Предыдущая публикация
Сказка про кошку, которая спала в чужих снах.
Кошки на крыше – неизбежное зло, оно же добро и украшение пейзажа.
Они появились здесь первыми, еще до феечек, крыс, ворон и прочих суетных жителей. Они первыми облежали все теплые уголки, обсидели все трубы, спели песни на всех карнизах и засунули любопытные носы во все щели. Они изгнали зловредных духов, кошмарок и обижаек, выловили всех мурашек и перецарапали неприятных аукалок. Когда на крыше завелись феечки, кошки встретили их по-хозяйски, но вскоре смирились и покорились неизбежному – лучше волшебные существа, чем всякая нечисть.
Одни кошки в итоге стали ласковыми и кроткими, покорились прелести облачных сливок и мягких подушек, подружились с феечками и принцами, а самые домашние даже начали носить ошейники, украшенные бантами. Другие в обмен на блюдце с вкусной едой позволяли погладить себя по спинке, помогали жителям крыши по мере сил и проявляли разумное дружелюбие. Третьи же сохранили суровую независимость, шипели, фыркали, гуляли сами по себе, брезгливо принимали дары и не желали ни с кем общаться. Наша кошка уродилась из третьих.
Кто бы спорил, ей было чем гордиться. Удивительно белая пышная шубка, постоянно требующая внимания, длинные (для кошки конечно) белые ресницы, элегантные усики, аккуратные коготки и роскошный хвост. Грациозность, ловкость, отвага – подумаешь, спрыгнуть с третьего этажа, прогуляться по карнизу шириной в лапку, нашипеть на крысиную королевну или прихлопнуть муравьиного льва! Умение великолепно валяться, растянувшись на солнышке, изображать белого сфинкса на водосточной трубе и уютно сворачиваться клубком, спрятав нос в шелковистую шерсть…
И самое интересное – один глаз у нашей кошки сиял аквамариновой голубизной, а другой – желтизной циркона. Если вы вдруг не знаете, такие кошки (как и все разноглазые) могут пребывать в двух мирах одновременно, видеть невидимое и читать неудобочитаемое. Если ангел оставлял послание на дверном косяке или тень пыталась проскользнуть с того света – наша кошка всегда замечала это. Но редко вмешивалась – какое мне дело до всех до вас, лучше вылизать лапку или скушать куриное крылышко.
Больше всего на свете наша кошка любила поспать на мягком. Знаете, почему? Стоило ей хорошенько вздремнуть, и она попадала в чужие сны – простые, запутанные, страшные, добрые и совершенно сказочные. Ей не требовались ни друзья, ни поклонники, ни хорошее общество – достаточно закрыть глаза и волшебное путешествие начиналось.
Для начала кошка просыпалась в своем собственном сне – в большой коробке с перинкой из гусиного пуха, бархатной подушечкой и мягким одеяльцем. Там помещались и когтеточка и миска, в которой никогда не кончалось молоко, и другая со свежей рыбой, и веревочка, и теннисный мяч, и дверца в летний сад, поросший кошачьей мятой и лопухами. Если одолевала лень, кошка оставалась там, нежилась, лакомилась, валялась и ловила за хвостики сонных мышей. Если же ей хотелось приключений – в дальнем углу сада пряталась калитка.
Кошка толкала дверь лапой, аккуратно прикрывала ее за собой и шла куда вздумается, чтобы прийти неизвестно куда. В снах не бывает ни карт, ни дорог, очень сложно добраться к цели и очень легко заблудиться. Но чутье нашу кошку не подводило ни разу.
Она карабкалась по скалам и пробиралась сквозь чащи, смотрела на отблески разноцветных сияний, на дома, вырастающие из земли, как грибы, и врастающие в землю, как камни, на стада единорогов и стаи белых волков. Считала звезды в снах звездочетов и гонялась за кроликами в лисьих снах, шила платье к Осеннему балу и рисовала невидимые картины на стене чердака.
Порой она выбредала в сны феечек, и устроившись на оттоманке, наблюдала за шумным балом или веселым праздником, а, устав, мирно дремала под звуки вальса. Порой пряталась в теплой пыли (какое счастье, что во снах пыль не пачкает шкурку) под скамейкой и смотрела, как принцы скачут на деревянных лошадках, тычут друг в друга шпагами, а, нагуляв аппетит, садятся пировать от души. Крысиные сны кошке не нравились – как правило там был сыр и ничего кроме сыра.
Иногда ей случалось попадать в лихорадочные кошмары, падать с огромных башен, тонуть в океанских волнах, отбиваться от слонопотамов, дядькотопов и бронтозябров, выпивать море, чтобы залить пожар или ходить в ужасно неудобных сапожках. Изредка по снам бродили злые болезни, искали, кого бы потыкать иголочкой, покусать за живот или подсыпать песку в глаза. Пару раз кошка видела смерть, безразличную и спокойную, медленную, как грозовая туча. А однажды даже сцепилась с ней.
Дело было в уюте. Больше всего наша кошка любила не роскошные дворцы и не нарядные домики. Сон, в который ей нравилось возвращаться, выглядел неприглядно – тесная и темная сапожная мастерская, заваленная всевозможными кожами, инструментами и прикладом. На полках стояли баночки с рыбьим клеем, оглушительно вкусно пахнущим, пылились ткани – сафьян и бархат, по полу перекатывались блестящие яркие бусины, которые замечательно гремели и стучали по половицам. Гном-сапожник, единовластный владелец сна, делал вид, что не замечает кошку – ни спящую, ни играющую. Но ему почему-то иногда снились мисочки молока, ломтики сочной печенки и утыканные перьями пробки, на которые так приятно было охотиться и плетеный коврик, на котором спал кто-то белый. Паритет подходил обоим – гном, как и кошка, не искал ни общества, ни чьей-либо дружбы.
…Смерть сидела в хозяйском кресле, словно бы так и надо, неподвижная, грузная и спокойная. От нее пахло лекарствами и больницей, стылым духом пустых подвалов. Свечи в мастерской враз потухли, но кошка не нуждалась в свете – она и так изучила каждый уголок, каждый проход между стеллажами и ящиками. Вздыбив шерсть, распушив толстый хвост, она боком вышла на середину комнаты и зашипела. Голубой ее глаз видел ту сторону – мастерскую на крыше, груды кожи, пузырьки от лекарств и обессилевшего гнома, охваченного жаром болезни. В желтом глазу отражалась ухмылка смерти.
Кошка не стала думать. Она просто прыгнула, вцепившись всеми четырьмя лапами в рыхлую тушу и драла, драла изо всех сил, утробно завывая. Когти вязли в тяжелой ткани, холод охватил до костей, но кошка не сдавалась. Она почувствовала, что жесткие сильные пальцы ухватили ее за шкирку и подняли высоко-высоко. Смерть пристально посмотрела на кошку, оскалив белые зубы – и расхохоталась. Смеялась он долго, взвизгивала, всхлипывала и даже закашлялась, задыхаясь от хохота. Потом отбросила кошку, словно старую тряпку, поднялась и ушла.
Свечи вспыхнули сами собой, послышалось мерное «тик-так» ходиков, скрипнули половицы. Сонный гном уселся за верстак, и то и дело зевая, принялся тачать сонные башмачки. Кошка съежилась в углу, фыркая и облизываясь. Она дрожала и долго еще не могла согреться, даже когда проснулась. Но прошло время – и история забылась, у кошек короткая память. А гном так ни о чем и не догадался. Он лечил все болезни противно пахнущим жгучим напитком и не сомневался, что выздоровел сам.
Жизнь на крыше текла своим чередом. Весна сменялась летом, осень зимой, появлялись и убегали новые кошки, вороны и воробьи, феечки устраивали балы, принцы турниры, гном все так же стучал молоточком. Наша кошка валялась на солнышке у любимой трубы, собирала дань с подъездных бабуль и подворовывала по окнам, не теряя при этом величественного достоинства. Гордая, одинокая и независимая, она гуляла по крыше и имела в виду всех подряд.
Однажды зима на крыше затянулась дольше обыкновенного и оказалась куда холодней. Кровля покрылась блестящим льдом – хоть на коньках катайся, провода тоже заледенели и жутковато потрескивали, принцы и феечки кутались в шубы, воробьи с воронами попрятались кто куда, а крысы переселились в подвал. Кошки в большинстве своем поспешили отыскать себе теплые места в людских квартирах, домиках феечек или хотя бы на трубах центрального отопления. Но мест было мало, а кошек много. Да и с едой становилось все хуже – поди разгрызи замороженную рыбешку или сосиску! А старушки, что обыкновенно потчевали котов во дворе, разболелись или попрятались от морозов.
Наша кошка отощала как призрак, ее пышная шубка свалялась и потускнела, а нежные подушечки лап исцарапал лед. Она оказалась слишком гордой, чтобы проситься к людям или клянчить еду во дворе, и слишком слабой, чтобы зубами и когтями отвоевывать себе место на трубах. Какое-то время она ютилась на чердаке, но потом там потрескались рамы, вылетело стекло в окне, внутрь нанесло снега и стало так же холодно, как и на улице. Нашей кошке не оставалось ничего другого, как ночевать в сугробах. Ее белый мех сливался со снегом, и никто не замечал бродяжку. Каждое утро кошка с надеждой смотрела на солнце – вдруг золотые лучи начнут греть теплее и лед растает. Но мороз только крепчал.
Кошка спала все дольше – во сне у нее всегда находились полные миски, теплое одеяльце, мягкая перинка и тихий сад, в котором не прекращалось лето. Она валялась на траве, вылизывала лапки, которые во сне совсем не болели, терлась мордой о душистые листья кошачьей мяты, и спокойно спала во сне. А когда просыпалась, все реже спускалась вниз, поискать объедки – сил лазать по окнам или выразительно смотреть на ужин какой-нибудь феечки у нее уже не оставалось. Да и ужинов на крыше готовили мало, из домиков так редко пахло вкусненьким, что казалось – феечки с принцами тоже впали в спячку. На самом деле от холода и уныния волшебство ослабело, но кошка об этом не знала.
Вечером последнего дня февраля над крышей сгустились тучи. И повалил снег – мягкий-мягкий, пушистый-пушистый. Жители крыши страшно обрадовались – значит вскоре наступит оттепель, а потом и зима отправится домой на северный полюс. Они выбежали из домиков, начали лепить снеговиков, кидаться снежками, рисовать ангелов и валяться в новеньких сугробах. Гном-сапожник тоже вышел из дома – по привычке ворча что-то в бороду, он орудовал большой лопатой, скидывал снег с крыши и расчищал дорожки. И страшно удивился, когда обнаружил на лопате полузамерзший ком меха. Гном погладил бледный нос кошки, она открыла голубой глаз, попыталась мяукнуть, но только закашлялась.
Пыхтя и бранясь, гном кое-как оттащил кошку в свою мастерскую, уложил в свою постель, накрыл единственным одеялом, растопил печку и побежал за помощью. Крысиная королевна страшно возмутилась – чтобы я! лечила! Кошку! Но деваться ей было некуда – не бросать же подснежницу умирать.
Кошку долго отпаивали молоком и целебным бульоном, растирали ей лапки, расчесывали хвост и разминали ушки. Гном дневал и ночевал возле своей находки, феечки подарили ему новое одеяло, но он не стал укрываться сам, а закутал потеплее больную. Кошка ничего не чувствовала и ничего не помнила, она даже снов не видела – до того ослабела.
Разбудил нашу больную веселый перезвон капели. Капли били в стекло – дзынь! Дзынь! Весна! За окном голубело чистое небо, шумели неугомонные воробьи, орали вороны. Кошка чихнула, моргнула, потянулась – и разбудила гнома. Ворчливый сапожник тут же влил в больную очередную порцию бульона и поуютней подоткнул одеяло. Кошка облизнулась и уснула.
Она наконец-то вернулась в свою коробку, с удовольствием прогулялась по саду, понюхала кошачью мяту и понежилась на солнышке. А потом поняла – что-то не так. Чьи-то шустрые лапки ободрали доску калитки, кто-то терся о ствол старой яблони, утащил из миски две рыбки, обгрыз и бросил хвостики посреди комнаты, кто-то плюхнулся в молоко, хорошенько встряхнулся и покатался по одеялу. Что за напасть? Крыса что ли? Нет, крысиными снами не пахнет.
Кошка внимательно осмотрела и обнюхала все закоулки, но ничего не нашла. Потом пришлось проснуться – по рекомендации королевны гном вынес больную на солнышко, погреться и освежиться. Ласковый свет и вправду взбодрил, кошка встала на лапы, и наконец-то сумела вылизаться.
Через неделю она приволокла спящему гному самую большую копченую рыбку, которую смогла стащить, и сбежала. Независимый характер кошки не выносил опеки, к тому же на крыше стало тепло.
А вот во снах творилась совершенная белиберда. Кто-то ел кошкину еду, спал на ее постели, притаскивал в коробку птичьи перья, обглоданные косточки, змеиные шкурки и прочий мусор. Кто-то прогрыз подушку и вывалялся в пуху. Кто-то сломал любимый кустик кошачьей мяты и обслюнявил листочки. Безобразие!
Не раз и не два кошка устраивала засады, отказалась от любимых прогулок и перестала заглядывать в сапожную мастерскую. Тщетно! Наконец она улеглась на любимой перинке, перевернулась на спину и притворилась крепко-крепко спящей во сне. Она ровно дышала, не шевелила ни лапкой, ни ухом – ни за что не отличишь!
Вскоре скрипнула калитка в саду, потом стукнул садовый лаз. Чьи-то проворные лапки затопотали по комнате, кто-то сунул мордочку в молоко и залакал так жадно, что тут же расчихался, кто-то ухватил рыбку и с хрустом грыз ее, свирепо рыча, кто-то погнался за мячиком и толкнул его прямо на кошку!
- Мяяяя! – сказала кошка, заморгала и высоко подпрыгнула. Вокруг нее оказалось целых пять котят – четыре рыжих мальчишки и белая девочка с разными глазами. Кошка захотела высказать хулиганам все, что она думала об учиненном безобразии, но откуда-то раздалось:
- Кис-кис-кис! Вот ты где, беглянка, я принес тебе молока, просыпайся!
Гном наконец-то отыскал свою подопечную – он всерьез беспокоился, достаточно ли бедняжка здорова. Кошка нехотя проснулась… и с ужасом обнаружила, что котята выскочили из сна вслед за ней. Мальчишки прыгали по ее спине и бокам, пища «мама!», а белая девочка прижалась к морде и тихонечко замурчала.
- Так вот в чем дело, - сказал гном и улыбнулся широко-широко. – Поздравляю, чудные дети!
Сперва кошка пришла в ужас – она всю жизнь прожила одиноко и независимо, а тут целый букет шебутной малышни. И никому ведь ничего не докажешь, не объяснишь, что еще вчера ты этих котят знать не знала и видеть не видела… Тут один из котят (самый рыжий, крупный и шкодный) плюхнулся в блюдечко с молоком. Пришлось срочно вылизать проказника, чтобы тот не замерз. А затем и всех остальных, и натаскать им рыбки и устроить теплое гнездышко за трубой.
Кошка оказалась на удивление хорошей мамой, строгой, но нежной. Она обучила приснившихся детей всем премудростям кошачьей жизни – как умываться, аккуратно пить молоко, входить в доверие к людям, охотиться на воробьев, мышей и крыс. Мальчишки быстро выросли и сбежали жить во двор, а белая девочка как-то незаметно завелась в сапожной мастерской. Нелюдимый ворчливый гном стал куда добрей и общительнее, особенно если разговор вертелся вокруг его прелестной питомицы, образца кротости и любви.
Что же до нашей кошки, она осталась такой же гордой, одинокой и независимой. Заново выхолила белую шубку, привела в порядок коготки и роскошный хвост. Так же мило валялась на теплой крыше, так же загадочно бродила по чужим снам и рассматривала чужие истории. Сонная дочка заглядывала порой погулять вместе с мамой, они устраивались вдвоем у чьего-нибудь сонного камина, перемуркивались и делились кошачьей мудростью.
…Если снится белая кошка – это к весне…
Ника Батхен
Следующая публикация
Варенье — это память о лете, и консервируют
Комментарии 2