Предыдущая публикация
– А я мужа свово не любила.
Собеседница повернула голову, заинтересовалась:
– А прожили сколько?
– Прожили-то... Так вот и считай, в семьдесят первом поженились.
– И как это – не любила, когда столько лет вместе ...
– Назло за него пошла. Нравился мне парень, а он к подружке переметнулся, вот я и решила – выскочу-ка замуж вперёд их. А тут Юрка–мямля. Он следом ходил всё, нравилась я ему, вот и...
– И чего?
– Ох! Чуть со свадьбы своей не убегла. Деревня гуляет, а я плачу. Кончилась, думаю, молодость. А на жениха гляну – хошь волком вой. Плюгавый, маленький, с залысинами уж, и уши торчком. Костюм на нем сидит, как на корове седло. Улыбается, счастливый, зиньки свои с меня не спускает... Тьфу ты, думаю... Сама ж виновата.
– А дальше?
– А что дальше. Жить начали у его родителей. Они, как он – пылинки с меня сдувают. Я, знаешь, дородная была, глаза сливовые, коса, грудь платье рвет по швам. Все ж понимали, что не пара он мне.
Утром встану, а у меня и обувь вся помыта – мать Юрика заставляла. А я ещё фыркала, командовала там у них, орала даже на мать. А всё потому, что сама себя жалела. Не любила же... Ну, и не заладилось – кому ж понравится, когда сноха такая?
Вот Юрик и говорит: а поехали, мол, на БАМ, подзаработаем. И от родителей отделимся, сами будем. А мне чего? Мне лишь бы куда! Ветер в голове.
А тогда как раз на комсомольцев давили – БАМ, БАМ! Я б сама не смогла, а Юрка смог, пробился, включили нас в отряд, поехали мы сначала в Пермь, а уж оттуда дальше, в края амурские.
И поехали врозь: тогда женщин в один вагон погрузили, а мужиков – в другой. Юрка остался без харчей, у меня сумка-то, а сквозь вагоны прохода не было тогда.
А мне и дела нет, подружилась сразу, веселье у нас, всё – на стол, всё – общее. Думаю – найдет он чего-нибудь там. Все пироги, что мать его на дорогу напекла, девкам раздала.
А он на станции прибежал, спрашивает еды – стыдно мне стало. Говорю, дескать, поели, нету ничего, загоревала. А он видит, что мне стыдно, так успокаивать начал. Вот и хорошо, говорит, что поели, – радостно так говорит: "Как раз у нас там полно всего, все тоже угощают. Я уж вон с полным животом"
И побежал к своему вагону.
А я ж понимаю – врёт. Не компанейский он, замкнутый, стеснительный. Куска хлеба у людей не возьмет, где уж – чужим угощаться. Меня просто успокаивает...Через минуту уж и забыла о нем.
И туда приехали – радость – расселили нас. В гостинице барачной поселили – тридцать пять бабенок и девок в одной комнате, а мужчин – отдельно. Временно – сказали, обещали семейным комнаты дать. А мне и не больно надо. Где не подойдёт ко мне он, я все нос ворочу, делаю вид, что занята, что спешу, что некогда. Меня уж бабы даже упрекали: муж ведь, а ты...
Бывало стоит под окнами, ждёт, когда выгляну. А у нас марь в сопках-то, сырость, а я и носом не веду.
Решила уж я тогда – разведуся. Детей бог не дал, хошь и два года отжили, а любви – как не было, так и нет. Правда несколько раз все ж ночевала с ним в отдельном бараке – из жалости.
А потом на горизонте Гриша замаячил – чернявый, большой, чуб волной. Мы хошь и много работали там, с ног валились, я ж бетонщицей была, но жили весело. И снабжение было хорошее, и пиво чешское, и апельсины, и колбаса, которой мы дома с роду не видывали. Концерты к нам приезжали, танцы устраивали в клубе на наши бараки только ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ...
Следующая публикация
Нет комментариев