У Мариши было много радостей: куличики в песочнице у неё получались лучше всех. Если куличик сделать из влажного песка, тогда его можно было украсить камушками — «изюмом».
Ещё — прыгалки через большую верёвочку. Здесь тоже Марише не было равных: она взлетала и словно парила над кручёной верёвкой. Даже длинные косички с огромными бантами, словно жёлтые бабочки, не успевали опуститься на спину!
Ещё Мариша очень любила бабушку, потому что, когда бабуля приезжала в гости, она пекла оладушки, и тогда Маришу не оторвать от стола, накрытого белой клеёнкой с нарисованными вишенками, дольками жёлтого лимона и оранжевыми — мандарина.
Ожидала Маришу и радость незнакомая, но волнующая: на следующую осень Мариша пойдёт в школу, а значит, ей купят портфель с блестящей застёжкой, куда можно вместить и кудрявую Люсю — куклу, с которой Мариша любит засыпать и разговаривать.
Люсю приходится уговаривать съесть манную кашу, которую она, судя по всему, не любит, а надо, как говорит мама, и тогда Марише приходится подавать пример для Люси: ложечку — за маму, потом за папу, за бабушку, за соседского котёнка, чтобы рос поскорее, за то, чтобы в банке никогда не кончалось клубничное варенье, за… много чего. И за саму себя, конечно.
А ещё за то, чтобы Марише купили, наконец, щенка — главная радость!
Это была бы такая радость, даже счастье, о котором и мечтать-то нельзя: мама хмурилась («и слушать не хочу!»), папа, поглядывая на дочку, вздыхал и гладил сочувственно Маришу по головке, и только бабушка была на стороне внучки («ребёнку полезно расти вместе с животным, это прививает любовь и ответственность»).
А Мариша уже любила того, кого ей не хотели купить, и, завидя на улице мальчишку, выгуливающего щенка, теребила косичку, обиженно «бычилась» на счастливчика и просила дать ей поводок, чтобы погулять немножко ну хоть с чужим щенком!
Но мальчишка не давал, и тогда Мариша, чтобы не расплакаться, убегала, мелькая белыми носочками в красных сандалиях, — домой, обнимала Люсю и рассказывала ей, как ей хочется щенка.
Но тут пришёл папа и принёс сливочное мороженое, и эта радость временно затмила мечту о щенке.
Ну что ещё? Какие радости? — а вот стёклышко бутылочное, если через него щуриться на солнце, то всё вокруг становится зелёным: небо и солнце, дом Мариши, воробей в луже, зелёный дворник в зелёном фартуке и зелёной метлой, даже мороженое зеленое.
А вот ворона почему-то не зеленеет, сидит на ветке тополя и каркает. Наверно, потому, подумала Маришка, что вороне не нравится, что на неё смотрят через зелёное стёклышко.
Громко каркает ворона, чирикают воробьи, фырчат машины на улице, галдят ребята во дворе, у кого-то с подоконника радио поёт непонятное что-то — но это звуки, а звуки не могут быть зелёными и вообще цветными, а жаль. Вот было бы здорово, если бы звуки стали цветными, и тогда воробьи чирикали бы жёлтым, ворона — чёрным цветом, машины синим, котёнок мяукал бы белым, щенок…
Мариша опять вспомнила про свою несостоявшуюся радость и стала мечтать о портфеле, пенале с карандашами, ручкой с чернилами, тетрадкой в косую линейку, потом — о пышной булочке с изюмом, хорошо бы ещё, чтобы папа принёс эклеры с густым шоколадным кремом, потом чтобы он починил трёхколёсный велосипед, чтобы подружки Света, Лена и Катя вышли гулять и они бы вместе прыгали через верёвочку или в «классики», ещё чтобы… ой, так много всего, чего хочется!
Но больше всего на свете Мариша, конечно, мечтала о щенке…
И вот однажды она удивилась, что мама с папой в углу комнаты шушукаются о чём-то, поглядывая на дочку, шёпотом спорят о чём-то, а потом мама, уже громко, сказала, что она «устала со всеми спорить, будь по-вашему», и ушла на кухню по делам, а папа, загадочно улыбаясь, опять погладил Маришу по головке и так же загадочно сказал непонятно кому:
— В конце концов, только в детстве могут и должны исполняться мечты, потом уже не до того будет…
А ведь назавтра — день рождения Мариши, приедут бабушка, тётя Мила, дядя Серёжа, ещё кто-нибудь. Чем больше гостей — тем больше подарков. Только бы не дарили чего-нибудь скучного — ботинки со шнурками, панамку, книжку без картинок, волчок, которых было уже три, пластинку с детскими песенками и всё такое. А лучше бы… эх…
Гости и пришли, и надарили всякое полезное, но не нужное. Все чмокали Маришу в щёчку, восхищались «какая же большая стала», и только мама с папой так ничего и не дарили, а папа вообще куда-то ушёл.
Потом пришлось залезть на табурет и прочитать стихи с выражением про «весёлый звонкий мяч», все хлопали, умилялись, а Марише стало скучно. Но вот все уселись за стол и стали пить чай с тортом, который мама испекла сама, с кремом.
И вдруг в комнату тихо вошёл папа. Он опять загадочно улыбался и позвал Маришу:
— Ну что, дочка, тут тебя ещё кое-кто поздравить пришёл, иди посмотри!
Мариша слезла со стула, поправила чулок и затопала быстро в коридор…
А-а-а-а!!!
Рыжий-рыжий, толстенький щенок, настоящий, живой, не игрушечный, вертится вокруг самого себя, тяфкает тонким голоском!
Маняша так и села на пол, а щенок тут же к ней подскочил, ткнулся холодным, чёрным носом раз-другой прямо в губы, в щёки Марише!
Что тут с ней сделалось!
— Это что, щенок! Он — мой?! — и расплакалась от счастья, а потом сразу колокольчиком засмеялась, и так долго они оба визжали, что соседи выскочили из своей комнаты, поняли, в чём дело:
— Ага, таки купили собаку. Гляньте, как резвятся… Много ли ребёнку надо… А щенок-то какой красивый, большой будет. Овчарка, что ли?
И папа подтвердил, что овчарка, что зовут его Джульбарс, что он вырастет сильным и умным, а пока его нужно воспитывать и обучать всяким штукам: понимать команды, подавать тапочки, слушаться и… кто-то с ним обещал гулять…
А Мариша всего этого не слышала, они с щенком по полу катались, одним клубком, лазили под стол, под стулья, потом они бегали друг за другом, толкая гостей, — Мариша была счастлива.
Гости ушли, Джулик сделал лужу у стола («ну вот, я же говорила!»), Мариша хотела спать вместе с Джуликом, но мама не пустила его на кроватку, а постелила щенку коврик, тогда Мариша стала проситься, чтобы спать с щенком на коврике, вместе, но мама с тех пор, если Мариша чего-то не хотела делать, угрожала: «Выгоню собаку!» — и приходилось подчиняться.
…Стали привычными прогулки с Джуликом, иногда Мариша гуляла с ним одна, на аллее напротив дома.
Джулик и без поводка никуда не убегал, всё время с Маришей играл. Дома вёл себя спокойно, будто понимал мамины угрозы: «Не лаять, а то выгоню!»
Комната у Маришиной семьи была не очень большая, но с балконом, и они вместе с Джуликом выходили на балкон третьего этажа, чтобы поглазеть на улицу. Джулик смешно вертел головой, Мариша, сидя на стульчике, обнимала подросшего щенка, гладила по голове и ушам, по спине.
Они были неразлучны.
Шло время. Наступила осень. Потом зима. Родители были спокойны, когда Мариша иногда гуляла с Джуликом одна: он вырос, окреп, никому не позволял приблизиться к хозяйке: рычал незлобно, но предупреждающе: не тронь! Не подходи!
И только если Мариша скажет: «Свои!» — Джулик вертел хвостом, приветствовал и запоминал запах — на будущее.
Во дворе все завидовали Марише: внешне грозный пёс на самом деле ласков, добр и не прочь поваляться со всеми в снегу, ловил на лету снежки, бегал за палкой, но, играя, не упускал из виду хозяйку, поглядывая по сторонам: нет ли чужого?
Джулик даже катал хозяйку на санках, а когда Мариша падала в снег, тут же виновато подскакивал и лизал ей лицо, а она хохотала, было так весело! Но Джулик никого больше не хотел катать, с места не трогался.
Джулик рос, умнел, и Мариша от него не отставала…
Так прошёл год. Удивительную собаку знал не только свой, но и соседние дворы: уж очень умён и поведение его поражало всех.
Так, однажды Маняша переходила улицу, что вдоль бульвара, и неожиданно Джулик рванулся чуть ли не наперерез машине... Мариша закричала, испугавшись, закрыла лицо руками... Сердце отчаянно забилось, она кричала от страха до тех пор, пока Джулик так же внезапно не оказался возле её ног, сел рядом, а во рту… А изо рта у него свисал, зажатый осторожно зубами за шкирку, котёнок, слабый и будто неживой, даже не мяукал.
Как он оказался на опасной дороге? И как Джулик это увидел и спас его?
Мариша пригрела котёнка под воротником шубки, тот заурчал. Пришлось нести его домой. Мама была готова «всех выгнать на улицу», а узнав, как Джулик поступил, смилостивилась, но велела пристроить котёнка назавтра куда-нибудь, «развели в доме живой уголок!» — посердилась и налила котёнку молока.
Ночь котёнок спал, свернувшись клубочком, прямо у тёплого живота Джулика, а он словно стерёг его сон, посматривал на котёнка, вскидывая голову.
Котёнок ожил, мама прозвала его «бесёнком», потому что он, забыв про несостоявшуюся погибель, носился как угорелый везде и повсюду: со стула на стол, оттуда на занавески, обратно на стул, волчком носился по полу, скакал вокруг ножки стола и вообще был как заведённый волчок.
Джулик тоже осторожно участвовал в играх — не лая, понимал запрет.
Иногда Барсик выскакивал в общий коммунальный коридор, и тогда соседи возмущались:
— Ну вот, осталось только крокодила завести! — и гладили Барсика, трепали холку.
Нет комментариев