Мы жили с ним на одной площадке и знали друг друга еще, так сказать, с горшков. В прямом смысле — в детском саду рядышком на горшках сидели, мой был — с ромашкой, у Виталика — со снежинкой.
Но вернемся к собакам. Все разговоры моего друга, начиная с семилетнего возраста, были о псах — он читал о них все, что попадалось под руку. И вырезал картинки. Стены в его комнате пестрели овчарками, доберманами, сенбернарами и лайками... Виталик, кстати, не только коллекционировал картинки из журналов, но и сам рисовал собак. Только собак! Я не помню ничего другого в его альбомах. На уроках рисования, когда все девочки малевали жутких принцесс с желтыми волосами и алыми губами, а мальчики — батальные сцены: взрывы, пушки, танки, самолеты, бегущих в атаку солдат, Виталик удивительно точно изображал представителя той или иной собачьей породы. А потом долго и подробно рассказывал, для чего она выведена, каким характером обладает. Казалось, он знал о собаках все.
В классе седьмом родители подарили Виталику фотоаппарат, и он фотографировал каждого встречного пса — даже беспородного, тем более что таковые ему в основном и попадались. Приятель доводил меня до исступления рассказами о всевозможных собачьих подвигах — то на войне, то на пожаре, то в горах... Особенно его восхищали сенбернары — сильные, выносливые, преданные и удивительно самоотверженные псы, отыскивавшие людей под снежными завалами, откапывавшие погибающих путников и отогревавшие теплом собственных тел.
Разумеется, Виталик и родителей своих собаками достал. Но сколько бедолага ни упрашивал, мама и папа наотрез отказывались купить сыну четвероногого друга. Где, мол, на наших 30 метрах (жили они действительно очень тесно) еще и собаку разместить — ей же свой угол нужен. Это было поводом для ссор, горьких обид и слез, но дело не сдвигалось с мертвой точки. Собственно, родителей Виталика можно понять: у младшей сестры моего друга с детства была тяжелая аллергическая астма. И тут уж выбирай — либо сына ублажать, либо дочку спасать.
Зато собака была у меня. Причем я не видел в этом особой радости — капризный, с вечно больными ушами боксер Ник доводил меня до исступления непослушанием. Мы, можно сказать, боролись с ним за сферы влияния — доказывали друг другу, кто главнее в доме! И порой мне казалось, что он выигрывал у меня. Во всяком случае, мама моя постоянно брала его сторону. Может, оттого я вечно отлынивал от обязанности гулять с Ником. А Виталик с радостью меня подменял. И частенько появлялся у меня на пороге рано утром, предлагая до уроков сводить на прогулку моего тирана. Я без зазрения совести передавал Виталику поводок, дожевывая бутерброд и дочитывая задание по истории. Пока они гуляли, я успевал обычно сделать много дел, а моя мама — традиционно выругать меня за эксплуатацию приятеля и безответственность перед животным. Кстати, удивительное дело — вредный Ник слушался Виталика так, как не слушался никого — даже маму. Иногда я наблюдал в окно, как мой приятель с боксером шагают по двору. Кошка пробежит — Ник вроде как натянет поводок, а Виталик тут же что-то ему говорит с улыбкой, и пес разом успокаивается. Идет с такой мордой, словно его коты отродясь не интересовали.
Тоже самое — со всякой дрянью, которой Ник, гуляя со мной, норовил всякий раз нажраться. Мания у него какая-то была, непреодолимая тяга.
Однажды еле откачали — неделю лежал без движений, думали подохнет. Так вот, идут Ник с Виталиком, пес что-то съестное учует, начнет носом крутить, а Виталик снова его увещевает, и боксер делается тихим-тихим, послушным-послушным: хоть гору тухлятины перед ним вывали — презрительно пройдет мимо и даже не взглянет. Наблюдая эти сценки, я, конечно, несколько ревновал.
Едва Виталик стал самостоятельным — окончил техникум и устроился на работу, — он завел себе пса.
Как раз тогда умерла его бабушка, завещав ему свою крошечную квартирку на окраине, и мой друг, не успев переехать, потащил меня на птичий рынок. Мы вернулись с симпатичным щенком немецкой овчарки, которого всю обратную дорогу Виталька тащил на руках, едва не плача от счастья. Я точно никогда не видел его настолько счастливым. И теперь смышленый и вечно голодный Грин заменил ему все радости жизни. На работе друг мой взял отпуск, как я смеялся, «по уходу»: нельзя, говорит, чтобы щенок целыми днями сидел один! Он же страдает! Пусть хотя бы привыкнет к новому месту, потом уж буду его оставлять...
Грин рос умницей, спорить не буду. Разве что говорить не мог, а так все понимал буквально. И к хозяину привязался чрезвычайно: он начинал прыгать и повизгивать от радости, когда Виталька едва показывался во дворе, возвращаясь с работы. Несколько раз мы даже проводили с Виталиком такой эксперимент: я выпроваживал его, скажем, в магазин, потом подходил к окну квартиры и ждал, когда он вывернет в свой двор из-за угла. В ту самую секунду Грин вскакивал со своего кресла, становился передними лапами на подоконник и начинал поскуливать, едва сдерживая радостный лай.
Как он его чуял?! Я до сих пор этого не понимаю.
Все свободное время они проводили вместе. И дома, и на прогулках. И на свидания Виталька ходил с псом — правда! Говорил, что так проверяет девушку! Если она понравится Грину, значит, он не ошибся.
Не больно-то успешно, видно, проходили эти знакомства — Виталька не женился до 28 лет. Конечно, и к нам на дачу на шашлыки друг мой всегда приезжал с собакой. Впрочем, от Грина никогда не было проблем: он преданно лежал возле ног хозяина или играл с детьми, которыми некоторые из наших приятелей-одноклассников успели обзавестись. Милейший пес.
Дети крутили ему уши, хвост, тормошили, а он позволял им любые издевательства. Я ни разу не слышал. Я ни разу не слышал чтобы Грин на кого-то зарычал.
Тем летом у Витальки умер в Крыму дядя, и его родители настояли, чтобы он поехал на похороны с ними. Вернее, так: родители моего друга вылетели в Симферополь самолетом, чтобы все организовать, а Виталик должен был через два дня приехать на машине. Грина решено было оставить дома, точнее, у меня на даче. Виталик написал мне подробную инструкцию по содержанию драгоценного пса, я выслушал еще и кучу устных наставлений.
— Ты меня учишь, словно я отродясь собак не видел. Ничего, что у меня опыт собаководства 15 лет? — смеялся я.
— Да какой там у тебя опыт! Ты даже гулять с покойным Ником не ходил! — огрызался мой друг.
В день отъезда Виталька долго прощался с любимцем, вслух наказывая ему слушаться меня. Я просто со смеху падал. Но Виталик произносил все серьезно, а Грин слушал так, точно понимал каждое слово. На прощание Виталик и Грин обнялись. Да, пес тоже обнимал хозяина — забросил лапы ему на плечи и сидел, прижавшись, тихо-тихо. Глаза при этом у него были очень грустные, я бы даже сказал — тоской наполненные.
Первые два дня мы жили с овчаркой душа в душу. Единственное неудобство состояло в том, что пес явно тосковал — плохо ел и почти не бегал на прогулках. Впрочем, я относился к этому без особых сантиментов — проголодается, все сожрет!
А еще через день — Виталька уезжал на неделю! — Грин словно сорвался с цепи. Он носился по дому с лаем, метался по двору, когда я его выпускал, выл как волк и пытался перепрыгнуть забор. Ну, это ему едва ли удалось бы — забор двухметровый, из гофрированного железа. Однако соседи начали жаловаться — мол, уймите же вы пса, внуку спать днем не дает. Я уж и уговаривал собаку, и косточку сулил — нет, лает как безумный. Когда я попробовал воспитать его тапком, он даже огрызнулся.
Впервые в жизни! И снова выл всю ночь. Тут взмолилась моя мама: «Да что же это! Либо вези его в квартиру, живите там одни. Либо покажи
пса ветеринару: это же ненормально!» Я уж было собрался в клинику, да тут все и кончилось. К вечеру Грин внезапно успокоился и улегся на выделенную ему моей мамой подстилку. Затих, точно заснул. А когда я пришел его кормить, то обнаружил пса мертвым...
Ужас! Что же я теперь скажу другу?! Мама поохала-поохала и велела позвонить Виталику. Трубку взял его отец.
— Здрасьте, дядь Сереж! А Виталика можно? — Я не решился сразу объявить о трагедии.
— Здравствуй, Федор, — голос отца моего друга отдавал металлом.
— Виталик сегодня ночью умер... Он в аварию попал, в коме был, а потом... Ну, словом, не спасли врачи... Мы завтра везем его домой хоронить.
Я едва не заорал от горя и неожиданности. Как? Он поехал проститься с 80-летним дядькой. При чем тут его собственная смерть?! Я еще
слышал в трубке, как рядом с отцом плачет мать Витальки. Но мне даже не пришло в голову сообщить им о смерти верного пса. Да я и не понял в первый момент, как это все странно! Ведь, получается, Грин взбесился именно в день, когда мой друг попал в ДТП.
Потом, уже через пару недель, когда родители Витальки смогли говорить о происшествии, я узнал, что Грин все почуял ровно в ту минуту, как все случилось... А умер часом позже своего хозяина.
Я похоронил Грина за оградой своей дачи, под старой березой, где мы с детства любили с Виталиком сидеть вечерами, когда он гостил у меня.
Там мы покуривали, прячась от моих родителей. Там же, кажется, выпили первые 100 грамм, когда нам стукнуло по 16... Говорили о будущем, строили планы. Вернее, это я строил планы: обширные и туманные, у Виталика все было четко: пойти работать и завести пса...
Я до сих пор не понимаю, не могу объяснить с точки зрения здравого смысла — что произошло тогда с Грином? Как он мог почувствовать?! Но может, и не нужно объяснять ничего.
Просто это была любовь, а в любви здравый смысл бессилен...
#РассказыПроСобак
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 3