Зазеркалье
Максим Кабир
19
Двадцать лет назад Анатолий Яцко убил человека. Хотя был ли Корбан человеком — Яцко так для себя и не решил. В городе пропадали ребятишки, власти объявили комендантский час, напуганные граждане обвиняли милицию в бездействии. Опустели дворы и детские площадки, родители зорко следили за чадами. Местный телеканал говорил о серийном убийце, а бабушки у подъезда — о сатанинской секте. Яцко — тогда простой патрульный — дежурил на окраине. Диспетчер сообщил, что проезжавший таксист слышал крик за забором не функционирующей с перестройки фабрики. Через десять минут Яцко уже продирался по заброшенной, заросшей кустами территории. Худосочные деревца торчали из трещин в бетоне. Под подошвами хрустело стекло, приходилось перелезать через штабеля огромных, похожих на штанги деталей. Эхо в цеху было особенным: будто не эхо, а гул потревоженных призраков, парящих под высокими потолками. Светила полная луна — дети пропадали именно в полнолуние. Яцко вытащил табельный пистолет.
За укутанными паутиной ржавыми станками кто-то был. Изломанная тень ерзала по кирпичу. Местные подростки намалевали на облупленной шпаклевке двухметровую рожу: рогатого косоглазого дьявола. Дьявол показал язык, раздвоенный, змеиный. Тень точно вписывалась в демоническую личину.
Яцко вышел на открытую площадку.
Корбан — фамилию маньяка установили позже — занес над головой ритуальный кинжал. Семилетний цыганенок из табора ромов, седьмая жертва убийцы, был усыплен уколом и мирно спал на щебне. Анестезиолог главной городской больницы, Корбан знал, как усмирять малышей.
— Стой! — закричал Яцко, вскидывая оружие.
В лунном свете глаза маньяка полыхнули по-кошачьи. Он ухмыльнулся — и ухмылку эту Яцко будет помнить до смертного часа. Серповидное лезвие полетело в грудь мальчика. Сержант выстрелил три раза, и все три пули нашли цель. Последняя ужалила Корбана в лоб.
Яцко связывался с диспетчером по рации; стоя на коленях, осматривал спасенного ребенка. В этот момент Корбан заговорил.
— Ад рядом, — сказал маньяк, у которого над левой бровью зияла дыра, из дыры струился дымок. Мозги его были прошиты и поджарены горячим свинцом, но он говорил тихо и смотрел на одеревеневшего Яцко глазами дикой кошки. — Мы ждем вас в аду.
Тучи заслонили собой луну, серебристый свет покинул зрачки трупа. Яцко точно знал, что умолчит в рапорте о последних словах Корбана.
Ад был рядом. Там, в заброшенном грязном цеху. И молодой милиционер боялся, что до прибытия коллег и медиков ад выползет из-за станков и разорвет ему горло. Подмога обнаружит лужи крови, внутренности на стенах, теплое еще сердце — подношение рогатому дьяволу. Долгие минуты Яцко вслушивался в отчетливое хихиканье, в скрежет кривых зубов и царапанье острых когтей по металлу, и заслонял собой спящего ребенка. А дьявол хохотал на стене, облизывая загнутые клыки фиолетовым языком.
Двадцать лет спустя в подвале интерната Яцко вспомнил свои ощущения. Воспоминания оставались свежи, увы. Что-то едва уловимое связывало место гибели маньяка Корбана и эту заваленную хламом крысиную нору. И снова Яцко не осмелился бы рассуждать об этом вслух, ни с товарищами, ни с супругой.
Близость ада, истончившиеся стенки реальности, — вот в чем цех был схож с приютившимся в лесу интернатом. И собственный дьявол тут наличествовал: на фреске позади зеркала. Он будто помнил сорокапятилетнего лейтенанта Яцко. Он нашептывал: «Мы встречались уже. Неважно, что я выглядел иначе. Ты убил мою дрессированную обезьянку, но у меня много разных марионеток и обезьянок, а ад рядом, ох, как же сильно мы ждем тебя в аду!»
Криминалисты щелкали фотоаппаратами. При свете вспышек и дополнительных ламп казалось, что вдоль волглых стен выстроились тощие несуразные фигуры, и одна из них ковыряет пальцем в простреленном черепе и ухмыляется лейтенанту. У деревянных кукол были тени громадных сороконожек, они извивались неустанно. Шкафы и сломанное пианино обращались в ржавые, осыпающиеся рыжими чешуйками фабричные станки.
В коридоре сотрудники ППС натыкались на незримых хозяев поместья. Санитары спотыкались на ровном месте. Плясал чумной арлекин, жонглируя душами.
Яцко надеялся, что никогда больше его нога не переступит порог этого дома.
Неужели не чувствуют педагоги, что обитает здесь?
— Часто Юрков спускался в подвал?
— Один раз, — сказала милая девушка по фамилии Краснова. — Позавчера.
— Вы были с ним?
— Да, мы искали моего младшего брата.
— Вы трое, Юрков и брат?
— И Соня. София Карбышева. Она…
— Умерла, — сказал лейтенант, прошуршав бумагами.
Под учениками заскрипели кресла. Глаза расширились до предела.
— Соня умерла?
— Полтора часа назад в больнице.
Женя сдавил ладонями голову. Оля всхлипнула. За окнами служебный транспорт мигал голубыми и красными маячками.
— Ясно как день, — вклинилась Патрушева. — Наша София была влюблена в Юркова. Она наелась стекла, чистой воды суицид! А Юрков, будьте уверены, наглотался каких-то таблеток из-за отца, ублюдка.
— Вскрытие покажет, таблетки это были или…
— Чушь! — вспылила Оля. — Вы сами себя слышите? Соня не могла знать о смерти Кирилла. Ей незачем было убивать себя!
— У Сони были и другие проблемы.
— Были! — поддержала Оля. — Причем такие же, как у Кирилла. Их обоих насильно обстригли незадолго до смерти. Соня столкнулась на кладбище с какой-то женщиной, которая желала ей зла.
— Пиковая Дама? — иронично спросила Валентина Петровна.
— Так, отставить Пиковых Дам. — Яцко кивнул младшему следователю, захлопнул папку. — Гражданка Патрушева, вы поедете с нами в отделение.
— Зачем? — в стеклах директорских очков мелькали разноцветные отсветы. — Меня в чем-то подозревают?
— Пока для дачи показаний.
— Я не могу оставить школу после таких событий! — Валентина Петровна выпятила грудь. Она говорила, как генерал, отказывающийся эвакуироваться из оцепленной врагом крепости.
— Школу мы на время закроем, — сказал Яцко.
— Нет! Нет!.. — затараторила Патрушева. — Нельзя, невозможно!
— Невозможно? — ощерился лейтенант. — У вас два трупа за сутки.
— Но не убийства же! Подростки склонны к депрессии, и…
— Юркова крысы объели, — прошипел Яцко. Его терпение было готово лопнуть. — Крысы в учебном заведении! В вашем учебном заведении!
Валентина Петровна скукожилась под гневным взором лейтенанта.
— Но дети спят в школе…
— Я займусь детьми, — сказал Игорь Сергеевич. — Я уже обзвонил родителей, они вот-вот приедут. Те, кого не смогут забрать домой, переночуют у одноклассников. Главное ведь их безопасность, не так ли?
Лейтенанту почудился скрытый смысл, подначивание в вопросе историка.
— Катастрофа, — простонала Патрушева, теребя дужку очков. — Это катастрофа! Судный день!
В холле Яцко повернулся и оглядел, хмурясь, мозаичное панно. Бородатый рыбак тащил из волн невод с хищной рыбой. Его улов, несъедобный, зубастый, рожденный в подводных ущельях, куда не заплывали ни аквалангисты, ни зонды, смотрел в ответ россыпью черных жестоких круглых глаз.
— Ад рядом, — прошелестела рыба.
— Мы ждем, — сказал с холста гнилостный арлекин. Над его правой бровью образовалось отверстие: струйка крови потекла медленно, как густой мед, по намалеванному белому лицу, а струйка дыма поползла вверх. У арлекина было лицо анестезиолога Корбана. — Мы всегда будем ждать, лейтенант, и чем дольше ждем, тем голоднее становимся.
Яцко помассировал переносицу и вырвался из объятий проклятого Богом особняка.
* * *
«Их нет. — Мысль покалывала током в солнечное сплетение. — Их больше нет».
Кирилл умер в подвале и стал ужином для крысят. Соня испустила дух на больничной койке — она никогда не похудеет, не поцелуется с мальчиком, не наладит отношения с мамой. Смерть — это тотальное «не».
Оля прибыла в чертов интернат меньше недели назад. Несколько дней знала Соню и Кирилла, даже не воспринимала их как друзей. Так, случайные попутчики. Но утрата вырыла в душе ямы, подселила сосущую пустоту.
— Игорь Сергеевич!
Учитель задержался в холле.
— А как же мы? Нам можно вернуться в нашу квартиру?
Историк пропустил к выходу криминалистов.
— Ни в коем случае. Одних я вас не отпущу. Евгений!
Женя подошел, зябко обнимая себя за плечи.
— Вас кто-нибудь заберет?
— Вряд ли. У меня бабушка в Казани.
— Понятно. Собирайтесь пока. — Игорь Сергеевич осмотрел картины, лестницы, нишу с дефективным зеркалом. Медики, проходя мимо ниши, становились на миг горбатыми и перекрученными уродцами. — Я этого не хотел, — произнес учитель устало.
* * *
— Да чтоб тебя! — выпалила Алиса. У чемодана отсутствовало одно колесико, и он постоянно заваливался набок. Алиса вернула поклажу в вертикальное положение.
Цветастые занавески шевелились и цокали пластиковыми колечками, словно кто-то прятался за тканью. Вон же, горбатый, длиннорукий, с шишковатой заостренной башкой силуэт. По трельяжу проползла жирная зеленая муха. Свет в комнате быстро замигал, и Алиса обрадовалась, что дверь отворена настежь и по коридору суматошно носятся дети, маршируют взрослые, раздавая указания. Задком она тащила чемодан, колесики попискивали. Разбитое зеркало отразило не одну девушку, а целую группу взъерошенных одинаковых Алис. Или неодинаковых? Та Алиса, в треугольном, почти отпавшем осколке, почему она улыбается так жутко и хищно? Что у нее с глазами?
Алиса потерла веки, присмотрелась. Никто не улыбался ей из зеркала. Муха упорхнула в сумрак за паутиной трещин.
«Заразили меня ерундой своей, — зло подумала Алиса. — Сказочники…»
Она бросила взгляд на кровать Сони. Уборщицы вымыли пол и унесли недоеденный ужин, но одинокая грустная долька мандарина осталась сохнуть под койкой. Печальный оранжевый смайлик.
Что произошло, отчего Соня наложила на себя руки? Что она увидела… в тарелке с едой? Или в зеркале?
Лампочки померкли. Нити накаливания отпечатались на сетчатке черточками. Двери начали закрываться сами собой. Полоска света уменьшалась, утихал внешний шум. Комната не намеревалась отпускать постояльцев.
Алиса подставила шнурованный ботинок, выволокла чемоданы в коридор. Тьма вздохнула разочарованно. Алисе померещилось, что на койках сидят Кирилл и Соня, взялись за руки, смотрят ей вслед. У Сони рот набит стеклом, а у Кирилла из-под кадыка свисают извивающиеся крысиные хвосты.
Дверь закрылась.
Люди в коридоре огибали Алису. И она поспешила к лестнице. Вредные колесики цеплялись за паркет и выворачивались как попало.
Джентльменов не нашлось — Алиса, беззвучно чертыхаясь, транспортировала ношу по ступенькам. Комкался палас, ухмылялся удачливый рыбак на мозаичном панно. Амфибия, трахающая девственниц в водах Персидского залива.
— Ой, — воскликнула рыжая девчонка лет тринадцати, — я зарядку забыла. Сейчас вернусь.
Захотелось схватить девчонку за локоть, сказать ей: «Не ходи, к черту зарядку, дом не выпустит тебя, если ты не сбежишь сейчас. Это последний шанс убраться».
Но Алиса молча смотрела, как рыжие волосы тают в темноте, которая окутала лестницу. Дети покидали здание, и флуоресцентные трубки гасли над их головами. В запертой столовой дребезжала посуда. В туалете капал кран, и из кабинок доносился насмешливый шепот.
В нише справа защелкало.
Чик. Чик. Чик.
Алиса вытащила чемодан на террасу и вдохнула обреченно ночную прохладу. Да, она таки поддалась, впустила в мозг полоумные идеи Добби. Лес внушал ей тревогу, и дом с его коридорами и комнатами, не говоря уже о подземелье. Но, как бы там ни было, во дворе перекрикивались люди, родители вели своих чад к парковке, бибикали, разъезжаясь, дорогие иномарки. Пиковая Дама не выскочит из парадных дверей, чтобы затащить беглецов обратно. И Алиса скоро будет дома.
Наблюдая за столпотворением, она переваливалась с мыска на пятку и нервно теребила сережку в ноздре.
— Ну же? Где ж тебя носит?
Телефон пульсировал ровными раздражающими гудками. У фонтана Элеонора Павловна передавала детишек мамам. Щека кудрявого малолетки была заклеена пластырем.
— Ну давай! — взмолилась Алиса.
Посигналил джип, она отошла, пропуская машину. Тонированное стекло опустилось: одноклассник, Макс, помахал ей стаканом фанты.
— Тебя подвезти?
— Нет, не нужно.
— Садитесь, — пригласил импозантный отец Макса.
— Спасибо, нет.
— Ну… хорошо тебе отдохнуть.
Джип покатил к воротам.
Во мраке деревья словно двигались или что-то двигалось между стволами, подобно бесконечному гладкому чешуйчатому телу исполинского удава. И людей становилось меньше с каждой минутой.
Алиса повторно набрала номер. Поблагодарила Бога, в которого не верила, — в динамике раздался сердитый мамин голос:
— Слышу, слышу.
— Чем ты слышишь? — съехидничала Алиса.
Мама невнятно зашепталась с кем-то.
— Алло? Ты вообще где? — напряглась Алиса.
— Дочь, я пока не могу говорить.
— В смысле?! Офонарела? Ты даже не выехала или что? Я два часа жду!
— У меня важный контракт, — сказала мама. — Приехала американская делегация…
— Мне насрать! Хоть марсианская! Ты вообще знаешь, что тут творится? Массовые самоубийства, блин! Трупы детей! Крысы съели Кирилла Юркова! Моя комната забрызгана кровью Сони! Полиция арестовала твою сраную Патрушеву! — Алиса захлебывалась от гнева. — Ты куда меня сдала? На бойню? В сумасшедший дом
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев