
Справа у колонны молодая женщина, красивая, в чёрном плаще, тоже со свечой. По щекам текут слёзы. У гроба льнут друг к другу безутешные родственники – вторая жена Алика, две заплаканные дочери, младший брат с супругой, племянница. Красавица стоит напротив, но чуть в сторонке, особняком от коллег и друзей. Она не с теми и не с другими. Она одна, и у неё были особые отношения с ушедшим, о которых знаем только я и ещё наш общий друг Генка. Но Генка тупо смотрит на гроб.
Кажется, родные и близкие Алика не замечают красавицу. Или просто делают вид? Нет, не замечают. И это хорошо. Потому что она – любовница.
Вспомнил, как месяц назад выпивали втроём, а потом Алик засобирался, но не домой, а именно к ней. И Генка сказал: «Как счастлив мужчина, который спит с такой женщиной!» Алик усмехнулся и сказал: «Херня всё это!» Алик доверял мне больше, чем кому бы то ни было, и только я знал, что он с красавицей бывал резок, а порой и откровенно груб – унижал её, а она его всё равно любила.
Сейчас ей 32, она уже десять лет любит Алика. Но Алик не женился на ней, когда умерла первая жена. Он выбрал неказистую ровесницу – ту, что в чёрном платке сейчас рыдает у гроба. Тогда я удивился, а Алик сказал: «Мне, Вовчик, баба нужна такая, чтоб приготовить, убрать, постирать, погладить, подать. Не могу я без бабы. А эта способна только…» И выругался.
И вот тело Алика лежит в гробу, душа зависла под потолком и смотрит, как красавица стоит с оплывающей свечой и горько плачет. Что сейчас происходит с его душой? Жалеет? Кается?
Не так давно в сети мне попалось женское объявление примерно такого содержания: «Красивая блондинка 28 лет, 178 сантиметров, 95–63–100. За 30 тысяч рублей приду на ваши похороны в шикарном чёрном платье, в шляпке под вуалью и парочкой багрово-чёрных роз, постою в сторонке на отпевании и тихо уйду, чтобы вашу родню до конца жизни терзали сомнения, кто эта женщина и каковы были её отношения с покойным».
– Зачем? – возразил на это собрат по перу. – Если уж потратить напоследок пятьсот баксов, то лучше десять раз приобрести молодую красивую девку или десять молодых и красивых девок по разу. Но живых и тёплых, пока сам не остыл.
– А если не хочется? – лукаво спросил я.
– Всегда хочется!
– А если не можется? И даже вид красивого юного тела не приносит эстетического наслаждения?
– Тогда купить коллекционную бутылку виски, бренди или вина – кому что нравится. И выпить наедине с собой при догорающей свече, пропуская сквозь себя лучшие мгновения прожитой жизни.
– А если тошнит от алкоголя? Сии радости, дружище, для здоровых.
– Тогда просто оставь эти деньги близким. Умирающему они ни к чему. А сам помолись, если ничего не хочется. Чушь это всё. И блажь.
Спустя год после похорон первой жены Алик пригласил меня в гости. Стол был накрыт на кухне, на подоконнике стоял портрет покойной с траурной лентой. Подавала тихая послушная женщина. Попыталась было присесть рядом, но Алик поднял на неё мутный взгляд, женщина вздохнула и послушно вышла.
– Ты, может, осуждаешь меня, – начал Алик, – но я женюсь на этой бабе. Ты же знаешь, как никто, без бабы я жить не смогу.
Да, я знал, что Алик не умел ни готовить, ни прибрать за собой. Он не знал, как включается духовка или стиральная машина. Он был брутальным добытчиком: завалил мамонта, приволок в прихожую и звучно гаркнул: «Эй, бабы, разбирайтесь сами!» Затем падал в несвежей одежде и ботинках на шикарное покрывало и засыпал.
В тот вечер разговор так и не задался. Друг только что вынырнул из запоя, а в таком состоянии Алик был мрачным молчуном. Пили водку. Время от времени Алик делал жест в сторону портрета жены: «Представляешь, Вовчик! Я целых пятнадцать лет жил рядом с ангелом и не знал об этом!»
– Сам-то как? – наконец поинтересовался друг.
По устоявшейся традиции это означало, что аудиенция заканчивается, надо произнести нейтрально-прощальную речь и откланяться. И я сказал, что перед ледяным холодком наступающей вечности все земные страсти и радости – херня. Сказал и залпом опрокинул рюмку. Мне даже показалось, что именно это Алик и желал услышать. Да и о чём рассказывать человеку в подобном состоянии: о том, что вышла книжка, о творческих планах, и как растёт маленькая дочь? И оказался прав.
– Вот-вот, Вовчик! – воскликнул обрадованно приятель. – Всё в этом мире херня, кроме того, что уже не вернуть! Ну, давай ещё по одной и вали, а кофе выпьешь в кофейне через дорогу. Там бариста такая выпуклая во всех нужных местах. Примерялся, как подкатить, да в запой ушёл. Представляешь, пятнадцать лет жить с ангелом и только теперь это понять! Ну, давай по последней!
До закрытия кофейни оставался час, людей было мало. Бариста действительно оказалась хорошенькой и даже улыбнулась теплее, чем случайному посетителю. Впрочем, возможно, мне только показалось.
Спустя полгода Алик похвастался, что подкатил к ней и теперь по пятницам приходит в заведение под закрытие, уводит бариста в подсобку и там «пользует». А потом здесь же, за стойкой, цедит эспрессо и звонит жене, чтобы накрывала на стол.
– А как же та красавица? – удивлялся я. – Почему ты с ней груб? Девушка откровенно страдает, но любит. Иначе почему не уходит? Не любишь – отпусти, кувыркайся в подсобке с бариста.
– Понимаешь, Вова, – медленно начал Алик, потом осёкся, залпом осушил стакан коньяка, опустил голову на стол. Помотал туда-сюда стриженым седым ёжиком волос и вдруг воспрял, вперился в меня свинцовым взглядом.
Мне даже показалось, что Алик со спортивной сноровкой зарядит мне сейчас по башке, и я сконцентрировался, чтобы уклониться, но вместо этого услышал:
– Ничего ты, Вовчик, не понимаешь. Инженер человеческих душ, писатель хренов. Так вот, тебе одному признаюсь и только тебе. Может, напишешь об этом, но только потом. Так вот, слушай: я её боюсь!
– Боишься? – я ожидал услышать всё что угодно, только не это.
– Ну да. Боюсь, что разлюбит. Боюсь, что бросит. Провоцирую даже, но она не бросает. Боюсь жениться, это уже совсем другие отношения. Вот ты, в моих глазах умнейший и близкий человек, можешь меня понять? Люблю и боюсь. Гоню и не отпускаю. Унижаю и пресмыкаюсь, выпрашивая прощение. А она снова и снова прощает. А жить с ней… нет, не буду. Каждая баба создана для чего-то особенного. Одна – ангел, которого я не достоин. Вторая – прислуга, третья – бариста, чтобы с ней кувыркнуться в пятницу и забыть, но через семь дней прийти снова. И ведь ей это нравится, значит, её всё устраивает?
– Ну хорошо. А красавица, по-твоему, кто такая?
– Я до сих пор не знаю, и это меня жутко пугает. Почти десять лет с ней встречаюсь и не знаю. Ну теперь-то понял? Чувствую, не понял. Тогда ещё по стакану и по домам.
Алик никогда не фантазировал и не врал. Спустя месяц я рассказал про «кофейный» роман молодой знакомой. Просто поведал о том, как это случается в огромном городе между мужчинами и женщинами. И услышал в ответ:
– Не верю! Чтобы молодая и с такой внешностью? Ну какой ей интерес по пятницам перепихиваться пусть даже с атлетическим, но не первой свежести мужичком? Не верю! Разве что интерес какой.
«Интерес» в последние годы Алик обеспечить не мог. Он был из тех, на которых деньги буквально обрушились в «святые девяностые», а десятилетием спустя с такой же лёгкостью испарились. «Мерседес» цвета мокрого асфальта – единственное, что осталось от былой успешной жизни. Покоцанного «мерина» Алик перекрасил, взяв кредит. Хотелось самому себе продолжать казаться прежним?
– А если биохимия? – спросил я.
– Биохимия может накрыть раз, ну два, а потом не прокатит в подобном интерьере. Только интерес! И не надо со мной спорить.
Я вспомнил, что в споре с женщиной последнее слово способно сказать только эхо, и согласился.
Красавица неожиданно тормознула меня возле метро спустя год после похорон Алика. Никак не ожидал столкнуться с ней лицом к лицу.
– Узнаёте? Мы однажды сидели втроём в кафе – вы, он и я.
– Конечно, помню, – ответил я. – А ещё я видел вас в храме.
Мы зашли в кофейню и заказали два капучино.
– Я увидела вас, и вдруг захотелось поделиться, – начала красавица. – Вы ведь были друзьями. А мне больше некому рассказать. В последнюю нашу встречу мы с ним, можно так сказать, расстались. Я давно предчувствовала разрыв, но не могла решиться. Любила? Уже не знаю… Он был неотразим даже в своей бытовой невыносимости. Но притяжение всё равно ослабевало. И я уходила от него несколько лет, как в той песенке – тихо на пальцах, сто шагов назад – притяженья больше нет.
Тогда, распалившись, он признался, что трахает барменшу в кафетерии рядом с домом, только бы ко мне не привязаться. Но это ему слабо помогает. А я, тоже взорвавшись, ответила, что это очень помогло мне принять решение – здесь и сейчас. На прощание он спросил, приду ли я с ним попрощаться? Если и существует такой «шокер», который бьёт холодом, то именно таким меня и ударило. Попробовала отшутиться, спросила, куда он собрался уехать и надолго ли. Алик ответил, что насовсем и навсегда, и оттуда уже не возвращаются.
– Но ты же до сих пор жмёшь лёжа сто килограммов восемнадцать раз! –процитировала я его же бахвальство.
– А вот такие и умирают внезапно во сне или в очереди за колбасой.
– Живи вечно и не поминай лихом! – рассмеялась, поцеловала его в залысину на лбу и ушла.
Он ничего не ответил и не попытался меня удержать.
Проходя между столиками кафе, я чувствовала, что он смотрит вслед, и даже не с грустью, а с кричащей тоской, но нашла силы не обернуться. Закрывая дверь, ещё не знала, ухожу навсегда или мы встретимся ещё раз, чтобы объясниться. Той же ночью внезапно проснулась в третьем часу, оттого что мучительно захотелось ему позвонить. А назавтра узнала, что он умер во сне, в то же самое время.
– Он вас боялся, – тихо промолвил я. – Странно, но это так. Он мне признался незадолго до кончины.
– Меня-а-а? – изумилась красавица.
Она порылась в маленькой сумочке, извлекла зеркальце, посмотрела в него, вымученно улыбнулась, но тут же снова стала серьёзной:
– Алик меня боялся? Так и сказал? Бог мой, но почему? Но за что-о-о?
Следующая публикация
Комментарии 3