Предыдущая публикация
АНГЕЛ В ДОЛГУ.. (1)
Автор Татьяна Дивергент
«Мамочка, а почему мне Дед Мороз ничего не принес? У всех ребят в школе были подарки под елкой», — плакал малыш, придя домой. Мама, сводя концы с концами, сказала лишь пару слов…— Ангел в долгу.
— Что? — Денис распахнул мокрые от слез глаза.
— Твой ангел перед тобой в долгу. Он просто на минутку отвлекся и вот... Ты не получил свой подарок. Но он исправит свою оплошность. Когда-нибудь. И помни, что ангелы всегда отдают сторицей.
(Двадцать лет назад)
*
День сегодняшний
Екатерина Ивановна поняла, что она не нужна семье сына. Внешне всё было пристойно. Молодые жили отдельно, в том же городе, но в другом районе. Они не обременяли пожилую женщину просьбами и ничего не требовали. Внуков пока не намечалось: невестка Лариса говорила, что нужно пожить «для себя».
«Ненужность» выражалась в другом. Екатерина Ивановна знала: о ней не вспоминают. Сын не звонил неделями, а когда поздравлял с праздниками, это напоминало исполнение обязанности: он ставил галочку в перечне добрых дел.
Екатерина Ивановна предполагала, что невестка вздыхает о несправедливости судьбы. Свекровь живет одна в просторной квартире в центре города, меж тем как молодые ютятся в тесноте.
Мысли о невестке не причиняли Екатерине Ивановне особой боли. Тоска о том, что она фактически потеряла сына, была глубже, ныла как больной зуб.
Ну что ж, вольному воля. Она не станет силком тянуть к себе Константина, не будет напоминать ему о себе.
Екатерина Ивановна поступила нестандартно — вызвала молодую пару «на разговор».
Накрыла на стол так, как любила Лариса — немного дорогих закусок и хороший кофе. Никаких излишеств, вредных для фигуры.
Но невестка сидела с поджатыми губами. Думала, что разговор пойдет о детях и ее начнут склонять к тому, чтобы «поскорее родить».
— Вот что, дорогие мои, — сказала Екатерина Ивановна, — я хочу отдать вам эту квартиру...
В глазах невестки вспыхнуло изумление, которое сменилось радостью, а потом и тревогой.
Свекровь всё поняла:
— Я знаю, что вы не захотите жить вместе со мной. Разные поколения — разные интересы, две хозяйки не уживутся на одной кухне и так далее...
— А куда переедешь ты? — вопрос сына в этот момент прозвучал наивно.
Лариса снова напряглась. Сейчас молодые жили в ее «однушке». Невестка хотела переехать в квартиру свекрови, но не готова была отдавать свою.
Екатерина Ивановна отчасти подтвердила ее опасения:
— Я, дорогие мои, хочу уехать. И купить себе что-то на новом месте. Если вы продадите свою нынешнюю жилплощадь — я себе там что-нибудь куплю.
— А сколько вам нужно? — быстро спросила Лариса.
— И куда ты поедешь? — вставил Константин.
Екатерина Ивановна назвала небольшой городок в двух часах езды. Сын знал, что мать там родилась и выросла. Это избавляло его от смутного чувства вины, которое он ощущал. К старости тянет в родные места — он слышал об этом. К тому же мать будет жить не так далеко, не составит труда приехать к ней в гости.
— А на эту квартиру вы нам напишете дарственную? — уточнила Лариса. — Свекровь кивнула. — Пойдем, — Лариса потянула мужа за руку, — Нам нужно посоветоваться....
После этого Екатерине Ивановне несколько дней никто не звонил. Видимо, невестка тщательно изучала все варианты. Кое-что узнав, она приехала к свекрови одна.
— Многое зависит от того, какое жильё вы хотите, — начала Лариса. Видно было, что невестка уже готова что-то предложить.
Но Екатерина Ивановна сказала:
— Я хочу жить там или там.
И назвала две улицы — тихие, но в центре города.
— Почему я спрашиваю, — Лариса поправила волосы. — У нас есть некая сумма... Мы откладывали на машину или на расширение.... Могли бы передать все эти деньги вам... На что-то скромное их вполне хватит. А мы бы переехали в вашу квартиру, а мою сдавали бы....
Екатерина Ивановна посмотрела на невестку. Взгляд был мудрый и грустный. Ларисе показалось, что свекровь знает: накануне молодые препирались. Лариса доказывала, что матери мужа вполне хватит того, что раньше называли «изолированной малосемейкой», а Константин твердил, что не нужно быть совсем уж бессовестными.
— Вы подумайте еще, — сказала Екатерина Ивановна, — Я ни на чем не настаиваю.
Лариса поняла: свекровь не удастся «уболтать» и доказать ей преимущества «уютной комнатки на первом этаже» где-нибудь на задворках. С Екатерины Ивановны станется продать свою барскую квартиру и на все деньги купить себе в этом Мухо—ске целый особняк.
— Хорошо, — неопределенно пообещала Лариса, — я что-нибудь поищу.
...Судьба послала им всем компромисс. На другой же день на сайте Авито Лариса нашла вариант — двухкомнатная квартира на втором этаже на той самой желанной улице.
Лариса аж затаила дыхание, когда увидела. Правда, ремонт в квартирке был ниже всякой критики, сама она и дня бы не просидела в такой халупе. Однако свекровь — дама с прибабахом, может, дело и выгорит.
Лариса опять поехала к Екатерине Ивановне одна. Но к ее удивлению и радости, свекровь даже уговаривать не пришлось. Она взглянула на фотографии, прочла описание квартиры и кивнула:
— Я согласна.
Лариса немедленно развила бурную деятельность. Прошло несколько недель, и «переселение народов» состоялось.
Вещи перевез сын. Екатерина Ивановна ступила на землю своей юности, решив начать жизнь с чистого листа.
*
Уездный городок когда-то вырос на месте деревень, заложенных в этих краях еще в семнадцатом веке. Ныне здесь сохранилось много исторических зданий, особенно на центральных улицах. Правда, состояние их — по большей части — было безобразным.
Затейливо выложенные кирпичные узоры разрушались, штукатурка на фасадах потрескалась, а там, где уцелела, выглядела грязной. Пластиковые окна, вставленные кое-где вместо деревянных рам, совершенно не вписывались в картину. Казалось, на городок все давным-давно махнули рукой и будущего у него нет.
Отсюда в основном уезжали. Но Екатерине Ивановне всегда хотелось сюда вернуться, и она знала, что рано или поздно ее желание осуществится.
Бульвар, на котором стоял «ее» дом, с одной стороны заканчивался маленьким одичавшим парком, а с другого края подходил к театру оперетты.
Сколько раз слышала Екатерина Ивановна от своих ровесниц, что они опоздали сделать то или это. А им так хотелось! Но уже безнадежно поздно... уже старость на пороге. Она пробовала возразить им, говоря, что душе всегда семнадцать лет, и она — эта самая душа — неспособна постареть. Но Екатерина Ивановна видела: на нее смотрят как на безнадежного романтика, или... как на сумас-шедшую.
И сейчас никто из подруг не поддержал бы ее переезд. Глупо отрываться от своих, когда их помощь рано или поздно понадобится. Екатерине Ивановне припомнили бы и пресловутый «стакан воды». Да что там... начинать новую жизнь, когда тебе уже хорошо за пятьдесят... Екатерина Ивановна отчетливо представляла, как подружки покрутили бы пальцем у виска.
А она не хотела быть никому в тягость — ни сейчас, ни потом. И собиралась остаться наедине со своей собственной жизнью, принять ее, приспособиться к ней, и пройти свой путь до конца, по возможности радуясь каждому дню.
Там, где Екатерина Ивановна жила прежде, она до самой пенсии работала заведующей музеем. Дело свое любила, но подрастали уже достойные преемницы. И как только подошел возраст, она уступила свое место, не задержалась на нем ни дня. Но вот теперь она окончательно подвела черту под прошлым.
И если кто-то сочтет, что она «с приветом» — ее это не волновало ничуть.
Екатерине Ивановне нравилось, проснувшись ночью, открыть «в телефоне» новую книгу и читать сколько хочется, не думая о том, что завтра нужно рано вставать. Нравилось не торопясь варить в маленькой турке кофе и добавлять в него сухое молоко — так кофе оставался горячим, и она пила его из фарфоровой чашечки.
По утрам она сидела над рукописью: много интересных материалов накопилось у нее за годы работы в музее — хватит на целый роман. А потом так славно было пройти по улицам, по которым она бегала еще ребенком. И дома здесь стояли всё те же — только вывески магазинов поменялись. И многие деревья были знакомы. И казалось Екатерине Ивановне, что она узнает даже рыжего кота, что улегся на подоконнике в доме номер пять по улице Симбирской.
А несколько раз в месяц Екатерина Ивановна выбиралась в театр — послушать оперетту Кальмана или Штрауса. Был у нее в том свой интерес: она восхищалась артистом, неизменно игравшем главных героев. Восхищалась — и была в него немного влюблена, хотя никто бы об этом никогда не догадался. Но душе всегда семнадцать лет — вы помните? И влюбляться — это ее право.
...В тот день Екатерина Ивановна возвращалась из платной поликлиники. Найдя у себя некоторые симптомы, она ужасно боялась идти на осмотр, и для храбрости заранее выпила большой бокал ликера «Монте-шоко». Может быть, в государственной лечебнице ее и не допустили бы до приема, велели бы прийти «на трезвую голову». Но в этой больничке Екатерина Ивановна приятно побеседовала с докторшей, развеявшей ее страхи.
На обратном пути на радостях Екатерина Ивановна завернула в магазин «Гулливер», в кулинарном отделе набрала вкусных вещей и не понесла свертки домой, а устроилась в том самом заброшенном парке. Дорожки тут расходились лучами, можно было найти совершенно укромный уголок, что женщина и сделала. Голубая ель отгородила ее от всего мира точно шатром. Екатерина Ивановна достала телефон, который в последнее время был для нее настоящим «окном в мир», открыла Телеграм (она была подписана на многие каналы) и развернула чебурек.
...Она не услышала, как подошла девушка. Просто, когда скосила глаза в сторону, та уже сидела на другом конце скамьи. Совсем молоденькая — возможно, ей еще не было двадцати. Худая до прозрачности, темные волосы до плеч подчеркивали бледность лица. Но больше всего удивило Екатерину Ивановну, как девушка была одета. Конечно, платья шьют самые разные, но всё же то, что было надето на незнакомке, нельзя было назвать иначе как холщовой рубахой. Ноги у девушки были в синяках и обуты в шлепанцы на несколько размеров больше чем нужно.
Екатерине Ивановне — непонятно почему — стало стыдно есть. Уж слишком благоухал чебурек. Уж слишком истощена была незнакомка...
Женщина, поколебавшись, перебрала свой пакет. Не предлагать же девушке салат в контейнере, к которому не прилагается ни ложки, ни вилки... Потом ее осенило. Мороженое... Эскимо в серебряной обертке.
— Деточка! — окликнула она девушку. Та вздрогнула сильно. Екатерина Ивановна постаралась сделать свой голос еще мягче. — Деточка, вы позволите вас угостить? Я не рассчитала свои силы... Жаль, мороженое растает... Возьмите...
Через несколько мгновений девушка решилась. Осторожно протянула руку... Когда Екатерина Ивановна передавала ей эскимо, она подумала, что пальцы незнакомки ничуть не теплее мороженого.
...Ела девушка сосредоточено, отрешившись от всего вокруг.
Екатерина Ивановна поколебалась, но потом набралась храбрости:
— Тебе не нужно чем-нибудь помочь?
Незнакомка взглянула на женщину — глаза у нее были очень большие, а может, казались такими из-за странного выражения, застывшего в них. То ли испуг, то ли страдание...
— Прости, но ты выглядишь так, как будто сбежала от каких-то... не очень добрых людей... Поэтому я и спросила.
Девушка пробормотала что-то не вполне внятно. Голос у нее был с хрипотцой.
— Что ты сказала?
Незнакомка прокашлялась:
— Из ду-р-дома. Я сбежала из сума-сшедшего дома...
Екатерине Ивановне захотелось присвистнуть так, как она свистела только в юности — долго и выразительно. Слова девушки поразили ее, но не напугали. Незнакомка выглядела настолько хрупкой, что казалось: она не может причинить другому вреда. Ее не составит труда остановить.
— А куда ты идешь? — продолжала расспрашивать Екатерина Ивановна.
Девушка пожала плечами.
— У тебя есть родственники? Друзья? Может быть, кому-то нужно позвонить, чтобы тебя забрали?
Теперь незнакомка качала головой из стороны в сторону, что значило «нет».
— Вот что, — сказала Екатерина Ивановна. — Пойдем сейчас ко мне, оденем тебя в какую-нибудь подходящую одежду. И, может быть, ты расскажешь мне о себе чуть-чуть поподробнее. Тогда и решим, что делать дальше.
День сегодняшний
Екатерина Ивановна поняла, что она не нужна семье сына. Внешне всё было пристойно. Молодые жили отдельно, в том же городе, но в другом районе. Они не обременяли пожилую женщину просьбами и ничего не требовали. Внуков пока не намечалось: невестка Лариса говорила, что нужно пожить «для себя».
«Ненужность» выражалась в другом. Екатерина Ивановна знала: о ней не вспоминают. Сын не звонил неделями, а когда поздравлял с праздниками, это напоминало исполнение обязанности: он ставил галочку в перечне добрых дел.
Екатерина Ивановна предполагала, что невестка вздыхает о несправедливости судьбы. Свекровь живет одна в просторной квартире в центре города, меж тем как молодые ютятся в тесноте.
Мысли о невестке не причиняли Екатерине Ивановне особой боли. Тоска о том, что она фактически потеряла сына, была глубже, ныла как больной зуб.
Ну что ж, вольному воля. Она не станет силком тянуть к себе Константина, не будет напоминать ему о себе.
Екатерина Ивановна поступила нестандартно — вызвала молодую пару «на разговор».
Накрыла на стол так, как любила Лариса — немного дорогих закусок и хороший кофе. Никаких излишеств, вредных для фигуры.
Но невестка сидела с поджатыми губами. Думала, что разговор пойдет о детях и ее начнут склонять к тому, чтобы «поскорее родить».
— Вот что, дорогие мои, — сказала Екатерина Ивановна, — я хочу отдать вам эту квартиру...
В глазах невестки вспыхнуло изумление, которое сменилось радостью, а потом и тревогой.
Свекровь всё поняла:
— Я знаю, что вы не захотите жить вместе со мной. Разные поколения — разные интересы, две хозяйки не уживутся на одной кухне и так далее...
— А куда переедешь ты? — вопрос сына в этот момент прозвучал наивно.
Лариса снова напряглась. Сейчас молодые жили в ее «однушке». Невестка хотела переехать в квартиру свекрови, но не готова была отдавать свою.
Екатерина Ивановна отчасти подтвердила ее опасения:
— Я, дорогие мои, хочу уехать. И купить себе что-то на новом месте. Если вы продадите свою нынешнюю жилплощадь — я себе там что-нибудь куплю.
— А сколько вам нужно? — быстро спросила Лариса.
— И куда ты поедешь? — вставил Константин.
Екатерина Ивановна назвала небольшой городок в двух часах езды. Сын знал, что мать там родилась и выросла. Это избавляло его от смутного чувства вины, которое он ощущал. К старости тянет в родные места — он слышал об этом. К тому же мать будет жить не так далеко, не составит труда приехать к ней в гости.
— А на эту квартиру вы нам напишете дарственную? — уточнила Лариса. — Свекровь кивнула. — Пойдем, — Лариса потянула мужа за руку, — Нам нужно посоветоваться....
После этого Екатерине Ивановне несколько дней никто не звонил. Видимо, невестка тщательно изучала все варианты. Кое-что узнав, она приехала к свекрови одна.
— Многое зависит от того, какое жильё вы хотите, — начала Лариса. Видно было, что невестка уже готова что-то предложить.
Но Екатерина Ивановна сказала:
— Я хочу жить там или там.
И назвала две улицы — тихие, но в центре города.
— Почему я спрашиваю, — Лариса поправила волосы. — У нас есть некая сумма... Мы откладывали на машину или на расширение.... Могли бы передать все эти деньги вам... На что-то скромное их вполне хватит. А мы бы переехали в вашу квартиру, а мою сдавали бы....
Екатерина Ивановна посмотрела на невестку. Взгляд был мудрый и грустный. Ларисе показалось, что свекровь знает: накануне молодые препирались. Лариса доказывала, что матери мужа вполне хватит того, что раньше называли «изолированной малосемейкой», а Константин твердил, что не нужно быть совсем уж бессовестными.
— Вы подумайте еще, — сказала Екатерина Ивановна, — Я ни на чем не настаиваю.
Лариса поняла: свекровь не удастся «уболтать» и доказать ей преимущества «уютной комнатки на первом этаже» где-нибудь на задворках. С Екатерины Ивановны станется продать свою барскую квартиру и на все деньги купить себе в этом Мухо—ске целый особняк.
— Хорошо, — неопределенно пообещала Лариса, — я что-нибудь поищу.
...Судьба послала им всем компромисс. На другой же день на сайте Авито Лариса нашла вариант — двухкомнатная квартира на втором этаже на той самой желанной улице.
Лариса аж затаила дыхание, когда увидела. Правда, ремонт в квартирке был ниже всякой критики, сама она и дня бы не просидела в такой халупе. Однако свекровь — дама с прибабахом, может, дело и выгорит.
Лариса опять поехала к Екатерине Ивановне одна. Но к ее удивлению и радости, свекровь даже уговаривать не пришлось. Она взглянула на фотографии, прочла описание квартиры и кивнула:
— Я согласна.
Лариса немедленно развила бурную деятельность. Прошло несколько недель, и «переселение народов» состоялось.
Вещи перевез сын. Екатерина Ивановна ступила на землю своей юности, решив начать жизнь с чистого листа.
*
Уездный городок когда-то вырос на месте деревень, заложенных в этих краях еще в семнадцатом веке. Ныне здесь сохранилось много исторических зданий, особенно на центральных улицах. Правда, состояние их — по большей части — было безобразным.
Затейливо выложенные кирпичные узоры разрушались, штукатурка на фасадах потрескалась, а там, где уцелела, выглядела грязной. Пластиковые окна, вставленные кое-где вместо деревянных рам, совершенно не вписывались в картину. Казалось, на городок все давным-давно махнули рукой и будущего у него нет.
Отсюда в основном уезжали. Но Екатерине Ивановне всегда хотелось сюда вернуться, и она знала, что рано или поздно ее желание осуществится.
Бульвар, на котором стоял «ее» дом, с одной стороны заканчивался маленьким одичавшим парком, а с другого края подходил к театру оперетты.
Сколько раз слышала Екатерина Ивановна от своих ровесниц, что они опоздали сделать то или это. А им так хотелось! Но уже безнадежно поздно... уже старость на пороге. Она пробовала возразить им, говоря, что душе всегда семнадцать лет, и она — эта самая душа — неспособна постареть. Но Екатерина Ивановна видела: на нее смотрят как на безнадежного романтика, или... как на сумас-шедшую.
И сейчас никто из подруг не поддержал бы ее переезд. Глупо отрываться от своих, когда их помощь рано или поздно понадобится. Екатерине Ивановне припомнили бы и пресловутый «стакан воды». Да что там... начинать новую жизнь, когда тебе уже хорошо за пятьдесят... Екатерина Ивановна отчетливо представляла, как подружки покрутили бы пальцем у виска.
А она не хотела быть никому в тягость — ни сейчас, ни потом. И собиралась остаться наедине со своей собственной жизнью, принять ее, приспособиться к ней, и пройти свой путь до конца, по возможности радуясь каждому дню.
Там, где Екатерина Ивановна жила прежде, она до самой пенсии работала заведующей музеем. Дело свое любила, но подрастали уже достойные преемницы. И как только подошел возраст, она уступила свое место, не задержалась на нем ни дня. Но вот теперь она окончательно подвела черту под прошлым.
И если кто-то сочтет, что она «с приветом» — ее это не волновало ничуть.
Екатерине Ивановне нравилось, проснувшись ночью, открыть «в телефоне» новую книгу и читать сколько хочется, не думая о том, что завтра нужно рано вставать. Нравилось не торопясь варить в маленькой турке кофе и добавлять в него сухое молоко — так кофе оставался горячим, и она пила его из фарфоровой чашечки.
По утрам она сидела над рукописью: много интересных материалов накопилось у нее за годы работы в музее — хватит на целый роман. А потом так славно было пройти по улицам, по которым она бегала еще ребенком. И дома здесь стояли всё те же — только вывески магазинов поменялись. И многие деревья были знакомы. И казалось Екатерине Ивановне, что она узнает даже рыжего кота, что улегся на подоконнике в доме номер пять по улице Симбирской.
А несколько раз в месяц Екатерина Ивановна выбиралась в театр — послушать оперетту Кальмана или Штрауса. Был у нее в том свой интерес: она восхищалась артистом, неизменно игравшем главных героев. Восхищалась — и была в него немного влюблена, хотя никто бы об этом никогда не догадался. Но душе всегда семнадцать лет — вы помните? И влюбляться — это ее право.
...В тот день Екатерина Ивановна возвращалась из платной поликлиники. Найдя у себя некоторые симптомы, она ужасно боялась идти на осмотр, и для храбрости заранее выпила большой бокал ликера «Монте-шоко». Может быть, в государственной лечебнице ее и не допустили бы до приема, велели бы прийти «на трезвую голову». Но в этой больничке Екатерина Ивановна приятно побеседовала с докторшей, развеявшей ее страхи.
На обратном пути на радостях Екатерина Ивановна завернула в магазин «Гулливер», в кулинарном отделе набрала вкусных вещей и не понесла свертки домой, а устроилась в том самом заброшенном парке. Дорожки тут расходились лучами, можно было найти совершенно укромный уголок, что женщина и сделала. Голубая ель отгородила ее от всего мира точно шатром. Екатерина Ивановна достала телефон, который в последнее время был для нее настоящим «окном в мир», открыла Телеграм (она была подписана на многие каналы) и развернула чебурек.
...Она не услышала, как подошла девушка. Просто, когда скосила глаза в сторону, та уже сидела на другом конце скамьи. Совсем молоденькая — возможно, ей еще не было двадцати. Худая до прозрачности, темные волосы до плеч подчеркивали бледность лица. Но больше всего удивило Екатерину Ивановну, как девушка была одета. Конечно, платья шьют самые разные, но всё же то, что было надето на незнакомке, нельзя было назвать иначе как холщовой рубахой. Ноги у девушки были в синяках и обуты в шлепанцы на несколько размеров больше чем нужно.
Екатерине Ивановне — непонятно почему — стало стыдно есть. Уж слишком благоухал чебурек. Уж слишком истощена была незнакомка...
Женщина, поколебавшись, перебрала свой пакет. Не предлагать же девушке салат в контейнере, к которому не прилагается ни ложки, ни вилки... Потом ее осенило. Мороженое... Эскимо в серебряной обертке.
— Деточка! — окликнула она девушку. Та вздрогнула сильно. Екатерина Ивановна постаралась сделать свой голос еще мягче. — Деточка, вы позволите вас угостить? Я не рассчитала свои силы... Жаль, мороженое растает... Возьмите...
Через несколько мгновений девушка решилась. Осторожно протянула руку... Когда Екатерина Ивановна передавала ей эскимо, она подумала, что пальцы незнакомки ничуть не теплее мороженого.
...Ела девушка сосредоточено, отрешившись от всего вокруг.
Екатерина Ивановна поколебалась, но потом набралась храбрости:
— Тебе не нужно чем-нибудь помочь?
Незнакомка взглянула на женщину — глаза у нее были очень большие, а может, казались такими из-за странного выражения, застывшего в них. То ли испуг, то ли страдание...
— Прости, но ты выглядишь так, как будто сбежала от каких-то... не очень добрых людей... Поэтому я и спросила.
Девушка пробормотала что-то не вполне внятно. Голос у нее был с хрипотцой.
— Что ты сказала?
Незнакомка прокашлялась:
— Из ду-р-дома. Я сбежала из сума-сшедшего дома...
Екатерине Ивановне захотелось присвистнуть так, как она свистела только в юности — долго и выразительно. Слова девушки поразили ее, но не напугали. Незнакомка выглядела настолько хрупкой, что казалось: она не может причинить другому вреда. Ее не составит труда остановить.
— А куда ты идешь? — продолжала расспрашивать Екатерина Ивановна.
Девушка пожала плечами.
— У тебя есть родственники? Друзья? Может быть, кому-то нужно позвонить, чтобы тебя забрали?
Теперь незнакомка качала головой из стороны в сторону, что значило «нет».
— Вот что, — сказала Екатерина Ивановна. — Пойдем сейчас ко мне, оденем тебя в какую-нибудь подходящую одежду. И, может быть, ты расскажешь мне о себе чуть-чуть поподробнее. Тогда и решим, что делать дальше.
Ее звали Камилла. Изысканное имя, подсказывающее ассоциацию с камелиями, никак не подходило к этому тощему существу. Но девушка больше ничего не могла о себе рассказать. Она не назвала своей фамилии, а когда Екатерина Ивановна спросила Камиллу, долго ли та лечилась в больнице, девушка задумалась, а потом растерянно сказала:
— Всегда. Я там жила всегда...
— Всегда. Я там жила всегда...
«Маугли», — подумала Екатерина Ивановна. Она наполняла ванну водой и ждала от своей гости странных выходок. До сей поры Екатерина Ивановна не имела дела с душевн-обольными. Ее знания в этой области сводились к чтению детективов, где порой попадался такой персонаж. И к просмотру фильмов ужасов, где действие разворачивалось в мрачной и заброшенной пси-хиатрической лечебнице.
Особенно одна книга запала Екатерине Ивановне в память. Следователь отправился в «психушку», чтобы вычислить скрывавшегося там преступника. Для этого ему самому пришлось прикинуться пациентом. Злодея сыщик нашел, но после этого его собственная психика изрядно пострадала — он уже не мог стать прежним.
Екатерина Ивановна наполняла водой ванну и думала, что делать дальше? Обратиться в полицию? Позвонить медикам? Нельзя же надолго оставить у себя человека, у которого нет документов: ни паспорта, ни медицинского полиса... И что там говорится про тихий омут, в котором водятся черти? Вот и Камилла — тихая-тихая, а вдруг учудит что-нибудь? Например, схватится за нож?
...Камилла стояла возле клетки с канарейкой. До сегодняшнего дня птица была единственной подругой Екатерины Ивановны.
Девушка слегка постукивала согнутыми пальцами по прутьям клетки, слушала голос птицы и слегка улыбалась. Казалось, что этого общения ей вполне достаточно.
— Камилла! — Девушка не обернулась. Екатерине Ивановне пришлось подойти к ней, тронуть за плечо. — Иди купайся... Держи халат. Он тебе будет велик, но тут есть пояс.
— Как его зовут? — спросила девушка, не отрывая взгляд от клетки.
— Генчик.
Когда-то, когда Екатерина Ивановна училась в университете, так звали комсорга их группы. Кенаря ей подарил сын, и прозвище, всплывшее из глубины памяти, птице удивительно подошло.
— У меня такое чувство, что вы на редкость хорошо понимаете друг друга... — Екатерина Ивановна хотела пошутить, но девушка снова вздрогнула и взглянула на ее едва ли не со страхом.
«Господи, может ей таблетки какие-то нужны, а я не знаю... Она же боится всего: не так взглянешь, заговоришь громче, скажешь неловкое слово — ее будто током бьет», — думала Екатерина Ивановна, когда за Камиллой закрылась дверь ванной.
И в то же время словно бы интуиция подсказывала ей, что девушку пока лучше не тревожить, нужно дать ей отойти, оправиться — хотя бы день или два. И потом уже начинать говорить с ней о будущем...
А если Камиллу ищут? Может, она и насчет имени соврала, назвала первое попавшееся?
Ночью Екатерина Ивановна не могла заснуть — ворочалась, прислушивалась к тому, как дышит ее гостья. Ей казалось, что Камилла как легла, так и не пошевелилась. Провалилась в глубокий мер-твый сон. И дыхания не было слышно...
Настал и прошел день. За ним — второй, третий. Опасения Екатерины Ивановны отчасти развеялись. Камилла оказалась удивительно безобидной и тихой. Когда хозяйка звала ее к столу, она неслышно появлялась в дверях. Еда, по-видимому, занимала ее больше всего, жареную картошку или чай с вареньем она поглощала так, будто это была пища богов. И в эти минуты бесполезно было окликать ее, заговаривать с ней: девушка не видела ничего, кроме куска, который держала в руках.
Еще Камилла могла задремать днем, свернувшись на диване калачиком. Екатерина Ивановна подходила, укрывала ее пледом. Ей хотелось поговорить со своей гостьей, узнать о ней больше, но как собеседница Камилла была ненамного лучше, чем кукла реборн. Вроде бы живое существо, но дожидаться, что оно вступит в разговор, — бесполезно.
Камилла отвечала односложно, порой улыбалась, порой на глаза у нее наворачивались слезы. Но откуда девушка родом, помнит ли она свою семью, чем она больна и где лечилась — этого Екатерина Ивановна так и не узнала.
— Хочешь, пойдем в театр? — как-то раз предложила она Камилле.
Еще недавно Екатерине Ивановне это и в голову бы не пришло — вести столь «особенную» девушку в публичное место. Но теперь она была вполне уверена, что Камилла не способна ни на какие выходки. Будет тихо сидеть в кресле и слушать музыку.
— В театр? — повторила Камилла, и по ее интонации можно было подумать, что она слышит это слово в первый раз.
— Там играют и поют... Красиво... Тебе понравится...
Екатерина Ивановна вновь открыла свой шкаф. В театр нельзя идти в халате, даже если он очень красив и сшит из атласа, отливающего разными цветами. Женщина доставала то один наряд, то другой, а потом, взглянув на девушку, возвращала их на место. Наконец, она остановилась на черном бархатном платье, которое надевала по праздникам лет двадцать назад. Платье давно уже стало тесным своей хозяйке, но Екатерина Ивановна отчего-то не рассталась с ним. Воротник был тонкой работы, соткан из белых кружев.
— Давай примерим...
Разумеется, и это платье оказалось Камилле велико, но всё же не выглядело совсем уж несоразмерным. Напротив, девушка казалась совсем юной и до странности трогательной, когда надела черное, нырнула в этот траурный цвет.
— Ну вот и хорошо, — с нарочитым оживлением в голосе сказала Екатерина Ивановна, — вот и прекрасно... Нынче у нас четверг, в пятницу пойдем на «Летучую мышь».
И снова Камилла, сдвинув брови, пыталась понять хозяйку. Екатерина Ивановна махнула рукой, мол, проехали. Всё поймешь в свое время.
...На следующий день, когда они шли по бульвару, Екатерина Ивановна вела Камиллу за руку, как маленькую. А в театр девушка и вовсе боялась заходить: он показался ей слишком роскошным, настоящим дворцом. И внутри, до того как они прошли в зал и заняли свои места, Камилла озиралась с восторгом ребенка, попавшего в сказку. Вся это лепнина, позолота, хрустальные подвески на люстрах... Екатерина Ивановна смотрела не столько вокруг, сколько на лицо своей подопечной. Бедная девочка! Похоже, мало красивого видела она в своей жизни...
Наконец, вся публика собралась в зале, расселась по местам. Екатерина Ивановна поправила складки на платье Камиллы.
— Теперь ты будешь сидеть тихо, и слушать... Да?
Девушка горячо закивала. Когда началось действие, оперетта совершенно захватила ее. Камилла подалась вперед и не спускала глаз со сцены. Даже Екатерину Ивановну — в который уже раз — заворожил сюжет. Тем более она снова видела своего кумира. И хотя она давно уже ругала себя, называя «престарелой фанаткой», которой надо бы знать свое место, но сердцу не прикажешь. Взглянув еще раз на Камиллу, Екатерина Ивановна увидела на ее лице то же самое выражение — затаенный восторг, встреча с чудом...
Когда спектакль закончился, девушка молчала, не находя слов.
— Пойдем, дорогая, — Екатерина Ивановна уже гораздо нежнее, чем прежде, взяла ее под локоть. — Если тебе понравилось, мы будем часто приходить сюда. Часто...
Возле гардероба Екатерина Ивановна велела Камилле подождать — ей нужно было получить плащи. Очередь была недлинной, но женщину узнала одна из ее школьных подруг, завязался оживленный разговор, и на короткое время Екатерина Ивановна забыла о своей подопечной.
А для Камиллы музыка еще не смолкла — девушка продолжала слышать ее. Она тихо прошла через фойе, толкнула тяжелую дверь и вышла на улицу.
Камилла шла, сама не зная куда, не замечая ничего вокруг... Музыка играла для нее, куда-то звала. И она шла.
*
Скоро будет год, как Денис работал дворником. Он устроился сюда сразу после того, как на прежнем месте его сократили. Два момента повлияли на его выбор.
Во-первых, эту работу предложили сразу и очень просили его согласиться. А значит, нужно было очень постараться, чтобы отсюда его выгнали. Кто там из великих говорил: «Люблю мыть посуду — никто не мешает, и никто не завидует...» Чистить снег и мести улицы — из той же оперы.
Во-вторых, Денису дали жилье, гордо именуемое «служебной квартирой». Это была донельзя запущенная «однушка» на первом этаже в старом фонде, но его уверили, что пока он работает на этом месте, никто у него крышу над головой не отнимет.
Ирония судьбы была в том, что и прежнее жилье у Дениса тоже было служебным.
В последний год, что он учился в школе, мать его снова вышла замуж. Денис быстро понял, что с отчимом он не уживется, тот считал пасынка откровенной помехой и несколько раз прозрачно намекнул, что тому пора становиться на свои ноги. Поэтому, едва получив аттестат, Денис уехал в соседнюю область, поступил в лесной техникум, с отличием окончил его, и поселился на далеком кордоне, стал работать лесником.
Сейчас, вспоминая те времена, Денис думал, что место ему досталось самое что ни на есть глухое и далекое от цивилизации. Два деревянных домика — жилой и служебный — и бесконечные леса вокруг. Сюда старались назначать молодых и здоровых мужчин, потому что в случае любого мало-мальски серьезного происшествия вывезти отсюда пострадавшего было бы не так просто. Всё могло создать помеху: дожди, размывшие почву, или глубокие снега.
Так что гостей Денис видел редко. Чаще всего к нему приходили ребята-туристы, малость сдвинутые на всем необычайном. Кто первым пустил слух, что «Хозяйка Луки» «кружит» путников в этих местах, что тут останавливаются часы, а самым везучим удается пройти сквозь время и пространство? Денис уже устал убеждать, что ничего круче незапланированной встречи с кабанами в здешних краях произойти не может — молодежь ему не верила.
Ребята оставляли сгущенку, печенье и рассказы о «большом мире», который чем дальше, тем больше казался Денису чем-то нереальным.
А еще к нему наведывался Толик со свалки. Километрах в пяти отсюда, ближе к реке, был заброшенный мусорный полигон. Окруженная лесом свалка тихо тлела в недрах своих, и Толик должен был за ней приглядывать: чтобы больше никто не вез туда мусор и чтобы пожар не разгорелся. Толик жил в железном вагончике, пропитавшемся запахами помойки. И когда ему хотелось «очиститься душой», он поднимался по склону горы к лесному кордону и засиживался в гостях, радуясь возможности убедиться, что он еще человек, еще может поболтать с приятелем.
А потом лесников стали сокращать, там же, где находился кордон Дениса, и вовсе надумали прокладывать горнолыжную трассу. Пришлось возвращаться в город, к которому Денис не умел и не очень-то стремился приспособиться. Работу дворника ему предложили сходу, поманили квартирой и он согласился. При полном отсутствии честолюбия и любви к роскоши денег ему хватало.
Он колол лед, и редко — очень редко — думал о том, что ангел так и не отдал ему долг.
*
Казалось бы, ничего необычного не было в том, что девушка шла по двору. Но Денис смотрел на нее всё внимательнее. Она выглядела слишком нарядной для обычной прогулки. Черное бархатное платье заставляло подумать о ресторане или театре. Однако не одежда привлекла внимание Дениса.
Незнакомка шла медленно, обхватив себя за локти, и выглядела очень растерянной. Денис приставил метлу к стене дома и пошел ей наперерез. Она не плакала и не просила о помощи, но он спросил:
— Девушка, у вас что-то случилось?
— Я не помню, куда мне надо идти, — доверчиво объяснила она.
Особенно одна книга запала Екатерине Ивановне в память. Следователь отправился в «психушку», чтобы вычислить скрывавшегося там преступника. Для этого ему самому пришлось прикинуться пациентом. Злодея сыщик нашел, но после этого его собственная психика изрядно пострадала — он уже не мог стать прежним.
Екатерина Ивановна наполняла водой ванну и думала, что делать дальше? Обратиться в полицию? Позвонить медикам? Нельзя же надолго оставить у себя человека, у которого нет документов: ни паспорта, ни медицинского полиса... И что там говорится про тихий омут, в котором водятся черти? Вот и Камилла — тихая-тихая, а вдруг учудит что-нибудь? Например, схватится за нож?
...Камилла стояла возле клетки с канарейкой. До сегодняшнего дня птица была единственной подругой Екатерины Ивановны.
Девушка слегка постукивала согнутыми пальцами по прутьям клетки, слушала голос птицы и слегка улыбалась. Казалось, что этого общения ей вполне достаточно.
— Камилла! — Девушка не обернулась. Екатерине Ивановне пришлось подойти к ней, тронуть за плечо. — Иди купайся... Держи халат. Он тебе будет велик, но тут есть пояс.
— Как его зовут? — спросила девушка, не отрывая взгляд от клетки.
— Генчик.
Когда-то, когда Екатерина Ивановна училась в университете, так звали комсорга их группы. Кенаря ей подарил сын, и прозвище, всплывшее из глубины памяти, птице удивительно подошло.
— У меня такое чувство, что вы на редкость хорошо понимаете друг друга... — Екатерина Ивановна хотела пошутить, но девушка снова вздрогнула и взглянула на ее едва ли не со страхом.
«Господи, может ей таблетки какие-то нужны, а я не знаю... Она же боится всего: не так взглянешь, заговоришь громче, скажешь неловкое слово — ее будто током бьет», — думала Екатерина Ивановна, когда за Камиллой закрылась дверь ванной.
И в то же время словно бы интуиция подсказывала ей, что девушку пока лучше не тревожить, нужно дать ей отойти, оправиться — хотя бы день или два. И потом уже начинать говорить с ней о будущем...
А если Камиллу ищут? Может, она и насчет имени соврала, назвала первое попавшееся?
Ночью Екатерина Ивановна не могла заснуть — ворочалась, прислушивалась к тому, как дышит ее гостья. Ей казалось, что Камилла как легла, так и не пошевелилась. Провалилась в глубокий мер-твый сон. И дыхания не было слышно...
Настал и прошел день. За ним — второй, третий. Опасения Екатерины Ивановны отчасти развеялись. Камилла оказалась удивительно безобидной и тихой. Когда хозяйка звала ее к столу, она неслышно появлялась в дверях. Еда, по-видимому, занимала ее больше всего, жареную картошку или чай с вареньем она поглощала так, будто это была пища богов. И в эти минуты бесполезно было окликать ее, заговаривать с ней: девушка не видела ничего, кроме куска, который держала в руках.
Еще Камилла могла задремать днем, свернувшись на диване калачиком. Екатерина Ивановна подходила, укрывала ее пледом. Ей хотелось поговорить со своей гостьей, узнать о ней больше, но как собеседница Камилла была ненамного лучше, чем кукла реборн. Вроде бы живое существо, но дожидаться, что оно вступит в разговор, — бесполезно.
Камилла отвечала односложно, порой улыбалась, порой на глаза у нее наворачивались слезы. Но откуда девушка родом, помнит ли она свою семью, чем она больна и где лечилась — этого Екатерина Ивановна так и не узнала.
— Хочешь, пойдем в театр? — как-то раз предложила она Камилле.
Еще недавно Екатерине Ивановне это и в голову бы не пришло — вести столь «особенную» девушку в публичное место. Но теперь она была вполне уверена, что Камилла не способна ни на какие выходки. Будет тихо сидеть в кресле и слушать музыку.
— В театр? — повторила Камилла, и по ее интонации можно было подумать, что она слышит это слово в первый раз.
— Там играют и поют... Красиво... Тебе понравится...
Екатерина Ивановна вновь открыла свой шкаф. В театр нельзя идти в халате, даже если он очень красив и сшит из атласа, отливающего разными цветами. Женщина доставала то один наряд, то другой, а потом, взглянув на девушку, возвращала их на место. Наконец, она остановилась на черном бархатном платье, которое надевала по праздникам лет двадцать назад. Платье давно уже стало тесным своей хозяйке, но Екатерина Ивановна отчего-то не рассталась с ним. Воротник был тонкой работы, соткан из белых кружев.
— Давай примерим...
Разумеется, и это платье оказалось Камилле велико, но всё же не выглядело совсем уж несоразмерным. Напротив, девушка казалась совсем юной и до странности трогательной, когда надела черное, нырнула в этот траурный цвет.
— Ну вот и хорошо, — с нарочитым оживлением в голосе сказала Екатерина Ивановна, — вот и прекрасно... Нынче у нас четверг, в пятницу пойдем на «Летучую мышь».
И снова Камилла, сдвинув брови, пыталась понять хозяйку. Екатерина Ивановна махнула рукой, мол, проехали. Всё поймешь в свое время.
...На следующий день, когда они шли по бульвару, Екатерина Ивановна вела Камиллу за руку, как маленькую. А в театр девушка и вовсе боялась заходить: он показался ей слишком роскошным, настоящим дворцом. И внутри, до того как они прошли в зал и заняли свои места, Камилла озиралась с восторгом ребенка, попавшего в сказку. Вся это лепнина, позолота, хрустальные подвески на люстрах... Екатерина Ивановна смотрела не столько вокруг, сколько на лицо своей подопечной. Бедная девочка! Похоже, мало красивого видела она в своей жизни...
Наконец, вся публика собралась в зале, расселась по местам. Екатерина Ивановна поправила складки на платье Камиллы.
— Теперь ты будешь сидеть тихо, и слушать... Да?
Девушка горячо закивала. Когда началось действие, оперетта совершенно захватила ее. Камилла подалась вперед и не спускала глаз со сцены. Даже Екатерину Ивановну — в который уже раз — заворожил сюжет. Тем более она снова видела своего кумира. И хотя она давно уже ругала себя, называя «престарелой фанаткой», которой надо бы знать свое место, но сердцу не прикажешь. Взглянув еще раз на Камиллу, Екатерина Ивановна увидела на ее лице то же самое выражение — затаенный восторг, встреча с чудом...
Когда спектакль закончился, девушка молчала, не находя слов.
— Пойдем, дорогая, — Екатерина Ивановна уже гораздо нежнее, чем прежде, взяла ее под локоть. — Если тебе понравилось, мы будем часто приходить сюда. Часто...
Возле гардероба Екатерина Ивановна велела Камилле подождать — ей нужно было получить плащи. Очередь была недлинной, но женщину узнала одна из ее школьных подруг, завязался оживленный разговор, и на короткое время Екатерина Ивановна забыла о своей подопечной.
А для Камиллы музыка еще не смолкла — девушка продолжала слышать ее. Она тихо прошла через фойе, толкнула тяжелую дверь и вышла на улицу.
Камилла шла, сама не зная куда, не замечая ничего вокруг... Музыка играла для нее, куда-то звала. И она шла.
*
Скоро будет год, как Денис работал дворником. Он устроился сюда сразу после того, как на прежнем месте его сократили. Два момента повлияли на его выбор.
Во-первых, эту работу предложили сразу и очень просили его согласиться. А значит, нужно было очень постараться, чтобы отсюда его выгнали. Кто там из великих говорил: «Люблю мыть посуду — никто не мешает, и никто не завидует...» Чистить снег и мести улицы — из той же оперы.
Во-вторых, Денису дали жилье, гордо именуемое «служебной квартирой». Это была донельзя запущенная «однушка» на первом этаже в старом фонде, но его уверили, что пока он работает на этом месте, никто у него крышу над головой не отнимет.
Ирония судьбы была в том, что и прежнее жилье у Дениса тоже было служебным.
В последний год, что он учился в школе, мать его снова вышла замуж. Денис быстро понял, что с отчимом он не уживется, тот считал пасынка откровенной помехой и несколько раз прозрачно намекнул, что тому пора становиться на свои ноги. Поэтому, едва получив аттестат, Денис уехал в соседнюю область, поступил в лесной техникум, с отличием окончил его, и поселился на далеком кордоне, стал работать лесником.
Сейчас, вспоминая те времена, Денис думал, что место ему досталось самое что ни на есть глухое и далекое от цивилизации. Два деревянных домика — жилой и служебный — и бесконечные леса вокруг. Сюда старались назначать молодых и здоровых мужчин, потому что в случае любого мало-мальски серьезного происшествия вывезти отсюда пострадавшего было бы не так просто. Всё могло создать помеху: дожди, размывшие почву, или глубокие снега.
Так что гостей Денис видел редко. Чаще всего к нему приходили ребята-туристы, малость сдвинутые на всем необычайном. Кто первым пустил слух, что «Хозяйка Луки» «кружит» путников в этих местах, что тут останавливаются часы, а самым везучим удается пройти сквозь время и пространство? Денис уже устал убеждать, что ничего круче незапланированной встречи с кабанами в здешних краях произойти не может — молодежь ему не верила.
Ребята оставляли сгущенку, печенье и рассказы о «большом мире», который чем дальше, тем больше казался Денису чем-то нереальным.
А еще к нему наведывался Толик со свалки. Километрах в пяти отсюда, ближе к реке, был заброшенный мусорный полигон. Окруженная лесом свалка тихо тлела в недрах своих, и Толик должен был за ней приглядывать: чтобы больше никто не вез туда мусор и чтобы пожар не разгорелся. Толик жил в железном вагончике, пропитавшемся запахами помойки. И когда ему хотелось «очиститься душой», он поднимался по склону горы к лесному кордону и засиживался в гостях, радуясь возможности убедиться, что он еще человек, еще может поболтать с приятелем.
А потом лесников стали сокращать, там же, где находился кордон Дениса, и вовсе надумали прокладывать горнолыжную трассу. Пришлось возвращаться в город, к которому Денис не умел и не очень-то стремился приспособиться. Работу дворника ему предложили сходу, поманили квартирой и он согласился. При полном отсутствии честолюбия и любви к роскоши денег ему хватало.
Он колол лед, и редко — очень редко — думал о том, что ангел так и не отдал ему долг.
*
Казалось бы, ничего необычного не было в том, что девушка шла по двору. Но Денис смотрел на нее всё внимательнее. Она выглядела слишком нарядной для обычной прогулки. Черное бархатное платье заставляло подумать о ресторане или театре. Однако не одежда привлекла внимание Дениса.
Незнакомка шла медленно, обхватив себя за локти, и выглядела очень растерянной. Денис приставил метлу к стене дома и пошел ей наперерез. Она не плакала и не просила о помощи, но он спросил:
— Девушка, у вас что-то случилось?
— Я не помню, куда мне надо идти, — доверчиво объяснила она.
— Та-а-ак, — сказал Денис.
Он приглядывался к девушке.
Наиболее вероятным и логичным было бы следующее объяснение — незнакомка напилась. Может быть, она приехала в этот город в гости, что-то отмечала с друзьями и... Денис знал случай, когда после новогодних праздников, на рассвете, проспавшийся гость вывел гулять хозяйскую собаку и забыл, куда ему нужно возвращаться. Вокруг — однотипные многоэтажки, ну чистая «Третья улица Строителей». Парень сказал спаниелю: «Домой» — и так, держась за поводок, добрался до нужной квартиры.
Но тут был нюанс — от девушки не пахло спиртным. Ну вот ни чуточки.
— Давай сейчас сядем на лавочку, — предложил Денис, — и ты мне всё расскажешь.
Может быть, из-за этой ее беспомощности он перешел с ней «на ты» как с ребенком.
Девушка покорно опустилась рядом с ним на скамейку.
Денису случалось искать потерявшихся туристов, выводить ребят, заблудившихся в лесу. Кажется, ничего иного не оставалось, как применить к девушке ту же тактику.
— Опиши мне дом, в который тебе нужно попасть, — попросил Денис, — как он выглядел, что находилось рядом...
Точно так же он говорил туристам: «Опишите место, где вы сейчас стоите. Что находится рядом с вами?» Порою Денису хватало нескольких слов о каком-нибудь необычном дереве или характерной поляне, чтобы «выйти на след».
Девушка задумалась. Но слишком долго длилось ее молчание.
— Ну, — подтолкнул Денис.
— Дом был розовый, — она начала говорить точно самой себе, — два этажа, красивые балконы... А напротив как будто парк... Там росли деревья. И была дорожка... Мы пошли по ней... и пришли в театр.
— Что ж, — сказал Денис, — теперь я хотя бы примерно представляю себе, куда тебе нужно. Пойдем в те края, может быть, по дороге ты и дом узнаешь...
Поскольку городок был небольшим, идти им пришлось не так уж далеко. По дороге они не разговаривали. Денис пришел к выводу, что девушка какая-то странная. О таких говорят «не от мира сего», и единственное, чего он хотел — сдать ее родителям, или друзьям, или кто там за ней присматривает, с рук на руки.
По дороге ему на глаза попались свежие объявления, расклеенные на остановках и на углах домов.
Опять пропал человек, его ищут.
На этот раз речь шла о молодой женщине. На прошлой неделе исчез мужчина. Денис отметил, что подобные случаи стали происходить в городке всё чаще и чаще, и поиски, судя по всему, не давали результатов. Не город, а Бермудский треугольник какой-то.
Вспомнилось детство. Когда-то Денис с матерью жили в убогой квартирке в полуподвале и держали кошек — сначала одну, потом другую. Кончалось всё одинаково. Очередная кошка находила возможность вышмыгнуть за дверь или уходила гулять через форточку… Какое-то время подобные самовольные отлучки заканчивались благополучно, но рано или поздно кошка исчезала. И сколько Денис ни бегал по двору, ни «кискискал», ни разу пропажу найти не удалось. Мама тогда стала называть их двор «Беркотским треугольником», а Денис зарекся в очередной раз просить «котеночка». Слишком горькими были потери.
...Когда они вышли на бульвар, отрешенность покинула девушку. Она оглядывалась, всматривалась напряженно, а потом сжала руку Дениса:
— Вот... Этот дом! Мне сюда...
— Ну, слава тебе Господи, — сказал он с явным облегчением. — Квартиру найдешь? Ладно, идем, я тебя все равно доведу до дверей.
В подъезде пахло жареной картошкой — и для Дениса это тоже был запах детства. Высокие крутые ступени, коляска на лестничной клетке... Парень позвонил в дверь и почти сразу услышал торопливые тяжелые шаги.
На пожилой женщине, которая им отворила, что называется, не было лица.
— Я уже не знала, куда обращаться... Где тебя искать, — она обняла девушку, и Денис отметил, каким крепким, искренним был этот жест. — Ну куда ты ушла?! Одна...
— Можно вас на минутку? — попросил Денис.
— Разумеется.
Девушка скрылась в глубинах квартиры, и пожилая женщина прикрыла за ней дверь.
— Вы ее бабушка?
— Что? А... да... я... — лицо у женщины вдруг сделалось замкнутым, настороженным.
— Я хотел сказать... мне показалось, что ваша внучка не вполне здорова...
— Это так бросается в глаза? Но мы... мы лечимся...
Денис поднял ладони:
— Я не собираюсь вмешиваться в вашу жизнь. Просто хотел попросить вас получше приглядывать за... Как ее зовут? И вас, кстати?..Так вот. Получше приглядывайте за Камиллой. У нас в городе стали пропадать люди. К сожалению. Не исключено, что полиция потом скажет, что виною тому какой-нибудь ма-ньяк... Но пока всё это продолжается, не стоит отпускать Камиллу одну. Главное, что я заметил, Екатерина Ивановна — это не то, что она больна, а то, что она совсем беззащитна.
*
Время шло, и Камилла стала замечать, что голова ее постепенно яснеет. Раньше Екатерина Ивановна посмеивалась над ней: «У тебя мысли коротенькие, как у Буратино». И правда, память у девушки была на редкость плохой. Камилла не помнила, что происходило вчера. Екатерина Ивановна пробовала приохотить ее к чтению, приносила детские книги с яркими картинками. Камилла умела читать, но стоило ей закрыть книгу и она не сумела бы пересказать, о чем только что прочла.
Единственное, что радовало Камиллу и что казалось почему-то важным — это пение птицы. Канарейка без устали скакала с жердочки на жердочку, не стихая ни на минуту. Она то заливалась трелями, то просто щебетала. Камилла вслушивалась, словно ей пообещали свыше: вот-вот и она различит в этих звуках слова.
И то, что она услышит, будет бесконечно важным.
Каждый день, засыпая, Камилла надеялась, что утром она вспомнит чуть больше, туман начнет развеиваться и она наконец обретет свое место в мире.
В этот раз ей показалось, что сон перешел в явь, только это явь опять была нечеткой, смазанной, словно объектив забыли навести «на резкость». Во сне Камилла видела себя в комнате, где кроме нее было еще две девушки. Железные кровати с унылым застиранным бельем, столик, привинченный к стене, и окна под потолком — не дотянешься до них, не заглянешь, что там снаружи...
Но с этими девушками она дружила... Сейчас, наяву, Камилла не могла вспомнить их лиц, но одно из имен вспомнилось — Наташа. И при одном упоминании этого имени Камилла почувствовала нежную щемящую грусть. Наташа говорила, что Камилла — способная, талантливая, поэтому ее ценят и берегут. Тогда как самой ей осталось тут быть уже недолго.
...Это была больница, да, конечно, больница — потому что люди, которые заходили к ним, были одеты в белые халаты. Эти люди забирали с собой то одну девушку, то другую... В коридоре им встречались пациенты из других палат... И были комнаты, сияющие белизной и чистотой, какие-то опыты, какие-то лекарства — это можно было понять из разговоров вокруг.
Но эта больница была какая-то неправильная, потому что от лечения должно становиться лучше, а им порою делалось хуже. Камилла вспомнила, что один раз у нее поднялась температура. И в те дни, когда она бре-дила, она словно ушла из этой палаты, где их запирали на ключ, в другие места — далекие и чудесные. Вокруг были горы, цветущие луга, и дышать было так легко...
Наташа потом говорила Камилле, что она изменилась — стала тихой, целыми днями сидела и смотрела перед собой.
И Наташа уже решила, что это необратимо, что подругу «сломали».
А когда Камилла поднялась на ноги, она стала всё чаще подходить к окну. Там, на улице, была весна, потому что сюда, в их палату, доносился запах черемухи. И еще там пели птицы. Наверное, больница находилась где-то около леса, потому что соловьи заливались ночи напролет. Это был настоящий «соловьиный гром». Девушки давно уже спали, а Камилла стояла и слушала.
В птичьем пении различала она иные голоса — небывалой красоты, неземные. Хотелось слушать и слушать их, это было словно прикосновение к вечности.
Когда Камиллу вызвали, чтобы в очередной раз сделать какие-то уколы, она спросила:
— Теперь я буду слышать это всегда?
— Что «это»?
И она рассказала об этих напевных прекрасных голосах, которые рассказывали ей о том, что непременно будет. Иногда они звучали печально и это было словно горьковатый запах полыни. А порой у Камиллы слезы выступали на глазах, потому что нарисованная картина оказывалась слишком прекрасной. Девушка знала, что если она когда-нибудь ответит этим голосам, то с ними заговорит не ее язык, а ее душа.
...Ее очень внимательно слушали, а потом поднялась какая-то суета. Теперь Камиллу отпускали в палату только на ночь. Ей предлагали какие-то тесты, она должна была отвечать на вопросы, на нее надевали нечто вроде шлема, к которому были подсоединены провода...
Но май закончился, а с ним закончились и соловьиные песни, и больше Камилла ничего не слышала.
А потом ее повезли куда-то, в большой богатый дом. Камилла вспомнила, что ее оставили сидеть в комнате одну, с повязкой на глазах, и велели слушать.
Примерно через четверть часа кто-то вошел в комнату. Камилла сидела в той же позе, лицо ее было строгим и печальным.
— Что ты слышала? — спросили ее.
— Крик ворона, — ответила она. — Тут каркал ворон. Он прилетел с той стороны...
— С какой?
— Оттуда, — пояснила Камилла, как будто всем всё должно быть понятно. — И он не хочет улетать один... Он заберет с собой...
— Молчи! — прикрикнули на нее, и в этом голосе был суеверный страх.
Повязка с глаз была снята. Камилла сидела в пустой комнате. Только на окне стояла клетка, в которой с жердочки на жердочку перепрыгивали две безобидные синицы.
Камилла поняла, что она принесла какое-то дурное известие, потому что о ней на некоторое время забыли.
Она встала и пошла. Открыла дверь, спустилась по лестнице, потом толкнула еще одну дверь и вышла на улицу. Прищурилась от солнца, от которого уже успела отвыкнуть в своем заточении... Наверное, все думали: ну куда она уйдет в больничной рубашке и тапочках?
Но ее это не остановило.
Всё это Камилла вспомнила сегодня. А завтра ей припомнится еще что-нибудь.
*
Дмитрий знал, что, как только он состарится, ему придется взяться за другие партии. Настоящего артиста, певца, это бы не смутило. Он открыл бы для себя новые возможности, выступая в иных ролях.
Но Дмитрию становилось страшно. Он был творческой экзальтированной натурой, и любая мысль о приближении к концу, к краю пугала его до холодного пота.
В театре уже и так сравнивали его с Дорианом Греем и спрашивали, как ему удается так долго сохранять молодость? Он же и в этом вопросе слышал подвох. «Так долго» — ассоциировалось для него с задержавшимся допоздна летом, после которого неизбежно задуют холодные ветра и зима возьмет верх над всем живым... по крайней мере до весны.
Ходили слухи, что Дмитрий почти все деньги, что зарабатывает, вкладывает в себя: в лечебные процедуры, в косметологов, в отдых на хороших курортах... Не зря он был холостяком — и волен был распоряжаться деньгами. Его товарищи по труппе жили обычной жизнью: кому-то нужно было делать ремонт или заплатить за обучение ребенка, рассчитаться по кредиту за машину.
Дмитрия же подобные «мелочи» не волновали. Он выходил на сцену «прекрасный как ангел небесный», и многочисленные поклонницы млели, глядя на своего кумира, и слушая его — действительно сильный и свежий — голос...
Лишь один раз, когда праздновали день рождения коллеги и Дмитрий выпил непривычно много, он проговорился хорошенькой соседке по столу, что надеется сохранить красивую внешность «до самого конца», так как пользуется «безумно дорогими» средствами, еще не опробованными массово, а находящимися так сказать… в стадии разработки.
— Но об этом ни слова, — гнусавым пьяным голосом сказал он, и поднял палец вверх, закрепляя приказ. — Потому что это всё... не вполне... за-конно...
Он приглядывался к девушке.
Наиболее вероятным и логичным было бы следующее объяснение — незнакомка напилась. Может быть, она приехала в этот город в гости, что-то отмечала с друзьями и... Денис знал случай, когда после новогодних праздников, на рассвете, проспавшийся гость вывел гулять хозяйскую собаку и забыл, куда ему нужно возвращаться. Вокруг — однотипные многоэтажки, ну чистая «Третья улица Строителей». Парень сказал спаниелю: «Домой» — и так, держась за поводок, добрался до нужной квартиры.
Но тут был нюанс — от девушки не пахло спиртным. Ну вот ни чуточки.
— Давай сейчас сядем на лавочку, — предложил Денис, — и ты мне всё расскажешь.
Может быть, из-за этой ее беспомощности он перешел с ней «на ты» как с ребенком.
Девушка покорно опустилась рядом с ним на скамейку.
Денису случалось искать потерявшихся туристов, выводить ребят, заблудившихся в лесу. Кажется, ничего иного не оставалось, как применить к девушке ту же тактику.
— Опиши мне дом, в который тебе нужно попасть, — попросил Денис, — как он выглядел, что находилось рядом...
Точно так же он говорил туристам: «Опишите место, где вы сейчас стоите. Что находится рядом с вами?» Порою Денису хватало нескольких слов о каком-нибудь необычном дереве или характерной поляне, чтобы «выйти на след».
Девушка задумалась. Но слишком долго длилось ее молчание.
— Ну, — подтолкнул Денис.
— Дом был розовый, — она начала говорить точно самой себе, — два этажа, красивые балконы... А напротив как будто парк... Там росли деревья. И была дорожка... Мы пошли по ней... и пришли в театр.
— Что ж, — сказал Денис, — теперь я хотя бы примерно представляю себе, куда тебе нужно. Пойдем в те края, может быть, по дороге ты и дом узнаешь...
Поскольку городок был небольшим, идти им пришлось не так уж далеко. По дороге они не разговаривали. Денис пришел к выводу, что девушка какая-то странная. О таких говорят «не от мира сего», и единственное, чего он хотел — сдать ее родителям, или друзьям, или кто там за ней присматривает, с рук на руки.
По дороге ему на глаза попались свежие объявления, расклеенные на остановках и на углах домов.
Опять пропал человек, его ищут.
На этот раз речь шла о молодой женщине. На прошлой неделе исчез мужчина. Денис отметил, что подобные случаи стали происходить в городке всё чаще и чаще, и поиски, судя по всему, не давали результатов. Не город, а Бермудский треугольник какой-то.
Вспомнилось детство. Когда-то Денис с матерью жили в убогой квартирке в полуподвале и держали кошек — сначала одну, потом другую. Кончалось всё одинаково. Очередная кошка находила возможность вышмыгнуть за дверь или уходила гулять через форточку… Какое-то время подобные самовольные отлучки заканчивались благополучно, но рано или поздно кошка исчезала. И сколько Денис ни бегал по двору, ни «кискискал», ни разу пропажу найти не удалось. Мама тогда стала называть их двор «Беркотским треугольником», а Денис зарекся в очередной раз просить «котеночка». Слишком горькими были потери.
...Когда они вышли на бульвар, отрешенность покинула девушку. Она оглядывалась, всматривалась напряженно, а потом сжала руку Дениса:
— Вот... Этот дом! Мне сюда...
— Ну, слава тебе Господи, — сказал он с явным облегчением. — Квартиру найдешь? Ладно, идем, я тебя все равно доведу до дверей.
В подъезде пахло жареной картошкой — и для Дениса это тоже был запах детства. Высокие крутые ступени, коляска на лестничной клетке... Парень позвонил в дверь и почти сразу услышал торопливые тяжелые шаги.
На пожилой женщине, которая им отворила, что называется, не было лица.
— Я уже не знала, куда обращаться... Где тебя искать, — она обняла девушку, и Денис отметил, каким крепким, искренним был этот жест. — Ну куда ты ушла?! Одна...
— Можно вас на минутку? — попросил Денис.
— Разумеется.
Девушка скрылась в глубинах квартиры, и пожилая женщина прикрыла за ней дверь.
— Вы ее бабушка?
— Что? А... да... я... — лицо у женщины вдруг сделалось замкнутым, настороженным.
— Я хотел сказать... мне показалось, что ваша внучка не вполне здорова...
— Это так бросается в глаза? Но мы... мы лечимся...
Денис поднял ладони:
— Я не собираюсь вмешиваться в вашу жизнь. Просто хотел попросить вас получше приглядывать за... Как ее зовут? И вас, кстати?..Так вот. Получше приглядывайте за Камиллой. У нас в городе стали пропадать люди. К сожалению. Не исключено, что полиция потом скажет, что виною тому какой-нибудь ма-ньяк... Но пока всё это продолжается, не стоит отпускать Камиллу одну. Главное, что я заметил, Екатерина Ивановна — это не то, что она больна, а то, что она совсем беззащитна.
*
Время шло, и Камилла стала замечать, что голова ее постепенно яснеет. Раньше Екатерина Ивановна посмеивалась над ней: «У тебя мысли коротенькие, как у Буратино». И правда, память у девушки была на редкость плохой. Камилла не помнила, что происходило вчера. Екатерина Ивановна пробовала приохотить ее к чтению, приносила детские книги с яркими картинками. Камилла умела читать, но стоило ей закрыть книгу и она не сумела бы пересказать, о чем только что прочла.
Единственное, что радовало Камиллу и что казалось почему-то важным — это пение птицы. Канарейка без устали скакала с жердочки на жердочку, не стихая ни на минуту. Она то заливалась трелями, то просто щебетала. Камилла вслушивалась, словно ей пообещали свыше: вот-вот и она различит в этих звуках слова.
И то, что она услышит, будет бесконечно важным.
Каждый день, засыпая, Камилла надеялась, что утром она вспомнит чуть больше, туман начнет развеиваться и она наконец обретет свое место в мире.
В этот раз ей показалось, что сон перешел в явь, только это явь опять была нечеткой, смазанной, словно объектив забыли навести «на резкость». Во сне Камилла видела себя в комнате, где кроме нее было еще две девушки. Железные кровати с унылым застиранным бельем, столик, привинченный к стене, и окна под потолком — не дотянешься до них, не заглянешь, что там снаружи...
Но с этими девушками она дружила... Сейчас, наяву, Камилла не могла вспомнить их лиц, но одно из имен вспомнилось — Наташа. И при одном упоминании этого имени Камилла почувствовала нежную щемящую грусть. Наташа говорила, что Камилла — способная, талантливая, поэтому ее ценят и берегут. Тогда как самой ей осталось тут быть уже недолго.
...Это была больница, да, конечно, больница — потому что люди, которые заходили к ним, были одеты в белые халаты. Эти люди забирали с собой то одну девушку, то другую... В коридоре им встречались пациенты из других палат... И были комнаты, сияющие белизной и чистотой, какие-то опыты, какие-то лекарства — это можно было понять из разговоров вокруг.
Но эта больница была какая-то неправильная, потому что от лечения должно становиться лучше, а им порою делалось хуже. Камилла вспомнила, что один раз у нее поднялась температура. И в те дни, когда она бре-дила, она словно ушла из этой палаты, где их запирали на ключ, в другие места — далекие и чудесные. Вокруг были горы, цветущие луга, и дышать было так легко...
Наташа потом говорила Камилле, что она изменилась — стала тихой, целыми днями сидела и смотрела перед собой.
И Наташа уже решила, что это необратимо, что подругу «сломали».
А когда Камилла поднялась на ноги, она стала всё чаще подходить к окну. Там, на улице, была весна, потому что сюда, в их палату, доносился запах черемухи. И еще там пели птицы. Наверное, больница находилась где-то около леса, потому что соловьи заливались ночи напролет. Это был настоящий «соловьиный гром». Девушки давно уже спали, а Камилла стояла и слушала.
В птичьем пении различала она иные голоса — небывалой красоты, неземные. Хотелось слушать и слушать их, это было словно прикосновение к вечности.
Когда Камиллу вызвали, чтобы в очередной раз сделать какие-то уколы, она спросила:
— Теперь я буду слышать это всегда?
— Что «это»?
И она рассказала об этих напевных прекрасных голосах, которые рассказывали ей о том, что непременно будет. Иногда они звучали печально и это было словно горьковатый запах полыни. А порой у Камиллы слезы выступали на глазах, потому что нарисованная картина оказывалась слишком прекрасной. Девушка знала, что если она когда-нибудь ответит этим голосам, то с ними заговорит не ее язык, а ее душа.
...Ее очень внимательно слушали, а потом поднялась какая-то суета. Теперь Камиллу отпускали в палату только на ночь. Ей предлагали какие-то тесты, она должна была отвечать на вопросы, на нее надевали нечто вроде шлема, к которому были подсоединены провода...
Но май закончился, а с ним закончились и соловьиные песни, и больше Камилла ничего не слышала.
А потом ее повезли куда-то, в большой богатый дом. Камилла вспомнила, что ее оставили сидеть в комнате одну, с повязкой на глазах, и велели слушать.
Примерно через четверть часа кто-то вошел в комнату. Камилла сидела в той же позе, лицо ее было строгим и печальным.
— Что ты слышала? — спросили ее.
— Крик ворона, — ответила она. — Тут каркал ворон. Он прилетел с той стороны...
— С какой?
— Оттуда, — пояснила Камилла, как будто всем всё должно быть понятно. — И он не хочет улетать один... Он заберет с собой...
— Молчи! — прикрикнули на нее, и в этом голосе был суеверный страх.
Повязка с глаз была снята. Камилла сидела в пустой комнате. Только на окне стояла клетка, в которой с жердочки на жердочку перепрыгивали две безобидные синицы.
Камилла поняла, что она принесла какое-то дурное известие, потому что о ней на некоторое время забыли.
Она встала и пошла. Открыла дверь, спустилась по лестнице, потом толкнула еще одну дверь и вышла на улицу. Прищурилась от солнца, от которого уже успела отвыкнуть в своем заточении... Наверное, все думали: ну куда она уйдет в больничной рубашке и тапочках?
Но ее это не остановило.
Всё это Камилла вспомнила сегодня. А завтра ей припомнится еще что-нибудь.
*
Дмитрий знал, что, как только он состарится, ему придется взяться за другие партии. Настоящего артиста, певца, это бы не смутило. Он открыл бы для себя новые возможности, выступая в иных ролях.
Но Дмитрию становилось страшно. Он был творческой экзальтированной натурой, и любая мысль о приближении к концу, к краю пугала его до холодного пота.
В театре уже и так сравнивали его с Дорианом Греем и спрашивали, как ему удается так долго сохранять молодость? Он же и в этом вопросе слышал подвох. «Так долго» — ассоциировалось для него с задержавшимся допоздна летом, после которого неизбежно задуют холодные ветра и зима возьмет верх над всем живым... по крайней мере до весны.
Ходили слухи, что Дмитрий почти все деньги, что зарабатывает, вкладывает в себя: в лечебные процедуры, в косметологов, в отдых на хороших курортах... Не зря он был холостяком — и волен был распоряжаться деньгами. Его товарищи по труппе жили обычной жизнью: кому-то нужно было делать ремонт или заплатить за обучение ребенка, рассчитаться по кредиту за машину.
Дмитрия же подобные «мелочи» не волновали. Он выходил на сцену «прекрасный как ангел небесный», и многочисленные поклонницы млели, глядя на своего кумира, и слушая его — действительно сильный и свежий — голос...
Лишь один раз, когда праздновали день рождения коллеги и Дмитрий выпил непривычно много, он проговорился хорошенькой соседке по столу, что надеется сохранить красивую внешность «до самого конца», так как пользуется «безумно дорогими» средствами, еще не опробованными массово, а находящимися так сказать… в стадии разработки.
— Но об этом ни слова, — гнусавым пьяным голосом сказал он, и поднял палец вверх, закрепляя приказ. — Потому что это всё... не вполне... за-конно...
Дмитрий вышел на этих людей случайно. Он переживал тогда один из самых тяжелых периодов своей жизни. Что-то необъяснимое происходило с голосом: артист не мог отыграть спектакль, примерно на середине голос срывался, хоть плачь. Тогда его имя начало исчезать с афиш, всё чаще в спектаклях Дмитрия заменяли другие певцы...
Ему настоятельно советовали уйти в отпуск, отдохнуть, а может быть, полечиться. За этими советами читалось: если проблема не будет решена, голос не восстановится, придется подумать о другой профессии, может быть, о преподавании.
Тогда ему и позвонили, и предложили попробовать на себе «новейшую разработку».
— Вы хотите, чтобы я служил для вас кем-то вроде подопытной крысы? — с горечью спросил он.
— Ну что вы, Дмитрий Васильевич, вы заслуживаете всяческого уважения... Поэтому мы и хотели предложить вам... Мы можем дать практически стопроцентные гарантии...
И он согласился, потому что ему было нечего терять. Как творческие люди, Дмитрий был мнительным и чутко прислушивался к себе, преувеличивая мельчайшие проблемы со здоровьем.
Но тут он действительно стал чувствовать себя лучше. По утрам он просыпался с ясной головой, силы не иссякали до позднего вечера. Дмитрий сам не верил себе, глядя в зеркало: теперь он выглядел значительно моложе своих лет. И самое главное, вернулся голос, наполнился молодой силой. Теперь место Дмитрия в театре было неоспоримо.
Другие артисты пытались выведать секрет — как Дмитрию удалось повернуть время вспять? Он мог бы рассказать о дорогих препаратах, но его благодетели предупредили его:
— Пока в ходу только экспериментальные партии. Вы же не хотите, чтобы всё разобрали и вам больше ничего не досталось?
Дмитрий испуганно прижал палец к губам. Он понимал, что становится полностью зависим, что зависимость эта нехорошая, сродни нар-котической, но он ничего не мог поделать.
...Нынче, возвращаясь из театра и идя по бульвару, на балконе одного из домов он увидел девушку.
Молоденькую темноволосую девушку, облокотившуюся о перила. Ничего не было бы необычного в ней, если бы незнакомка не переговаривалась с птицами. Здесь, на тихом зеленом бульваре, всегда можно было встретить пичуг. Кто-то держался вблизи скамеек, надеясь выпросить у людей угощение: кусочек булки, печенье или семечки. А кто-то заливался трелями в ветвях сирени. И девушка удивительно точно и мелодично повторяла голосом эти песни, словно была с птицами «одной кро-ви».
Дмитрий невольно замедлил шаги, а потом и вовсе остановился. И когда девушка смолкла, он картинно зааплодировал, подняв руки.
— Браво! Это было замечательно... Как вам это удалось?..
Дмитрия нередко узнавали на улицах, просили автограф, но незнакомка смотрела на него с тревогой.
— У вас чудесный голос, — продолжал артист. — Вы поете? Вы учились где-то?
Она отрицательно покачала головой.
— Ну-ка, попробуйте повторить за мной...
Он напел музыкальную фразу, и в глазах девушки что-то вспыхнуло — может быть, она все-таки вспомнила Дмитрия. Но в этот момент незнакомку окликнули:
— Камилла, с кем ты разговариваешь?
Пожилая женщина возникла за спиной девушки как цербер:
— Иди домой... А вам что нужно, молодой человек?
Дмитрий уже отвык от того, чтобы с ним разговаривали так строго.
— Извините, — сказал он, — просто у вашей... внучки чудесный голос. Я могу оценить как профессионал.
Женщина кивнула, но не смягчилась. Вслед за девушкой она вернулась домой и затворила балконную дверь. Дмитрию не оставалось ничего другого как ретироваться.
Но до конца дня он думал о Камилле.
*
Екатерину Ивановну вздумали навестить сын и невестка. Приехали они неожиданно, без приглашения. У Константина еще с момента переезда матери был ключ: сын сказал, что это совершенно необходимо, мало ли что может случиться. Вдруг какая проблема со здоровьем — так мать и открыть не сумеет.
И теперь «молодые» приехали с вином, фруктами и тортом. Сын хотел убедиться, что у матери всё хорошо, а Ларисе нужно было знать, как тут устроилась свекровь на «ее деньги». Благодарности за квартиру, перешедшую в собственность ее семьи, Лариса уже не испытывала («А кому ж старухе отдать жилье, как не единственному сыну?») Зато невестка прекрасно помнила, что ей пришлось отдать свекрови немалую сумму «на обзаведение». Лариса до сих пор думала, что Екатерина Ивановна могла бы удовлетвориться и меньшей площадью.
Теперь молодой женщине нужно было, чтобы свекровь составила завещание — лучше в пользу Ларисы, ведь это ей пришлось «ого-лить сберкнижку».
То, что Екатерина Ивановна жила не одна, стало для ее близких полной неожиданностью. Причем неожиданностью неприятной.
— Эта девушка у вас работает? — осведомилась Лариса, когда Камилла вышла за чем-то на кухню.
От «своих» Екатерина Ивановна не ожидала подвоха.
— Вам могу признаться, что бедняжку я буквально подобрала на улице, — сказала пожилая женщина. — Близких у нее, судя по всему, нет... Податься некуда... А вдвоем нам веселее.
— Что же, — голос Ларисы напрягся, — вы ее прописали у себя?
— Сначала нужно сделать ей документы. Пока я еще не знаю, с какой стороны за это взяться... Может быть, у вас с Костей кто-то знакомый работает в этой сфере?
На обратном пути Лариса негодовала:
— Нет, ты посмотри... Твоя доверчивая мать взяла к себе какую-то аферистку...
— Ну почему, — не соглашался Константин. — Приятная тихая девушка. Мне спокойнее стало, что она приглядит за мамой...
— Спокойнее?! Тебе спокойнее?! — Лариса даже повернулась к мужу. — Да такой вариант еще хуже, чем все эти агентства... Знаешь, которые обещают «за квартиру» досматривать стариков. После их «досмотра» как-то никто не заживается на этом свете.
— Ну что ты говоришь... Во-первых, мама еще не старуха...
— Но ведь эта девчонка... Она лечилась! — в голосе Ларисы звучал ужас. — Если она решит что-то сделать с твоей мамой — огр-абить ее или вынудить что-то подписать, — то взятки с этой Камиллы будут гладки: она недееспособная. В лучшем случае она просто откроет дверь тем, кто из этой квартиры всё вынесет до нитки. Нет, надо чтобы полиция установила ее личность...
— Я только очень тебя прошу, — тон Константина стал строгим, — не вмешивайся, пусть мама решает. И даже если эта девочка останется с ней, и мама захочет впоследствии отдать ей жилье — это ее право. Нам от матери досталась шикарная квартира...
При этих словах мужа Лариса посмотрела на него так, что Константин почувствовал себя непроходимым тупи-цей...
— Нет, я сама решу, что делать дальше, — многозначительно сказала Лариса.
*
— Ну и как мы будем ее возвращать? — Анна Демидова, женщина, возглавлявшая ту самую клинику, контактов которой не было ни в одном справочнике, решила посоветоваться с медиками.
— С точки зрения безопасности, — Борис Сергеевич, врач, который работал с Камиллой, пожал плечами, — вряд ли нам что-то угрожает... Она просто не вспомнит подробностей, не сможет ничего рассказать о нашей больнице... Так что, если даже ее кто-то приютил... Но вряд ли ее кто-то возьмет к себе... Взять с улицы сума-сшедшую... А ее непременно примут за сумасшедшую...
— Я так понимаю, что действие препаратов будет ослабевать с каждым днем, — Анна прищурилась. — И что же дальше?
— Конечно, чертовски обидно, что опыт сорвался. Если мы Камиллу найдем...
— Когда мы ее найдем, — многозначительно сказала Анна.
— Да, конечно, когда... Камилла была подобна антенне, улавливающей что-то такое из Тонкого мира. Её предсказания до сих пор сбывались с удивительной точностью. Она говорила, что слышит эти «пророчества» в голосах птиц, но, возможно, потом она бы и без них смогла заглянуть в будущее...
— А что это вы о ней упоминаете в прошедшем времени?
— Потому что ее нужно найти как можно быстрее. Когда действие препаратов закончится... Возможно, она даже на какое-то время почувствует себя лучше, ей покажется, что рассудок прояснился. Но дальше неизбежно последует регресс. Ничто не дается нам просто так. Взять хотя бы эти «сред-ства для вечной молодости», которые мы широко рекламируем в узком кругу. Ведь стоит отказаться от них тому, кто на них «подсел», и старение организма пойдет с утроенной силой.
— Сколько у нас времени?
— Вряд ли больше недели. Хорошо, если бы наша подопечная за это время попала в любую больницу... Мы бы об этом узнали — там у нас всё схвачено — и вернули бы ее себе.
*
Денис решил навестить Камиллу. Он понимал, что ее бабушка вряд ли будет рада этому визиту. И всё же ему очень хотелось увидеть девушку, убедиться, что у нее все хорошо.
Повод возник сам собой. Еще одного человека объявили в розыск. В последний раз его видели как раз в том районе, где жила Камилла. Казалось бы, что особенного — позвонить в дверь и спросить: «Все ли у вас благополучно?» Но Денис волновался как мальчишка, и был готов к жесткой отповеди бабушки. Типа — молодой человек, и чего вы сюда таскаетесь?
Но к его удивлению, Екатерина Ивановна не рассердилась — даже обрадовалась. Может быть, потому, что в данный момент ей требовалась помощь.
— Денис, вас сам бог послал... Вы сможете повесить карниз? Наш оборвался, а у нас с Камиллой вернуть его на место не выходит... Я боюсь залезть на стол, а она говорит, что «гвоздь в стенку не лезет»...
— Подержите, — Денис передал пожилой женщине коробку с тортом. — То есть, что я говорю, это вам... Где ваш карниз?
— Понимаете, — объясняла Екатерина Ивановна. — Нам непременно нужно, чтобы на окнах были шторы... Задернуть их вечером... Ну негоже это, когда комнаты на виду. Сразу увидят, что тут старуха и молодая девушка...
— Ну, скажем там... Девушка и женщина в рассвете лет... Готово, — Денис легко спрыгнул со стола. — Я уверен, теперь не оборвется.
Денис сам не надеялся на то, что его не только оставят к чаю, но и попросят погулять с Камиллой.
— Девочка совсем не выходит на улицу... Так нельзя. В прошлый раз вы ее нашли и привели. И теперь я буду спокойна, если она пойдет с вами, — говорила Екатерина Ивановна.
Камилла собралась быстро. К этой поре у нее уже появилось несколько «собственных» платьев, которые купила ей Екатерина Ивановна. Одно из них — кремовое шелковое — Камилла теперь и надела. А вместо шлепанцев — простые туфельки на невысоком каблуке.
— Будьте внимательны, не потеряйте ее, — просила Екатерина Ивановна. — Отпускаю вас на... да, на два часа.
Денис был не склонен к сентиментальности, но его тронуло то, как радовалась Камилла этой прогулке, как восхищало ее то, что давно уже казалось ему самому примелькавшимся и привычным. Они долго стояли у фонтана, и девушка смотрела на струи воды, слушала их шум… Будто подобное она видела первый раз в жизни.
К тому времени, когда они подходили к дому Камиллы, уже начало темнеть. У подъезда стояла полицейская машина. Видимо, Екатерина Ивановна выглядывала их, потому что — когда Денис и Камилла были в нескольких шагах от дома — она вышла на балкон, и стала делать им отчаянные знаки: «Уходите, уходите...»
Денис сжал руку девушки и шепнул:
— Быстрее...
Продолжение сегодня, в следующей публикации..
Автор Татьяна Дивергент
Корректорскую правку любезно выполнила Елена Гребенюк
Ему настоятельно советовали уйти в отпуск, отдохнуть, а может быть, полечиться. За этими советами читалось: если проблема не будет решена, голос не восстановится, придется подумать о другой профессии, может быть, о преподавании.
Тогда ему и позвонили, и предложили попробовать на себе «новейшую разработку».
— Вы хотите, чтобы я служил для вас кем-то вроде подопытной крысы? — с горечью спросил он.
— Ну что вы, Дмитрий Васильевич, вы заслуживаете всяческого уважения... Поэтому мы и хотели предложить вам... Мы можем дать практически стопроцентные гарантии...
И он согласился, потому что ему было нечего терять. Как творческие люди, Дмитрий был мнительным и чутко прислушивался к себе, преувеличивая мельчайшие проблемы со здоровьем.
Но тут он действительно стал чувствовать себя лучше. По утрам он просыпался с ясной головой, силы не иссякали до позднего вечера. Дмитрий сам не верил себе, глядя в зеркало: теперь он выглядел значительно моложе своих лет. И самое главное, вернулся голос, наполнился молодой силой. Теперь место Дмитрия в театре было неоспоримо.
Другие артисты пытались выведать секрет — как Дмитрию удалось повернуть время вспять? Он мог бы рассказать о дорогих препаратах, но его благодетели предупредили его:
— Пока в ходу только экспериментальные партии. Вы же не хотите, чтобы всё разобрали и вам больше ничего не досталось?
Дмитрий испуганно прижал палец к губам. Он понимал, что становится полностью зависим, что зависимость эта нехорошая, сродни нар-котической, но он ничего не мог поделать.
...Нынче, возвращаясь из театра и идя по бульвару, на балконе одного из домов он увидел девушку.
Молоденькую темноволосую девушку, облокотившуюся о перила. Ничего не было бы необычного в ней, если бы незнакомка не переговаривалась с птицами. Здесь, на тихом зеленом бульваре, всегда можно было встретить пичуг. Кто-то держался вблизи скамеек, надеясь выпросить у людей угощение: кусочек булки, печенье или семечки. А кто-то заливался трелями в ветвях сирени. И девушка удивительно точно и мелодично повторяла голосом эти песни, словно была с птицами «одной кро-ви».
Дмитрий невольно замедлил шаги, а потом и вовсе остановился. И когда девушка смолкла, он картинно зааплодировал, подняв руки.
— Браво! Это было замечательно... Как вам это удалось?..
Дмитрия нередко узнавали на улицах, просили автограф, но незнакомка смотрела на него с тревогой.
— У вас чудесный голос, — продолжал артист. — Вы поете? Вы учились где-то?
Она отрицательно покачала головой.
— Ну-ка, попробуйте повторить за мной...
Он напел музыкальную фразу, и в глазах девушки что-то вспыхнуло — может быть, она все-таки вспомнила Дмитрия. Но в этот момент незнакомку окликнули:
— Камилла, с кем ты разговариваешь?
Пожилая женщина возникла за спиной девушки как цербер:
— Иди домой... А вам что нужно, молодой человек?
Дмитрий уже отвык от того, чтобы с ним разговаривали так строго.
— Извините, — сказал он, — просто у вашей... внучки чудесный голос. Я могу оценить как профессионал.
Женщина кивнула, но не смягчилась. Вслед за девушкой она вернулась домой и затворила балконную дверь. Дмитрию не оставалось ничего другого как ретироваться.
Но до конца дня он думал о Камилле.
*
Екатерину Ивановну вздумали навестить сын и невестка. Приехали они неожиданно, без приглашения. У Константина еще с момента переезда матери был ключ: сын сказал, что это совершенно необходимо, мало ли что может случиться. Вдруг какая проблема со здоровьем — так мать и открыть не сумеет.
И теперь «молодые» приехали с вином, фруктами и тортом. Сын хотел убедиться, что у матери всё хорошо, а Ларисе нужно было знать, как тут устроилась свекровь на «ее деньги». Благодарности за квартиру, перешедшую в собственность ее семьи, Лариса уже не испытывала («А кому ж старухе отдать жилье, как не единственному сыну?») Зато невестка прекрасно помнила, что ей пришлось отдать свекрови немалую сумму «на обзаведение». Лариса до сих пор думала, что Екатерина Ивановна могла бы удовлетвориться и меньшей площадью.
Теперь молодой женщине нужно было, чтобы свекровь составила завещание — лучше в пользу Ларисы, ведь это ей пришлось «ого-лить сберкнижку».
То, что Екатерина Ивановна жила не одна, стало для ее близких полной неожиданностью. Причем неожиданностью неприятной.
— Эта девушка у вас работает? — осведомилась Лариса, когда Камилла вышла за чем-то на кухню.
От «своих» Екатерина Ивановна не ожидала подвоха.
— Вам могу признаться, что бедняжку я буквально подобрала на улице, — сказала пожилая женщина. — Близких у нее, судя по всему, нет... Податься некуда... А вдвоем нам веселее.
— Что же, — голос Ларисы напрягся, — вы ее прописали у себя?
— Сначала нужно сделать ей документы. Пока я еще не знаю, с какой стороны за это взяться... Может быть, у вас с Костей кто-то знакомый работает в этой сфере?
На обратном пути Лариса негодовала:
— Нет, ты посмотри... Твоя доверчивая мать взяла к себе какую-то аферистку...
— Ну почему, — не соглашался Константин. — Приятная тихая девушка. Мне спокойнее стало, что она приглядит за мамой...
— Спокойнее?! Тебе спокойнее?! — Лариса даже повернулась к мужу. — Да такой вариант еще хуже, чем все эти агентства... Знаешь, которые обещают «за квартиру» досматривать стариков. После их «досмотра» как-то никто не заживается на этом свете.
— Ну что ты говоришь... Во-первых, мама еще не старуха...
— Но ведь эта девчонка... Она лечилась! — в голосе Ларисы звучал ужас. — Если она решит что-то сделать с твоей мамой — огр-абить ее или вынудить что-то подписать, — то взятки с этой Камиллы будут гладки: она недееспособная. В лучшем случае она просто откроет дверь тем, кто из этой квартиры всё вынесет до нитки. Нет, надо чтобы полиция установила ее личность...
— Я только очень тебя прошу, — тон Константина стал строгим, — не вмешивайся, пусть мама решает. И даже если эта девочка останется с ней, и мама захочет впоследствии отдать ей жилье — это ее право. Нам от матери досталась шикарная квартира...
При этих словах мужа Лариса посмотрела на него так, что Константин почувствовал себя непроходимым тупи-цей...
— Нет, я сама решу, что делать дальше, — многозначительно сказала Лариса.
*
— Ну и как мы будем ее возвращать? — Анна Демидова, женщина, возглавлявшая ту самую клинику, контактов которой не было ни в одном справочнике, решила посоветоваться с медиками.
— С точки зрения безопасности, — Борис Сергеевич, врач, который работал с Камиллой, пожал плечами, — вряд ли нам что-то угрожает... Она просто не вспомнит подробностей, не сможет ничего рассказать о нашей больнице... Так что, если даже ее кто-то приютил... Но вряд ли ее кто-то возьмет к себе... Взять с улицы сума-сшедшую... А ее непременно примут за сумасшедшую...
— Я так понимаю, что действие препаратов будет ослабевать с каждым днем, — Анна прищурилась. — И что же дальше?
— Конечно, чертовски обидно, что опыт сорвался. Если мы Камиллу найдем...
— Когда мы ее найдем, — многозначительно сказала Анна.
— Да, конечно, когда... Камилла была подобна антенне, улавливающей что-то такое из Тонкого мира. Её предсказания до сих пор сбывались с удивительной точностью. Она говорила, что слышит эти «пророчества» в голосах птиц, но, возможно, потом она бы и без них смогла заглянуть в будущее...
— А что это вы о ней упоминаете в прошедшем времени?
— Потому что ее нужно найти как можно быстрее. Когда действие препаратов закончится... Возможно, она даже на какое-то время почувствует себя лучше, ей покажется, что рассудок прояснился. Но дальше неизбежно последует регресс. Ничто не дается нам просто так. Взять хотя бы эти «сред-ства для вечной молодости», которые мы широко рекламируем в узком кругу. Ведь стоит отказаться от них тому, кто на них «подсел», и старение организма пойдет с утроенной силой.
— Сколько у нас времени?
— Вряд ли больше недели. Хорошо, если бы наша подопечная за это время попала в любую больницу... Мы бы об этом узнали — там у нас всё схвачено — и вернули бы ее себе.
*
Денис решил навестить Камиллу. Он понимал, что ее бабушка вряд ли будет рада этому визиту. И всё же ему очень хотелось увидеть девушку, убедиться, что у нее все хорошо.
Повод возник сам собой. Еще одного человека объявили в розыск. В последний раз его видели как раз в том районе, где жила Камилла. Казалось бы, что особенного — позвонить в дверь и спросить: «Все ли у вас благополучно?» Но Денис волновался как мальчишка, и был готов к жесткой отповеди бабушки. Типа — молодой человек, и чего вы сюда таскаетесь?
Но к его удивлению, Екатерина Ивановна не рассердилась — даже обрадовалась. Может быть, потому, что в данный момент ей требовалась помощь.
— Денис, вас сам бог послал... Вы сможете повесить карниз? Наш оборвался, а у нас с Камиллой вернуть его на место не выходит... Я боюсь залезть на стол, а она говорит, что «гвоздь в стенку не лезет»...
— Подержите, — Денис передал пожилой женщине коробку с тортом. — То есть, что я говорю, это вам... Где ваш карниз?
— Понимаете, — объясняла Екатерина Ивановна. — Нам непременно нужно, чтобы на окнах были шторы... Задернуть их вечером... Ну негоже это, когда комнаты на виду. Сразу увидят, что тут старуха и молодая девушка...
— Ну, скажем там... Девушка и женщина в рассвете лет... Готово, — Денис легко спрыгнул со стола. — Я уверен, теперь не оборвется.
Денис сам не надеялся на то, что его не только оставят к чаю, но и попросят погулять с Камиллой.
— Девочка совсем не выходит на улицу... Так нельзя. В прошлый раз вы ее нашли и привели. И теперь я буду спокойна, если она пойдет с вами, — говорила Екатерина Ивановна.
Камилла собралась быстро. К этой поре у нее уже появилось несколько «собственных» платьев, которые купила ей Екатерина Ивановна. Одно из них — кремовое шелковое — Камилла теперь и надела. А вместо шлепанцев — простые туфельки на невысоком каблуке.
— Будьте внимательны, не потеряйте ее, — просила Екатерина Ивановна. — Отпускаю вас на... да, на два часа.
Денис был не склонен к сентиментальности, но его тронуло то, как радовалась Камилла этой прогулке, как восхищало ее то, что давно уже казалось ему самому примелькавшимся и привычным. Они долго стояли у фонтана, и девушка смотрела на струи воды, слушала их шум… Будто подобное она видела первый раз в жизни.
К тому времени, когда они подходили к дому Камиллы, уже начало темнеть. У подъезда стояла полицейская машина. Видимо, Екатерина Ивановна выглядывала их, потому что — когда Денис и Камилла были в нескольких шагах от дома — она вышла на балкон, и стала делать им отчаянные знаки: «Уходите, уходите...»
Денис сжал руку девушки и шепнул:
— Быстрее...
Продолжение сегодня, в следующей публикации..
Автор Татьяна Дивергент
Корректорскую правку любезно выполнила Елена Гребенюк
Следующая публикация
Комментарии 3
https://ok.ru/group/70000001811695/topic/158081238040047