Предыдущая публикация
Спустя несколько недель после смерти Зиновия Гердта я смотрела по телевизору его последний вечер.
Сцену, усыпанную опавшими осенними листьями, взгляд Гердта — трагический, устремленный уже куда-то поверх людей — взгляд человека, осознающего свой уход. И последнее героическое усилие — когда он, уже не встававший две недели, вдруг поднялся с кресла, сделал несколько шагов по авансцене и с неистовой силой подлинного таланта прочел стихи Давида Самойлова... До сих пор в ушах его голос: «О, как я поздно понял, зачем я существую!...» Я вспомнила, как мы гуляли с ним и Таней по Иерусалиму. Как он поколачивал меня кулаком по спине и повторял в каком-то странном восторге: — Дина! Я — папа Левы Рубинчика!... (Есть такой персонаж в моей повести «Во вратах Твоих». Еврейский старик, который ходит по израильским магазинам с советской дырчатой авоськой, останавливает всех знакомых и незнакомых и всем кричит: — Я папа Левы Рубинчика! Зиновию Ефимовичу нравился этот образ...) Уже на титрах я набрала номер Губермана, с которым Гердт давно дружил, останавливался, когда приезжал в Иерусалим. Услышала голос Игоря и — горло сдавило, не могу говорить. Знала, что он тоже смотрит вечер Гердта. — Ну, что? — спросил Губерман спокойно и, вроде, даже обыденно. Не дождавшись ответа, сказал: — Ревешь?... Не реветь надо, дура, не реветь, а чаще с друзьями выпивать и закусывать...
Дина Рубина "Жилаю щастя"
Следующая публикация
Комментарии 8