Часть 16.
В конце мая 1941 года рано утром, разразилась над Елошным гроза, черная туча повисла над селом, бросая на землю яркие молнии. Кто на улке был в то время в дома попрятались, а Анна с дочерью, управлявшиеся по хозяйству, под навес забежали, чтобы от дождя укрыться.
Начало истории
-Ох и воссияет! -восхищенно вскрикнула девушка, глядя на молнии и засмеялась, увидев, как мать перекрестила лоб.
-Бога нет! –весело сказала она и выскочив под дождь, заплясала по лужам.
-Дождик, дождик, пуще,
Дам тебе гущи,
Выйду на крылечко,
Дам огуречка.
Дам и хлеба каравай –
Сколько хочешь поливай!
-Нюрка, ты ить баба уже, а всё скачешь, как придурошная-заругалась на неё мать, глядя вслед уползающей тучи, ещё сердито ворчащей громом.
-Мам, глянь-ко-позвала её Нюрка, застывшая перед тем, что увидела. На небе переливалась радуга, а возле неё вспыхивало пять крестов, два из них были яркими, а три еле-еле светились.
-Что это? –испуганно спросила дочь.
-Повилика сказывала, что перед ерманской также было-ответила Анна и продолжила, - сначала кресты, а потом война. Знак это, Нюра, всем нам знак. Заходи в избу, простудишься –забеспокоилась она, не видя, как за её спиной отворились ворота и какой-то человек, зашел во двор и тихо шагая, обходя лужи, идёт к ним. Подошёл и стоит, глядя вместе с ними на небо с крестами и тучей. Первым его увидела Настя, развернувшаяся, чтобы пойти в дом. Увидела и ахнула, закрыв ладошками рот. Она мгновенно узнала гостя, как и Анна, оглянувшаяся на её вскрик, во дворе стоял постаревший, белый как лунь, Семён.
Иногда государственный маховик, сметающий всё на своем пути дает сбой и выбрасывает на обочину ненужные элементы. Так и с мужем Анны произошло. Лежать бы ему на кладбище в далеком северном поселке, расположенным возле золотых приисков, а отправили его по амнистии помирать домой. Была такая, связанная с заменой на должности народного комиссара внутренних дел СССР Ежова на Берию, поэтому «бериевской амнистией» и называлась. Триста тысяч человек тогда на свободу вышли и Семен в том числе.
Слёзы лились из его глаз, когда гладил он руками по головам плачущую жену и дочь, обнимающие его колени. Если мог бы (болезнь лишила его речи ещё до ареста) рассказал он, как жил это время, работая на прииске, как голодал и терпел побои, трудился не покладая рук за пайку хлеба, как спасал его и не раз маленький платочек, переданный Макаром, братом, от Анны. Как прятал он его, укрывая от вездесущей охраны и любопытных глаз, надеясь увидеть ещё раз родных, как давал этот кусочек ткани, вышитый рукой жены, ему силы, когда выплевывал он с кровью свои легкие на белый снег.
-Родной, мой, любимый, вернулся! –плакала Анне, которой казалось, что это сон и она сейчас, проснувшись вновь увидит привычные стены, ходики на стене, почувствует боль в груди, которая терзала её с тех пор, как забрали Семена.
-Папка,-вторила ей Нюрка и шептала про себя,-нет, смертушка, не получишь ты тятеньки, не дождешься ты его, костьми лягу, а его вылечу! Семен зашелся тяжелым, удушающим кашлем, захватался руками за грудь, пытаясь удержать сердце. Болезнь дала корни в нем, выела нутро, поселковый фельдшер только развел руками, мол осталось вам Семен Силаньевич совсем нечего, пора земные дела в порядок приводить и готовиться к исходу. Поначалу он решил в Елошное не ехать, пусть родные считают, что сгинул где-то, да и ладно. Зачем им видеть, как слабеет он от болезни, как тело его перестает слушаться, зачем обузой висеть на их шеях. Остался тут же в посёлке, пристроился работать потихоньку истопником, но тоска по Елошному выела душу. Видел каждую ночь во сне Анну, дом, детей. Не выдержал, сорвался и поехал, пусть и последние денечки, но побыть возле близких и родных и помереть по-людски
-Нюрка, беги баню подтопи, умойся и на бригаду беги, предупреди, что задержусь я сегодня чуток, пусть не теряют! К Василию забеги, обрадуй вестью, да особо языком не болтай, ни к чему всем знать, что радость у нас! –наказала Анна дочери и продолжила, обращаясь к мужу:
-Семёнушка, придется тебе вечера дождаться, строго нынче с работой, бригадиром Машка Задорожная, помнишь такую? Мужик у неё загулял, так она чисто цепная собака, бросается на всех! А ты покуда в баньку сходи, погляди что тут у нас и как, пообвыкнись немножко-тараторила она, провожая мужа в избу.
Чистенький, розовый Семен, после бани, прошелся по двору, примечая, повисшую на одной петле дверь в стайку, покосившийся забор, прогнившую ступеньку на крыльце. Худо в крестьянском обиходе без мужика. Хоть и многое могут умелые женские руки, но дом и подворье, словно чувствуя отсутствие хозяина рассыпаются на глазах. Он достал из клети топор, пальцем провел по лезвию, затупилось, надо бы поправить, поискал глазами точило. Работа привычная, с детства знакомая, радостная даже, это вам не породу долбить, особенно когда у рук не бывало. Посвистывая, потихоньку, прислушиваясь к болезни, что притаилась внутри него, начал он поправлять нужное, наслаждаясь трудом и жарким, майским днём, с жужжащими мухами под ухом, горластыми петухами и сладкопахнущим разноцветьем со степи.
Начало июня в Зауралье было жарким и грибным. Не ко времени повылезали грибы, заполонив собой лесные поляны и опушки, нахально выросли в огородах и переулках Елошного.
-Много грибов, много гробов-шептались сотоварки Анны по бригаде, пропалывая длинные рядки капусты, моркови, свеклы. Та обычно отмалчивалась, после приезда мужа она вообще старалась быть тише воды, ниже травы, чтобы не ворошить людской зависти. Обжегший на молоке, дует на воду. Председатель колхоза Душечкин, жалея, пристроил Семена в сторожа, охранять днем пустые склады и вроде как все остались довольны, но жил в Анне извечный женский страх, выражающийся простым «а вдруг». А вдруг мужа заберут снова? А вдруг снова напишут донос? А вдруг, а вдруг, а вдруг? Страх этот поселился в ней и выедал изнутри, не давая спокойно жить и лишь прижимаясь к горячему плечу мужа по ночам она успокаивалась немного. Знала она, что всё перевернется скоро с ног на голову, старалась урвать последние сладкие часы спокойной жизни.
19 июня 1941 года Антип, перешедший с трактора на машину, гнал свою полуторку в сторону леспромхоза, находящегося в тридцати километрах от Лебяжья. Дорога, слезы одни, то ямы, то лужи, но настроение парня было веселым, он насвистывал любимую песню и рулил картинно выставив локоть в окно. Вдруг, у березового колка, возле дороги, увидел он женщину, размахивающую руками. Удивился он, далеко до ближайшего села и одета странно, вроде как в одежде и вроде, как и нет, потому что прозрачная она. Остановил машину Антип, вышел, а сам глаз с неё не сводит, пытается лицо рассмотреть. А там мутно всё, словно в глаза ему песком сыпанули.
-Куда торопишься? -спрашивает она его. Антип честь по чести и рассказал всё, мол за лесом послали в леспромхоз.
-Не пригодится, Антипушка, лес-то- сказала она и ведь имя откуда-то его узнала. У парня язык отсох, слова сказать не может, а женщина достала из прозрачного кармана черный платок, махнула им и говорит:
-Война будет.
Антип к машине попятился со страху, а у бабы уже желтый платок в руке, машет им и опять говорит:
-Урожай большой будет, а убирать некому. Женщины да старики в деревнях останутся.
Антип на подножку вскочил да в кабину со страху, а она ему вслед красным платком машет и кричит:
-Крови много прольётся, но ты живым вернешься. И исчезла. Словно и не было её никогда.
-Я час в себя прийти не мог-рассказывал он после Насте и родителям, вернувшись домой,-словно в мороке был.
-Разморило тебя на солнышке,- рассмеялась Настя,-вои и привиделась ерунда!
Лишь его родители промолчали и переглянулись между собой. Поселилась тревога в домах людских, все ждали чего –то и надеялись, что пронесёт.
Ранним утром 22 июня 1941 Анна, собрав домочадцев отправились к Берёзовому рему, подкосить немного травы для коз. День обещал быть жарким и это не могло её не радовать, скошенная трава быстрее высохнет, а там и копнить можно. Работали быстро, косили в несколько рук и к обеду управились, решив немного отдохнуть в тени разросшихся кустов ивняка.
-Глянь-ка, Нюра, у тебя глаза вострые, никак скачет кто к нам? -попросила Анна дочь.
-Да как есть это наш Василий-ответила ей девушка, всматриваясь в подъезжающего всадника.
-Мабуть случилось чего? Он вчерась говорил, что на дальний покос поедет, хотел глянуть что там и как- взволнованная Анна поднялась с травы, где раскладывала немудренную еду и встала рядом с Нюрой.
-Война! Война началась! –крикнул издалека Вася и Анне покачнулась, не устояв на ногах.
-Пьяный он что- ли? –сердито буркнула Нюра, не видя, как сбелела мать, зато Семен увидал, подхватил, прижал к себе.
-Германия напала на нас, диктор по радио сказал, собираются все возле сельсовета-выпалил Василий, спрыгивая с лошади, -сказали взять самое необходимое, повезут в Лебяжье, оттуда в Курган,-продолжил он. У Душечкина списки, тебя, батя, в них нет.
-А ты, сынок? Ты есть?
-Есть мать. И я и ровесники мои тоже в списке этом, я попрощаться заскочил, а то пока вы до Елошного доберетесь, стемнеет. Лизка сидор собирает, пацанов к родителям её отправил, чтобы под ногами не путались, а сам сюда. Благослови, мама, на долгую дорогу. Анна отлепилась от мужа, достала из плетенной корзинки маленький калачик, отломив кусок подала сыну, завернув его в тряпицу:
-Этот храни, есть не моги, как бы голоден не был, а от этого откуси- попросила она, подавая оставшийся кусок калача,-он при мне храниться будет, а ты обязательно назад вернешься, так как дома останется незаконченное тобою дело, ведь ты хлеб мой не доел. После достала она из мешочка, прикрепленного к юбке маленькую иконку и благословила ею сына. Сердце рвалось из её груди, слабели ноги от горя, но Анна держала лицо, передавая свою уверенность Васе.
-Дай Бог, свидимся ещё сыночка, ты там береги себя, особо на рожон не лезь, пуля она ведь что пчела, побежишь-ужалит.
-Мам, ты за Лизкой моей присмотри, глупая она, вечно на поводу у матери своей идёт, пацанчиков моих сохрани, младший сопливел, на днях перекупался, так ты разберись там, а я жене накажу, чтобы слова против тебя сказать не могла. Ну давайте что-ли прощаться, идите сюда обниму вас хоть. Равнодушно шелестел листьями куст, под которым они стояли, стелились под ветром степные травы, светило солнце, обогревая своими лучами Василия и облепившего его со всех сторон мать, отца и сестру. Молча стояли люди, а что тут скажешь, когда вырвали из груди кусок, оставив дыру и залепить её опосля не постарались.
Долго смотрела вслед сыну Анна, глядя на маленькую фигурку, исчезавшую в жарком мареве, а слезы её текли и текли, словно разверзлись небесные хляби и не было им ни начала ни конца.
В Лебяжье в это время, в доме Куделькиных, собирали Антипа. Велено ему было явиться к утру, и целая ночь была у них с Настей в запасе. Лежали в кровати муж и жена не в силах разомкнуть рук своих.
-Не отпущу я тебя, Антипушка, спрячу, да хоть в Елошном, на болотах, там вовек никто не сыщет! -шептала Настя, прижимаясь горячим телом к мужу,-пущай другие воюют, а ты мой, мой!
-Что ж я бесогон какой, под женской юбкой прятаться, когда все мои товарищи воевать будут? Да и ненадолго уеду, наваляем вражине и назад! Так что, голуба моя, соскучиться не успеешь.
-Страшно мне, Антип, ребенка под сердцем ношу. Всё время ждала подходящего, чтобы тебе сказать, вот и дождалась!
-Ох, едрит-мадрит налево,-вскочил с кровати Антип, -так это ж другое дело, голуба моя! Я ж теперь только об этом думать и буду! А как же, сын меня дома ждать будет да красавица жена!
-Может ещё дочку рожу? – улыбаясь сквозь слезы сказала Настя.
-А я и на дочку согласный, только, чур, пусть на тебя похожа будет, я ведь и не красавец вовсе.
-Дурашка! Хватит по полу скакать, ложись иди, завтра ни свет, ни заря вставать, дай хоть последние минуточки с тобой побыть!
-А ты знаешь, о чем я подумал? –сказал Антип, ложась обратно- ты в Лебяжье не оставайся, в Елошное езжай, тамошний председатель тебя с распростертыми руками примет, опять же, мать рядом, повитуха, поможет ежели что.
-А дом как же? А хозяйство?
-Родителям передашь и за домом присмотрят, а мне поспокойнее будет, мамка у тебя боевая, в обиду не отдаст, да и сестра ни в чем ей не уступит. А я писать тебе буду, хоть и мастак, но пару слов черкну с дороги. Ты прости меня, родная, что не могу остаться с тобой, ради нашего дитя я там должен быть-ответил он, целуя жену.
Тихо было в новеньком доме Куделькиных, слышно лишь было, как далеко где-то смеялись люди, звучала музыка, так прощались с мирной жизнью лебяжане, не осознавая пока, что многим не суждено будет вернуться в родные края.
В июле Настя вернулась в Елошное и поселилась у матери, заняв привычное место в маленькой спаленке, где хозяйничала до сих пор Нюрка. Анна и Семён были рады её возвращению, а председатель колхоза Душечкин, не попавший на фронт из-за возраста и болезней, не знал куда усадить дорогую гостью, заглянувшую в контору.
-Беда, Настя, мужиков почти не осталось, а на носу уборка. Отсенокосили с большим трудом, теперь бы успеть до снега зерно прибрать, потому ставлю тебя бригадиром тракторной бригады, дам в помощницы свояченицу твою Лизку, бабы вы не глупые, разберетесь что там и как. Спуску другим не давай! А не то сядут на шею и ножками болтать будут! Дружбы меж собой не заводите, иначе какой с подруг спрос?
-Да я, Геннадий Иванович, на сносях, где мне с бригадой управиться?
-А, сейчас через одну то на сносях, то родила недавно-махнул рукой Душечкин,-родина от нас ждет, что? –спросил он.
-Что? –повторила за ним Настя.
-Хлеба! Хлеба от нас ждет, родина! И наша задача его ей дать! Ясно?
-Ясно, товарищ председатель! Разрешите идти?
-Да и иди уж, бригадирша! Не смею задерживать!
Осень 1941 года выдалась теплой, до последа ждала природа, когда люди отмолотятся. Настя счернела вся от постоянного пребывания на солнце. Трактора бесконечно выходили из строя, приходилось чинить своими силами, вот тогда и пригодились ей уроки дяди Николая Василевича, что давал он ей в мастерской МТС. Домой двадцатишестилетняя Настя возвращалась без сил, вполуха, полусонная слушала ворчащую мать, разминающую ей руки и ноги, кулём валилась на кровать, чтобы утром снова бежать к своим тракторам.
Елошное той осенью сильно обезлюдило, на всё село приходилось несколько мужиков, да и те калеки. Вчерашние мальчишки, ещё вчера беззаботно ловившие рыбу в озерах, окружавших село встали на замену мужикам, ушедшим на фронт. Анна чувствовала на себе бабскую зависть от того, что Семен находился при ней. И хотя в помощи он никому не отказывал, помогал по мере сил своих, нет –нет да прилетало в адрес её крепкое словцо.
Особенно лютовала сватья, мать Лизы, не давая Анне осмотреть внуков. Они и до войны не особо роднились, Вася обиженный на Настю к матери захаживал изредка и вроде, как и не ссорились они, но словно черта меж ними какая-то пролегла. А сыновья, как назло, в отца пошли, тонкокостные, вечно болеющие. Лиза предпочитала обращаться к фельдшерам, пичкала ребятёнков таблетками, а Анну держала на расстоянии.
Вот и сегодня, встретившись в магазине не удержалась сватья, на пустом месте ссору завела.
-Хорошо некоторым, чьи мужья головы на подушках мягких отлёживают, пока наши мужики да сыночки незнамо как воют- выплюнула она, увидев Анну на пороге магазина. Стоявшие у прилавка бабы, как совы, живо повернулись к двери, кто ж такое действие пропустит? Замерли в ожидании ответа Анны. Та молча прошла к прилавку, брать особо и нечего было, чудом соль завезли, ради этого и зашла она сюда.
-Не болит, видать у тебя сердце за сына, ишь даже жилка на твоем лице не дрогнула-продолжила сватья, -чего уж там, все знают приемный Васька у тебя.
-Не та мать, что родила, а та что взрастила. Язык без костей у тебя, Тамара, матери все дети равны-одинаково сердцу больны. Не привычная я языком попусту балаболить, всё у нас ещё впереди бабоньки и слёзы и потери. Сами запомните и другим передайте, долгой война будет, по весне и лету запасы делайте, травами да кореньями запасайтесь. Какими? Подскажу. Но коли чернота на сердце вашем ко мне не ходите, шажочка вам навстречу не сделаю, как детки ваши болеть станут-сказала Анна, выходя из магазина и не видя как накинулись бабы на Тамарку, ругая её за недобрый язык. Права окажется Анна и в первую зиму хватит запасов её, чтобы не дать умереть ни одному дитёнку в Елошном. Крепким щитом встала она с Нюркой на защиту здоровья людей, обслуживая не только родную деревню, но и округу. Выхаживали они слабых детишек, допекали в печи, отпаивали отварами, обкладывали листьями, мечущихся в беспамятстве малышей, лишь с одним справиться были не в состоянии, с голодом, необратимо наступающим на село.
Страшные видения, что приходили во снах и Ане и Нюре были недалеки от истины, но совсем не точны, всё же нет, наверное, на свете человека, способного с точностью предугадать чью-то судьбу. Обрывистые, неполные видения, наполненные личным страхом женщин, не могли рассказать им, что происходило на фронте. По началу Василий и Антип попали в учёбку и даже умудрились встретиться там, но после их пути разошлись. Василий, попал рядовым, в резервный полк пехоты, оттуда прямиком на передовую. Первый раз встретился с врагом он при передвижении на фронт, в теплушке, оборудованной двухъярусными нарами, набитой новобранцами. При приближении к линии фронта поезд атаковали три немецких бомбардировщика. Испуганные солдаты, упавшие на пол, прижимались к нему изо всех сил, слыша пронзительный звук бомб. Разрывом одной из них было опрокинуто два последних вагона. Поезд замедлил ход и люди стали выпрыгивать из вагонов, чтобы попытаться укрыться в степи. Увидев бегущих солдат, два остальных самолета с бреющего полета стали их расстреливать из пулеметов. Вася прижимался к земле, пытаясь укрыться в чахлой траве, рядом с ним рухнул Петька Квашнин, земляк. Осколок прилетел ему в ногу, вырвав из неё приличный кусок. Оказать ему помощь на месте не предоставлялось возможным. Василий поднял голову и огляделся, недалеко проходил ров, заросший травой, там можно было укрыться и помочь земляку. Воспользовавшись тем, что самолеты ушли на круг, он подхватил потерявшего сознание Петьку и волоком потащил его к рву. Он успел, самолеты вернулись, продолжая расстреливать солдат, всё ещё покидавших вагоны и бегущих по степи. Не поднимаясь, он снял с себя ремень и перетянул ногу Петьке, пытаясь остановить кровь. В тот момент он не думал о страхе, тот догнал его намного позже, когда самолеты улетели, вагоны оцепили, раненных занесли вовнутрь, а убитых похоронили, в степи у железнодорожной насыпи, неглубоко и просто засыпав сверху землей. Петька остался здесь же, ремень не спас, и он истек кровью, так и не дождавшись медицинской помощи. Василий сидел в вагоне, на нарах и дрожащими руками неумело пытался прикурить папиросу, сунутую кем-то ему в рот. До этого он никогда не курил. Война научит его перевязывать раны, пить чистый спирт и закусывать снегом, спать в окопе полном воды и стирать портянки в мутной луже. Очень скоро, под Москвой, он будет контужен и будучи без сознания попадёт в плен.
Антип, будучи водителем механиком танка Т-34 попал в окружение при первой же атаке, в которой участвовал. Кругом поля, пшеница так и колосится не в пример, зауральской, высокая, с налитым колосом. Чтобы остаться в живых пришлось танк загнать в середину поля и притаиться. Три человека, он связист и помощник –водитель просидели в танке три дня и три ночи. Старались не шуметь и не двигаться, ведь немцы, расположившиеся возле кромки поля могли засечь танк. Разговаривали шёпотом, рассказывали о себе, о семье, откуда родом. Пить хотелось страшно, днем внутри раскалённое пекло, утром пальцем собирали выпавшую на броню росу, ждали исхода. На четвертый день началось наступление наших войск и танк Антипа, вместе с ними помчался вперёд. Немцы растерялись и наутек, разбежались в разные стороны, как тараканы. Антип танк гонит, а впереди по полю немец бежит, тяжело бежит, назад всё оглядывается. А он скорость слегка сбавил и через смотровое стекло в немца этого всматривается, а тот высокий, худощавый и бежать совсем не может. Парень даже вздрогнул, так этот бежавший немец на отца его был похож. А немец, видимо выбившись из сил, остановился бросил оружие, повернулся к танку лицом и руки вверх поднял, сдаюсь мол. Антип глянул на него, а у него лицо старое , морщинами испещрённое.
-Дави гада! -закричал связист и второй водитель его поддержал, но Антип не смог, тоска на сердце навалилась, не доехав до немца три-четыре метра, он резко отвернул танк в сторону.
-Ты что! –закричал связист,-врага пожалел!
-Да заткнись ты, крикнул ему в ответ Антип, уже пожалевший о своём поступке. Он остановил танк и взяв в руки оружие, без страха подбежал к немцу, чтобы его добить.
-Ну что немчура? Страшно тебе? Страшно? Так какого х@ра вы к нам приперлись, а? Подохните здесь, как мухи! –крикнул он ему в лицо, так и не выстрелив, лишь забрав его оружие побежал обратно к танку. Грозная машина взревела и выпустив черный дым рванула дальше по полю.
Продолжение
#аннушкаоттандем
В эти значимые для нас дни празднования Дня победы я буду очень вам благодарна за репост на свои страницы моей "Аннушки". Моя героиня и её близкие люди переживают тяжелое военное время, мы должны помнить об этом!
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Нет комментариев