ПОЛУНОЧНИКИ (клуб любителей мистики)

В 2000 году со мной случилось нечто, чему объяснение то найти можно, а вот поверить не каждый может. Взяв отпуск и оставив мужа в другом городе( по ранней договоренности), уехала в родной город, делать ремонт в родительской квартире, которая пустовала. Родители построили дом и жили там, а в квартире хотели освежить ремонт . Вечерами. С мужем созванивались, перекидывались новостями и обсуждением каких - то дел и все вроде текло ровно. Но день на четвертый или пятый звонка не последовало. На мой дозвон последовало "абонент недоступен.." Немного было тревожно, но у него была такая работа, что вполне допустимо было его задержка на работе и отсутствие сети. С мыслями, что позвонит с утра на следующий день, утопленная ремонтом легла спать. Под утро просыпаюсь от тишины. Какая то особенная звенящая тишина ,в которой слышу как открываются входные двери и голос мужа. Я сначала хотела подскочить и бежать навстречу , но остановило то, что он звал в спальню какую то женщину. Я притворилась спящей , но сквозь ресницы увидела с ним рядом женщину и узнала его мать. Я знала ее по фото и мы с момента как стали жить вместе ни разу не летали к его родителям на очное знакомство. Только телефонное общение и обещание приехать. Я себе быстро объяснила его отсутствие в сети тем,что ездил в аэропорт , а мне хотел сделать сюрприз. Немного в душе его ругала, думая о том, что после душа не уложила волос,сейчас лежу тут такая вся лохматая...между тем, он говорит матери, смотри мол, это моя Наташа и тянет руку ,чтобы меня разбудить. Его мать не даёт ему этого сделать и говорит, что не надо, она устала, будет время познакомиться и тянет его за рукав выйти из спальни.. На муже вижу незнакомый костюм , думаю сейчас пойдут на кухню, я быстро расчешусь и выйду к ним. Только они вышли , я подскочила, быстро накинула халат, расчесалась. Надо отдельно отметить видимость - за окном как начало рассвета- ещё не светает, но уже не темно. Пыталась включить свет, но не получилось и я выскочила в прихожую, а затем на кухню, с кухни метнулась в зал, но нигде никого не было. Дверь была закрыта изнутри так,что снаружи ключом не открыть. Я в панике стала метаться от окна к окну, т к двор хорошо просматривается и выезды на дорогу тоже. Но ща окном не было ни людей , ни движущегося транспорта . Все было погружено в тишину. Я была обескуражена. Ведь я чётко слышала голоса, каждый предмет одежды видела, видела мужа и его мать и после того как вышли из спальни, я моментально подскочила.. кинулась набирать его номер на телефоне- безрезультатно. Не зная ,что и думать плюхнулись на диван и опять "оглушила "тишина . Удивительно было и то, что выключатели не работали во всех комнатах. Я вдруг подумала,может я сплю и решила себя укусить за руку, боль почувствовала от укуса, следы увидела...сижу ничего не понимая...и вдруг,через несколько минут как будто пространство вздрогнуло и появились звуки - разгар лета, окна открыты - за стрекотали какие то букашки, где то затявкала собачка , с верхнего этажа послышались спешные шаги и нетерпеливый лай соседского кобеля. .у кого- то сработал будильник и проч. Я встала, щёлкнула выключателем и вуаля, свет зажёгся, но в принципе он уже и не нужен был- утро набирало обороты, тем более летом рано светает.. Немного поудивлявшись решила поспать часика два, т к в 6 ч в отпуске вставать преступление для меня. .. Так как я спала после внештатного пробуждения я ни до ,ни после этого не спала. Я почувствовала ,что такое нега. Мне было так хорошо во сне, так удобно и так сладко, что даже услышав сквозь сон какой то шум ( как в воде камешками стучишь , как будто не рядом) мне жутко не хотелось просыпаться. Я не могла себя заставить проснуться, хотя часть сознания уже реагировала на шум.. шум становился ярче и громче, а мне не хотелось просыпаться . Пока совсем где то рядом не стало гулко. Оказалось , что приезжавшие родители не смогли попасть в квартиру , ТК я была изнутри закрыта- позвонили, постучали и решили дать мне выспаться уехали в город по делам и поликлиникам. Возвращаясь, заехали опять ко мне. И опять не смогли не дозвониться , не достучаться. Время было уже больше 16 ч , конечно они забили тревогу. Подключился сосед сверху, стал со своего балкона какой то палкой бить по окну нашего балкона в спальне. Звонили и стучали в двери и окна одновременно и уже собирались вызывать МЧС. Я с недовольством тяжёлым открыла дверь перепуганным родителям, они уже не знали ругать меня или рыдать. А я была уверена,что если в шесть утра уснула, то прошло только часа 2 и родители перед поликлиникой заскочили. Поэтому я сделала им замечание, что рано ко мне приехали, а они шокированные происходящим предложили посмотреть на часы. Второй раз за день я была изумлена и потрясена- не могла поверить что прошло столько времени , к тому же меня не отпускало ощущение от сна,в котором было так комфортно и легко... А на следующий день узнала, что примерно в это время наступила смерть мужа от остановки сердца и за многие км от нас в это же время умерла его мама... Он получается приходил прощаться и на прощание познакомил со мной мать... Я интуит и часто все пытаюсь прощупать , проинтуитить наперед . Любые события чувствую заранее, точнее характер событий.. а тут ни капли тревоги, даже когда не ответил на телефонный звонок, ни капли сомнения... И после их прихода мне так спалось сладко , что я даже раздражена была когда меня разбудили,хоть и с трудом...э прошло много лет, меня до сих пор удивляют те события. Наталья А.

Чумной доктор и его верная напарница.. В XIV веке Европу постиг ужас под названием «черная смерть» — эпидемия чумы, уничтожившая треть населения стран. Именно «благодаря» пандемии чумы, известной также как «вторая пандемия», возник инфернальный образ чумного доктора. Инфекция проникла в Европу из Центральной Азии. В начале XIV века недалеко от нынешней монголо-китайской границы, в пустыне Гоби, началась эпидемия, вызванная чумной палочкой Yersinia pestis. В скором времени чумой был охвачен Китай. Первое задокументированное моровое поветрие было датировано 1330 годом, а уже через год в провинции Хэньань чума унесла 90% населения. В это же время чума проникла в Монголию и, в меньшей степени, в Индию. Щедро приправленные воображением слухи об ужасной эпидемии проникли и в Европу, где, к сожалению, не были восприняты всерьез, в отличии, например, от Японии, которая отправила на континент специальную миссию для сбора информации о чуме для последующей защиты. Переломным в истории «черной смерти» считается 1338 год. В конце XIX века российский археолог Даниил Хвольсон обнаружил аномально большое количество надгробных камней с датой смерти в районе 1338-1339 годов возле озера Иссык-Куль, находящегося на территории современной Киргизии. Считается, что именно отсюда чума начала свой смертоносный марш по Европе. Первыми пострадали приморские города, в которых высаживались торговые корабли, зачастую охваченные эпидемией. Уже оттуда чума начала проникать вглубь континента. С началом пандемии начались и попытки борьбы с ней. Однако специального термина для обозначения врачевателей чумы некоторое время не существовало. Впервые чумные доктора упоминаются в 1348 году, когда Папа Римский Климент VI пригласил врачей для лечения жителей Авиньона, тогдашней папской резиденции. Вслед за Папой подобных докторов начали приглашать зараженные чумой города. С тех пор чумные доктора стали считаться ценными и необходимыми специалистами в борьбе с «черной смертью». Костюм врачевателя чумы с начала пандемии терпел различные изменений, окончательно сложившись к 60-м годам XIV века. Отличительной особенностью являлась характерная маска в виде огромного клюва. В маске также имелись стеклянные вставки, защищающие глаза, а в «клюве» хранились различные цветы и травы, призванные оградить доктора от трупного запаха и остановить распространение «миазмов» — ядовитых испарений, вызывавших, по мнению тогдашних лекарей, чуму. Кроме того считалось, что чума передается при физическом контакте с зараженным, поэтому кроме маски в костюм доктора входили длинный пропитанный воском плащ, кожаная одежда и широкополая шляпа. Дополнительные атрибуты и различные усовершенствования зависели от финансового и социального положения врача. Состоятельные врачи носили бронзовый клюв и использовали в «лечении» драгоценные камни. Помимо костюма обязательным атрибутом чумного доктора являлась палка с выемкой для ладана, позволяющая доктору избегать нежелательного физического контакта с особо рьяными больными. «Лечение» чумы представляло собой имеющий мало чего общего с медициной обряд, представляющий собой странный сплав теологических верований и языческих предрассудков. Ужасный уровень личной гигиены позволял чуме беспрепятственно распространяться. Частое умывание считалось чуть ли не грехом, а воду брали из тех же рек, куда сбрасывали помои. Основным способом лечения считалось прижигание бубонов. Иногда их прикрывали шкурками жаб, которые, как считалось, вытягивали заразу из тела. В домах ставили блюдечки с молоком, которые должны были абсорбировать инфекцию. Помимо прочего считалось, что чума боится огня, костры на площадях европейских городов горели неделями. Методика чумных докторов не выдерживает никакой критики, а процент смертности их пациентов достигал небывалых высот, так что самым эффективным методом лечения являлось следование поговорке «cito, longe, tardе». Бежать быстрее, дальше и оставаться там подольше. Во времена и под влиянием «черной смерти» возникло много пугающих инфернально-смертоносных образов. La Danse Macabre, Дева Чумы, хореомания и многие прочие. В этом паноптикуме чумной доктор по праву занимает главенствующее положение, и по сей день пугая обывателя тенью великой и смертоносной эпидемиии.

Бойтесь данайцев. Третий день Дарья находилась в дурном настроении. Сосало под ложечкой. Тяжелое, томительное чувство не давало покоя, выбивало из колеи, мешало дышать, работать, просто жить. Если бы давление беспокоило или какой-нибудь ревматизм – ерунда, это можно перетерпеть, плохо, больно, но можно. Но беспокойство было вовсе не хворью, а предчувствием чего-то дурного. Бывает так – одному человеку все нипочем, ничего не беспокоит и не мучает. Несчастье падает на него сверху неожиданно, как кирпич на голову. Человеку плохо и страшно. Но все плохое уже случилось и надо жить дальше, хорошо или не очень, но жить. А бывает, что перед горем или просто неприятностями сердце одолевает муки и томления. Человек ждет, гадает – с какой стороны обрушится гадость? Где соломки подстелить? Что его ждет? С сыном стрясется что-то? С самим человеком? С родителями? С супругом? На работе? А, может, с любимой собакой? Господи, да намекнул бы хоть как-нибудь! Когда? Где? А внутри сосет и сосет, ноет и ноет. Может, день проноет, а может, две недели. Тошнехонько! Под конец, мученик, измаявшись в конец, готов и на стенку лезть, лишь бы не ждать. Лишь бы не гадать. Случилось бы уже, Господи. Ну сколько можно? Провались пропадом эта интуиция, толку от нее – все равно не угадать! Предчувствия Дарью никогда не обманывали. Все сбывалось. И перед увольнением она так страдала. И перед болезнью матери. И перед смертью отца. И перед тем, как муж завел интрижку, обернувшуюся его громким разводом, с разделом имущества и женитьбой на Дарьиной подруге. И перед тем, как любимый пес под машину попал. И чем тяжелее горе, тем тяжелее его ожидание. Потому и сейчас Дарье ничего не оставалось, как укутаться в глухое одеяло и замереть в томительном ожидании. Но ведь не будешь медведем в берлоге лежать? Надо как-то подниматься, умываться, работать, оплачивать квартиру и кредиты, ходить в магазин, поливать цветы, действовать. Жить. Дарья вылезала из постельной норы, тащила себя за шиворот на улицу. Пялилась в монитор компьютера на работе. После шести ползла через снежные завалы к дому, мыла посуду и так же, как и в офисе, пялилась на стиральную машинку, крутившую белье. Вроде, отвлечется, и тоска откинется от души, забудется. Но наступит ночь, как она с новой силой привалится к груди, присосется и начинает по новой откачивать кровь из артерий, забирать оставшиеся силы и радости. Через десять дней в груди, будто тумблер отключился: снова можно было дышать и ничего не боятся. Или враги угомонились, или неприятности обошли несчастную Дарьину голову стороной. Она начала спокойно спать и даже шутить с коллегами. Она всегда любила посмеяться. Чувство юмора, казалось, родилось вместе с маленькой Дашей. Где она – там смех. Такие, как Дарья – незаменимы в местах, где тяжело. На войне или в хосписе, в тюрьме или еще в каком аду. Слава Богу, пронесло. Дарья не была нигде: ни на войне, ни в больнице, ни в тюрьме. От сумы и от тюрьмы не зарекайся, но Даше везло. Во всем, если сравнивать с другими людьми. Квартира у Даши от покойных родителей. Она в ней и прописалась после развода с мужем. Дима, бывший супруг ее, на пару с новой любимой остался в благоустроенной трешке. Даша ушла от Димы с ребенком на руках, плюнув на все благоустроенности. И не разу не пожалела о своем поступке. Даже вещи в шкафу оставила, не говоря уже о технике. Несколько раз при встрече с новой семейной парой - Димы и Люси - маленький Костик кричал, дергая Дашу за руку: - Мама, мама, смотри, тетя Люся в твоей шубе! Ну, мама, ну смотри! Дима утаскивал Люсю на другую сторону улицы. Дарья отворачивала лицо, чтобы не сгореть от испанского стыда. Потом, конечно, хохотала: интересно, Люська точно в Диму влюбилась или в ее шубу? Она вспоминала вытянутые лица самых близких людей, ставших предателями, и снова взрывалась от смеха пополам со слезами. Застеснялись, бедненькие, даже с Костиком, родной кровиночкой, сил не было поздороваться. Шипят теперь друг на друга от конфуза. У Димки характер отвратительный, он злопамятный. Всю плешь, наверное, Люське с этой шубой проел: - Я говорил тебе, не надевай шубу в люди! Я из-за тебя с сыном не поговорил! Дура! Люська, конечно, в слезы. - Я не знала, что ты такой жмот! Купи мне тогда новую! Ага. Как же, купит он. Димочка – редкостный жмот. Он всегда ратовал за отдельные кошельки и раздельные расходы. Дарья привыкла рассчитывать только на себя. Толку скандалить – Димочку так воспитала мамочка. Все для сыночки единственного. Он понятия не имел, что мужчина должен содержать семью, которую создал. Что это нормально. Если не можешь – живи у мамочки. Но маме с годами стало тяжело кормить свою «радость», и она сбагрила «кровинку» на Дашку, дуру безмозглую. Иначе так просто бы не отдала свой «цветочек» недостойной швабре, мизинца Димочкиного не стоющей. Какое разочарование, какой пассаж. Бедная Люся. Она-то думала… Или не думала совсем, отбивая чужого мужа, такого сильного, красивого и благополучного со стороны. Плакала, наверное, от обиды! Впрочем, Люся пожила с Димочкой недолго. Года хватило, чтобы потом без сожаления покинуть уютное гнездышко. Впрочем, это уже совсем другая история, Дарье совсем неинтересная. Даже шуба, которую Люся, в отличие от бывшей хозяйки, не забыла прихватить с собой. Песец! Не в шкафу же его оставлять! Сын Костик давно вырос. С отцом долго не общался. Зачем ему папа, ни разу за всю жизнь сына не навестивший. Это же так удобно: придумать байку о том, что Костика Даша «нагуляла» от чужого дяди. Даша даже оспаривать в суде эту подлую сплетню не стала. Мерзко. Пачкаться? Тьфу, пусть подавится. И квартирой пусть подавится. Жизнь Дашу давно научила – подальше от всяких мерзавцев держишься – подольше проживешь. Это еще она Люсе спасибо сказать должна – до сих пор бы перед муженьком на одной ножке скакала. Лет семь назад Дима приперся к ней с поклоном. И даже голова не отвалилась. Даша не хотела открывать дверь бывшему. Но тот караулил ее целый день. Ну не сидеть же целый день дома – дел полно. Даша разговаривала с Димой в скверике, на нейтральной территории, чтобы и духа Диминого не было в родном доме, чтобы видом своим не осквернил милое сердцу гнездо. Опустившийся, неухоженный, небритый, он сидел рядом на скамеечке и… вонял. Вонял отвратительно: немытым телом и перегаром. - Мама умерла. Мне плохо сейчас, Даша. - Сочувствую. Но денег на опохмелку нет. - Да не надо мне денег! – с разрывом в голосе, со скорбью, вскрикнул тогда Дима, - Даша даже прониклась. Потом, правда, прошло. Потому что, бывший закончил фразу, - от мамы квартира и наследство кое-какое осталось. - Чем могу помочь? С похоронами, - уточнила она. - Да уж полгода прошло, не утруждайся, - ответил Дима, - я по другому вопросу. Вопрос был прост. Диму гложет совесть, и он очень жалеет, что так обидел Костика. Злился на Дашу, вот и нес всякую околесицу. Что зла больше (вот как!) на нее не держит. О сыне скучает. И переживает – парень без жилья остался. Вот и хочет прописать сына на законных квадратных метрах. - Мне самому много не надо – в квартире мамы проживу. А Косте пусть трешка остается. Не спеши с отказом, Даша. Забудь про все обиды. О сыне подумай. Даше хотелось тогда закричать Диме, чтобы он засунул царские подарки себе куда-нибудь подальше. Чтобы он шел с советами подумать о сыне туда же. Что уж она как-нибудь разберется без соплей. Но… не стала. В бредовых речах Димы было осмысленное зерно. И она тогда сгоряча выписала ребенка, мало подумав о последствиях. Костя имел право на квартиру. Полное. И он взрослеет. И ему нужно будет где-то жить самостоятельно. И ютиться в сменных углах при законной жилплощади – высшая глупость. Он когда-нибудь заведет семью. Детей. Пусть у него все будет хорошо. *** Она прописала сына в злополучной трешке. Находиться в ней было противно – Дима каким-то образом умудрился загадить такое светлое, такое просторное когда-то жилище. Но… Стены есть, остальное приложится. Еще тогда мелькнула мысль: разделить квартиру на доли, чтобы долги бывшего не достались в наследство. Но Дарья, подумав, сколько хлопот прибавится с бесконечной бумажной волокитой, отказалась от дележа. Она плюнула: в конце-концов зарплата нее неплохая, коммунальные расходы она оплачивать в состоянии. Подзатянется, поднатужится, зато не надо будет думать о Диме: заплатил, не заплатил. Складывать квитки в коробку с документами и спать спокойно. На том и порешили, как говорится. Дима пропал из горизонта так же внезапно, как и появился. Дарья о нем и не вспоминала. Не та личность, чтобы вспоминать о нем. Есть у человека жилье, ну и хорошо. За трешкой Даша следила, платила и радовалась: у сына будет собственный дом. Так и случилось. Костя, ее хороший и замечательный Косточка, отслужив в армии, поступил на заочное отделение универа, работал и учился одновременно. Он встал взрослым незаметно, без подростковых проблем и возрастных бзиков. Он всегда был самостоятельным и самодостаточным. В жизни сына появилась девушка, хорошая девчушка, такая, как надо. Симпатичная, скромная, умненькая, из прекрасной семьи заводских работяг, положивших свою жизнь на воспитание прекрасного человека. Небалованная девочка, ко всему приучена, прекрасно образованная. Она ли не заслужила спокойного и надежного Костика? Ребята переехали в трешку. Занялись ремонтом, ни копейки не содрав с родителей. А главное – были благодарны. Понимали, что это такое – собственное жилье. Ровесники их, измученные ипотекой и съемными конурками, искренне паре завидовали! Поднапряглись, справили молодым хорошую свадьбу. Дети сопротивлялись всячески. Молодежь! Практичные люди, оказывается, новое поколение. Новых людей раздражают пупсы на машинах, длинные столы буквой «П», ломящиеся от кушаний, обилие гостей, больше половины которых - совершенно незнакомые люди. Новые люди лучше выпьют шампанского и съездят на море на пару дней. К чему пир на весь мир – пыжиться достатком с голой задницей? Зачем разорять себя и близких? Не лучше ли сэкономить лишнюю копейку на будущее? Уже через некоторое время Ксюша, невестка, пузатенькая, как шарик, семенила на тоненьких ножках в женскую консультацию. Хотела дочку, малюсенькую девчушку. Чтобы бантики и платьица. Ксюша показывала самосвязанные пинетки, розовые башмачки с помпончиками, прислушивалась к себе, смешно наклонив голову – за нее радовалось сердце. Дарья привязалась к невестке всем сердцем, с удивлением выслушивая жалобы свекровей на неблагодарных невесток. Как их не любить? Почему их не хочется любить? Семья, близкие люди, мамы твоих внуков. Хорошо! Слишком все хорошо. Слишком… Первым неприятным звоночком было «явление» Димы. В один прекрасный день он пришел к ребятам в «гости». Те накрыли стол, Ксюшка, дурешка, напекла блинов – папа мужа! Блины Диму интересовали мало. Он мялся, тужился, и его синий кадык шевелился, будто там, внутри горла свинцовый шарик перекатывался туда-сюда. Костик все правильно понял. Достал из холодильника бутылку, налил в рюмку отцу. Тот, правда, выпил всего одну только эту рюмку. - Костик, меня обманули с бабушкиной квартирой. Мне жить негде. Что делать было Костику? Отец имел право на жилье – владелец. Так и поселился папа в спальне. Ребята обосновались в гостиной, а светлая детская ждала своего часа. Никто никому не мешал. Дима оказался на удивление тихим жильцом. Порой, он целыми днями не выходил из комнаты, и Костик всерьез волновался за его здоровье. Что он там делал? У Димы был очень хороший компьютер – купил на деньги, оставшиеся от материнского наследства. И целый день он зависал в интернете. Костик, приходя к Дарье в гости, смеялся: - Как тинейджер, мама! В танчики, что ли, рубится? - Убоище! Свалился на голову. У него за долги квартиру отобрали? – волновалась Дарья. - Не знаю, говорит, обманули. Я уже предлагал юриста найти, так тот – ни в какую, - Костя беспечно грыз сушки, запивая чаем, - а Ксюшка рада. «Дедушка у Насти будет» - говорит. - Девочка, все-таки? – улыбнулась Дарья. - Девочка, - отвечал Костя. *** Да. Родилась девочка, Анастасия, маленькая царевна-несмеяна. Серьезное личико, сдвинутые бровки и ротик точечкой. «Сердитая какая. Чистый генерал!» - подумала Дарья, взглянув на внучку. - Академик! – в унисон Дашиным мыслям протянула сватья Галина, - вся в прадеда! - А прадед – академик? – лукаво повела бровью Дарья. - Слесарь высшего разряда! – горделиво ответил Егор Петрович, сват, - это, считай, почище всяких академиков! Такой же серьезный был! У детей началась хлопотливая, неспокойная пора – академик-Настя требовала внимания и днем, и ночью. Ксюшка не могла нарадоваться на дедушку Диму. - Он мне помогает. И в магазин, если надо, сбегает. И коляску спустит вниз. И сам любит с Настюшкой гулять. Неужели исправился? Неужели нормальным человеком стал? – думала-гадала Даша. Дима старался не попадаться ей на глаза. Да и Бог с ним. Лишь бы не путался у ребят под ногами. Может быть, сама Даша такая ущербная? Ну чего привязалась к мужику? Может, это и есть – нормальные семейные взаимоотношения? Ну бывает – люди совершают ошибки. Бывает, что осознают свои грехи и исправляются. Ну бывает же… А? Кто же Димочку «обманул», отобрав квартиру матери? Почему он не обращается в милицию? Что-то тут нечисто… И вот, предчувствие, томительное, тягучее, настырное – не давало покоя Даше. Психоз? Бог его знает… С утра дедушка Митя (как стала величать Дмитрия Ксюша), заглянув на кухню, сообщил, что «погодка сегодня такая прекрасная и замечательная, что дома сидеть нет никакого смысла» - Собирай Настену, дочка, погуляем пару-тройку часиков в парке, - сказал он. Ксюша обрадовалась: дел невпроворот, стирка, уборка, ужин, да еще пару шкафов надо перебрать, зимнюю одежду почистить и отправить в недра шкафа на лето. Через полчаса дед с внучкой отправились на улицу. Ксюша принялась за нескончаемые женские дела. Хотелось управиться до прихода Костика, провести вечер в тихой, уютной обстановке. Пока она копошилась с бельем, не заметила, как прошел час. Зазвонил дверной звонок. Неужели дед Митяй нагулялся? Открыла. В дверях возвышался здоровенный амбал, по виду – застрявший где-то во временах родителей: черная кожаная куртка, светлый ежик стриженых волос, каменное лицо. - Белов здесь живет? – коротко спросил он. - А… Да. А вам какой нужен? – растерялась Ксюша. - А че, их много тут? – спросил амбал, - и не дождавшись ответа, сказал, - все! Передай им: часики тикают, долг растет. Срок – неделя. Если через неделю не отдадут деньги, приду не один. Больно будет всем. Поняла? Он даже голоса не повышал, этот амбал. Он просто констатировал факт. Бездушно и без эмоций. Как машина. Или терминатор, которому совершенно наплевать на страх и смятение человека, застывшего перед ним. Ксения металась по дому. В голове черти что творилось. Откуда-то извне мутной волной поднималась паника: за всех. В первую очередь, за дочь. Ксения никак не могла набрать номер мужа, как в дурном сне, дрожащие пальцы не могли нащупать кнопку вызова. Наконец, смогла. - Какие долги? Кому вы должны? За вами приходил-и-и-и! – сквозь истерические рыдания Костик не мог ничего разобрать. - Кто должен? Кому? – едва пробившись сквозь крики, спросил Костя. - Бе-ло-вы! Бе-ловы! Вы – Беловы! – всхлипнула Ксюша и бросила трубку. Она звонила «дедушке Мите». Звонила, звонила, звонила… И бессердечная тетка-автомат равнодушно отвечала ей, что телефон вызываемого абонента отключен или… И снова – звонок мужу: - Он украл ребенка! Костя! Он! Украл! Нашего! Ребенка! Или убил! Господи, Костя! Растерянность и страх, помноженные на материнский инстинкт и чувство потери рождают страшную, гремучую смесь. Ксюша уже ничего не могла соображать. Откуда ей научится умению соображать в критической обстановке, домашнему дитю, выросшему в покое и ласке немолодых родителей? Она фильмы про бандитов воспринимала как сказки про Кощея или Бабу Ягу. Она вообще ничего не знала про реальное зло. Не научили… Вот в таком состоянии Дарья и обнаружила свою невестку. Она решила заглянуть к детям в гости по случаю выходного дня на работе, повидать малышку, попить кофейку, погреться около семейного счастья… Погрелась. Безумные глаза Ксюшки, осевшей среди разбросанной зимней одежды с зажатым в пальцах смартфоном – вот что увидела Дарья. - Что случилось? – одними губами спросила она у Ксении. - Беловы должны деньги. Дед не берет трубку. Настя у него, - паника накрыла невестку, утопила ее. Та уже не металась, отупев от страха. - Костик где? - Едет, - ответила Ксюша. Едет. Хорошо. Пусть едет. Не будем отвлекать его истериками. Дарья набрала номер бывшего: абонент находится вне… Открыла аптечку, накапала валерьянки. Силой влила девушке в рот. Четким голосом, стараясь не особенно нажимать, сказала ей: - А теперь успокойся. У деда просто сел телефон. У него всегда что-нибудь случается с этим чертовым телефоном. Он вернется. - Уже прошло три часа. Он не возвращается, - Ксюша равнодушно как-то ответила. Не хорошо ответила. - Мы сейчас позвоним в полицию. Одевайся. Костя вот-вот придет. Все выясним. Все будет нормально, слышишь? Она обняла Ксюшу, маленько встряхнула: - Одевайся. Нужно будет давать показания. Соберись! Время тянулось томительно долго. Томительно долго ехал Костя (хотя он летел домой стремительной птицей), томительно долго собиралась невестка (хотя она просто накинула на себя куртку), и очень, очень долго Дарья осматривала комнату, где проживал бывший муж. Скромно. Аскетично. Компьютер, стол, кружка с вековым чайным налетом. Не заправленная, смятая в кучу постель. Дарья включила компьютер. Она не понимала, зачем вообще это делает – откуда ей знать пароль? Но паролей никаких не было. Диме, наверное, лень было ставить защиту. Он всегда таким был: ленивым и бестолковым. На экране всего две иконки: одна из них – сайт знакомств. Другая… Если бы у Дарьи спина была бы покрыта волчьей шерстью – она обязательно встала дыбом. Предчувствия не изменили ей, гребаная интуиция, ну конечно! Танчики, ха-ха! Танчики, паровозики, самолетики – как бы не так! Самые обыкновенные «спины», рулетка, так его растак! Рулетка, и еще куча всякого цифрового г*вна, обирающего азартных дебилов до нитки! Как она не могла догадаться? Как не мог догадаться Костя? Как они пропустили самое главное зло в их жизни: им повезло! Рядом с ними пригрелся игрок! Вот они, нечаянные подарочки Ксюшке (так приятно, мама, так мило), вот она «украденное мамино наследство» (меня обманули с квартирой, можно я у вас поживу). - Тебе кто-то звонил, Ксюша? Или приходил кто-то? – спросила она. - Приходил. Мужчина в черной куртке. Большой. Сказал, что Беловы должны деньги. Срок неделя. А потом… - Ксюшу опять выдергивало мутной волной истерики. - Тихо! Тихо! Теперь нам всем нужно быть исключительно тихими и максимально спокойными, Ксюша, - сказала Дарья. *** Костя влетел в дом тайфуном. - Быстро одевайся! Едем в полицию! Настю нашли! Секундная пауза, и… Телефоны всех троих буквально взорвались от звонков и сообщений. Звонили друзья, звонили знакомые, знакомые знакомых, незнакомые – Дарье показалось, что весь город обрушил на них волну негодования, возмущения, сочувствия и гаденького любопытства. Это потом, в участке, выяснилась гадкая правда: Пожилой мужчина оставил коляску с ребенком у магазина, зашел в универмаг и вышел через некоторое время, «забыв» коляску на улице. Молодые мамаши, увидев, что малышка одна, моментально проявили бдительность: такое время, собаку никто не оставит у супермаркета, если даже просто мелочь какую-то на кассе приобрести надо, а тут… Это как? Это что? Неравнодушные женщины бегали по магазину, подключили охрану, работников, сообщали о брошенном ребенке по громкоговорителю – никого! Через некоторое время подъехала ДПС. Состояние ребенка удовлетворительное. Девочка здоровенькая и крепкая. Кто-то узнал коляску Беловых, кто-то видел деда Митю, кто-то указал полицейским адрес и телефон – в один миг неповоротливая с виду машина закрутила маховик, и через считанные секунды о Беловых не знали только слепо-глухо-немые. Не важно. Не важно. Не важно. Пусть ругают, пусть любопытничают, пусть обсуждают! Настя была живой и здоровой. Ксения сбивчиво рассказывала, в чем дело. Объясняла, что Дима приходился родным дедушкой Насте, что до этого ничего такого… Это же нормально – отдавать дедушке ребенка, правда? Правда? - Ну, конечно, правда! – поддакивал следак Ксении, внимательно ощупывавший лицо девушки острым и недобрым взглядом, - ничего такого. Но вы несете ответственность, девушка! Это – человеческая жизнь! – и пошло, и поехало… Он – страж закона, ему позволено, профессия такая – подозревать всех и каждого. Ксения, бедняга, покорно кивала и не вникала в речь стража – Настю нужно покормить, уложить спать и самой прикорнуть рядом, вцепившись в кроватку. И, упав в дрему, вновь встрепенуться от тяжкого сна, увидеть личико ребенка, понять, что все хорошо, и опять уснуть, чтобы вновь увидеть жуткий сон, в котором Настя пропадает, ускользает куда-то… - Легко отделались, - Дарья читала это в каждом взгляде, брошенном на членов ее маленькой семьи. Костя составлял заявление о похищении. Потом, передумав, переписывал его – «Об угрозе жизни и здоровью». Сбившись, снова пересказывал о визите человека, шантажировавшего Ксению. Дарья дополняла показания сына. - Это коллектор был. Вы же знаете «их» методы: запугать, унизить, растоптать. Долги? Дедушкины. Дедушки Мити долги! Он игроман, как выяснилось. НЕ грубить! Не реагировать на вопросы, типа «А вы что, не знали об этом?» Не знала. В разводе. Давно. Знала, что дедушка – подлец. Да, извините. Да, личное дело. Не знала, что он хуже – тварь. Прошу прощения. Да, к делу не относится… *** Коллекторов решили не дожидаться. Костик ерепенился, рвался «на разговор», обзванивал друзей. С великим трудом удалось его угомонить. Это не кино. Геройствовать не стоит. Коллекторские агентства – не прилизанные инспекторы. Это бандиты, наконец-то нашедшие применение своей силе и талантам. Этих мелких лавчонок по выдаче кредитов – пруд пруди. Государство снимает жирные сливки с налогов, развязав руки сволочам самого подлого пошиба. - Ребята, поживете у меня. Спокойнее всем будет, - распорядилась Дарья и тут же подхватила Настю на руки. Ребята не особо сопротивлялись. Костик был просто раздавлен. Вот тебе подарочек от мамы. Самому надо было жить! Са-мо-му! Винить мать – низко! Он – мужчина! Он должен думать, что делать дальше. Хотя бы узнать, сколько долгов унаследовал от достопочтимого папаши. А потом решать, как быть со всем этим! Дарья не находила себе места. Вот, получи и распишись, идиотка! Добренькая, да? Независимая? Альтруистка? Ничего от мужа тебе не надо? А если так, зачем вообще связалась с ним? Помогла сыну? Сваты категорически настояли: держать свою дочку подальше от чумы. Дочке и внучке спокойнее в родном доме, без свекровок и мужа. И милого дедушки Мити. - Ужас какой, слов не нахожу, - лепетала Галина, - как же так, Дашенька? Егор, сват, помалкивал, насупив брови. Осуждал, наверное: почему это их ненаглядная принцессочка таким варнакам досталась. Позорище! Срам! От тюрьмы, да от сумы не зарекайся. Дарья тысячу раз хотела им повторить мудрую пословицу, чтобы не сдвигали бровки-то, не пыжились особо, не шарахались от Дарьи и Кости, как от прокаженных. Но слова застряли где-то в горле, не было сил их произнести. Чувство страха, тревоги за будущее, паника, толкавшая на шальные мысли: что бы такого продать? Где найти деньги? Сколько денег? До визита «гостей» оставалось пять дней. Выяснилось, что квартира, доставшаяся Дмитрию, была продана за долги еще в прошлом году. Выяснилось, что у него десятки долгов в микрофинансовых организациях. Название такое смешное: микрофинансы. Ага. Долги только миллионные. Под двести процентов. И проценты крутятся, крутятся, крутятся ежедневно, ежеминутно, наматывая на счетчик все больше и больше. Где же ты болтался все это время, господин Белов, благодетель ты наш? Где же у тебя припрятана норка? – Дарья напряженно думала. Хотелось бы послушать историю главного героя. В глаза взглянуть. Да и вообще – чтобы оградить детей от беды, необходимо найти бывшего муженька. Чтобы продавал или разменивал свою трешку к чертям собачьим! И пусть валит лесом! А лучше – в тюрьму. Дарья вдруг споткнулась о страшную мысль: а лучше бы сдох! Как бы не звучало это чудовищно – издох и исчез с лица земли. Сама дура. Столько проблем создала. И из-за чего? Стоп. Не нервничать. Долги папаши с сына никто взымать не имеет права. Никак. Даже бандиты. Пусть хоть как запугивают, пусть даже на стенку лезут. Пока он не вступит в наследство после папиной печальной кончины. Пусть живет скотина, подстраховался. Такие долго не умирают. Что ж, дети – молодые, наживут себе. С дитем, с ипотекой… С потерянными расходами за ремонт… И все-таки, где же загорал дедушка Митя после того, как сбагрил квартирку кредиторам, а? Не болтался же он по улицам? Не спал на скамеечке… У друзей? У подружки? Даша прошлась по комнате. Напрягла память. Помнится, когда-то очень, очень давно покойная свекровь хвасталась своей дачей. Говорила, что прекрасная у нее дача, да к тому же, бесплатная. Говорила, что умеет жить: сдружилась с одной парой по лестничной площадке. А у них дача была. Оттуда свекрови привозили чудные яблоки, зелень и хрен. Больше ничего хозяева не сажали – интеллигенция. А потом они укатили в Израиль. А дача осталась. Документами и продажей заниматься паре было некогда. Вручили ключи: пользуйтесь, дорогая наша соседка. Свекровь и пользовалась: такое счастье на голову упало! Приехав по нужному адресу, она немного расстроилась: думала, что у врачей ДАЧА! А там – дачка… Небольшой домик-скворечник, крошечный яблоневый сад, заросшие по брови цветочные клумбы и крапива вместо огорода. Она, женщина боевая, быстренько все в порядок привела. А потом, когда сыночек Дашку притащил, свекровь эту сикалявку мигом в оборот взяла: три пота с невестки сошло на тех грядках. Вокруг – ни души. Планировалось тут раньше садоводство, да так и затухло – люди лепились ближе к городу, в старых садах. Свекровь чувствовала себя королевной. Забыла, наверное, оформить свою дачу, потому и не втюхал наследничек ее кому пошустрее. А и кому, собственно, нужна она? Там и тосковал Димушка, бедовал лето. А на зиму к сыну попросился. Натворил дел и смылся снова. Весна, тепло, переживет. А потом… Потом видно будет. Прохвост. Забыл, что Даша все про него знает. Все ведает. И если бандиты не найдут теплое местечко, то она – точно найдет. Даша еле-еле отсидела положенные рабочие часы. Она действительно их отсиживала: ничего в голову не приходило, но коллеги, знающие ситуацию, не донимали. Да и начальница отпустила домой пораньше. Даже советов никто не давал – зона отчуждения. Хуже только – смерть ребенка. Дарья сменила городские ботиночки на резиновые сапожки. Весна – грязь. Села на «четверку» и через двадцать минут озиралась на разворотном кольце. Дорожка, ведущая к даче, совсем заросла, но ее очертания все-таки угадывались. Вокруг напирал молодой лес, прямо Берендеево царство. Все в нем пело, чирикало, голосило, славило весну. Дарья внимательно смотрела под ноги – не наступить бы на какую корягу. Не хватало сломать чего-нибудь. Заброшенное садоводство потерялось среди ветвей и прошлогодней пожухлой травы. Летом, наверное, искать будешь – не найдешь. Однако, еле заметная тропка упрямо вела Дарью в нужном направлении, и вскоре едва уловимо запахло дымком. Где-то топили печку. Дачка буквально выпрыгнула из кустов. Посеревшая, заросшая, угрюмая – пропал лоск, так старательно наводимый матушкой Димы. И самой бы дачке пропасть, да, видишь, теплилась в ней пока жизнь, хоть и подлая, и лживая, но… дом живет, пока в нем живут. Ему, бедному, выбирать не приходится – хороший хозяин или плохой. Кто есть. Дарья толкнула дверь, и та жалобно скрипнула. Аккуратная, на летнюю погоду рассчитанная печурка пыхтела и отплевывалась искрами, летевшими от сырых дров. Хозяи-и-н… Даже не соизволил сухих поленьев с осени заготовить – надеялся, что больше сюда не вернется. И печку, и домик этот Дима тоже предал, как и всё, окружавшее его, предавал с лёгкостью и без печали. Сам лежал на узенькой оттоманке, свернувшись клубочком. Дарья толкнула его брезгливо, с ненавистью: - Ну, здравствуй, что ли, дедушка Митя! Тот не реагировал – то ли спал, то ли прикидывался мёртвым. - Вставай! Трус! От меня-то не прячься, я – не амбал! Эй! Чего такой скромный? Она толкнула Митю ёще раз, и ёще, но Митя не подавал признаков жизни. Дарья похолодела и прижала ладони к губам. Неужели умер? Тоскливое, жуткое чувство охватило все ее существо – одна, в старой домике, наедине с мертвецом, в предзакатный час… Горло охватил спазм, и она отшатнулась. *** - Бел-о-в! – хотела вскрикнуть Дарья, но подавила крик. Вновь приблизилась, с отвращением прикоснулась к запястью «мертвого». Пульс ощупывался слабо. Кожа была теплая, а лоб – мокрый от пота. Живой! Но что с ним? Сердце? Банальная простуда? Воспаление легких? Черт! Уйти бы отсюда вообще, да как? Он нужен живым! Больно ценный кадр! Так, перебираем в голове все, чему учили умные люди! Да толку перебирать: кадра нужно волочить к дороге. На себе – другого гужевого транспорта не наблюдается! Дарья поискала в доме какое-нибудь покрывало, чтобы средней жесткости было, чтобы не ободрать бока пострадавшему. Судя по дровам в печке, потерял сознание он совсем недавно. Может быть, от страха, заслышав чьи-то шаги в тростнике. Можно было бы побежать к дороге, вызвать полицию, указать, где лежит мужчина, которому плохо, но… Полицейские, задерганные вызовами, добрая половина из которых – пустяшные, долго будут раскачиваться. Поймать частника? Вряд ли. Народ недоверчивый, тертый. Вдруг Даша – маньячка? Или наводчица? Не прокатит. Медлить нельзя – похоже на инсульт – левая половина рта странно перекошена. Счёт идет на минуты, может быть – на секунды. - Скорая? Человеку плохо! Где я? Где она? - Заброшенное садоводство, около разворотного кольца на выезде из города. Что? Это… Это муж мой! Мы на даче, мы на автобусе приехали! Я одна, и донести его не… Хорошо, хорошо! Хо-ро-шо! Ох, Дарья кожей чуяла недовольство дежурной: опять какой-нибудь бомж! Опять волочить его на себе замученным врачам, опять без документов… - Костик, слушай и запоминай! – она объясняла сыну, как найти ее среди леса, и делать это надо быстро. Очень быстро. Иначе… - Иначе ваш дед Митяй откинет копыта, Костик! Когда подъехала скорая, сын и мать уже волокли больного к главной дороге. Костик был сильным парнем: куда до него хрупкой девочке-врачу и пожилому одышливому водителю. Санитаров не хватает. Бригад не хватает. Можно понять – о них, врачах скорой, вспоминают, когда полный трындец. А разве может быть полный трындец у сильных мира сего? Их болезни холят и лелеют элитные врачи и вышколенные санитары, не эти, из зачуханной городской больнички. Диму выдернули из бездны в самый последний момент, в самую последнюю секунду. Хрупкая девочка оказалась настоящим волчарой, профессиональным, дерзким, жёстким и бесстрашным медиком. Дед Митяй покатил в реанимацию на всех парах – сочувствующий ровеснику водитель включил сирену и жал на газ, не жалея старенькую газельку-скорую. Костя злился на мать: почему ничего не сказала, почему вечно умничает и делает все тайком? - Мы же – семья, мама? Я – не кисейная барышня, нечего меня оберегать. Я уже взрослый человек! Отчего-то Дарье не хотелось объяснять, что Костик – совсем еще не взрослый, что он слишком много геройствует, и вообще… Нет, он не стал корчить из себя супермена. Тесть и теща, приютив свою дочечку и внучку, не отпускали родных и единственных к мужу – боялись. Костя решил повременить недельку и не дергать жену понапрасну, зачем ее пугать и трепать нервы родителям? Но потом он все равно заберет Ксюшку домой. Туда, где ей место! Он отвечает за свою семью! - Но ведь там бандиты? – Галина, как всегда, робко выглядывая из-за плеча грозного супруга, несмело задавала волнующие ее вопросы. - Не будет там никаких бандитов. Прекратите глупую панику, Галина Сергеевна! - Ты не ори на мать! – зарычал тесть, - молод еще! Понаделали дел с папенькой своим, а теперь мне и дочки, и внучки лишиться? -Папа! Прекрати! – вдруг Ксения, такая послушная доченька, посмела подать голос, - он мой муж! Он будет решать, где мне жить, и с кем! И мне стыдно за вас, папа и мама – пока все хорошо было, так и Костик – распрекрасный зять! А как на него свалились проблемы, так вы – от ворот поворот ему даёте? Щеткой топорщившиеся усы Егора Петровича как-то сразу обмякли, обвисли. Он растерялся: - Так ведь мы добра тебе желаем! Вон что случилось! А если бы… - Все будет нормально, - ответил Костя, - Ксюша побудет пока у вас. Я разберусь со всем этим, матери помогу: ей теперь еще и отца выхаживать. Надо самому расчищать все это го*но… Я справлюсь и заберу жену. - Смотри, Костик, не надорвись! – предупредил зятя Егор Петрович, не железный! Не боись – я рядом, если что! Он хотел добавить: «В отличие от вашего деда Мити», но не стал. Нечего усугублять… *** Они пришли, как обещали. Костя открыл им дверь. Глаза Кости находились вровень с глазами пришедших, и потому не боялся он их взгляда – смотрел прямо и смело. - Где деньги? – в лоб, как говорится, не отрываясь от кассы, спросил «амбал с ежиком» Второй, чернявый, с прямыми бровями вразлет, скуластый, покачиваясь с пятки на носок, молча стоял рядом, засунув руки в карманы. - Полиция в курсе вашего визита, - просто ответил Костик. - А нам п…., в курсе она или не в курсе! – чернявый, в отличие от амбала, был ужасно нервный, - гони бабки, а то закопаем нах! - Бабки вам отдаст должник, а я к нему не имею никакого отношения, - Костя сохранял дипломатию. - Когда отдаст? Ты попутал, что ли, мальчик? – чернявый начинал закипать. - Когда вылечится. Тогда и отдаст. Будете быковать – не отдаст ничего. - Тогда отдадите вы, - у «ежика» прорезался голос, спокойный, вежливый, ледяной голос. - Я не подписывался ни в каких бумагах. Вы это знаете. Не был созаемщиком – и это вы тоже знаете. И главное – я не владею этой квартирой. Если вы этого не знаете, то – знайте. Владелец в больнице. - Сердце? – спросил амбал. - Сердце. - А вы ухаживаете? - Ухаживаю. - Но ведь у вас жена, ребенок маленький, работа… - Жена. Ребенок. Работа. - Им ведь внимание нужно? Сейчас время такое… А они одни. И, я слышал, ваше начальство очень щепетильно относится к репутации подчиненных. Опоздания, звонки от кредиторов… Им будет неинтересно держать такого ненадежного человека… Костик понимал, что сейчас его будут искусно выводить на переживания за близких родственников, нащупывать основные страхи, нажимать на них, выворачивать нервы, пить кровь… - Господа, вам нужны деньги? Нужны. Я делаю все, чтобы реанимировать вашего должника. Он обязательно поправится. Обязательно. В противном случае, я к вашим услугам. Как вступлю в наследство, сами понимаете! – Костя приятно улыбнулся, - адрес вы знаете. Бегать я не собираюсь. Амбал смерил взглядом Костика. - А вы очень понятливый молодой человек. Не будем вам мешать. Сердце – вещь серьезная. Кстати, два миллиона рублей – тоже очень серьезная вещь. Можете спокойно заниматься лечением вашего папы, но помните – проценты капают чрезвычайно быстро. Не усложняйте себе жизнь. Будьте мужчиной: проще расплатиться сейчас, чем через полгода. Можете посоветоваться с супругой, с мамой поговорить, с тестем, - амбал едва заметно улыбнулся, - они тоже не очень здоровые люди. Потянете срок – сумма может их шокировать. Вам нужна команда инвалидов? - Всего доброго! – ответил Костя. - И вам! Ничего, что мы вам будем позванивать? Для тонуса, так сказать. Работа! – амбал снова ядовито улыбнулся и отправился восвояси. Чернявый, спустившись с одного лестничного пролета, сплюнул на пол и хмыкнул, вонзив при этом в Костика уничтожающий взор. Костик брякнулся на банкетку в прихожей. Ур-роды! Два миллиона, как же! Восемьсот тысяч вместе с процентами! Он узнавал. Решили на понт взять, с толку сбить, ага… *** На Дарью свалился тяжкий груз – больной, переживший инсульт. Дмитрий выкарабкивался тяжело, туго. Через девять месяцев только руки и ноги начали с трудом функционировать, но речь все не удавалось наладить. К тому же, Дмитрий путал одушевлённые и неодушевлённые предметы, понятия, не понимал Дарью. Просто смотрел на нее глазами испуганного ребенка – чувствовал раздражение по отношению к себе и реагировал соответственно. Костик помогал, как мог и чем мог. - Иди домой, сынок, - говорила уставшая до смерти Дарья. Не мечи бисер свиньям! Я с ним только потому, что хочу узнать – почему этот подлец бросил ребенка на улице! Бросил и сбежал! - Хорош, мама, травить себе душу! – отвечал ей такой же уставший Костя, - какая теперь разница? Не выбрасывать же человека на улицу? - Конечно, не выбрасывать. Нам он здоровенький нужен. С деньгами. Коллекторы не достают? - Нет, не сильно. Мы на них и внимания не обращаем, - улыбнулся Костя. - Я так соскучилась по девочкам. Ты подменишь меня с… этим, дедом Митей, хочу повидать их. - Не вопрос, мама! – Костя обнял измотанную мать. В носу его щипало, и глаза чесались – мама очень похудела за все это время. Ксения не стала дожидаться прихода свекрови. На следующий день возникла сама. Вручила Настю бабушке, скинула с себя пальтишко и повела шустрым носиком. - Пахнет, да? – расстроилась Дарья. - Не очень, - Ксения прошмыгнула в малюсенькую комнатушку, в которой лежал дед Митяй. Тот, увидев невестку, весь как-то просиял глазами, потянулся навстречу к ней. - Кы-ы-ы-ы! Гы-гы! – мычал он, - Ны-ы-ы-ы! Н-ны-а! Ксюша поманила к себе Дарью, аккуратно взяла дочь из ее рук в свои руки. Подошла к постели больного. Тот заулыбался и заплакал одновременно: - Ныа! Ныа! - Да, это Настенька! А, Настенька, это дедушка, видишь, дедушка Митя! Ми-и-т-я! - Мы! – четко и громко повторила мамины слова годовалая Настя, - Мы! Дарья ушла на кухню. Смотреть, как старый и малый, находящиеся на одной черте развития, (один, правда – стремится вверх, а второй – летит, цепляясь, вниз), пытаются говорить, у нее не было сил. Ксения не помнила зла. Она была на одной волне с Митей. Ей как-то удавалось забыть про кошмар, в который ввернул ее семью этот никчемный, жестокий человечишко. За обедом она следила, чтобы дед правильно держал ложку. А сообразительная Настя внимательно следила за дедом и тоже старалась держать ложку правильно. Ксения смеялась, поила старого и малого компотом и разговаривала с ними на одной ей понятном, птичьем языке. Дарье казалось, что она попала в детский сад, где рулила придурковатая, восторженная выпускница педколледжа. Или в дурдом. А потом, когда были уложены и внучка, и ее блудный дед, Дарья не выдержала: - Ксюша, перестань. Не надо его любить, девочка. Он не оценит твою любовь. Если Бог даст ему здоровье, в чем я сомневаюсь, он быстро забудет любую доброту. Он втопчет в грязь и тебя, и Костика. Ты – хорошая, чистая, светлая. Оставайся такой. Дари свое сердце Настюшке, Костику, родителям, достойным людям. Собаку полюби какую-нибудь – они будут благодарно принимать твой свет. Но не ЭТОТ, нет. Не он! Ксения, наклонив голову, упрямо сжав хорошенькие губки, вдруг встряхнула шевелюрой. - Нет, мама. Нет. Это не правильно. Просто вы устали. Просто у вас ужасно тесное помещение. Просто это несправедливо: жить одной и тащить на себе человека, которого вы не можете простить! И себе не можете простить своей ненависти – я вижу. Тяжко жить в ненависти. Она подошла к окну и посмотрела на хмурый двор. - Мы с Костиком решили забрать дедушку к себе. Дарью будто кипятком ошпарили. Она металась по крошечной материнской кухоньке и сверкала молниями. Как Перун. - Ты с ума сошла? Вы там чокнулись? У вас мало проблем? – Дарья с трудом сдерживала себя, чтобы не зареветь. - Почему вы никого не слышите? Почему вы так не любите себя? – вдруг тихо спросила Ксения. - Он украл твоего ребенка! И бросил его! - Он увидел коллекторов во дворе и испугался. И унес Настю подальше! А потом оставил в людном месте и позвонил в полицию. Первый позвонил. Чтобы забрали. Чтобы спрятали. - Кто тебе сказал такую чушь? - Полицейский… - Дурочка! Он игрок! Он родную мать продаст, не подавится! Он вас коллекторам продал, предал, бросил! Без всего вас оставил! Голыми! - Он просто растерялся! Он за это уже ответил своим здоровьем! – Ксения была упряма, как ослица. - А долги? - А нет никаких долгов. - Как – нет? У Дарьи что-то сдулось внутри, она бухнулась на табурет. - Костя взял кредит и заплатил все долги банку. «За все надо платить и не надеяться на халяву» - так и сказал. И поэтому дед Митя будет жить у нас. Где ему положено. Он так сказал. И я так сказала. И не переживайте – мы взрослые люди. Мой муж – мужчина. Он – глава семьи и сам решает, что нужно делать, а что – нет. - О, Господи, - Дарья тяжело поднялась, Облокотилась на подоконник. Детская площадка была завалена грязной снежной кашей. Тяжелое, набрякшее снегом небо, провисло над землей, как худой брезентовый тент. Да. Дети стали взрослыми. С этим ничего не поделаешь. Сын – мужчина, и все решает сам. И ей остаётся только любить его. Вот и все. И Ксюшка – нежный зайчик – не такой уж и нежный на самом деле. Крепкая опора и надежа для своего мужчины. С такой – хоть куда, хоть в рай, хоть в самую преисподнюю. На душе легко, нет никакой каменной плиты и тяжелых предчувствий. Улетучились. Теперь каменные плиты – удел Дарьиного сына, как сильного. Это – право сильного и его проклятье. Теперь он будет главным, и это его душа заболит по каждому члену семьи, даже такому ничтожеству, как «дед Митя», который будет вкусно жрать, сладко спать и отрывать кусок от ребят. И умрет в чистой, теплой постели, не совершив ни одного доброго поступка, ни одного благого дела. Просто ему повезло – быть биологическим отцом своего сына, Божьего подарка, спасения и благословления. Бог часто благословляет сирых, убогих, бедных душой. Кому-то надо ведь… Конец Автор Анна Лебедева

Лидушкино болото — Лида! Доченька, отзовись! — кричал Игнат, пробираясь сквозь лесные поросли к старому болоту. Вторя его зову, позади следовали мужики. Силой увел Лидочку в чёрные топи Захар. Парень из соседнего поселка, что долгое время добивался её расположения. И даже сватался. Однако не ёкнуло сердечко девушки, да и родителям не приглянулся. Затаил обиду уязвленный Захар, угрожал, говоря: «Никому не достанешься, ежели мне отказала. Жизни тебе не видать!» И слово сдержал. Душегуб проклятый! Показалась топкая равнина, покрытая ковром из мхов, лишайников и трав. Здесь, у кромки болота, Игнат приметил сначала платок дочери, затем одинокий башмачок. — Лида! — разнесся отчаянный вопль отца. — Утопил таки! — скинув шапки, зашептались за спиной мужики. Обезумев от горя, Игнат уже хотел броситься в самую топь вслед за дочерью. Мужикам удалось остановить его и повалить на землю. Игнат выл раненым зверем и вдруг затих. Окруженный в кольцо мужиков, прорычал: — Убью паскуду! —Тихо, Игнат. Кажется, расплата уже настигла Захара, — указывая на едва уловимые следы, помятую траву и кустарники, перебил его старый опытный охотник Тимофей. — Погляди, видишь Лидкины следы: один в башмаке, другой босой ноги. И здесь же след сапог Захара. Ведут лишь к трясине, а обратных следов не видать. По всему думаю, Лидка эту сволочь за собой утянула! На том и порешали. С той трагичной истории, случившейся в 50-х годах, неофициально называли местные жители болото Лидушкиным. Фотография из интернета И даже по прошествии десятков лет, время от времени в нашем поселке находились те, кто якобы своими глазами видели призрак девицы, бродящей по топям. Одни им верили, другие ругали, твердя: «Пить меньше надо!» Из года в год родители пугали детвору рассказами о неупокоенной Лидочке, жесткой и беспощадной, что ходит по своим болотам, высматривая жертву, а найдя, непременно утащит в трясину. И особо примечает невинных детей, поглощая их в пучины трясины. Отчего мы, ребятня, обходили страшное место стороной. Повзрослел, я считала те истории о призраке лишь сказкой, оберегающей детей от коварных болот. И зря, потому как спустя десятилетия история едва не повторилась... Окончив школу, мне пришлось покинуть родной поселок и уехать в город. Я училась на первом курсе училища, когда из дома передали плохую весть: мама заболела. В тот же день, бросив всё, отправилась домой. До родного поселка около ста километров. На единственный следующий в наш поселок автобус не успела и купила билет на другой, конечная остановка которого происходила в соседней деревне. И вот я выхожу из автобуса и передо мной встает выбор: идти по пустой грунтовой дороге, а это километров десять, или через лес по прямой не более трех километров. Темный мрачный лес выглядел не гостеприимно. И поскольку на улице уже смеркалось, я выбрала первый вариант. И как оказалось, весьма неудачный. Пройдя пару километров, услышала звук приближающегося автомобиля. — Ооо, важная дама пожаловала! Здорово, Алёнка! Какими судьбами? Да ещё по темноте одна бредешь! - послышалось позади. Я сразу же узнала знакомый скрипучий голос, принадлежащий Борису. «Вот ещё напасть!» — подумала я, и, стараясь не выдавать своего страха, ответила: — Привет! Мама заболела, приехала навестить. — Ну так садись, подвезу! — ухмыляясь и приглашая на переднее сиденье полусгнившей, дребезжащей зеленой копейки, предложил он. — Не надо, Боря. Я лучше прогуляюсь! Зная, что этому человеку не стоит грубить, старалась выглядеть дружелюбно. Еще в школе Борис держал в страхе всю местную детвору. Особенно обижал младших. Жестоко обходился и с животным. Ему ничего не стоило замучить до смерти старую соседскую дворнягу и кота одинокой учительницы. О его злодеяниях знал всякий живущий в поселке. Тем не менее каждый раз подлец выходил сухим из воды. Второгодник и двоечник, он так и не смог окончить школу. И остался в поселке, работая пастухом. Но более всего меня пугало то, что когда-то я отвергла его настойчивые поползновения в мою сторону. А мой ещё живой отец задал Борису знатной порки, отчего тот забыл дорогу к нашему дому. Год назад папы не стало, и защитить меня теперь было некому. — Ну, впрямь фифа городская! Брезгуешь, поди? — не унимался Борис, продолжая ехать рядом. – Ути, какая цыпа! — Прошу тебя, оставь меня. Пожалуйста! — не сбавляя шага, попросила я. В следующее мгновение Борис резко вывернул руль, преградив дорогу машиной. И стремительно оказался рядом. Я не успела и опомниться, как он повалил меня на землю. Попутно расстегивая штаны и сдирая с меня одежду. Из его уст доносилась грязная брань: — Сейчас узнаешь настоящего мужика! Я тебе, стерва, такое устрою, что визжать будешь на сотни километров! Я умоляла его остановиться, вырывалась и кричала. Отчего получила пощечину. Бил крепко, наотмашь. Необъяснимым чудом нащупала крупный камень, коим я ударила его по голове. Он застонал и завалился на бок. Воспользовавшись моментом, бросилась лес. К тому времени его окутала мгла. Лес и темнота были единственным шансом на спасение. — Алёнка! — разразился в лесной глуши голос Бориса. Он очнулся и преследовал меня: — Алёёёнка!— нарочито растягивая моё имя, издеваясь, звал он. — От меня не убежишь! Налетая на ветки, спотыкаясь о корни деревьев, я бежала буквально на ощупь. И хотя знала, что впереди Лидушкино болото, я ни секунды не сомневалась. Лучше сгинуть в топях, чем попасть в руки этого зверя. Он продолжал преследовать меня, попутно выкрикивая о тех мерзостях, что сотворит с моим телом и как после расправится со мной. Вдруг под ногами я ощутила липкую жижу. Это значило одно: я в топях. И уже попрощалась с жизнью, когда в голове раздался женский голос: «Беги!» И, поверив сказанному, не разбирая пути, я устремилась вперед. «Направо! Сейчас!» — снова указал путь голос. В следующий миг я полетела вниз и оказалась в яме на мягкой земле. Надо мной свисали корни деревьев и сухая трава, что скрывали меня от Бориса. В вышине мелькнул свет фонаря и послышались хлюпающие шаги. — Аленка, ну хватит бегать. Выходи, дорогуша! Поверь, нам с тобой будет хорошо вместе, — глумился Борис. Мне подумалось: «Ещё пару шагов, и он настигнет меня!» И я было хотела бежать из укрытия, когда почувствовала холод, что наполнил воздух вокруг меня. Раскаленное потом и жаром тело обдало леденящим потоком, исходящим за моей спиной. В висках застучало, слух уловил собственное сердцебиение. В нос ударил едкий запах трясины. Набравшись смелости и не издавая ни звука, медленно обернулась. И увидела Лиду. Ту самую девушку, невинно убиенную на болоте много лет тому назад. Её спутанные волосы растекались по плечам. Порванное грязное платье едва прикрывало нагое тело. Черные глубокие глаза на бледной коже казались неживыми и не мертвыми. Весь её облик напоминал восковую куклу. Движения были резкими и безжизненными. Двигаясь на коленях и опираясь на руки, она некоторое время рассматривала меня. Это покажется странным, но я совершенно не испугалась её. Тот, кто преследовал меня, был гораздо опаснее и страшнее. Невольно подняв ладонь, я провела по волосам Лиды. Моё сердце наполнила непередаваемая печаль, что исходила от девушки. Лида встрепенулась, заслышав шаги Бориса. И приложив палец к своим губам, тем самым указав сидеть тихо, стремительно выскочила из укрытия. — Одумалась, милая! Ну, иди ближе, иди! Что таишься в мраке? — позвал Борис, приняв Лиду за меня. Затем он смолк и вскоре прохрипел: — Ты кто? Прочь! Нет! Нет! По болоту прокатился его предсмертный вопль, наполненный животным страхом и отчаянием. Внезапно всё стихло. И только звуки булькающей трясины разбивали звенящую тишину, что окутала топь... — Эй! — крикнула я, выглянув из ямы. Заметила включенный фонарь, что валялся поодаль от меня. Схватив его и осветив болото, не увидела ни Лиды, ни Бориса. На рассвете добралась до поселка. Первым делом бросилась к дому Григория Степановича, нашего участкового, и рассказала о произошедшем. Испугавшись, что меня сочтут сумасшедшей, утаила о помощи Лиды. Сказав, что, преследуя меня, Борис оступился и утоп. Тело Бориса обнаружили в трясине и даже смогли вытащить, потому как тот, зацепившись ногой за корягу, частично остался на поверхности. Между тем вопросы остались. Почесывая затылок и недоумевая, Григорий Степанович не мог понять одного: кто же затащил парня в трясину и утопил? — Затащил его за собой тот, кто сам в трясине увяз. Чую, не всё ты мне рассказала! Неужто Лидкиных рук дело? — перейдя на шепот, неожиданно спросил участковый. — Сказала всё, что знаю! Могу идти? Мама заждалась! — закончила я разговор. — Ну, ступай, ступай, — ответил он, сверля взглядом спину. Возвращаясь домой, я думала о Лиде, спасшей меня от страшной участи. О тех нелепых россказнях, что годами сочиняли о ней жители наших краев, запугивая друг друга. Несчастная девушка, безвинно убиенная и не нашедшая успокоения, обретя пристанище в топях, стала моей спасительницей. Не делай зла другим, сохраняй добро в сердце, и тогда Лидушкино болото не поглотит тебя. Автор канал МуХа. Мистические рассказы.

ЛЕТНЯЯ ДОЧКА (1) Назвать Любу Григорьеву хорошенькой язык не поворачивался. Никак. При разных раскладах и ракурсах. Можно было на телефон фильтры наложить. Но красавица, которую создали фильтры, уже не была бы Любой. И это считалось бы типичным враньем и очковтирательством. А Люба никогда (ну почти никогда) никого не обманывала. В общем, Люба предпочитала быть самой собой. И во внешности, и в характере. Не нравится – проходите мимо. Вот и все! Что она имела в арсенале? Если соблазнить кого-нибудь, так и ничего. Ростику Люба от роду небольшого. Ножки коротки, попа тяжеловата. Шее не хватало изящности, плечам – хрупкости. Ну а что ей делать – типичной селянке? Хрупкие лани в деревне не живут. Куда им со своими тоненькими ножонками и ручонками? Они и ведра не поднимут! Да что там ведро – с лопатой в огороде и минуты не продержатся! Конечно, в Любином Каськове жили всякие женщины, и худышки в том числе. Но до телевизионных див дамам, взращенным на молоке и всю жизнь занимавшимся физическим трудом, ой, как далеко. Всякие «авокадо» и «шпинаты» деревенские есть не могут – им мясо физически необходимо! И работают совсем другие группы мышц, отнюдь «не попочные». Потому Каськовчанки были жилистыми или плотными. Ну а их приземистость диктовали гены, формировавшие облик поселянок много веков подряд. В юности Люба частенько плакала, взглянув в зеркало: не лицо, а поросячья мордочка. Никакая косметика не помогала. Неопытной рукой Люба пыталась рисовать на веках стрелки и красить губы. Получалась мордочка неумело накрашенного поросенка. Она пробовала модно одеваться, покупая шмотки на стихийном рынке около магазина. Получалось смешно. Все эти топы и джинсы с низкой посадкой, сногсшибательно смотревшиеся на прозрачных моделях, на Любе сидели… как одежка на мопсе Фунтике, собачке главы местной администрации. В общем, плюнула Люба на себя еще тогда, во времена стихийных рынков. Безразмерные кофты и легинсы – повседневная Любина одежда до сих пор. Слава богу, люрекса нет. И леопардовых принтов. Типичная тетка. Ну и что? Люба жила себе в Каськово и нисколько не переживала по поводу внешности. Замуж ее взяли в двадцатилетнем возрасте. Муж Тимофей свою Любашу любил и такую, даже ревновал. Обыкновенный парень, коренастый и невысокий, похожий на супругу, как брат-близнец. Красавцев в Каськово тоже не водилось. А он и не заморачивался – ему не в кино сниматься. У него работа тяжелая. А Любка, жена, хорошая и добрая. И готовит, как богиня. Потому и любил Тимофей, находясь по праздничному случаю в легком подпитии, называть благоверную «Богиней». Кстати, совершенно искренне, и других баб ему даром не нать! Вот так! Жизнь у Григорьевых сложилась замечательно. Их день подчинялся привычному распорядку: ранний подъем, возня со скотиной, сытный завтрак. Пока Люба мыла посуду, Тимофей заводил свой тарантас, а потом оба уезжали на работу, в соседнее село, где процветал агрокомплекс, возведённый десять лет назад по государственной программе. Для брошенного в девяностые захудалого поселка – манна небесная. Огромному областному городу требовалась свежая, экологически чистая продукция. И город ее получал своевременно и в необходимых количествах. После смены супруги возвращались домой, снова кормили скотину, чистили хлев и сарай, копались в собственном огороде. Тимофей возился с тарантасом, ругая его и российский автопром: ракеты в космос отправляют, а машины делать так и не научились! Люба доила коз. В последнее время она увлеклась сырами. Народ сыры Любиного производства оценил за изысканный островатый вкус и свежесть. Уж очень хорош такой сыр с домашним вином и помидорами «черри». Ну а что? Деревенские тоже вкус имеют. Современные люди, знающие толк в эстетике. А вы думали: живут в лесу, да молятся колесу? Это во всяких тупых шоу народ из глубинки представлен, как вырождающееся поколение: низколобые алкаши. Где телевизионщики таких находят? Вспотели, поди, искать современных питекантропов. Гадство и пошлость: сельский народ не вымер и не выродился! Работает, учится, растит детей! Правда, сметливых и смекалистых ребят забирает прожорливый минотавр «Город». Мало ему своих рабов! А ведь совсем немного надо деревне – инфраструктура, медицина и хорошая работа неподалеку – люди горы свернут! Их с родной земли клещами не выдернешь! Вон сколько молодежи в Каськово вернулось, новые дома построили, малышней обзавелись. Давно ли тут целые улицы с заколоченными избами стояли! А теперь – красота. В прошлом году магазин снова открыли. Клуб требуют возродить. Школа нужна до зарезу! Какой уж сыр – люди пекарню требуют. Глава сельской администрации запарился пороги районного управления обивать. А ведь устраивался на тихое местечко. Вот тебе и «тихое» - нервов не хватает – работать надо! В восемь вечера Григорьевы ужинают, чем Бог послал, смотрят сериал и укладываются спать. Перед тем, как улечься, звонят «Аномалии». Справляются о ее здоровье, радуются успехам и обязательно дают какие-нибудь дельные советы. Зимой – чтобы шапку надела. Летом – панамку. «Аномалия» родителей уважает, выслушивает родительские наставления терпеливо, желает им спокойной ночи и обещает приехать к празднику. Она – боль и радость Григорьевых. Их гордость и слезы, источник переживаний и основной смысл жизни. Ее, как и многих других детей поселка, проглотил равнодушный Минотавр-город. Плохо это или хорошо, Григорьевы толком понять до сих пор не в силах. Уж очень необычным человеком была «Аномалия». Родилась она в летний день, во время «петровской грозы». До родов оставалось еще добрых три недели. Люба собирала клубнику на варенье и поглядывала на синь, расползавшуюся чернильной кляксой на горизонте. Надо было бежать в дом от надвигавшейся грозы, но не хотелось: жара за эти дни измотала Любу до предела. Хотелось подставить лицо свежему ветру и не двигаться. А еще лучше – замереть под ливнем, промокнуть до нитки, замерзнуть и наконец-то вздохнуть полной грудью – от противной северозападной духоты, липкой, банной – Люба не спала, не ела, не жила уже целый месяц. Ребенок внутри нее мучился не меньше, брыкался и оттягивал крохотными ножками кожу громоздкого Любиного живота. Уж если матери плохо, то как, наверное, плохо ему в тесноте и в темноте. Люба жалела ребенка, чувствовала что-то нехорошее и ждала освобождения от бремени с нетерпением. И вдруг – яркая белая вспышка и – ТРАХ-ТАРАРАХ! Гром невиданной силы разорвал тревожную тишину над Любиной головой. Уши заложило! Она еще подумала: «Бомба!» Чиркнувшая перед взрывом молния расколола старую лиственницу у дома напополам. Из разваленного ствола выскочило яркое пламя, будто не извне дерево подожгли, а внутри долгие годы жар копился. Люба истошно закричала. Ей показалось, что это ее тело разломилось надвое. Ее сейчас подожгли изнутри! Из ее чрева вырывается наружу злое пламя! Соседка Клавдия, спешно сдергивающая чистое белье с веревки, увидела, как повалилась в клубничную гряду молоденькая пузатенькая Любашка. Сразу сообразила, что к чему. Плюнула на простыни и пододеяльники (вымокнут еще раз – не беда), легконогой козой (так и не поняла, как это у нее вышло с ее-то комплекцией) перепрыгнула через штакетник, схватила Любу под мышки, поволокла в избу. По пути гаркнула через забор любопытной мамаше своей: - Беги, мама, к Некрасову! Срочно звони в скорую! Некрасов Петька, единственный в поселке человек, имеющий домашний телефон, жил далеко. Оставалось только Богу молиться, чтобы аппарат работал в такую-то грозу. Мамаша Клавдии (она тоже не поняла, как у нее это вышло в ее весьма преклонном возрасте) вприпрыжку унеслась на другой край деревни, ругая Любку (вздумала опростаться не вовремя, дура) и дочку Клавку (кобылища, могла бы и сама сбегать, а не старуху гонять) последними словами. Гроза бушевала, поливала землю потоком небесным, пугала и радовала людей. В окна районной больнички заглядывала древней чернотой, будто уронили больницу на дно морской впадины. Люба уже не кричала: доктора усыпили Любу и под наркозом пытались выудить из Любиного живота измученного и испуганного младенчика, нечаянно застрявшего поперек чрева, замотавшегося от страха пуповиной и почти уже задушенного. - Кровотечение усилилось, Владимир Николаевич! – занервничала акушерка. - Вижу, не слепой, – хирург сжал зубы и потребовал очередной зажим. В этот момент неонатолог Ложкин реанимировал синюшного Любиного детеныша, которого угораздило родиться 12 июля, в Петров день. *** Люба долго провалялась в больнице. Ребенок ей тяжело достался – чуть не умерла. Из-за этого она не хотела видеть младенца, боялась его панически. Причиной страха и неприязни была не только боль, но и облик ребенка. Увидев маленькую девочку в первый раз, Люба истерически закричала: - Уберите! Это не мой ребенок! Где мой ребенок? Куда вы его подевали? На самом деле, ничего страшного в девочке не было. Просто Люба, ожидавшая светлоголового и светлоглазого ребенка, впала в ступор при виде цыганистого чертенка с миндалевидным разрезом карих глаз. И кожа у младенца была смугловатой. Владимир Николаевич долго беседовал с мамочкой, целый консилиум создал: - Такое бывает. Генетическая игра! Иногда в семьях появляются детишки, совершенно не похожие на своих родителей. Я лично принимал роды у одной женщины. Там такая трагедия разыгралась: мулата родила! А мамаша в глубоком таежном поселке всю жизнь прожила. Представляете? Люба не верила доктору. Ей казалось, что ребенка подменили. К этому делу даже милицию подключили. Сложнее всего было убедить Тимофея. Тот, узнав, что за зверушку родила «верная» женушка, побежал разводиться. А еще по всему поселку раззвонил, что зарубит стерву Любку топором вместе с ее африканским приплодом. Страсти разыгрались мексиканские – «Дикая Роза» отдыхает. Пришлось пойти на крайние меры: подключать столицу, чтобы сделать все необходимые анализы и установить отцовство на дорогостоящей, чуть ли не единственной в стране аппаратуре. Это сейчас все просто, технологии ушли далеко вперед, а раньше… И выяснилось, что Люба и Тимофей являются настоящими родителями. Не отвертишься. - Ваша девочка, уважаемые! Вот такая аномалия природы – вы чистые русаки, а у вас такая цыганочка. Да что ты нос воротишь, папаша, глянь, красавица какая! Ты лучше свой пыл для будущих женихов прибереги – весь забор тебе обломают, за твоей дочкой бегая! Тимофей чувствовал себя последним дураком. Устроил, понимаешь, цирк с конями перед ученым человеком. Вопросов к жене и дочери у него больше не возникало. Аномалия, так Аномалия. Ему разрешили подержать младенца на руках. Почувствовав тепло человеческое и особый младенческий запах, Тимофей растаял и расплакался. С той самой поры дочка стала его гордостью и предметом обожания. А как иначе: особенная девица, аномальная! О Любе и говорить нечего. У нее на этот счет свое мнение: в грозу родилась, чуть родную мать не укокошила. Дар небес! Люба немножечко зазналась. Приятно быть особенной женщиной! Не зря такие муки на себя взяла. Девочка, и правда, получилась удивительная. Когда она немножко подросла, родители увидели: очень уж выделяется доча не русской, экзотической красотой. Глазищи в половину лица, колдовские, будто специально их подкрасили. Ресницы длинные, брови соболиные, яркий рот и нежный пастельный румянец на бархате смуглых щечек. Волос густой, черный, богатый. Ну вся из себя, будто с индийского экрана сошла! Потому и дадено красавице удивительное имя: Амалия. Аномалией ребенка звать было неудобно. Хотя про себя, шепотом, грешили папа и мама: - Ой, Тима, ни минутки не спала ночью. Аномалия орала, как резаная. Зубы режутся! Или: - Любка, так твою перетак! Иди, штаны девке меняй! Твоя Аномалия наложила полный карман добра! - А сам, че? Растаять боишься? Свое г…. не пахнет! *** Не обошлось без сплетен. А как же – сплетни – наше все! Пока Люба гордо дефилировала по поселку с коляской, вокруг нее сгущались облака и тучи женских пересудов. Языки у баб длинные, дурные. Хоть и появились в ту пору новые сериальные страсти – смотри – не хочу. Нравится жить чужой жизнью – живи себе на здоровье! Так ведь не интересно: где эта Бразилия? Где эта Мексика? А тут – под боком, буквально через дорогу такая драма: Любка, зараза, где-то цыганенка прижила! - Да ладно! Цыганенка? Любка? – сомневается кумушка, услышав новость от соседки, - вот, прям, цыганенка? - Вот те крест! – убеждает кумушку сплетница. У сплетницы горят глаза. Ее собеседница плывет от удовольствия. Вот это номер! Вот у кого-то жизнь бурлит. - А что Тимофей? За такое убить мало! - Терпит. Смирился! Но мне Васька рассказывал, что недавно Тимка по деревне бегал и орал, мол, найдет любовника и грохнет! - Цыгана, что ли? - А кто его знает. Может, и не цыгана. Может, узбека! А может, киргиза. Кто их, этих бусурманов разберет! Ну и понеслась. Через месяц практически все женское население презирало Любку и немного завидовало ее смелости. Ни кожи, ни рожи, а Тимке изменила! - Бедный мужик… Бедный! - Кто? Тимофей или Абрамка? - Как, его Абрамкой зовут? - Так ясен пень, араб дак! - Ну и стерва, ну и стерва! - А и правильно! Приехать обещал. Вот и заберет с собой Любку. И Любку, и сына ее! - Так у нее же дочка! - А какая разница, кто? Любка чемоданы пакует. В Эмираты собирается! К шейху своему! А Тимофей пьет по-черному! Любке жалко мужа-то, но и в богатстве пожить хочется. - А кому не хочется? Я бы тоже уехала! - Да кому ты сдалась со своей рожей! - Любка сдалась, а я чем хуже! Господи… Для чего ты дал нам языки? Искушать нас, несчастных? На Любе клейма ставить негде. Слава Богу, до Тимофея россказни местных дур пока не доходили. Просто главный брехун села, Сергей Копейкин, уезжал в гости к сыну. А приехав, аж зачесался весь: жена ему полный расклад дала. Мол, Абрамка, богатей из Эмиратов, едет за невестой Любкой и дочкой. Везет пять килограммов золота бывшему мужу на откуп. Ой, что будет! Тот дурак на следующий день, возьми и доложи Тимофею: - Тимка, золото бери! Кляп с ними, с бабами. Ты себе такую кралю потом возьмешь, что все наши от злости полопаются! – интимным тоном приговаривал Копейкин Григорьеву, - а лучше сразу в город уезжай. Квартиру купишь… Сколько сейчас квартира стоит, если на наши деревянные пять кило золота перевести? Тимофей сначала не понял, о чем ведется речь. А как понял… В общем, Копейкин домой приволокся на карачках. А утром в райцентр полетел: заяву на Григорьева писать. Через день вызвали Тимофея в милицию. Завертелось, закрутилось… Глава поселковой администрации за голову схватился. Вот тебе и Чикаго местного разлива! Такая криминогенная обстановка – врагу не пожелаешь! - А что ты хочешь? Куда ни плюнь, везде бандиты! Девяносто восьмой год на носу! – Ворковала дородная супруга главы администрации, поглаживая нарядного мопса. Есть, из-за чего. Люба Григорьева скоро за шейха замуж пойдет. Ты видел ее дочку? Принцесса арабская! Она чмокнула своего мопса в мокрый нос и мечтательно вздохнула: везет же некоторым. Глава администрации был глубоко разочарован: то, что супруга его не великого ума, он знал. Не знал, что до такой степени. Все-таки, первая леди, понимать должна! - Ой, дура! Ну и дура ты! – рявкнул он в сердцах. Мопс Фунтик спрятался под кровать, где со страху описался. Чтобы поставить все точки над «и», глава сельского поселения решил собрать народ в клубе (хороший был тогда клуб – разобрали по кирпичику). Народ с удовольствием собрался. Не каждый раз такое шоу случается. Специально были вызваны: участковый, врач районной больницы и местная интеллигенция. Ну и конечно, Люба, Тимофей и Амалия. Женщина держала дочку на руках. Тимофей нависал над своими родными «девочками», как лев. Охранял. У Любы дрожали губы. У Тимофея ходили ходуном желваки. А Амалия улыбалась и пускала пузыри, хлопая круглыми глазенками. Врач снова прочитал обширную лекцию. Участковый тоже речь толкнул, пригрозив охочим до жареных сплетен товарищам ответственностью за распространение заведомо ложных слухов. Не поленился и сумму штрафа озвучить. Народ, посчитав в уме денежки, так и охнул. А вдруг Люба решит на них в суд подать? Ой-ой… Председатель выступил последним. Крякнув для важности, шепнул что-то на ухо учителю геометрии, сидевшему в президиуме. Ну а пока тот куда-то бегал, прошелся по всем говорунам по всей, так сказать, форме, среди интеллигентных граждан считающейся нецензурной. Потом учитель (хороший педагог хорошей школы, сейчас, слава богу, вновь открывшей свои двери для малышей) привел под ручку старенькую женщину. Несмотря на преклонный возраст, она достаточно бойко командовала членами президиума. Откуда-то притащили фотопроектор, а потом повесили большое полотно. Дама, взмахнув указкой, начала лекцию. Зрители насторожились, навострили уши: лекция обещала быть не простой и совсем не скучной. - Добрый день, товарищи. Разрешите представиться: Елена Викторовна Котельская, преподаватель Института Истории, профессор и ваша землячка. Вот тебе и миленькая бабушка! Все присутствующие сразу подтянулись и сделали серьезные лица. - Товарищи, нужно знать свою историю! Ведь незнание истории родного края может привести к фатальным последствиям! Народ, не знающий своего прошлого, не имеет будущего! – вот так пафосно и емко начала она свою речь. А потом приступила к рассказу. И ни один из слушателей даже не чихнул! *** Раньше деревня Каськово принадлежала огромному имению Выжигово, что стояло в километре от села вплоть до семнадцатого года. Двести лет назад в нем господствовал Князь Выжигов. Богатый, влиятельный, сильный. Только-только умерла Екатерина вторая, и Павел, ее сын, еще не добрался до удельных князьков, царствующих в своих имениях, как Бог на душу положит. По моде того времени, (модно было изгаляться над простым народом) завел князь собственный гарем из крепостных девок. Но местные розовощекие молодухи ему прискучили. Захотелось развратнику чего-нибудь экзотического. Вот и выписал Выжигов себе «экземпляр». Купил юную девицу не где-нибудь: по долгой переписке сторговался с неким господином Тортоном Огастином, прикупившим в штате Джханси, в Индии, неплохой товар в виде молоденьких девушек от двенадцати до пятнадцати лет от роду. За индианочку Выжигов отвалил хитрому Огастину немало золотишка. Можно было пять молодых и здоровых силачей на Сенном в Питере приобрести. Но… экзотика, можно и раскошелиться. Тем более, ушлый англичанишко гарантировал отличное качество «товара». Выжигов ждал «посылку» с превеликим нетерпением. Даже волновался: деньги вперед уплачены – вдруг надул его Тортон? *** Тортон не надул. Красавицу доставили в столицу в полной сохранности. Выжигов лично выскочил на порог своего Петербургского особняка встречать иноземную гостью. Он прямо трясся от нетерпения. Лакей приоткрыл дверь богатого экипажа. Князь заглянул в карету: в самом дальнем углу, среди песцовых шкур скорчился маленький клубочек, закутанный в парчовое покрывало. Выжигов разочаровался – в его представлении басурманская красавица, почти принцесса так выглядеть не должна. - Ну что ты, как мышь там копошишься? Вылезай! – скомандовал он. Робость наложницы его ужасно раздражала. Он начал жалеть о покупке: ишь ты, скукожилась! Видать, мало пороли! Ничего, он научит эту курицу учтивому поведению с господином! «Мышь» зашевелилась и с трудом вышла из экипажа, прикрывая лицо накидкой. Скромно встала перед князем и покорно застыла. Выжигов бесцеремонно откинул накидку с лица наложницы. И… смягчился, заулыбался, посветлел ликом. «Мышь» оказалась дивной красавицей. Лицо девушки имело приятный оливковый цвет, на бархатистой коже проступал нежный румянец. Огромные глаза, опушённые щеткой черных ресниц, были ярки и выразительны. Длинные дуги бровей, аккуратный маленький рот, и белые ровные зубки – хозяин был доволен осмотром. Продавец нарядил девушку по последней европейской моде. Гостья ужасно смущалась – уж очень глубокое декольте. Она все время старалась прикрыть грудь руками. Выжигов злился на Огастина – ну что это? Зачем мослы открывать. Каждая косточка видна. Плоская! Ну что это за плечи? Кости! Но через секунду князь снова унял свой гнев. Ничего – были бы кости – мясо нарастет. Ну сколько ей лет? Тринадцать? Ничего, откормит. Свои-то Машки-Палашки целыми днями жирные сливки лакают: мясистые, сисястые, корову задавят, если пожелают. И эту вылечим! Он отвернулся от красавицы и отдал распоряжения дворецкому: девку показать лекарю, отмыть, откормить, переодеть и доставить в покои. Лекарь же пущай явится сразу после осмотра с отчетом. Настроение у князя было великолепным. А что там чувствовала «покупка» - его интересовало мало! Через полгода князь покинул столицу, уехав в летнюю резиденцию. Красавица сидела рядом с ним в экипаже. Запал на девицу Выжигов. Ни одна его рабыня не имела таких привилегий. А индианочка, разряженная в пух и прах, примостилась рядышком. Князю нравилась не только необычная красота девушки, но и голос ее. Забавно пела девочка, словно мяукала ласковая кошечка, уютно примостившись рядышком. Потихоньку начала балакать по-русски. И слава богу – хоть имя князь узнал: заковыристое, неудобное, но волнующее душу: Гришмакали Бети – Летняя Дочь. - Какали макали какие-то. Тьфу! Нет уж, голубушка, крестить тебя будем! И христианское имя дадим! Будешь Натальей. Поняла? Ну, скажи – Наталья! - Натяля! – старательно повторила Гришмакали. - Ну вот и славно! – засмеялся князь. Любила ли своего повелителя «Натяля»? Конечно. Князя сложно не полюбить: достигнув сорока полных лет, Выжигов вошел в самый расцвет мужской стати. Был он высок, широк в плечах, весел и дерзок. В молодые годы водил тесную дружбу с покойным Григорием Потемкиным и часто снискал его благоволение за удаль и бесстрашие. После смерти сильного покровителя поутих. Летовал в имении и носу старался лишний раз не показывать. Хозяйством правил рачительно, хоть и деньгами порой сорил без меры. Женщин любил, за что и носил славу развратника. А вот при иноземке присмирел, был тих и ласков. А она жизнь принимала как данность. Она смутно помнила постоянное чувство голода в родной стране. Кучу грязных ребятишек, братьев и сестер. Старую мать. Убогую хижину. Зачем вспоминать об этом? Что хорошего в жизни шудры? Работа, работа, работа. Голод, голод, голод. Однако, отец однажды, выделив ее из своего семейства, приказал вымыться в реке и надеть праздничную одежду. Он был важен и серьезен: Гришмакали пожелал взять в дом один достойный господин. Он сказал, что отныне дочка старого Мохана ни разу не согнется над рисовым полем. Ее лицо не будет обжигать солнце, а ноги не испачкает придорожная грязь. Дочь старого Мохана будет есть самые лучшие пури и кхара, лепешки из пышной пшеничной муки, жареные в масле, а праздничный гулаб-жамул из нежнейшего сладкого творога ей будут подавать каждое утро! За это уважаемый Рахул заплатит Мохану золотом! Золотом, да благословят его священные боги! Наконец-то семья старого Мохана будет сыта и довольна! Она думала, что станет служанкой в богатом доме Рахула, купца, принадлежавшего к касте «Вайшьи». Но вышло иначе: Рахул окинул девочку внимательным взглядом, и приказал служанкам нарядить ее. А потом она, опутанная тонким шелковым сари, умасленная древними благовониями, стояла перед незнакомым белым человеком. Тот открыл ей рот и пересчитал зубы. Потом ласково шлепнул девочку по щеке и что-то сказал на мягком, плавном наречии. Через неделю «Дочь Лета» смотрела на морскую гладь с палубы огромного скрипучего корабля. Путь предстоял долгий – судну нужно было обойти африканский континент, проплыть мимо берегов Европы и попасть в холодный порт родной Великобритании-владычицы морей. Девушке отвели удобное место под тяжелым шатром, где отдыхало еще несколько красивых женщин разных национальностей и цвета кожи. Особый товар, редкостный по хрупкости. Его надо беречь. Особый товар в трюме не возили. В трюмах хранили специи: золотистую куркуму, жгучий перец и пряный тмин, ароматный кофе и дивно пахнувшее какао. В трюме высились тюки муслина, калико, чинца, иката, шёлковой парчи. В трюме везли главную усладу имперского двора: самый лучший индийский чай, терпкий, с красноватым настоем – в нем жила душа Индии! А женщины… Они и без этого быстро слабели от долгого путешествия, болели и умирали. Деньги на ветер. Но что поделать – некоторые сластолюбцы, особенно русские, могли выложить за самую последнюю бабенку, особенно чернокожую - целое состояние! Несколько деревень сразу! Они скупали алмазы, изумруды и женщин с таким азартом, что здравомыслящие деловые люди только глазами хлопали от непростительной русской расточительности. Потому и холил, и лелеял женщин Тортон, как не холил и не лелеял собственную супругу. Супруга умрет – не большая беда. А дохлые иноземки очень расстроят Тортона. Не для того он долгие годы трудился, наживая себе славу честного торговца, чтобы прогореть из-за испорченного товара. Долгий путь измотал нашу путешественницу. Она еле на ногах держалась. Мало того – в туманной серости Британии «Летняя дочка» простыла и чуть богу душу не отдала. Ой, как переживал Огастин – на девчонку поступил заказ. Да какой – князь Выжигов готов был оформить сделку. И что было приятно – сам, лично, без эконома справлялся о товаре. Завидный покупатель, храни его Дева-Мария, подлого развратника! Вперед уплатил! Да так, что торговец за сердце от радости схватился! И опять море – ледяное, бурное, серое. И ветры по морю ходят злые. Бочка, наполненная горячими камнями, плохо согревала пристанище наложницы. Поили ее горячим вином, а толку мало. Девушка мечтала умереть и с тоской вспоминала жаркое солнце родного края. Неудивительно, что по прибытию, представ о светлые очи князя, Гришмакали выглядела настоящим заморышем, как ни пытались украсить ее помощники торговца. Жива хоть осталась – и то – счастье! Девушку долго выхаживали в России. И она поправилась. Хотя зимы русские возненавидела всей душой. Хозяин набрасывал на хрупкие плечи девушки лучшие шубы, но ледяной северозападный ветер проникал через густой песцовый мех и пробирал до самого сердца. Ничего не помогало: ни жарко натопленные русские, крытые изразцами печи, ни баня по-черному, ни пуховые перины. Она мерзла и плакала. Плакала и мерзла, кутаясь в дорогие меха, выписанные из самого сердца таинственной страны под названием «Сибирь». Как же там люди живут? Наверное, те люди страшнее и сильнее самого Брахмы, высшего божества ее Родины. Но зима сменилась слякотной весной, а весна уступила место жаркому, душному, комариному лету. И Гришмакали расцвела. Вот чудеса: все ругают здешнее лето, называя его гнилым. А ей хорошо, тепло и приятно. Все боятся комаров и слепней, а Гришмакали смешно: чего их бояться? Не бывали эти люди в джунглях древнего Хиндустана. Вот где страшно, вот где бояться надо. Разве сравнится русская гадюка с коброй, царицей всех змей? Разве какой-то волк сможет победить тигра? Жалкое серое ничтожество! А великий слон раздавит его, только мокрое место останется! Странное место Россия. Певчие птицы жалки и невзрачны на вид, но поют как Боги. Местные травы бедны красотой, но пахнут, как пахнет в чертогах садов Свара, рая индусов. И просторы, просторы, просторы вокруг, и небо глубокой чашей сияет серебристой голубизной. Много у русских неба, хоть и нет в нем такого чудного цвета, как на Родине, и нет у солнца такого жара, как на Родине. Зато вода чиста и свежа, и не пахнет пеплом сожженых мужей и жен их на ступенях древнего Бенареса, города мертвых. Словно не из глубин земли пришла русская вода, а с самих гор спустилась, подобно священному Гангу! Под праздник Гришмакали приняла православную веру и отныне стала Натальей. Князь радовался безмерно, баловал любимую. - Обвенчаться бы с тобой, Натальюшка, душа моя, - сказал он однажды во время завтрака. Тонкая фарфоровая чашка дзынькнула серебряной ложечкой. Наталья посмотрела в окно: лес вдали из золотого превратился в серый. Ветви дрожащей осины трепетали на холодном ветру. Скоро опять навалится ненавистная зима. Она поежилась, кутаясь в шаль. В голову пришла мысль: князь обманывает ее. Уж она теперь кое-что понимает – слышала обрывки разговоров в девичьей. Слышала болтовню слуг. Они не знали, что у Натальи шаг, как у кошки, даже голоса не понижали. - Барин наш совсем ополоумел: выписал себе чернавку-иноземку и возится с ней, аки с писаной торбой. - Ничего, повозится и бросит. Вечор в покои Акульку вызывал. - Ох, проказник! - Да уж проказник. Не в ладушки с Акулькой играли, поди. Наталья похолодела: надоела. Наскучила. Что она ему? Рабыня. Надо терпеть. Она целый день была сама не своя. Думала и боялась: скоро выгонит ее из дома хозяин. Ну что она могла: весь мир устроен так: мужчине все позволено. Женщине – ничего. Женщина –грязь под мужскими стопами: он может выгнать жену. Может побить камнями. А она – даже не жена. И вот сегодня утром он предложил ей стать его женой. Совсем Бога не боится – разве дозволит ему русский царь жениться на простолюдинке из касты Вайшьи? Вечером князь пришел в покои Натальи и пробыл с ней до утра. И теперь приходил каждую ночь. Наверное, разлюбил Акульку, коли вернулся к Наталье. Холодно без него было – и женщина радовалась, как ребенок. О свадьбе князь больше не говорил. Но и в Петербург на зиму не собирался. - Его величество не жалует дворян. Дорого мне обойдется дружба с Потемкиным. Уж больно крутенько наш государь начал загибать. Как бы шею не сломал... Отсидимся в имении, Наташа? Она покорно кивала, спорить с Выжиговым не смела. А зимой, как только завьюжила угрюмая пурга, и лес накрылся пуховым снежным одеялом, Наталья почувствовала - она в тягостях. *** Наталья прислушивалась к себе и радовалась. Как это странно – совсем недавно она ходила легкая-легкая, пустая-пустая, а теперь в глубине ее чрева поселилось дитя! Оно требовало много еды, и Наталья много ела. Грудь ее округлилась, и плечи сделались пышными, совсем, как у местных девушек, собирающих в саду крыжовник. Те девушки красиво пели глубокими сильными голосами, и Наталья часто отворяла окна, чтобы послушать их удивительные протяжные песни. А еще ей нравилось посещать храм. Она стояла, вся в шелках и в золоте драгоценностей, которыми щедро одаривал ее любимый князь, и слушала нежный хор певчих. Голоса доносились до самого неба, вглубь его, в непонятную простому смертному высоту. Наталья верила, что русский Бог слышит ангельское пение. Значит, и молитва ее дойдет до грозного русского Бога. И молилась она о том, чтобы простил ей Господь грех невольный, грех прелюбодейства, который грозный русский Бог, говорят, прощает. Нужно только пострадать за него. Дьякон по указке Князя, подавив в себе гордыню, (в грехе живет барынька) учил Наталью читать и писать. Объяснял слова святого писания. И Наталья вдруг ощутила в себе некую силу. В ее темный, закрытый от знаний мир вдруг ворвалась живительная сила любопытства и жажда к пониманию разных вещей. И чем больше она узнавала, тем страшнее ей становилось: с Богом нельзя договориться. Бог не позволит ей переродиться в другое существо. Бог карает и милует, но его не задобришь цветами и вкусной пищей. Бог грозен и суров, как грозны и суровы русские. И язык их тяжел, грозен и суров. И только песни чудесны: мягкие, грустные, тягучие… Нет. Неправда. Бог русских милостлив и добр: он никогда не заставит вдову подняться на костер к мертвому мужу. Всему свое время. Нужно просто молиться и быть покорной. А разве она не молится? А разве она не покорна? Почему же кажется ей, что русский Бог покарает ее за смертный грех? Князь в ладоши хлопнул: - Ну, Наталья, порадовала! Давно брюхата? С ноября, думаешь? О! Надобно бал организовать! Пригласим местных помещиков, купцов, дворян и весело отметим рождество! Что тебе, душенька, еще подарить? А хочешь, мы портрет твой нарисуем? В полный рост? Повесим в залу. Пусть висит, пусть невесты местные, на мое добро завистливые, чахнут! Пусть мамаши их, чертовы куклы, языки себе сотрут в пересудах? - Не надо бы, - хотела воспротивиться Наталья, но разве будет слушать ее Выжигов? К Рождеству бал случился. В парадной зале было торжественно и душно от тысяч горящих свечей. Каждому входящему бросался в глаза большой портрет писаной красавицы. Той красавицей была Наталья. Все любопытствующие спешили к хозяину засвидетельствовать свое почтение, а сами косились на чудесную смуглую женщину. Кто она? Царица шаманская? Или бухарская принцесса? На тонкой шее красавицы блистало дивное ожерелье – княжеский подарок. Наталья была прелестна и тиха, как ясное, в капельках сапфировой росы осеннее утро. - Принцесса из древнего угасающего рода Бхарата, последняя из живущих. Пришлось спасать, - князь, издеваясь над гостями, врал напропалую, - решил я приобрести сапфировые рудники в тех местах, а она при них была. Ну… обтяпали сделку: она княгиней будет, а я шахом. После бала вся округа гудела от сплетен. Помещики верили и не верили россказням: такая красавица – сразу видно – родовитая. Что же задумал князь? И кто позволил ему запросто приобретать казенные рудники? Британская империя? Без ведома нашего государя? Шпионаж? Или блеф? Чертов князь, вечно взбаламутит народ, чтоб ему пусто было! А принцесса хороша, ах хороша! Век бы глядел! А к Сретенью к имению князя прискакал нарочный из Петербурга с «высочайшим повелением его императорского величества» Государь требовал – явиться князю ко двору в срочном порядке. Возражения и отсрочки запрещены. Выжигов побледнел и процедил сквозь зубы: - Доигрался с сапфировыми рудниками, дуррак! Тем же днем он в страшной спешке отбыл в столицу, оставив Наталью совершенно одну с единственным приказом: поберечься и не ждать его скоро. Наталья осталась в полной неизвестности и тревоге. Она плохо спала ночами, плохо ела и буквально кожей чувствовала ненависть окружающих. Запершись в покоях, она никуда не выходила, ни с кем не разговаривала, избегала слуг и доверяла только старой няньке Евдокии, которую любила, и которой верила. Потому что, нянька любила князя искренне и бескорыстно. В мае, на Николин день, в комнаты Натальи вошел управляющий имением. Вошел нагло, даже не постучавшись. Однако, сдержал свои низкие порывы и зачитал письмо князя: «По случаю женитьбы на фрейлине ее Величества, княжне Вертинской и скором прибытии в имение для проверки текущих дел, приказываю: привести имение в надлежащий порядок, а именно: Убрать из имения всех веселых девиц и выдать их замуж за крестьян из Никольского, Видного и Орефьево. Каждой их девиц выдать в качестве приданого по сто рублей на обзаведенье и леса на обустройство, а также материй всяких, кои имеются на хранении в кладовых людской. Ежели у тех девиц имеется приплод, крестить его в церкви под именем мужей и выдать им по сто рублей за старание и радение в воспитании отроков. С распоряжением не медлить и волокиту не устраивать. Князь Выжигов" На следующей неделе Наталью выдали замуж за Осипа, справного кузнеца из села Видного. А в Петров день Наталья умерла при родах. Мальчик остался на воспитании Осипа и был крещен под именем Петра. - Похоронили Наталью на местном погосте, но найти ее могилу в наше время историкам так и не удалось. Что могила, даже имение князя история не пощадила. А следы княжеского бастарда затерялись в веках. Но что удивительно: два века спустя в деревне Каськово родилась девочка с необычной для этих мест внешностью. Значит, не умер Петр Осипович? Значит, жил в этих местах, и дети у него были, и внуки, и правнуки, и тянулась ниточка до наших времен. Значит не пустой и забытой для всех была история несчастной Натальи, Летней Дочери и дочери древней страны? Елена Викторовна Котельская замолчала и пристально оглядела аудиторию. Никто не вымолвил не слова. В зале повисла разочарованная тишина. Котельская поджала губы: не проняло. Какой-нибудь «Дикий ангел» ее землякам гораздо ближе, чем эта грустная история. Жаль. А ведь она всю жизнь искала следы Петра Осиповича. Надеялась – может быть, одумался князь, пожалел собственного сына? Не оставил его? Тщетно… И вот забрезжила слабая надежда. Такая радость в груди всколыхнулась: может жители повспоминают, подумают, покопаются в памяти, и оживут старые байки и рассказы, оставленных в наследство предками? А им неинтересно даже. Гробовая тишина в актовом зале… Она включила проектор, о котором совершенно забыла во время рассказа. На белом экране появился портрет неизвестной красавицы. В полный рост. Девушка стояла вполоборота к зрителям. Струящееся платье с завышенной талией, невесомое, легкое, оно облегало, обнимало женскую фигуру, словно хитон греческой богини. Круглая, пышная грудь притягивала взгляды, но взгляды эти лишены похоти. Не похоть рождалась при любовании богиней, а восхищение! Тонкие запястья, изящные пальцы, мягкая линия бедер и плеч, все в облике красавице говорило о настоящей гармонии, о победе совершенства. Волосы, собранные в высокую прическу, украшены прелестной диадемой, невооруженным взглядом видно – тяжелые и густые у девушки локоны. Сложно их удержать – вот-вот рассыплются сияющим каскадом. Но особенно прекрасны были глаза, огромные, выразительные. На щеках – тень от длинных ресниц. В очах поселилась печаль – что-то знала обладательница поразительных глаз, знала и уже смирилась с этим знанием, как с неизбежностью. Грустная улыбка свидетельствовала об этом. Народ зашевелился, зашептался, заерзал на жестких сиденьях актового зала. - Это не подлинник, к сожалению , - продолжила Котельская, - фото копии, сделанной неизвестным художником незадолго до революции. Понравился, наверное, портрет. Быть может, картина была в плохом состоянии. А может, художник увидел ее в каком-то доме и решил написать копию. Никто не знает. Но когда я увидела эту картину, в молодости еще, то захотела узнать имя этой красавицы. А теперь и вы знаете ее настоящее имя. В первом ряду зала теснились, как курочки на жёрдочке, старенькие бабульки, по возрасту выглядевшие намного старше Котельской. На протяжении всей лекции некоторые из них мирно дремали, а некоторые внимательно слушали, как примерные школьницы. Правда, по лицам, изборождённым глубокими, как годовые круги на спиле деревьев, морщинами, понять их эмоции было крайне сложно. Но когда старушки разглядели портрет, одна из них заволновалась, занервничала, зашепталась. И вдруг не выдержала, крикнула своим товаркам: - Девьки, дак это же тетка Дуся! Вылитая! Гляньте? Клавка, ну чего уставилась, Дуся же, которую елкой побило! Бабушки встрепенулись, вгляделись в портрет и вдруг закрестились мелко, закивали: - Ага! Дуська! Точно, тетка Дуська, как живая. Ишь ты, стоит. Правда, одежа на ней не такая. А так – да! Дуся и есть! Продолжение сегодня, в следующем посте. Автор Анна Лебедева

Размазня Удар был сильный, у Ирки даже в голове зазвенело. От боли и обиды хлынули слезы. Ирка сглотнула комок в горле – невыносимо уже все это терпеть! Первым желанием было – распахнуть дверцу автомобиля и выскочить из машины на дорогу. Наплевать, что на ходу. Сломает что-нибудь – тоже наплевать! Жить не хотелось! Сколько можно! Утро начиналось мирно – ОН был в хорошем настроении. Шутил, поддразнивал – он всегда шутил и поддразнивал Иру, если был в прекрасном расположении духа. - Ой, непутевая! Ой, дурында! В зеркало-то глянь на себя – пасту зубную с носа смой. Так ведь и пойдет на работу с зубной пастой на носу. Что бы ты без меня делала – не проследишь ведь, без трусов на улицу отправишься! Да, нормальной женщине и такие шутки покажутся злыми. Но Ирка была ненормальной женщиной. Она от мужа в свой адрес слышала такие оскорбления, что такие шутки можно счесть за комплименты. «Коза», «овца», «дура» - самое мягкие эпитеты, которых Ира удостаивалась. У Бори, ненавистного мужа, характер был тяжелый. Так-то он хороший человек, но характер… Вот только-только Борис улыбался и рассказывал смешные байки, и вот – опять. Кричит, бьет посуду, топочет ногами. Причиной оказался тапочек, об который он споткнулся. Собака Маня, его любимица, рыжая колли, снова спряталась под столом – она не выносила криков. А Ирке прятаться некуда. Ирка стоит перед грозным супругом и молчит. Оправдываться начнешь – он орет еще громче. Борис ненавидит, когда оправдываются. Даже, если он виноват. А он виноват: тапки-то его, он их небрежно скинул, когда падал на диван с пультом. Но Борис вины никогда не признает, ибо признать вину – показать свою слабость. Этим утром Ира на завтрак пожарила колбасу. А ведь он просил сварить. А она, дура, пожарила. Ирка ясно слышала – пожарь. Или ей показалось? Она совсем запуталась… И ведь конфликт выеденного яйца не стоит. - Боря, ну что ты опять из-за ерунды… - начала она. Лучше бы и не начинала. Борю понесло по кочкам… Маня вновь спряталась под столом. Ира подбирала с пола жареную колбасу. - Ну что ты, Манечка, испугалась, я же не на тебя? – ласково говорил муж собаке. Какая перемена в голосе, надо же? Как у него получается быстро менять стихию настроения? А Ире полдня в себя приходить. В машине (слава богу, завелась) Боря снова шутил и улыбался. - Что там слева, глянь? - спросил он. - Где? – она не поняла вопроса. Поняла, когда голова зазвенела от оплеухи. - На дороге, дура! Мне из-за твоей башки тупой не видно! Голова болела потом целый день. Муж несколько раз звонил на работу, беспокоился, советовался, жаловался на тупого начальника, который опять… Ира не могла с ним разговаривать. *** Ира не умеет спорить – у нее мягкий и уступчивый характер. И ссориться не умеет. И объявлять бойкот, и доказывать свою правоту, и характер показывать – не у-ме-ет! Борис это уяснил и пользуется своим преимуществом. Он, наоборот, обожает спорить, кричать и ссориться. На работе его терпят с трудом. Но терпят, хоть незаменимых, как у нас говорится, нет. Мастер от Бога. Таких не найти. Такое чувство, что Боря не может жить без скандалов: все у него дураки и сволочи. Один Боря прав. Ире иногда хочется, чтобы мужа кто-нибудь избил. Чтобы нашелся мужик, которому Борькины визги поперек глотки встанут. Чтобы этот мужик взял и коротко, по-мужски с Борей разобрался – в зубы дал. Да. Один раз, но чтобы Боря два раза в воздухе перевернулся и заткнулся раз и навсегда. Не умер бы, нет, но заткнулся. Только никто Боре в зубы не дает почему-то. Не попадается такой человек. Себе дороже – Боря ведь заяву напишет, у него не заржавеет. Не трогай го*но, оно и не завоняет. Люди стараются от этого го*нюка держаться подальше. Ирка тоже была бы рада держаться подальше, но ей деваться просто некуда. Приходится терпеть. Таких, как Ирина, никто не жалеет. Про них говорят: терпила. Добровольно жить с придурками никто не заставляет. Плюнула, и развелась. Детей нет, ничего не связывает, зачем, смысл? Таких, как Ира, презирают. Сами женщины презирают. Это те, которые «чужую беду руками разведу». Это те, которым повезло выйти замуж за спокойных и покладистых мужиков. - Ой, взяла сковородку потяжелей, да как двинула по башке! – смеются такие. - Ой, собрала шмотки, в рожу плюнула, и ушла к маме! – утверждают такие. - Ой, я бы быстренько своего мужа в чувство привела! - Да я бы и не вышла за такого! - Да я никогда! - Ни за что! - Рохля! Сопля! Идиотка! Счастливицы. Сковородкой они ударят… Ага. Ну, ударят. А им ответка прилетит. В лучшем случае, нос сломают. В худшем – убьют. - К матери уйду. Общественность подниму! А если нету мамы? И папы – нет? А если общественности пофигу? А если уходить некуда? Квартиру снимать не на что? Нет денег и запасов нет? И не накопить этих запасов? Если квартира однокомнатная, и неделимая? А? Если край и абзац? Если ни подруг, ни коллег – никого вокруг, потому что деспот всю жизнь создавал вокруг вакуум, внушал женщине, что никто ей не нужен, кроме него? Что женщина без своего деспота – ноль без палочки? Каково ей? И ведь никто не пожалеет и не поможет – кто жалеет и помогает терпилам? Да и не знает никто толком о жизни терпил, потому что они никогда не выносят сор из избы. Это потом соседи оторопело смотрят в телевизионную камеру (журналисты обожают освещать шокирующие драмы с убийствами жен) и мямлят: - Ничего такого… Идеальная семья. Милая пара такая… Была… А на своих кухнях, злобствуя, перемывают кости: - Терпила, рохля, тряпка! Вот я бы… Да, Костик? (Миша, Саша, Леша, Иванов, Петров, Сидоров) Сама виновата! Ирина долго думала, не спала ночами, мучилась. Вытерпеть все можно. Рабы терпели своих властителей и молча строили пирамиды. Крепостные терпели и молились на помещика. В концлагерях терпели. Чем она лучше – тем-то похлеще будет. А муж у нее – хороший человек. Характер плохой, правда, но ведь он заботится о ней. Как заботится? Ну… работает. Воспитывает, Ирка – лентяйка и безручье. Вечно у нее все ломается. Стенка душевой кабинки разбита ею. И лампочки перегорают постоянно. И машина не заводится, если она в нее сядет. И суп – то недосолен, то пересолен. И пуговки она забывает пришивать. И диван сломан. Не жена – одни убытки. И тут же поднимается странная волна возмущения: Диван сломался, потому что, ему семнадцать лет! А душевая кабинка разбилась, потому что купили самую дешевую, стеклянную, хотя можно было взять подороже, со стеками не из каленого стекла. А то, что машина не заводится и лампочки перегорают… Это просто смешно! Это – повод, чтобы вывалить на Ирку ушат дерьма. От плохого настроения! От злости. Надо ведь на ком-то злость вымещать? Ира по себе понимала и знала: если тебе не нравится человек или раздражает, что ты делаешь? Стараешься избегать встреч с ним – минимизировать общение. Но Борис, твердя постоянно, что ненавидит ее, что смотреть на нее не может, что она неряха, дура, рыло кувшинное, в то же время не может находиться без нее и минуты, крепко уцепившись в Ирину, как клещ. Любовь? НЕТ! От любви не плачут. От любви не больно! Он сосет ее кровь, как клоп, как паук! Она нужна ему для подпитки! Ее муж – вампир. Нет, не тот, что с клыками и когтями – вполне симпатичный человек. Но для хорошей жизнедеятельности ему нужна пища. Кровь, нервы, жизнь другого человека. Если этого человека нет – ему плохо, он даже умереть может. Ирина была пищей. Вкусной и мягкой. Навроде вкусного и мягкого стейка, которые Борис тоже очень любит. Чтобы наслаждаться, он должен правильно приготовить свой «стейк». Не найдется явной вины Иры, он будет искать неявную. Отсюда и пуговки непришитые, и суп недосоленый, и машина, которая не заводится, и Иркина непривлекательная внешность, и Иркин «козий взгляд». Он будет жрать ее, пока не сожрет. Ирке всего тридцать пять лет, а она выглядит и чувствует себя ужасно. Лезут клочьями волосы. Что-то ненормальное с кожей – по всему телу какие-то болячки и высыпания. Посыпались зубы. Самое страшное – передние, ничто их не держало. Одета Ира кое-как. Не на что. Зарплата у нее крошечная. Муж денег не дает. У него зарплата не ахти, какая. Но мясо требует каждый день. Ира как-то пробовала ничего ему не покупать – не даешь денег на продукты – значит, будем есть пустые макароны. Лучше бы не пробовала – Боря умел находить железные аргументы, чтобы доказать ей, как она не права. *** Ира пыталась подрабатывать. Она и полы мыла, и в магазине торговала, и фрилансом зарабатывала. Но подработки отнимали массу времени, а время требовалось Боре. Он злился, скандалил, швырял ноутбук на пол… Ему не нужна была независимая жена. Это Ира поняла сейчас… На медосмотре доктор, посмотрев в ее карту, сказал: - Не будете следить за здоровьем – не проживете и года. Я все сказал. Это финиш. Надо что-то решать. И Ира думала. Как выжить. Как вообще остаться живой? *** Жальче всего было Маньку. Она постоянно тряслась от страха, поджимая пушистый хвост. Постоянная линька сводила с ума – никакие витамины не помогали. Ира любила Маню, как ребенка. В сущности, собака и заменила ей ребенку. Ирина никогда бы не подумала, что будет искренне благодарить Бога, не давшего ей детей. Если собака так страдает, то как бы страдал ребенок? А ведь Борис не обижал собаку. Любил ее. Никогда не повышал на Маню голоса, и уж тем более, не бил, не пинал, не раздражался. Но Маня, то и дело, оставляла на ковре нечаянные лужицы, не шла к хозяину и постоянно жалась к Ириным ногам. Оставить Маню Борису – значит, убить ее. Но кто согласится сдать квартиру Ире с Маней, такой лохматой и линючей? Вот вопрос. Да и вообще, вопросов было очень много. Чем платить задаток, если получится найти лояльного хозяина. Как быть потом? Как спрятаться от мужа – он обязательно будет Иру искать. Он ведь не сможет без «еды». Решение пришло неожиданно. Так всегда бывает, если приказать себе паниковать. Если уже кажется – тупик. А, может, кто-то свыше решил ей помочь? Ира не смогла бы объяснить. Она же «дура набитая» и «рохля». Наверное, так себя ведут загнанные в угол животные. Или люди. Иначе, как объяснить восстания рабов, крестьянские бунты или побеги из Собибора? Ира с маниакальным упорством начала штудировать объявления о сдаче жилья. Она старательно вычеркивала заметки «без животных». Нет, и нет, будем искать дальше. Те, в которых владельцы квартир были не столь категоричны, Ира записывала. Получилось немало. Из этого количества она выбирала более, менее сносные квартиры. Жить в свинарнике с алкашами-соседями тоже не хотелось. Чем они лучше мужа-деспота? Осталось всего пять объявлений. Ира созвонилась с хозяевами, посмотрела все пять квартир. Каждому человеку она честно рассказала о тихой и спокойной собаке. - Если что, я пойму и покину жилье, - объясняла она. Трое отказали сразу, услышав слово «колли». Двое были не такими привередливыми. Правда, у одного квартирка была запущена, а из мебели только старенький дребезжащий холодильник. Зато у второго, точнее, второй, имелся и диван, и кухонный стол, и даже кресла. - Мама у меня здесь жила. Умерла вот. Пока не до ремонтов, не до чего… - виноватилась хозяйка, - но я недорого возьму. Честно. «Зато тепло и чисто» - подумала Ирина. Она согласилась переехать через неделю. - Зарплата тринадцатого, внесу залог и вьеду. Так нам обеим будет спокойнее, - сказала Ира хозяйке, испугавшись втайне, что та не согласится. Но та согласилась. Договорились встретиться четырнадцатого. У Иры было пять дней. Она не теряла даром времени. Оформила на работе отпуск на месяц, поэтому, вместе с зарплатой получила и отпускные. Теперь у нее были деньги. Среди объявлений Ира нашла совсем недорогой ноутбук. Старенький, но зато действующий. Для работы вполне достаточно. Оля прекрасно разбиралась в вопросах бухгалтерии. Жалко, что побоялась в свое время работать по профессии – уж не получала бы жалкие копейки. В офисах требовался опыт, а в интернете никто в диплом не смотрел: справляешься – хорошо. Нет – до свидания. Работа нашлась быстро. Страшновато было, но… Куда деваться – кормить Маню надо? За частное жилье платить? Вот и нечего стесняться. Душу грело то, что Маню не надо будет оставлять одну в незнакомой квартире. Они будут вдвоем. Только вдвоем. Разве плохо? Хотя… Ира дрожала, как заячий хвост. Ее лихорадило и то и дело бросало в пот. В день побега она, как обычно, поднялась раньше мужа. Приготовила завтрак: сварила кашу и нажарила оладий. Подала в комнату, Боря любил есть и смотреть телевизор одновременно. Сама смылась на «рабочее место», на кухню. Пила кофе и разглядывала стены. Беленькая, опрятная кухонька – как она любила ее! Сколько сил, времени и любви вложено в этот дом! Каждая кастрюлька, салфетка, чашка – в тон. Минимум мебели, но все функционально! А ведь въезжали в свинарник! Ира размывала этот свинарник неделю! Одна. Муж не любил копаться в грязи, не мужское это дело. Но ему нравилось все, что придумывала Ира. И вот… Квартиру, где так уютно и светло, нужно оставлять. Жалко. Очень жалко, даже слезы накатились. Маня беспокоилась, наверное, чувствовала «грандиозный шухер». Она уселась в ногах и не сводила с хозяйки глаз. - Манечка, не выдавай нас раньше времени! – улыбнулась Ира. Боря, «откушав», покурил, потянулся и, недовольный, начал одеваться. Конечно, не без рыка: «Где мои носки, где мой джемпер, рубашка, где, где, где?» Ирина подала одежду. - Сама что стоишь? – муж был на грани истерики. Он всегда взрывался на пустом месте. - Я на такси, - ответила Ира. Покричав по поводу растраты кровных (не его, кстати), Боря, ушел, хлопнув дверью. Ира подошла к окну и проследила – уехала ли его машина. Уехала. - Все, Маня. Приступим! – сказала Ирина. А Манька, вот проныра! И все-то она знает, пискнула и вильнула пушистым хвостом. Ира собирала необходимые вещи. Их не так уж и много, кстати. Не обзавелась. Косметики нет, туфель нет. Пара кроссовок, пара спортивных костюмов и курток. Главное имущество – Манька. - Остальное наживем! – Ире было даже весело. Побег будоражил душу. Не страшно! Будто с уроков убегает, а не крушит семейную жизнь! На длинную лисью Манину мордаху надела намордник. Та чихнула, фыркнула, но стерпела. Ехать далеко, на другой конец города. - Ой, Манечка! Там тебе понравится – парк рядышком. Будем гулять с тобой среди сосен! Маня тявкнула. Маня была очень понятливой собакой. Возбуждение хозяйки перешло и к ней. Она подпрыгивала, стараясь дотянутся до носа Ирины. И ведь не успокоить хулиганку! Водитель такси недовольно покосился на собаку. - Она чистая! – поспешила оправдаться Ира, - она на полу посидит! Сумку Ира запихивала в багажник сама. Видимо не удостоилась помощи столь влиятельного джентльмена. «Хам какой!» - подумала Ира, - «А ведь я предупреждала диспетчера, что поеду с собакой. Не каждому понравится этакое чудо в автомобиле!» Приехали, высадились. Манька крутилась юлой. Тоже ведь освободилась! Квартира находилась на первом этаже. Окна комнаты выходили на парк. Значит, для релаксации очень хорошо. Ира кинула в прихожей вещи и отправилась с Маней в парк. Она ведь обещала! А ведь на дворе началась весна! Почему Ира этого не заметила? Не заметила, как на первых проталинах появилась россыпь веснушек – мать и мачеха дерзко задирала свои золотистые головки к солнцу. Над землей, очистившейся от снега, дрожал парок, и новые запахи плыли по парку, запахи прелой почвы, сладковатые ароматы пробуждения, дыхания весны. Маня деловито обнюхивала, читала запахи, фыркала и виляла хвостом. Играя с поводком, забывалась и нежно покусывала Иркину руку. Шершавые, духовитые стволы корабельных сосен возвышались высоко-высоко, и там, наверху, их макушки соединялись друг с другом ветвями, будто головы секретничавших о чем-то. Ирина прислонялась к коре сосен – она была теплая на ощупь, будто кожа каких-то огромных и добрых животных. Над Ириной тенькали синицы: «Динь-динь-дон! Динь-динь-дон», будто хвастались: «Мы живы! Мы дышим! Мы поем!» Задиристые, как обычно, взъерошенные воробьи, устроили свару возле ручейка. Один из них, растопырив крылышки, наседал на соплеменников, в попытке разогнать всех их, верещал, как ненормальный, внося беспорядок в и без того суетную весеннюю жизнь. «Как муж мой» - промелькнуло в голове у Ирины. И тут она вспомнила о важном, даже чертыхнулась. Быстренько вынула телефон из кармана, нашла в справочнике контактов номер Бориса и занесла его в черный список. Так будет лучше – лишние объяснения ей не нужны. И скандалы – тоже. Пусть ищет другого донора! *** Первую неделю отпуска Ира даже не включала ноутбук. Она просто наслаждалась свободой и тишиной. Оказывается: свобода – это здорово. Форточка в окне комнаты была открыта постоянно, и с самого утра свежий, ласковый ветерок, чуть пронизанный ночным морозцем, заносил в помещение усиливавшийся с каждым Божьим днем птичий гомон. Земля просыпалась от зимней спячки. Маня деликатно трогала плечо Ирины лапой, и если та не просыпалась, поддевала хозяйку мокрым носом, действуя им, как рычагом. Не захочешь – проснешься. Ирина слезала с постели, потягивалась и первым делом, целовала Маню в нос. Кое-как натянув треники и куртку, Ира влезала в старые кроссовки, цепляла к ошейнику поводок и отправлялась в парк. Целый час обе бродили среди сосен, наслаждаясь прогулкой. Пока ничего не нарушало парковую тишину, лишь птицы гомонили и свистели на все лады – начиналась пора любви. *** Карусели и качели, да и другие аттракционы пока дремали – сезон еще не начался. На лодочной река пока не проснулась, хотя лед практически сошел. Катамараны и лодки отдыхали в компактных сарайчиках, запертые на семь замков. Ивы, еще голые, стесняясь своего вида, расстроенно глядели на свои отражения в воде, будто женщины: «Ах, как же ужасно мы выглядим! Ни прически, ни макияжа!» Вернувшись в квартиру, и Ира, и Маня, не спеша завтракали. Попивая кофе, Ира сама себе удивлялась – почему сразу не поселилась тут? За каким чертом они купили жилье в центре? Она, к собственному удивлению, честно говоря, мало, о чем думала. Всю неделю Ира (да и Маня тоже) просто спала и ела. Ела и спала. Как же так? Как сурок, честное слово! Вот и сейчас, после завтрака, Ирина снова забралась под одеяло. Немного почитав книгу, провалилась в сладкую дрему. Манька устроилась клубочком в ногах. Ну да, колли. Ну… не положено… А кем не положено? Хочется Маньке спать у Иры в ногах – пусть спит. Это очень удобно, когда в ногах свернулся пушистый клубок. Ну и все… Сон затащил обеих в свои путы до самого обеда. А потом они опять гуляли. Бегали в магазин за чем-нибудь вкусненьким, ели и опять прятались в кровати – до вечера. Ира поняла: наверстывают упущенное. Заряжаются, как аккумуляторы. И еще неизвестно, сколько времени им понадобится, чтобы восстановить силы. Потому, не стоит волноваться о других проблемах. Их просто нет. Первой пришла в себя Маня. Она требовала частых прогулок, рвалась с поводка, валялась в весенней грязи и резвилась, как сумасшедшая. В ванной ее приходилось подолгу отмывать и вычесывать. Маня валилась на пол, вытягивала изящные лапы и млела от удовольствия, высунув язык. Через пару недель ее можно было показывать на выставке, как эталон собачьей красоты: рыжая шерсть искрилась и лоснилась, была мягкой и гладкой. Красавица, в общем! А Ира… А Ира застывала перед зеркалом. Ей захотелось вдруг… сделать прическу. И она пошла в парикмахерскую! А еще… А еще Ира плюнула на все и купила себе косметику. Отвыкла краситься, долго возилась: то тушь размажется, то стрелки неровные. Ничего, руку набить несложно. Зато результат порадовал! В глазах блеск. Оказывается, она совсем не старая. Есть к чему стремиться! Отдохнув, как следует, Ирина, наконец-то, приступила к работе. Сначала путалась в таблицах, забывала поставить в эксель нужные формулы. Но дело мастера боится, как говорят. И дело пошло. Оплата была небольшая, но если уделять работе время регулярно и без перерывов, то к концу месяца может набежать неплохая сумма. А главное – никакого начальства – сам себе хозяин! Нет, это не сказка – миллионершей, успешной бизнес-леди, и все такое – Ира не стало. Но ей вполне хватало средств на оплату съемного жилья, кашу с мясом для Мани, кофе и сыр для себя, ну и на маленькие радости, вроде кино и мороженого. На работу выходить совсем не хотелось. А зачем? Тратить по сорок-пятьдесят часов в неделю, чтобы получать жалкие копейки? Ерундистика какая-то. Да и с мужем встречаться не хотелось вообще, ведь он может разыскивать и на работе «блудную жену». Ирина уволилась. О чем ни капельки не пожалела впоследствии – как фрилансер, она зарекомендовала себя с самой лучшей стороны, и посыпались хорошие заказы. С ума сходить Ира не стала, больше, чем сможет выполнить, заказов она не брала. Восемь часов – работа, четыре часа – прогулка. Все остальное – чтение и сон! Она стала беречь и жалеть себя. О Борисе не думалось и не вспоминалось. А если и вспоминалось, то только слегка, чтобы не тревожить нервы. Конечно, рано или поздно, он даст о себе знать. А вот это Ирина себе даже представлять не хотела. Б-р-р-р-р! Она будто очнулась от долгого, нудного, кошмарного сна. Что там с мужем? А Бог его знает. Другую нашел? Да и Бог с ним. Пьет? Страдает? Злится? Его дело. Волнуется о предстоящем разделе имущества? Ай… Пусть подавится. Ирина даже влезать в эти судебные разборки не хотела. Главное в ее жизни – спокойствие. А все остальное – ерунда. Придет как-нибудь. А не придет – так что же, не умрет, обойдется. Жизнь шла своим чередом. К лету Ира умудрилась накопить себе небольшую сумму. Не ах, всего двадцать тысяч, зато ни долгов, ни неудобств. Хотелось потратить на мелкие приятности. Платье купить, например. Или босоножки… Одернула себя. Подтянулась… и оставила деньги в копилке. Надо заботиться о здоровье! К зиме в кубышке лежала уже сотня. А к следующему году, ко дню рождения, Ирина смогла (!) похвастаться сама себе довольно неплохой суммой. Этого ей хватило на стоматолога. Разве плохо? Очень хорошо! Маня превратилась в вальяжную даму. Она обожала валяться около уютного кресла хозяйки и помахивать хвостом, как большая рыжая кошка. Она косила хитрованским глазом на Иру, словно думала: чего бы этакого вытворить, чтобы хозяйка поиграла с ней в тот, новенький, весь в пупырышках, симпатичный красный мячик с пищалкой. Маня не терпела, если Ира задерживается за ноутбуком, больше, чем на час. Режим – основа основ. И нечего тут перерабатываться – от работы кони дохнут! В кои-то веки позвонила родная сестра Катя. Вот это да! Два года – ни ответа, ни привета! А ведь ее Ира в черный список не заносила! Отношения у них не ладились. Как-то не сошлось. Ира вышла замуж, закуталась в коконе, свела общение на нет, и сестра. Задерганная жизнью, детьми и мужем-алкоголиком, настаивать не стала. Не хочешь, ну и не надо. Своих забот полон рот. Она жила с семьей в родительской квартире. Тащила свой воз молча, не жалуясь. Им бы, Кате и Ирке, объединиться, вместе – легче. Но обе, словно раки-отшельники, все глубже зарывались в своих норах, с годами отдаляясь друг от друга все больше и больше. И тут – сюрприз. - Жива-здорова? – без всяких предусловий. Катя не любила долгих вступительных бесед. - Жива, здорова, - ответила Ира. - Меня твой мужик достал, Ирка. Он на развод подал, а ты пропала. На работе никто ничего не знает, но в городе тебя видели, а то бы он и в розыск обратился. Как живется? Как любовник? - Какой любовник? – Ира даже не удивилась. Куда ей одной? В истории с бегством из семейного гнезда обязательно должен фигурировать любовник. Ага. Ирина кожей почувствовала омерзение к бывшему. Даже так, на расстоянии, Борис умудрился нагадить. Ну и ладно. Пережить все это можно. - Как сама? – Ирине захотелось поговорить с сестрой по-человечески, душевно. - Как обычно. Семья, дети. Будто не знаешь, - отрезала сестра все подходы к душевности, - пашу, как вол. Тяну лямку. Что тут непонятного? Да. Она всегда была такой. Всегда резко и сухо говорила, будто отделяла от себя человека невидимыми рамками. Не любила комплиментов, не терпела пустой болтовни. Ей нелегко, сестре, это понятно. Ира тоже не очень-то стремилась навязываться. Только сейчас ей на ум пришло: так ведь она – такая же! Была! И куда все это подевалось? - Катя, опять Олег твой чудит? – все-таки можно попробовать растопить лед Катиного сердца? Катя фыркнула. - Тебе что до моего Олега? Разберись сначала со своими тараканами! Чудит, ха! Да что ты вообще понимаешь? Чудит… да это ад просто! Я же, как проклятая, просто! – в голосе Кати послышались звонкие нотки. Как капельки – динь… Как дождь… Или это слезы? Но Катя (железный человек) вдруг высушила слезы, и голос вновь стал сухим: - Это ты у нас принцесса! Муж ее не устраивает, ишь ты! Муж ей не такой! Ну и дура, ну и дура, господи! Да мне бы такого мужа! Ему бы ноги мыть, да воду пить! Не пьет, все в дом, все в семью! Пока ты шляешься, непонятно где, он дергается! Он уже столько раз просил меня, приезжал! Надеялся тебя здесь встретить! Цветы какие – охапками! Деньги оставлял, говорил, если появишься – тебе отдать! Мало ли – голодаешь, собаке вашей – тоже! Золото! Золото – мужик! Ай, да молодец Боренька! Все продумал, и Катьку на свою сторону перетащил. - Мне ничего от него не надо! - А я ничего тебе и не дам! – вскрикнула Катя, - больше гуляй. Деньги я на еду потратила! Мне детей кормить! Считай, ты сделала подарок для племянников, тетенька любимая! Вот какая у моих детей родственница… Катю несло. Прямо, как Борю несет. Ира бросила трубку. Злиться на сестру не было никакого желания. Но и слушать ее не хотелось. Еще пять минут страстного Катиного монолога, и Ира бросится в ноги: сначала – ей, а потом – муженьку. Нет! Нет! И нет! *** Нет! Ни за что! «Ноги мыть и воду пить!» Ха! Если Кате так хочется, то пусть она и моет ноги Боре. С Ирки достаточно прошедших лет! Ишь, ты, очаровал, сумел! Ира вдруг чертыхнулась: так ведь и ее саму Боря очаровал: смелый, сильный, заботливый. Он следил, надела ли Ира шапку, носки… Боялся, что простудится. Волновался, когда она задерживается на работе. Обижался, если в гости Ира шла одна. - Это идиотство какое-то! – возмущался он, - что это за прогулки по отдельности? Мы семья, мы должны быть вместе – или идем к твоей подружке вдвоем, или не идем вообще. - Но ведь я хочу отдохнуть, Боря? Нельзя тонуть друг в друге, растворяться в другом человеке. Нужно иметь и свои хобби. Личные интересы, например. - Знаю я ваши интересы! Ваши интересы заканчиваются в кабаке с другими мужиками, - муж был категорически против раздельного досуга. - Я – твоя лучшая подруга, я! – твердил он. Боря не ограничивался словами: он увозил Иру на природу, на экскурсии, в театры и в рестораны. Он был мил и нежен. С ним было ужасно интересно. Ира привыкала к нему, отвыкала от общения с посторонними и вскоре уже так же, как и Боря, не представляла иного времяпровождения. Ей повезло с мужем? Ну конечно! Любая женщина льет слезы в одиночестве, пока супруг отдыхает с друзьями на рыбалке или на охоте, или в баре… А у нее – самый лучший, самый чуткий парень на свете! Чего еще можно желать? А на самом деле, створка мышеловки, подрагивая, вдруг захлопнулась. Боря не желал ни с кем делиться своей едой! А как ей нравилась по началу эта мышеловка. Уютное гнездышко. Откуда было Ире знать, что симпатичная норка на самом деле – логово вампира. Паука. Хищника, любящего поиграть с едой. Нет! Нет! Нет! Она не желает быть жертвой. Ей очень хорошо без Бори. Наверное, она еще не совсем выздоровела, если вспоминает о муже с такой болью и отчаянием. Но странные мысли – Ира больше не боялась Бориса. Наоборот, любое воспоминание о нем вызывало в ней негодование и недовольство собой. Что-то случилось с Ирой за два года. Поумнела? Восстала из грязи? Однако, в суд явиться надо – ничего не поделаешь. Развод необходимо задокументировать! *** Она выбирала одежду тщательно. Прическа, макияж, обувь – все должно быть безупречно. Можно, конечно, явиться на процедуру расторжения брака в спортивном костюме. Это было бы правильно – полнейшее равнодушие. Ира ругала себя – зачем все эти наряды? Но хотелось показать – у нее все отлично! И со здоровьем, и с личной жизнью. Наивная дурочка. Ну и пусть! Она не стала, конечно, надевать вечернее платье. И сарафан надевать не стала. Измучившись с выбором, остановилась на простых хлопковых брючках и легком кардигане. Все оттенки бежевого в сочетании с белым. Освежает и омолаживает. (Ира – не старуха!!!) Никаких кроссовок – скромные летние ботиночки в тон. Ира тряхнула волосами, посмотрелась в зеркало – отлично. Просто и некрикливо, но зато легко и элегантно. Она подкрасила ресницы и мазнула помадой по губам. У Иры очень длинные ресницы и красивая форма губ. Многие тратят большие деньги на операции по улучшения губ. А Ире они достались просто так. Да и не в губах, конечно, дело. Но все равно – приятно. Ира нервно хихикнула. «Господи, будто на свидание собираюсь» Она постояла перед зеркалом еще немного, накинула на плечо сумку. - За старшую остаешься, - сказала она Мане и захлопнула дверь. Маня вдохнула носом воздух квартиры, прислушалась к шагам на лестнице. Убедившись, что хозяйка покинула подъезд, вскарабкалась на диван, плотно примкнувший к окну, оперлась передними лапами на подоконник и заглянула на улицу. Длинный Манин нос моментально нарисовал на оконном стекле абстрактный сюжет. Если бы Ира осталась дома, она сразу бы разглядела в каляках-маляках какого-нибудь героя из греческого мифа, сражающегося с мифическим чудовищем. Минотавром, например. Но Ира была ужасно занята. Она ушла разводиться со своим минотавром. *** Борис встретил Ирину у здания городского суда. Видимо, он тоже подготовился: чисто выбрит, в свежей рубашке и с… букетом цветов. В глазах его плескалось раскаяние. - Может, поговорим в кафе? Время еще есть, - он прикоснулся к руке Ирины. Прикосновение было робким. Даже нежным. - У нас совсем нет времени, Боря. Пойдем, - она поспешила открыть дверь. Борис перегородил Ире дорогу. - Не пори горячку, Ирка! Хватит, подурили, и будет. Я тебя люблю. Не руби с плеча. Я на тебя не держу зла! Мне никто, кроме тебя не нужен! Возвращайся! Ира застыла. Она не знала, что сказать. Голова горела, руки дрожали. Запах его одеколона, глаза, голос мужа сводили с ума. Сердце Ирины плавало в кипящей лаве… гнева. - Ты. На меня. Не держишь. Зла. Польщена. А теперь – пусти! – она старалась не повышать голоса. - Да подожди ты, дурочка. Я хотел сказать… - Мне твоих слов не нужно. Пусти, я сказала! – она не выдержала и толкнула Бориса. Тот, опешив, отошел. Мучительные минуты пробежали очень быстро. Ирина попыталась выскользнуть незамеченной, но Боря не дал ей этого сделать. И, боже, как изменился его взгляд. - Значит, не сошлись характерами? Другой хахаль? А че с тобой не пришел? Для моральной, так сказать, поддержки? – он вновь перегородил ей дорогу. Оправдываться перед Борисом не имело никакого смысла. Хочется ему так думать – пусть думает. Хватит. Ира – свободная женщина! - Не унижайся так. Тебя это не красит, - сказала она. - Больно надо, - Борис хищно улыбнулся, показав белые-белые зубы, - Маню-то давно усыпила? Наверное, сразу, как от меня свалила? Боря не менялся. Ирине вновь стало зябко – бывший пытался взять ее на абордаж. Паук вновь облапил муху, пристреливаясь к уже зажившей мушиной ранке, чтобы присосаться и напиться Ириной кровушки. Несчастная муха с обмякшими крылышками вместо свободной Ирки что-то там мямлила про совершенно здоровую собаку, что ухаживает за ней, что даже мыслей не имела на этот счет – усыпить… Паук всеми лапками облепил жертву. Решил добить: - А ты, голубушка, не хочешь мне деньги вернуть? Или как – попользовалась и справилась, а? Тварь. Тварь какая. Ирка заикнулась было, что в глаза не видела Бориных денег, что сестра потратила их на свои нужды, но… вовремя осеклась. Сестру стало жалко. И племянников. Чем отдавать? Боже, какая же, все-таки, она размазня… - Я… Я отдам тебе все до копейки! – выпалила она. - Когда? Точные сроки! – он не отставал. Глаза Бориса горели бесовским огнем. Присосался, гад! Спросить бы его, как он себя чувствовал все эти два года? Как жил? Наверное, страдал от злости и досады. Наверное, даже болел, вон какой бледненький… Сейчас румянец на щеках появится – Ира знает. Почему? Потому, что у нее начала раскалываться голова. И думать перестала. Послать бы его, да уйти… Но Ира не может. - В пятницу. Вот сюда, на это самое место принесу. Сколько там? – Ира начала задыхаться. Нет, моя дорогая. Так дело не пойдет. Я вас, баб, знаю… Наобещать с три короба вы умеете! Смыться решила? Борис больно сжал ее руку. Вот такие чудеса – час назад робко и нежно прикасался к руке. А сейчас делает больно. И Ира оцепенела – не может вырваться и дать сдачи. И хоть бы один человек помог! Хоть бы один! Никого рядом. Жалко, что она не завела себе какого-нибудь ХАХАЛЯ! И как хорошо, что она никого себе не завела! Хватит с нее кухонных героев – Боря сделал отличную «противомужиковую» прививку. На всю жизнь! Он потребовал от Иры паспорт. Она вынула из сумочки документ и легко отдала. В конце концов, лучше заплатить штраф, сказав, что потеряла. - В пятницу, в двенадцать. Здесь, - жестко сказал Борис. Она побежала от него, не оглядываясь. Иру качало на ходу. Но, чем дальше она отдалялась от бывшего мужа, тем трезвее начинала думать. «Что же натворила, дурында? Отдала документы… Бери кредит и не парься – она выплатит… И – не факт, что этот гад отстанет. Он будет всячески шантажировать жену многие годы, пока несчастная не сыграет в ящик. Будет измываться, насмехаться, издеваться… Все впустую. Все зря» Дома Ира горько разрыдалась. Маня сразу пожухла, поникла… Скулила и плакала вместе с хозяйкой, стараясь достать языком до Иркиного лица. Все пропало. Все напрасно. Ира – размазня. Никак она не изменилась – еще немного, и будет ноги мыть… Борис обладал силой. Он мог влиять на психику женщины, не давая ей даже времени на раздумья. Она могла подать в суд на раздел имущества, могла заставить мужа выплатить ей долю от стоимости квартиры. Не она должна! Он должен! Но что поделать – Ира не обладала твердостью характера. Такие, как Борис, понимают это. И делают, что хотят. Бог им судья. Касса впереди! *** На встречу Ирина взяла с собой Маню. Чтобы Борис увидел – с собакой все в порядке. Могла бы и не брать, потому что не обязана ни перед кем отчитываться. Но… От Ирки буквально за четыре дня осталась марионетка. Пустая, безвольная, покорная. Она выскребла всю наличность, все накопления, которые были. И этого не хватало. Ира шла, волоча ноги, как на эшафот. Маня шла рядом – шаг в шаг, понурив свою красивую лисью мордочку. Борис уже ждал ее. И опять – с букетом. И опять – в глазах вина и любовь. - Здравствуй, Ирочка! – он был приветлив и сердечен, - ой! Манечка, милая моя девочка! Борис присел на корточки перед собакой. Маня вильнула пушистым хвостом и позволила себя погладить. - Вот – деньги! – Ира протянула мужу купюры, - отдай мой паспорт. Пожалуйста. Борис отмахнулся, мол, что за ерунда, никаких ему денег не нужно. Он просто вспылил. Он просто не знал, как удержать ее. Как вернуть. - Давай забудем все, как страшный сон, Ирочка! Возвращайся! Мы ведь хорошо жили. Ну хочешь, ребеночка из детского дома возьмем? Хочешь? Я ведь живу на этом свете только из-за тебя. Я все, все для тебя сделаю. И для Мани тоже. Борис уговаривал Иру, как ребенка. Ласково увещевал, упрашивал, был терпелив и ласков. Слезы потекли по его щекам. Ира дрожала. Она обессилела. - Ну что? Пойдем домой? Где твои вещи? Где ты живешь вообще? Я перевезу. Я, ты знаешь, такой ужин забацал? Я знал, я верил, что ты вернешься. Нам ведь было хорошо втроем, правда? Он осторожно взял у нее Манин поводок, и аккуратно приобнял бывшую жену. Повел. Ира покорно шла. Вот они продвинулись наискосок вдоль зеленого газона, вот и через садик прошли, сейчас обогнут школьный дворик и зайдут во двор углового дома, того самого, где столько лет жили вместе. Вот и пешеходный переход. Ира брела, опустив голову. Она совсем не глядела по сторонам. Замешкалась, потянулась к шнурку на кроссовке. Борис ждал ее на тротуаре, заметно нервничая. И тут не выдержал: - Ну что ты застряла прямо посеред дороги, кобыла! Быстро сюда! И тут с Ирины спала пелена. Она подошла к тротуару. - Отдай мне паспорт. Быстро. Иначе я напишу заявление в полицию. Он кинул документ на землю. Ира паспорт подняла. - Вали! Но собаку я тебе не отдам. Борис дернул поводок. Это – более удачная манипуляция. Без собаки жена никуда не уйдет. Маня уперлась, встала, как вкопанная. Борис раздражался все больше, и больше. Он поволок собаку, как куль. - Оставь Маню в покое! – истошно закричала Ира. И тут колли, прекрасная, чуткая, нежная собака Маня, с визгом вывернулась, непостижимым образом освободившись от ошейника, и вцепилась в руку Бориса острыми зубами. Она, хоть и колли, но все-таки – овчарка. А у всех овчарок очень острые зубы. Борис взревел и пнул собаку. Тщетно. Маня сжимала челюсти. А челюсти у овчарок – ох, какие крепкие! Отрезвев от крика бывшего, Ира врезала ему мощную оплеуху. И откуда только силы взялись. - Маня, домой, - сказала она собаке. Маня разжала челюсти и повернулась к Борису спиной. Тот попытался ринуться вслед, но собака моментально обернулась и угрожающе зарычала. Низкий, утробный рык подействовал на деспота, как ушат холодной воды. - Я вас найду! – пообещал он Ире. - Попробуй! Я подаю в суд на раздел имущества, - спокойно ответила Ира, - твои угрозы никого не испугают. Ничтожество, - презрительно бросила в лицо мужу Ирина. *** Она, может быть, никогда не сможет противостоять насилию. Но у нее есть Маня. Отважная и верная подружка. Маня никогда не даст свою хозяйку в обиду. Никому. Даже страшному пауку. Собачье сердце – отважное и любящее – лучший талисман и оберег для человека. Нам ли, простым людям, этого не знать? Автор: Анна Лебедева

Самые идиотские привычки героев фильмов ужасов. Что мы видим - люди в фильмах ужасов удивительно глупы. Зрители уже устали видеть, как герои ужастиков мрут как мухи – но они продолжают делать это снова и снова. Посмотрите, не пропустил ли я какой то постоянной привычки героев ужастика? 1. Они постоянно разделяются Преследует маньяк, неожиданно нападающий из темноты? Да, давайте двое пойдут искать пропавшего товарища, а двое останутся. Это лучшее решение из всех возможных. Или один по одной дороге, а второй по другой дороге. Так быстрее будет что то найти. Чем меньше народу, тем проще отбиться от маньяка - правда ведь? 2. Они до ужаса любопытны Особенно учёные. Когда они видят явно опасный объект, они не отходят, а наоборот пытаются сразу же познакомиться с ним как можно ближе. Характерный кадр – учёный из фильма «Прометей» играет со змеевидным чужим так, будто это обычный дождевой червяк. А уж если они увидели какую то странную дыру - обязательно засунут туда руку или голову по самые плечи. Чего бояться то? 3. Шумят в критических ситуациях Герои нашли безопасное место, но злодей недалеко, хоть и не видит их. Убийца разворачивается и хочет уходить, и тут… кто-то чихает, кашляет, ребенок плачет. Или клуша неудачно поворачивается, роняет что то. Ну неужели нельзя было потерпеть? 4. У них заплетаются ноги Герой может быть чемпионом по бегу с препятствиями, но как только его начинает преследовать маньяк – спотыкается о каждую кочку. Да, и еще он от машины побежит обязательно по прямой и ровной дороге. В сторону то свернуть нельзя догадаться. Если за героем гонится маньяк - надо бежать не в светлое людное место, а в темный и глухой тупик. Ну конечно! 5. Они прячутся в очевиднейших местах Как то: под кроватью, в ванной, в туалете. Серьёзно? Вы думаете, что маньяк не проверит их в первую очередь? Ну, а если кто то спрятался в очень надежном месте - смотрите пункт три. 6. Скрывают укус зомби Не стоит скрывать даже укус лисы, а здесь… Герой знает, что на планете бушует опасный вирус, знает, как он передаётся – и всё равно молчит, как идиот, превращая себя в смертельно опасную бомбу замедленного действия. 7. Крайне доверчивы к подозрительным незнакомцам Незнакомцы ведь все такие хорошие, так почему бы не помочь тому странному парню с пятнами крови на одежде и удивительно острыми зубами? Хотя бы подойти и потрогать точно нужно. 8. Идут в первый попавшийся заброшенный дом Вокруг мрачно и темно, и наши герои подъезжают к зданию, по виду построенному самим Сатаной. Они окидывают его взглядом, не видят ничего необычного и, немного посовещавшись, входят внутрь. Да они просто напрашиваются, чтобы их убили. 9. Идут по кровавым следам Когда люди в фильме ужасов видят кровавый след, тянущийся вдаль, они сначала вопят во всю глотку, а потом начинают аккуратно по нему идти. Вот что они пытаются там найти? Горшочек с золотом? 10. Пытаются установить контакт потусторонним миром Игры с загробным миром редко приводят к чему-то хорошему. Но наши герои забывают об этом, и раз за разом выходят на контакт с умершей бабушкой, которая (какое удивление!) на поверку оказывается злобным демоном. 11. И лезут в каждое подозрительное место. Тёмная пещера в чаще леса, заброшенный старый дом, полутёмный подвал с одной тускло мигающеё лампой – всё надо обследовать, всё проверить. Главная цель – как можно эффективнее сократить срок своей жизни. Может быть уйти и вернуться сюда днем с группой людей? Нет, конечно полезу один и ночью. Так же интереснее! Пишите, что мы еще пропустили?)

ЗАБУДЬ О НАС (2) Марина подозревала, что ее муж Геннадий, которого она долго считала нормальным человеком, на самом деле был глубоко больным. Но ей даже и в голову не могло прийти - насколько. Те навязчивые идеи, которые приходили ему в голову еще в детстве, какое-то время он мог подавлять, потому что рядом всегда были взрослые, готовые тысячу раз объяснить, что - хорошо, что - плохо, а чего делать ни в коем случае нельзя. Родители следили за тем, как мальчик учится, ругали его за каждую тройку, и жизненный путь наметили за сына. Обязательно после школы - институт, потом поиск хорошей работы. Отец с матерью не хватали звезд с неба, жили всегда скромно, но все свои чаяния связывали с Геной, надеялись, что он добьется большего, чем они, сможет позволить себе не только самое насущное, но и лишнее. В этом есть особая радость. Покупать что-то не только потому, что не можешь без этого обойтись, но от того, что просто захотелось. Резьбой по дереву Геннадий увлекся еще в школе, никто из его одноклассников этим не занимался, а Гена ходил в кружок, и преподаватель говорил, что у мальчика, несомненно, есть способности. Понемногу парнишка обзаводился всем необходимым инструментом, читал книжки...Из-под его рук начали выходить настоящие деревянные кружева, а потом он взялся за скульптуру. Тогда же, в старших классах школы, Геннадий первый раз поддался тому темному, страшному, что жило в его душе. Он думал, что это не останется без последствий, долго пребывал в ужасе от того, что натворил, не сомневался, что его вот-вот вычислят и возьмут, и он проведет за решеткой долгие годы. Но всё обошлось, Геннадию удалось, как говорится, спрятать концы в воду, и он сделал для себя кое-какие выводы. Несколько лет после этого он прожил вполне обычной жизнью, окончил институт, устроился на работу. А когда не стало отца, уговорил мать продать квартиру, купить себе скромную «однушку», а разницу отдать ему. К удивлению всех, Геннадий, который к той поре уже неплохо зарабатывал, не стал даже присматриваться к жилью в многоэтажках, а – взяв кредит – купил частный домик. Вскоре после этого он женился. И семья его – в глазах людей – выглядела вполне благополучной. Жена с удовольствием занялась хозяйством, выращивали цветы «для души», один за другим родилось два сына. Вот только Геннадий снова «сорвался», а потом это происходило все чаще и чаще. Все, что ему было нужно для черных его дел, хранилось в мастерской, где он занимался и своим хобби – вырезал из дерева скульптуры. Если Марина и заходила туда – Геннадий убеждал ее не заниматься здесь уборкой, якобы «творческий беспорядок» ему необходим. А к многочисленным «инструментам» Марина и не присматривалась, полагая, что все это используется резчиком по прямому назначению. Долго вилась веревочка, однако, кончик у нее все-таки отыскался. Геннадий знал, что надеяться ему не на что, его ожидает большой срок, и все-таки решил попробовать хоть как-то облегчить свою судьбу. Даже самому отъявленному злодею не хочется выглядеть таким в глазах окружающих. Да и деяния рук Геннадия выглядели такими вызывающе жестокими, что люди невольно задавались вопросом – в здравом ли уме пребывал этот человек? И, в конце концов, приговор пересмотрели, Геннадия поместили на принудительное псих-хиатрическое ле-чение. Место, естественно, тоже не сахар, и побеги оттуда чрезвычайно редки. Там и охрана, и забор, и колючая проволока. Провел в этой больнице Геннадий несколько лет. Ч И чем дальше – тем больше винил он в произошедшем свою жену. На письма, которые он писал, Марина не отвечала. Не присылала ему передач, не приезжала на свидания. И, поразмыслив, он счел это предательством. У Геннадия было время, чтобы без конца вспоминать минувшие годы, анализировать поведение жены. И он решил, что если бы Марина действительно стала его «вторым я», возможно, он не чувствовал бы себя таким одиноким, и сумел бы подавить в себе инстинкт зверя. А значит, его жер-твы остались бы живы, а сам он никогда не угодил бы за решетку. Марина же думала о чем угодно. О детях, о том, что сварить на обед, о своих никому не нужных цветах...Геннадию не приходило в голову, что – поделить он только с женой тем, что творилось у него в душе – она тут же бросила бы его и в ужасе уехала вместе с детьми. Нет, он считал, что Марина должна была бы выслушивать его исповеди, утешать, подбадривать, приходить на помощь в его душевной борьбе. Вместо этого она жила своей жизнью, при этом пользовалась его деньгами, обосновалась в его доме... Когда же он попал в беду – она не захотела его больше знать, оборвала все нити, связывающие их. И Геннадий стал жить одной мыслью – когда-нибудь он выберется из заключения, и сведет с Мариной счеты. На помощь ему пришел случай. Под новый год неизвестно какими путями в больничку удалось принести спиртное. Кто и кому дал для этого вз-ятку – Геннадий не интересовался. Но горячительные напитки подействовали на бо-льных людей самым губи-тельным образом. И в бьольнице на несколько часов воцарился хаос, что и позволило десятку человек сбежать. Позже Геннадий узнал, что в конечном счете, на свободе остался он один. Остальные, оказавшись в зимнем лесу в морозную ночь – рады были выйти к людям, попасть обратно в теплые палаты. Геннадию же удалось добраться до железнодорожной станции, оттуда – до города, и с помощью друзей-приятелей найти себе убежище, отсидеться как раз тот период, когда его активнее всего искали. После, перебравшись в другие края, он сумел даже обзавестись липовыми документами и устроиться на работу. Тогда и начал он наводить справки о Марине и сыновьях. Довольно долгое время ему не удавалось напасть на их след, но в конце концов, удача улыбнулась Геннадию. Он известил их с Мариной общую знакомую о своих планах, прислал на ее адрес - письмо для молодой женщины. И это вынудило Марину искать новое убежище, которое Геннадий и засек. Годы сделали его осторожным. Тем более, теперь он отчетливо понимал, что его ждет, если он вновь окажется в местах не столь отдаленных. Поэтому действовал Геннадий очень осторожно. Он знал, что в маленьком городке – каждый человек на виду. Поэтому он снял большой дом на окраине, сделал запас продуктов, чтобы выходить как можно реже, и стал ждать своего часа. Терпения ему было не занимать. Он научился этому в пси-хиатрической бол-ьнице. Геннадий считал, что рано или поздно ему удастся незаметно для других заманить детей в свой дом с глухими стенами, дом, напоминавший замок, ну а дальше – по обстоятельствам. Он считал, что его дети принадлежат ему так же, как и любая собственность, поэтому он вправе распорядиться судьбами мальчишек как угодно. Увезти их – или раз навсегда решить их судьбу более кардинальным способом – главное во всем этом было – причинить боль Марине, заставить ее страдать. Пока еще никто не заинтересовался Геннадием в его «логове». Местным известно было только, что «дом снял какой-то мужчина». А поскольку не было от жильца никакого шума и беспокойства, что был он, что не было его – вскоре о нем и думать забыли. Особенно же нравилось Геннадию то, что рядом с его домом был парк, а в нем – единственная оставшаяся в городе детская площадка. Мужчина не сомневался, что Марина приводит детей сюда – поиграть. Но рано или поздно она отвлечется на минуту – и вот тогда.... * Марина была очень рада тому, что теперь не одна с детьми, что Алексей придет на помощь, если возникнет нужда. А теперь у нее появилась и подруга – Светлана. Я боялась, что и работу тут не найду, – говорила она Светлане, и глаза у нее сияли, – Сама видишь, в каком состоянии городок. Я же не могла себе позволить сидеть у твоего мужа на шее. Тем более, что у него самого сейчас проблемы. Но мне предложили место. Мы сидим с женщинами, шьем недорогое постельное белье, да еще и народ приходит как в ателье – кому юбку перешить, кому брюки подложить или молнию в куртку вставить. Одна беда, здание большое пустует – и в эту зиму нас грозятся от отопления отключить... Эх, беда.... Раньше женщины рассказывали – детей столько было, что в школе этой в три смены учились. Роддом в городке был свой, пионерлагерь на окраине....А теперь, если вправду бывшую школу от тепла отключат, нам или место какое-нибудь другое для швейного цеха искать – или обогревателями греться... Светлана была рада уже тому, что Марина отвлеклась от тяжелых мыслей, что глаза ее оживились, и это затравленное выражение исчезло из них хотя бы на короткое время. Пока Алексей не приехал, я просила одну знакомую за ребятами приглядывать. Садик тут хоть и есть, но туда я не решилась их отдать... Да и женщине этой велела не гулять с мальчишками.... Ты таки боишься, что он вас найдет? Я очень надеюсь, что нет – искренне сказала Марина, – Но береженого, как говорится.... У тебя есть выходной? Даже два. Как у всех людей – суббота и воскресенье.... Вот и давай – возьмем твоих ребят, Алексея, и пойдем гулять. Покажешь мне это местечко... Светлане не столько хотелось познакомиться с городком, сколь желала она доставить какую-то радость и Марине, и детям, которых не водили никуда, кроме старого парка. Им повезло, в ближайшие выходные погода установилась на редкость хорошая, и ничто не помешало им осуществить свой план. Как поняла Светлана, в городе было две главных улицы, которые шли перпендикулярно друг другу. В самом начале прогулки Марина позвала спутников в маленький, совсем с виду сельский магазинчик, куда привозили удивительно вкусные пирожные. Дойдем до летнего лагеря и там, в окрестностях, можно устроить что-то типа пикника.... Алексей тоже еще не успел осмотреться на новом месте, и в роли экскурсовода выступала Марина. Почему-то особое впечатление произвели на всех опустевшие дома, которые вот-вот должны были снести. Построенные должно быть, еще в сороковые годы, как временное жилье, они верой и правдой служили людям почти целый век. Почерневшие бревна, выбитые стекла... Кое-кто уже воспользовался тем, что жильцы выехали, и поживился, чем мог. Народ растаскивал то, что пригодится в собственном хозяйстве – включая доски и более-менее крепкие двери. Но еще виднелись кое-какие остатки прежней жизни. Там – большой, окованный металлом сундук, здесь – покачивалась на сквозняке позабытая люстра, а тут старая тумбочка с приоткрытой дверцей, и там – письма. Взрослые и не стали бы осматривать дома, но мальчишкам было интересно, и выманить их оттуда удалось не сразу. Но что-то гнетущее ощутили все. Может быть, сам город напоминает мне эти дома? – Светлана спросила это будто сама у себя, когда они снова вышли в теплый солнечный двор, – От того, что было прежде, тут осталось немногое, и всюду такое запустенье.... Впрочем завершающая часть прогулки удалась. Они прошли центральную улицу из конца в конец, двухэтажные дома сменились частными домиками, а в самом торце начинался сосновый лес, в котором стоял летний лагерь. Там, справа, возле реки есть столик и две скамейки, – сказала Марина – Сюда любят приходить рыбаки, и потом, после рыбалки тут сидят. Разводят костер, варят уху, пекут в золе картошку.... Но сейчас здесь никого не было, и все с удовольствием устроились за столом. Ели пирожные и пили лимонад, вспоминали какие-то добрые моменты из прошлого, и даже строили планы. Мальчишки затеяли свои игры, по очереди пытались попасть друг в друга сосновыми шишками. И воздух был тут упоительно свежий, и все казалось таким безмятежным. Давайте на обратном пути пройдем поближе к тому дому-башне, – попросила Светлана, – Хочется рассмотреть его поближе....Кстати, не знаете, зачем его тут построили – такой вычурный и необычный... Алексей посмотрел на Марину, но та пожала плечами. Вроде бы изначально хотели открыть там гостиницу. Думали, что такая архитектура приманит постояльцев. Сам дом старинный, но его немного перестроили. А потом... Не знаю... То ли хозяин разорился, то ли повздорил с кем-то из местных властей, то ли у него изменились намерения просто...словом...я знаю только, что долгое время этот дом сдавался...Но кто туда поедет? Я уж предлагала... В городке есть одна-единственная библиотека, так крыша течет... Выкупили бы власти это здание и открыли там что-то вроде культурного центра, для последней молодежи, которая тут осталась. Очень выразительно звучит - «последняя молодежь». Но что делать, если оно так и есть? И когда они возвращались назад – Марина действительно повела из дорогой, проходившей возле самого дома. Вблизи он выглядел еще колоритней, его можно было бы снимать в каком-нибудь фильме. Такое впечатление, что там никто не живет, – с сомнением сказала Светлана, – Ни машины нет у входа, ни занавесок на окнах... Но я сама видела, как там вчера горел свет. Возвращалась с работы и обратила внимание на огонек. Взобраться на небольшой пригорок, где стоял дом, было делом нескольких минут. Марине самой было любопытно, и мальчишки, конечно, тут же полезли за ней. Никита не остановился на этом – он ловко вскарабкался на ветку клена, что рос возле дома и заглянул в окно. Там человек, – сообщил он, – Дядька какой-то... Слезь немедленно, – ужаснулась Марина, – Ты сейчас свалишься и ушибешься. А если нет – этот дядечка выйдет и задаст тебе перцу. Нехорошо заглядывать в чужие окна. А ты разве сама не за этим сюда взобралась? Марина торопливо сбежала с пригорка. Она раскраснелась и была смущена. Как неудобно получилось.... А где Света? Светлана оказывается тоже поднялась к дому, и теперь возвращалась с другой стороны. Но ей повезло больше – она не столкнулась с жильцом. Там сбоку вход в подвал, – сообщила она, – Представляю, тут, наверное, и подвал необычный, а какое-нибудь жуткое подземелье.... *** На обратном пути они делились впечатлениями. Марина была смущена тем, что Никита при таких обстоятельствах попался на глаза жильцу. Еще подумает, что мы хотели что-нибудь стащить. И послали мальчишку открыть форточку? – Алексей невольно улыбнулся, – Брось, не придумывай....На Никиту достаточно взглянуть – интеллигентный, домашний ребенок. Это можно объяснить естественным любопытством. Я уверен, что этот человек так и подумал. Не переживай. ...Следующее утро выдалось теплым и пасмурным. Царило полное безветрие, будто природа затаила дыхание. Но Марина, собираясь на работу сказала: Нынче обещали грозу. И еще я смотрела в интернете, кажется – магнитная буря. А на меня все это действует. Голова болит и спать хочется. Не знаю, как сегодня буду сидеть весь день за швейной машинкой.... Светлана налила взрослым по второй чашке кофе. А выходной у вас взять нельзя? Или отгул? Если совсем разболеюсь, то отпрошусь – отлежаться. Ладно, выпью что-нибудь «от головы»... Всем пока. Алексей в этот день тоже собирался в свою клинику. Светлана между делом поинтересовалась – где она? На самой окраине. Это, собственно, не клиника, филиал. Я тебе говорил – здание бывшей больнички... Нет, это очень удачно, что ты приехала, иначе с мальчишками пришлось бы что-нибудь решать. Хоть на работу их бери. Маринка один раз так сделала, но потом закаялась. Никита, как только на него перестали обращать внимание, подобрался к машинке и нечаянно прошил палец иголкой... Можешь идти, – сказала Светлана, – У нас всё будет хорошо. Проводив мужа, молодая женщина взялась на починку одежды. Вчера Игорек порвал брюки, а Никита утром показал оторванную пуговицу. Марина хотела вчера сама всё зашить и пришить, да не успела. Ничего, она ей поможет... Светлана знала, что такие мелочи, незначительные сами по себе, накопившись, могут испортить настроение. Возьмешь вещь – и оказывается, что ее нельзя надеть, и кажется, что все в жизни идет наперекосяк. Ребята играли у себя в комнате. Пришивая к клетчатой рубашке пуговицу, Светлана зевнула. То ли они вчера и вправду находились, как в одной книжке говорилось, «наприродились по самые уши», то ли Марина была права насчет погоды, и спать хотелось в преддверии дождика. Светлана сложила вещи мальчишек в шкаф, а потом тихонько приоткрыла дверь в детскую. Ребята, сидя на ковре, складывали паззлы. Светлана кивнула удовлетворенно, взяла книгу и прилегла на диван. Если она и задремлет нечаянно – ничего страшного. Воспитанные мальчики не побеспокоят ее, будут ходить на цыпочках. Насчет обеда беспокоиться тоже не стоит. До него еще далеко, да и вся еда, приготовленная, стоит в холодильнике – только разогреть. ...Анубис неслышно прошел по комнате, вспрыгнул на диван, и лег на подушку, возле головы Светланы. Все это он проделал так целеустремленно, будто выполнял какую-то тайную миссию. Удобно устроившись, кот замурлыкал, и под этот ровный звук молодая женщина крепко заснула. * Гулять сегодня не пойдем, – объяснил Никита брату. Почему? Мама сказала – будет гроза. Заметно было, что Игорек расстроился. Дома всё было уже знакомо до последнего пятнышка на обоях. Они выложили из ярких паззлов русалочку Ариэль в подводном царстве. Особенно пришлось помучиться с океаном – вода вся голубая, никаких примет, не за что зацепиться глазу. Детские книжки уже читаны-перечитаны. Что остается делать? Только мультики смотреть... Игорек чувствовал себя в заточении. Им не разрешают выходить даже во двор. Мама вообще – дай ей волю и на крыльцо бы их не выпускала. Когда приехал дядя Алеша, стало получше – он хоть водил их в парк. А вчера день был вообще насыщенный, полный приключений. Сегодня же – тоска... Игорек выглянул за дверь, увидел спящую Светлану, и ему пришла в голову идея: Слушай, – сказал он брату, – А давай сбегаем к тому дому... Никита понял без слов и отрезал: Нельзя. У Игорька скривились губы, как будто мальчишка готовился зареветь. Да-а-а... Ты вчера хоть в окошко посмотрел, а я вообще ничего не видел. А тетя Света сказала, что там есть какое-то подземелье. Она сейчас спит... Ну давай сбегаем... Быстро... Она и не заметит. Посмотрим на подземелье – и назад... Никита колебался. С одной стороны, мама ему тысячу раз говорила, что когда ее нет дома – он, Никита, остается за старшего. А значит, нельзя позволять Игорьку делать ничего ничего опасного. С другой – сколько они здесь уже живут, ничего страшного не произошло. Бояться тут надо разве что пьяных, которые изредка встречаются на улице. И вправду – пока тетя Света спит – можно многое успеть. А если мы пойдем через комнату, а она проснется? Игорек почувствовал, что брат сдается: А мы через окно...Прямо бегом...Давай? Был еще шанс, что они не сумеют открыть окошко – старое, деревянное. Но Никита, хоть и с большим усилием, но сумел справиться со шпингалетом. Айда... ** Сон был удивительно достоверным и ярким. Светлана называла такие «3дэ». Она видела, как Анубис спрыгнул с кровати и пошел к двери. По дороге он оглянулся, и его почти беззвучное «мяу» интерпретировать было несложно: «Идешь?» Хотя это был сон, Светлана вспомнила предостережение мужа: Не ходи за котом, если он тебя позовет... Тогда слова эти показались молодой жене шутливыми, их трудно было понять иначе как «наглый котяра будет все время звать тебя к холодильнику». Но сейчас Светлана повиновалась, не могла не повиноваться. Анубис остановился перед дверью, приглашая Светлану открыть ее и следовать за ним. Она взялась за ручку. За дверью была комната, которую Светлана никогда не видела. Явно она предназначалась детям – ковер со сказочным рисунком на полу, игрушки на полках... На ковре сидела старшая сестра Аня, которую Светлана помнила уже смутно, больше по фотографиям. На Ане было розовое платье с белой манишкой, волосы подобраны и перевязаны лентой. Словом, это была Аня-девочка, моложе тех лет, чем было ей, когда она пропала. Светлана была потрясена до слез. Оказывается, сестра жива, вот она.... Однако, что-то мешало ей броситься к Ане, обнять ее. Между ними сидел Анубис и смотрел неподвижными желтыми глазами. Аня играла с куклой, наряжала ее. Я хочу тебе сказать, – она говорила так, будто не было ничего особенного в их встрече, будто они расстались только вчера, – Кто все это сделал... С тобой? Аня кивнула. Ты жива? Сестра покачала головой. Помедлила: Это тот человек. Отец мальчиков... Никиты и Игорька? – у Светланы голос отнялся, она скорее думала, чем спрашивала. Но сестра поняла ее и снова кивнула. У него в машине была вот такая кукла... Может быть, он хотел увезти не меня, а совсем маленькую девочку. Но потом передумал. Как он тебя увез? Ты села к нему в машину? Но другая мысль не давала Светлане покоя, и она не дала сестре ответить. Марина правильно делает, что боится его? Или она напрасно беспокоится? Он нас здесь не найдет? Он рядом, – сказала Аня, и голос ее был печальным, – И вода тоже рядом.... Какая вода?! В комнате стемнело, и Светлана уже ничего больше не видела. Последнее, что она смогла различить – это слова сестры: Поспеши... Сон был такой глубокий, что Светлана не сразу вернулась в реальность. Несколько минут она находилась между небытием и явью, постепенно приходила в себя. Наконец, она встала – и не сразу получилось у нее сохранить равновесие. Не надевая тапочек, босыми ногами пошлепала Светлана в комнату к мальчишкам. И замерла за пороге. Окно было приоткрыто, тюлевую занавеску трепал прохладный ветер. Шумел дождь и подоконник был мокрым. Но комната - пуста, достаточно было окинуть ее беглым взглядом, чтобы понять, что тут негде спрятаться. Мальчишки просто исчезли. * Никита и Игорек бежали к дому-башне так, как могут нестись только мальчишки, не жалея сил, чтобы обогнать друг друга, и - кажется, не касаясь земли. Заброшенный парк, куда они все-таки боялись пойти без взрослых - ребята миновали в считанные секунды. И, наконец, в лоб взяли невысокий пригорок, на котором стоял дом. А если нас увидят? – не мог успокоиться Никита. Вчера ему уже изрядно попало. Но Игорек только пожал плечами. Ну и что. Мы же дети. Можем бегать, где хотим. Откуда мы знаем, что сюда нельзя? Ладно, давай попробуем, – согласился Никита, – Где тетя Света говорила, вход в подземелье, сбоку, да? Но не успели мальчишки сориентироваться – в какую сторону им спешить, как дверь дома открылась, и на крыльцо вышел мужчина. Никита сразу признал в нем того «дяденьку», которого видел вчера. Это была немая сцена. Несколько мгновений все трое стояли и смотрели друг на друга. А потом Никита спросил неуверенно: Папа? Он плохо помнил отца. Марина в свое время всячески старалась оградить ребят от того ужаса, который переживала сама. Она была убеждена, что дети, пока не вырастут, не увидят Геннадия – не выпустят его раньше. И хотела, что детство ее мальчишек прошло так спокойно, как это только возможно в их положении. «Сейчас они все равно ничего не поймут, – убеждала она сама себя, – Расскажу им потом, позже. Пусть считают, что отец уехал куда-то далеко». Тем не менее она сделала все, что могла, чтобы ничто не напоминало сыновьям об отце. Убрала его вещи, вынула из альбома все его фотографии, забыла лишь о тех, общих, что были вклеены в маленький фотоальбом Никиты. Прежде мальчик побаивался отца, инстинктивно чувствуя, что он него исходит что-то недоброе. Но время сгладило это ощущение. И теперь Никита лишь удивился: Папа? Ты приехал? Геннадий смотрел и улыбался, не веря своей удаче. Не могла же Марина прислать сыновей сюда... Это какое-то чудо, что мальчишки выбрались из дома, где их держали чуть ли не в заточении, и нашли его. Вы знали, что я здесь? – спросил он. Никита покрутил головой: Нет. Это вчера был ты? Я тебя не узнал....Да и сейчас....не сразу. Ну, конечно... Мы ведь так давно не виделись.... А Игорек, наверное, и совсем меня не помнит? Хотя он стал уже совсем большой... Игорек во все глаза разглядывал человека, оказавшегося их отцом. Он пока не мог решить, как к нему относиться. Вы пришли ко мне в гости? – продолжал спрашивать Геннадий, – Дома знают? Нет. Мы сбежали. Нам просто хотелось посмотреть подземелье. Подземелье? – Геннадий поднял брови, – Ах, понимаю...Пойдемте, я вам его покажу. Это действительно любопытно. Не пришлось никого обманывать, тащить силой.... Мальчишки сами поспешили за ним, и в глазах их горело любопытство. Геннадий спустился по ступеням и открыл тяжелую дверь, ведущую в подвал. Там было темно и немного сыро. Подождите, я сейчас зажгу свет. Мужчина щелкнул выключателем, и ребята тут же забыли обо всем, разглядывая каменные стены, дубовые бочки, какие-то цепи... Ух ты.... Пап, а здесь что, держали узников? Возможно. И, думаю, им было здесь несладко. Темно, страшно. Думаю, тут водятся крысы... Игорек тут же стал оглядываться. Живых крыс он еще не видел. А это что? Это – секрет. Ну, хорошо.... При желании подвал можно полностью заполнить водой. Есть специальный насос – и озеро рядом. Ничего себе место.... Хотите поиграть? – предложил отец, – Представьте, что вы узники и томитесь в заключении. Хорошо бы, – вздохнул Никита, – Но нас будут искать дома. Ничего, я вас потом освобожу. Мальчишки не заметили как Геннадий поднялся по ступенькам. А потом свет погас и тяжелая дверь захлопнулась. *** Марина и Алексей, которым Светлана немедленно позвонила, сразу поняли – случилось что-то страшное. Светлана не могла найти слова, ее трясло. Она винила себя в том, что «проспала детей», твердила, что обегала в поисках их весь двор, и умоляла прийти как можно скорее. Впрочем, об этом ей не надо было просить. И получаса не прошло, как все собрались дома. Тут уже даже Алексей, никогда не терявший голову, хотел звонить в полицию, чтобы начать поиски немедленно. Марина была готова поддержать его, но Светлана стиснула на груди руки: Я понимаю, что все из-за меня... Я готова искать мальчишек вместе со всеми, пока мы их не найдем, но.... Проверим только один вариант...Тот дом, куда мы вчера ходили... Я теперь почти уверена, что ребята – там. И – да, их забрал твой муж, Марина... Теперь две пары глаз впились в нее. Откуда такая уверенность? – спросил Алексей. Мой сон...я потом расскажу... Но я не сомневаюсь... Он был вещим...Сначала я надеялась, что ребята просто выбрались из дома, и убежали гулять, но сейчас... Пойдемте туда, в тот дом – а потом можете хоть полицию звать, хоть волонтеров.... Но если я права, то нам нельзя терять время. Я только позвоню одному человеку, – Алексей вышел из комнаты. * Мальчишками, запертыми в подвале, всё больше овладевал страх. Сначала они сидели, прижавшись друг к другу, потом Игорек начал скулить тоненько, как попавший в беду щенок. Ты чего? – сердито спросил Никита. Ему тоже было очень не по себе, но он понимал, что надо как-то держаться – он же старший. Кры-ы-ысы.... Где?! Шуршат. И вода капает....А вдруг тут живет еще кто-нибудь страшный? Мы же видели – никого здесь нет. Тут можно включить свет, только выключатель высоко, я не дотянусь. Давай пододвинем что-нибудь к вон той стене... Ребятам не сразу удалось нащупать подходящий ящик, который был бы достаточно прочным, чтобы на него встать, но не слишком тяжелым – и они смогли бы доволочь его до нужного места. Наконец, ценой больших усилий, им удалось это сделать, и Никита щелкнул выключателем. Подвал озарился тусклым светом, и на душе у мальчишек немного полегчало. Видишь, никаких крыс нет. А зато вода из крана капает. Вон, целая лужа натекла. Я в нее наступил нечаянно, и колготки теперь мокрые. Никита, не обращая внимания на младшего братишку, дергал дверь. Он уже понимал, что она не поддастся, заперта с другой стороны. Просто было очень обидно – оказаться в такой западне. Если это наш папа, – сказал Игорек, и губы его задрожали, – Зачем он нас так пугает? Нас дома будут ругать. Мама.... Да все нас будут ругать. Это ты начал – пойдем, пойдем.... Мы быстро... Я же не знал, что этот папа нас тут запрет... Теперь только ждать, когда за нами придут, – Никита вернулся на то место, где они сидели, – Больше мы ничего не можем сделать. Кто-то должен нас выпустить. * Как не вовремя позвонил этот человек, который захотел купить дом...Геннадий с трудом сдерживал раздражение. Он уже хотел сказать, что сегодня он в отъезде, занят, но мужчина говорил непререкаемым тоном. Вы просто арендовали дом, и должны будете освободить его, если я решу его купить. И хозяин сказал мне, что я могу осмотреть.... Вам неудобно сегодня показать его? Что ж, хозяин дал мне свой ключ, я приду и посмотрю все сам. Прошу вас уложиться в полчаса. Потом я....я жду гостей. Сами понимаете, получится такая накладка..., – это было все, что мог сказать Геннадий. Полчаса меня устроят. А теперь Геннадий видел в окно, как на холм поднимаются трое. Про гостей он брякнул на авось, он не ждал, что Марина придет прямиком к нему, как будто кто-то сказал ей, что мальчишки именно здесь. Геннадий предвкушал, как будет наслаждаться поисками детей, отча-янием матери...Ведь об этом наверняка станет говорить весь городок, да и по телевизору покажут...Если же подберутся слишком близко к нему, к его дому – что ж, подвал заполняется водой за считанные минуты...А потом можно будет незаметно избавиться от улик. Слишком много было в его жизни того, что сходило ему с рук. Но теперь Марина шла прямо к нему, и с ней – будь он трижды неладен – его двоюродный брат, и еще какая-то женщина. Сделать вид, что его нет дома? Но ведь откуда-то они знают, где надо искать детей... Возьмут – и просто вышибут дверь. И еще этот покупатель должен явиться с минуты на минуту – у него есть запасной ключ... Геннадий чертыхнулся про себя и подошел к окну. Марина увидела его первой и остановилась резко. Кажется, до этой минуты она не верила до конца, что он их отыщет. Геннадий показал пальцем на нее, а потом на вход. Это значило – иди одна, впущу только тебя. Это поняли все, и Светлана схватила Марину на руку: Тебе нельзя идти. Одной нельзя! Представляешь, что он может с тобой сделать?! Марина пожала плечами – это был жест обреченности. А какой у нее выход, если там дети? Пусть идет, – сказал Алексей одними губами. Они со Светланой отступили на несколько шагов, и Марина начала подниматься по ступеням. Дверь открылась – Геннадий втолкнул Марину внутрь, и снова закрыл за ней дверь. Показывай, где этот подвал, – сказал Алексей жене, – Может быть, мы сумеем его открыть. ....В гостиной, той самой, из окон которой открывался вид на городок – а значит, видно было, что делается на лужайке перед домом, стояли двое. Я знаю, что мальчики тут, – говорила Марина, – Понимаешь, теперь это все узнают. Если ты хотел что-то сделать тайно – уже не выйдет. Отпусти их... Геннадий смотрел на женц, и во взгляде этом была и нена-висть и какая-то странная насмешка. Возможно, и отпущу, – согласился он, – На тот свет... Для этого мне даже не надо входить в подвал, все можно сделать отсюда... Ты не представляешь, как быстро будет бежать туда вода.... Это такое зрелище... Ниагарский водопад. Чего ты хочешь? – Марина старалась, чтобы голос звучал спокойно, - Чтобы мы уехали с тобой? Я и мальчишки? Мы уедем... Или я могу уехать с тобой без них, а их возьмет Алексей. Ведь по большому счету дети тебе не нужны...раз ты...раз ты хочешь... Ты мне тоже не нужна. Просто за несправедливые поступки должно быть наказание. Ты меня предала... Марина растерялась. Ей больше нечего было предложить Геннадию. И тогда послышался мягкий мужской голос: Прошу прощения. Вы, наверное, не слышали, как я стучал... Марина резко обернулась и глаза ее расширились, когда она увидела, кто вошел в комнату. Но мужчина смотрела только на Геннадия. Вы покупаете дом? – спросил Геннадий, – У нас тут..семейная сцена. Пройдитесь сами по дому пока... Смотрите сами, что вам нужно.. Семейная сцена? – повторил мужчина и странные нотки послушались в его голосе, одновременно спокойные и властные, – Зачем же? Ведь вы так устали... Марина затаила дыхание. Вы очень устали. Вам трудно даже стоять на ногах. Вы очень хотите сесть, правда?... Вы измучены. Не сразу, но Геннадий повиновался этому голосу. Он добрел до кресла и буквально рухнул в него. Сейчас вы дадите мне ключ от подвала, и все будет хорошо. Вы спокойно и безмятежно уснете. Вы сможете отдохнуть... Ключ лежал в кармане брюк. Геннадий нащупал его вялыми, непослушными пальцами. Мальчики, ме-сть – все это стало второстепенным. Больше всего ему хотелось спать. * Это ему ты звонил? – спрашивала Светлана мужа после того, как все закончилось. Я же тебе говорил, что мы проводим опыты с гипнозом. Иван, сын Олега Сергеевича, владеет этим методом лучше всех Мальчишкам повезло. Слишком малы они еще были, слишком немного времени провели в подвале, чтобы по настоящему испугаться. Я знал, что вы нас найдете, – повторял Никита, бросаясь на шею дяде Алеше, который открыл дверь, – Я знаю, мы виноваты, но вы не будете слишком сильно ругаться? Да разве взрослые могли на них ругаться в эту минуту? Замысел Геннадия, который тот лелеял столько лет, провалился. После того, как мужчина вновь попал в руки полиции, вскрылись и другие его зло-еяния, в частности то, что первой его же-ртвой стала Аня. Теперь уже было ясно – под стражей Геннадий останется до конца дней своих. Через несколько месяцев Марина вышла замуж за Ивана. Молодой человеком давно уже стал другом ее маленькой семьи, а после того, как он пришел на помощь в такую критическую минуту...все было ясно без слов. Медицинские разработки профессора и его сына оказались успешными, и была надежда, что клиника вскоре получит известность. Алексей еще несколько месяцев работал под руководством профессора, а потом вместе с женой вернулся в город, где его заждались пациенты. Все были только рады, когда он вновь начал вести прием. Светлана снова ждала ребенка, и надеялась, что на этот раз все будет благополучно. Она не оставила свой замысле – создавать коллекции одежды, но собиралась отложить его. Если все будет нормально, несколько лет она хотела побыть просто женой и матерью. Летом будем ездить к нашим, – говорила она, имея в виду семью Марины. Испытания, которые они прошли вместе, сблизили их настолько, что они стали по-настоящему родными людьми. Я рад, что ты перестала тревожиться о будущем, – сказал Алексей, – Вот увидишь, все будет хорошо. Я знаю. Откуда же, позволь спросить? Вчера мне снился сон, в котором я опять шла за Анубисом. Сначала мне было очень страшно – страшно даже во сне –я боялась, что он покажет мне что-то плохое...Но за той дверью, которую я открыла – была детская, и там стояла я сама, качая колыбель... Когда на душе становится светло и радостно - без всяких сонников понимаешь, что тебя ждет что-то доброе. Так оно и было. Конец Автор Татьяна Дивергент

Заложная покойница Бабулечка моя всю жизнь прожила в селе. Много лет тому назад село процветало, сегодня вымирает. Куда не глянь, предстают перед взором заброшенные, пустующие дома. Из жилых осталось десятка три, не больше. И никакие наши уговоры переехать в город не увенчались успехом. Потому и приходиться еженедельно навещать бабу Тосю. Да и других оставшихся коротать здесь свой век, стариков выручать. Одним продуктов привести, другим лекарства раздобыть. Недавно вот пришлось и соседке Марье Ильиничне подсобить, дров на зиму наколоть. Старая, одинокая, выжившая из ума женщина, пережившая и схоронившая всю родню. Местные рассказывают, что старушке уж лет сто. Точный возраст она сама уже не помнит. Говорят, век живет и мается, за страшный грех свой расплачиваясь. Рада бы помереть, тяжко по земле ходить. Только не может, не отпускает её, продолжая мучить на земле, заложная покойница: неупокоенный дух сестрицы. Бабушка рассказывала, как дело было. А я поведаю вам. ... Давным-давно появилась на свет сначала Марья, а следом за ней сестрица Анна. Не ожидали родители двойню, ведь в семье уже росло трое мальчишек. Тяжело всех прокормить, обуть, одеть. Однако приняли сей дар за благодать. Марья росла здоровой, крепкой и бойкой девочкой. Настырной и своенравной, имела острый длинный язык. Отчего часто получала нагоняй от родителей. Анна же, наоборот, отличалась от взбалмошной сестры. Тихая, покладистая и болезненная девочка. Отец с матерью, жалея хворое дитя, отдавали той всё лучшее, даруя безграничную любовь и ласку. С Марьи лишь спрашивали и требовали. Обложив заботами о сестре и работой по дому и хозяйству. И тогда и посеяли то семя зла и обиды, что позже дало свои корни в душе Марьи. Время шло, дочки росли. Анна избалованная и обласканная, а Марье по-прежнему доставались одни тумаки. И внезапно Марья расцвела, будто весенний цветок. Виной тому стал Степан, местный парень. Молодой, статный и работящий. Он обратил на девушку свой взор. Разве могла она о таком мечтать? Любовь наполнила сердце Марьи, заставив броситься её в сей омут с головой. Отношения молодые скрывали. Встречаясь в лесу, любуясь его красотами, гуляли под пение птиц. Прятались на пруду и в полях. Сбегали по ночам из дому, бродя до самого рассвета. Счастье длилось недолго, прознала о молодых Анна. По прошествии столько лет однозначно не сказать: то ли из зависти и эгоизма, то ли всему виной любовь к Степану и второй сестры была. Переманила Анька хлопца у Марьи. Опоила дома, в кровать уложила, сама рядышком. А тут и родители пожаловали. Скандал случился! Степан, подлец, девку испортил! Топнула Анька ножкой, мол, жениться теперь обязан. Переговорили родители двух семей и решили: быть свадьбе. Марья, терзаясь и страдая, не находила себе места: плакала суткам напролет, не говоря никому о своей девичьей обиде. И надо же такому случиться! Пошли сестры поутру за водой к колодцу. И именно там Анька и выдала всю правду несчастной Марье. И том, что знала о тайных встречах Степана и Марьи, и о том, что подстроила всё собственными руками. Когда-то тихая и смирная сестрица предстала перед Марьей гадиной подлой. Обуял девку гнев, будто Бес разумом овладел. Навалилась на сестру и столкнула в старый глубокий колодец. Вернувшись в избу, осталась смиренно дожидаться родителей. И ни слова не молвила, когда те, придя домой, заволновались о второй дочери. В скором времени искало Анну всё село. И нашли таки тело в колодце. Никто и подумать не мог, что своими собственными руками Марья могла избавиться от сестры. Сочли несчастным случаем. Колодец проклятый заколотили, а Анну похоронили. С того дня Марья замкнулась, исхудала, посерела. И всё чаще несла околесицу. «Девка знать, умом тронулась от горя!» — решили люди. А на сороковой день со смерти Анны скрутило спину у Марьи. Согнулась молодая девица, будто бы груз тяжкий на плечи лег. Чуть ногами двигает, точно старуха горбатая. Уж к кому родители не обращались - и к лекарям, и к знахарям, да всё непутевые попадались, руками разводили. И никто завесу тайны приоткрыть не мог и ничего поделать. Пока однажды не остановился цыганский табор вблизи села. И одна цыганочка откликнулась на просьбу матери глянуть на хворую дочь. И та, приблизившись к Марье, как гаркнет: — Убийца! Мать услыхав, в обморок упала. Дочь и не шелохнулась. Придя в себя, женщина не сразу поверила рассказу цыганки о том, как Марья родную сестру извела. — Стала твоя Аннушка заложной покойницей. Присосался дух её нечистый, тот, что самого чёрта порождение, к сестрице своей. И Марьи силы черпает, как пиявка болотная жизнь высасывает. Подойди ближе, покажу! — позвала цыганка. Прикрыла ладонью глаза матери и прошептала на ухо дивные слова. А после скомандовала: — Прозрей и смотри! Увиденное привело мать в ужас. Омерзительная тварь из бесовского отродья схоронилась на спине дочери. — Помоги! Всё, что пожелаешь, тебе отдам! — взмолилась мать. — Не могу, не в моей власти сие! И никто не поможет. Не тешь себя пустыми надеждами! — отказала цыганка. — Не отпустит её покойница, но и не убьет. Жизни не даст и умереть не позволит. Плата за тяжкий грех будет долгой и мучительной. — То и моя вина, как жить теперь? плакала мать. — Одну дочь похоронила, второю потеряла! — Тебе решать, — сказала цыганка и удалилась прочь. И мать решила молчать. Ничего не говоря супругу и сыновьям, продолжала заботиться о дочери. Степан то, как беда случилась, покинул село. Да и кто на горбунью странную и чудную посмотрит? Жила Марья при своей семье. И даже работала в колхозе, коровники чистила, пока силы были. Правда открылась, когда мать оказалась на смертном одре. Не в силах унести в могилу тяготящую её тайну. Люди пошептались. Да что поделаешь спустя столько лет? Одни поверили словам её, другие сочли враньем, решив, что и мать обезумела перед смертью. Вскоре не стало отца, состарились братья и тоже отошли в мир иной. Осталась Марья одна одинешенька на белом свете. Впрочем, не пропала, обслуживать Марья себя и по сей день может. Как сказывает моя бабушка: «Молится Марья о смерти, да всё ходит по сырой земле. В точь, как цыганка предрекала. Держит её заложная покойница, как сосуд, питаясь и существуя за счет неё. Цепко и крепко, из лап её не вырваться». Одновременно чудовищная и печальная история развернулась в тихом поселке. Правда то или вымыслы жителей, утверждать не берусь. Моё дело рассказать услышанное вам, друзья, а уж вы сделаете вывод и решите. Автор МуХа. Мистические рассказы.

Сглазили.. Средней дочке было 5 лет, свекровь взяла ее в гости к соседке. Через час пришли обратно, что случилось? Ребенок вялый, говорит тошнит. Свекровь рассказала, что соседка поставила угощение, дочка что-то съела, соседка и говорит "вот у вашей аппетит какой хороший, а нашу внучку есть не заставишь". Бабушка дома умыла и всё прошло. Потом эта же соседка волосы дочке сглазила, косы у нее с руку толщиной, говорит "у вашей косы, а у нашей мышиные хвостики". За два месяца от кос почти ничего не осталось, при этом даже и не лезли, просто как будто растаяли.. Поехали к "бабушке" Бабушка помогла, научила, что делать. Вернулись волосы, не быстро, но даже и не заметили как. Ольга *** Я с детства боялась сглаза, у меня были огромные голубые глаза, и все кто видел меня, говорили: ой какие глаза у девочки!!! и домой я приезжала с опухшими глазами, с ячменями то в одном глазу, то в другом. Врачи ничего не находили, а 20 лет к соседям приехала бабушка и, поговорив с моей мамой, сделала заговор. Больше ничего не буду писать, чтобы даже себя не сглазить. *** В последнее время часто вспоминаю слова мамы. - Да с твоим характером ты никому не нужна будешь. Никто с тобой не уживется! Да ты на соль в чай не заработаешь! Нужна. Замужем. А вот с заработками - действительно, на соль в чай🤷‍♀️ Ольга Д. *** Я как-то пожелала начальнику в сердцах (мысленно, разумеется) Чтобы ты обо.....я! И не было его на работе три дня. А как пришел, бледный, измученный, даже от чая отказывался))) А потом узнали, вроде отравился, плохо было) может совпадение, а может и нет))) *** У нас родственница была, добрейший и чуткий человек. Но младенцев ей лучше не показывать.. После малыш плачет, температура и рвота. Смывать сглаз научились все родные, ибо тетушка любила в гости ходить) Варвара К. *** Вот совершенно не верю в сглаз.И родственница у меня не верила,взрослая женщина,врач. Мы по очереди ездили к моей тете,которая из дома не выходила.Приезжаю раз,а тетя рассказывает: шла эта родственница на работу, через площадь в самом центре города.Навстречу какая-то злобная тетка.Что-то пробормотала и плюнула в сторону родственницы.Та значения не придала,но на следующий день у неё вскочил ячмень. Вот и думай теперь над причиной и следствием... Татьяна Т. ***