Предыдущая публикация
ИДИ ТЫ К ЛЕШЕМУ.. (1)
В родильном доме Алина лежала в отдельной палате. Не потому, что заботливый муж решил создать ей условия и всё оплатил. Просто боялись – вдруг она что натворит? Не обязательно, но может.Прямо отсюда, когда она встанет на ноги, Алине предстояло отправиться в приют скорбных душ. Мать ей это твердо пообещала.
А сейчас Алина лежала в полузабытьи, напичканная успокоительными, , и ей хотелось только одного — спать, спать все время, уйти в глубины сновидений еще дальше…и еще... Там было так хорошо! Там открывались такие миры! Там были фантастически прекрасные смешения цветов и панорам… В том мире возможно было все — и Алина парила над этими пейзажами, как птица или бабочка - и ощущение потрясающей легкости не покидало ее.
Автор изображения Татьяна Свичкарь
Но время от времени её все-таки вышвыривало в реальность, в тогда она ощущала свое тело – безвольное и тяжелое. Головы не поднять, пальцем не пошевелить. Однако слышать в такие минуты – Алина слышала. И тот разговор она услышала тоже.
В коридоре, за дверью ее палаты, говорили двое. Ее мать и врач.
— Я вас засу-жу, — это был голос матери, — Натурально затаскаю по всем суд-ам. Готовьтесь.
Ей отвечал голос врача – неуверенный и вроде бы - виноватый?
— Но ведь... Это и в ее документах есть... в карте... Дочь у вас не совсем... Вы собрались отдать ее на лечение…надолго…Вы же знаете, что там закрытая бо-льница....И прав родительских ее бы лишили все равно....
— Ну и что?! — мать с яростью, — Это был повод отдать ребенка....леший знает кому?! Почему вы хотя бы не позвонили мне?
— Но вы же…Никто мне не говорил, что вы собираетесь оформлять опекунство на себя…
— Так это предполагалось.... Что тут непонятного?! Я бабушка…
— А он — отец! В любом случае - у него больше прав, чем у вас. При живом вменяемом отце, вам ребенка не отдали бы.... Ни одна комиссия.... У него такие же права как у матери.
— Вот именно – как у матери, сума-с-ш-едш-ей…. А вы этого отца - видели? Мальчишка! Мальчишка натуральный с рюкзаком. Куда он понесет ребенка, что он будет с ним делать? Теперь вся ответственность – на вас, это хоть вы понимаете?! Если он забудет сына в первом же турпоходе, бросит где-нибудь под кустом.....Ах, что вы натворили, что натворили!
— Позвольте – молодой человек выглядел совершенно нормально. Мы с ним говорили... Он сказал, что будет воспитывать сына, что ему помогут родители…В этом случае мы совершенно не обязаны ставить в известность – бабушку… Тем более, вы не появлялись у нас несколько дней.
— Я ездила ко второй дочери. Вы знаете, как нелегко получить свидание в кол-они-и? Прошлый раз нас его лишили – Поля проштрафилась, в лавочку пошла без косынки. Всего-то! И этого хватило. Для них это весомый повод! А тут – дали… Мы полгода этого свидания с ней ждали! Я на три дня уехала только…. И за эти три дня, что меня не было….Это совершенно невозможно, что вы сделали….
— У них зарегистрирован брак…, - убеждал врач, - Я про Алину и ее мужа. У обоих – штампы в паспорте. Какие к нам могут быть претензии? Алину же прямо отсюда увезут в… Уже оформляют….
Несказанное слово повисло в воздухе.
И дальше бу-бу-бу…. Голоса стали сливаться, отдаляться…А может быть те, кто был в коридоре, просто отошли от двери…
…Это всё было не наяву. Наверное, это из книги….Просто кто-то вслух читал книжку, слишком страшную, чтобы это оказалось действительностью.
Алине больше не хотелось слушать, погружаться в длящийся кош-мар. Хотелось повернуться набок, укрыться с головой одеялом (больничное – такое тоненькое, невесомое, потяжелее одеялко бы…) и спать…спать…
…Алина знала, что у нее сын, и с ним все в порядке. Здоровый, крепкий мальчик. Акушерка сказала ей это сразу, как он родился. Вообще там, в пред-ро-до-вой и в самом родил-льном зале, с ней все разговаривали, как с нормальной. Может быть, их не успели предупредить о том, что за рож-еницу привезли.
Но теперь Марк - есть.... И дальше уже всё должно быть хорошо. О ребенке позаботятся…. Хотя бы Бог…. Алине давным-давно пришлось стать фаталисткой. И сейчас она не сомневалась – раз сын появился на свет, высшие силы будут его беречь. И Алина снова заснула, так глубоко, что не заметила – кончился день, миновала ночь и настало утро.
*
Алина сидела в постели, держала на коленях тарелку, и ела под присмотром матери. А ту слишком переполняло возмущение, чтобы она молчала.
— Нет, оказывается, это можно так… Прийти, поговорить с врачом, сунуть ему под нос паспорт…И получите, распишитесь…Я бы не удивилась, если бы узнала, что твоему Валере разрешили пройти в детское отделение, выбрать себе пару-тройку понравившихся младенцев – и отчалить. Я не только заявление в полицию напишу, я еще в газету позвоню… Пусть журналисты приедут и ославят их на весь свет.
— Правда, Марк – красивый? — Алина подцепила на вилку кусочек котлеты, — Я видела – у него голубые глаза…
— Они у всех младенцев голубые, — мать точно отмахивалась от реплик Алины, не давала себе труда отвечать , — Нет, вот просто так – взять и забрать.... Семья поможет – ха-ха три раза! Да он просто запихнет младенца в рюкзак и пойдет бродить по белу свету. Он ненорм-альный, такой же как и ты.
— Он – другой, — тихо возразила Алина, а потом спросила точно саму себя, — Где Марк?
— Горе ты мое, — мать тыльной стороной приложила ладонь ей ко лбу, — Ну вот, видишь же сама….Тебе лек-ства один день не дай – и всё. Ты и сама не понимаешь, где находишься, и что происходит.
— Где Марк?
— Где-где…Если бы не твой Валерка, я бы взяла мальчишку и вырастила. Мы бы с ним приходили тебя навещать.
— Да не нужен он тебе, — вдруг сказала Алина совершенно нормальным голосом. И взгляд ее сделался ясным, осознанным, — Ты бы его взяла просто потому, что это – живой человечек, не выбросишь. И в детдом как-то с-тр-емно отдавать, если близкие живы…
— Так что? - мать оторопела, - Ты хочешь сказать, что Валера по твоей просьбе это сделал, что вы с ним договорились?
Алина аккуратно поставила тарелку на тумбочку, легла (ей еще приходилось осторожничать, выверять каждое движение, всё тело после ро-дов болело). Легла и укрылась одеялом с головой.
— Не хочешь говорить? — обиделась мать, — Ну лежи…А я все равно всех сейчас поставлю на уши. Потому что этот малолетний де…ребенка просто уг-ро-бит. Надо его по закону родительских прав лишать – вот и все. Завтра же этим займусь…напишу заявление…
Алина услышала, как мать тяжело поднялась. Заскрипел стул. Теперь – шаги… Они отдавались, били в ухо - даже сквозь подушку. Алина поморщилась.
Мать стояла у окна и смотрела вниз:
—А черемуха в цвету стоит... весна...
Алина не знала, сможет ли заснуть без таб-лето-к. Но одно ей было известно. Если Марка уже нет на этом свете, если он умер, она заснет - и его увидит... Она всегда видел ме-рт-вых, и с ними ей было легче общаться, чем с живыми.
*Алина давно уже не возражала матери, потому каждый спор заканчивался для нее последствиями. Если дочь упорствовала, настаивая на своем – мать считала, что у нее обострение. И видела в этом свою вину. Это она в своё время влюбилась в цыгана, да так, что совершенно потеряла голову.
В их маленьком городке был район, который назывался - Александровское поле, или еще короче – Алеполе. Когда-то тут стояло село, но город разбухал, расширялся во все стороны, и со временем, будто губка, впитал сельские улочки и дома, присоединил их. И почему-то именно здесь стали селиться цыгане.
Их дома, самые большие и богатые в районе - примыкали друг к другу – улицы и дворы полнились гортанными разговорами, детским визгом и пестрыми длинными юбками.
Мать Алины, тогда еще просто девочка Катя, училась в одном классе с мальчиком Богданом. Этот Богдан был необычным цыганом. Он не только получал одни "пятёрки", но считался звездой самодеятельности. В Доме культуры его на руках носили – Богдан пел и танцевал, играл на аккордеоне и на гитаре, к тому же был хорош собой и артистичен.
Девчонки были в него влюблены почти все, за исключением нескольких «маминых дочек», которым точно не позволили бы дружить с цыганом. Для этих девочек родители уже всё расписали наперед – хороший аттестат, успешно сданные экзамены, институт….и может быть потом… на старшем курсе…мальчик из обеспеченной семьи, свадьба, своя квартира, внуки…
Богдана же неизвестное будущее ждало. Совершенно неизвестное. Может, он останется здесь, женится, построит себе дом. А может, уйдет в какой-нибудь театр «Ромэн», или вообще решит бродить с табором. Разве можно такой вариант рассматривать как что-то надежное? Да никогда.
А для Кати всё решилось в то, последнее лето, когда аттестат был уже в кармане (вернее, лежал на верхней полке в шкафу), но еще можно было не торопиться поступать. Еще имелось время в запасе.
И было лето – особенное, без палящего зноя, но с нежным ласковым теплом. Каждый день налетали короткие грозы, и шли такие дожди, что – окажешься на улице – и через минуту будешь отжимать платье и волосы.
Воздух пах пионами, и букет огромных прохладных пионов, этаких степок-растрепок цветочного мира – стоял возле кровати Кати.
Девушка стала взрослой именно в это лето. Она изменилась и внешне, из детского в ней осталось разве что выражение глаз – наивное и доверчивое. Стать же девушки вполне соответствовала восемнадцати годам. Но больше всего Катя изменилась внутренне. Дома ей было уже скучно. Белый свет сошелся клином на Богдане. И все чаще теперь мать ее по вечерам обзванивала подруг – спрашивала, где Катя?
И всё больше секретов появлялось у девушки, и казалось, она и думать забыла об институте.
Впрочем, ей и не пришлось в этом году поступать. В августе, красная от стыда, он вышла от врача. Первый в жизни осмотр совпал с подтверждением беременности. И в том же августе, столь щедром, что не только урожаем он наполнял корзины, но и звездные ливни шли каждую ночь – в том же месяце Богдан исчез. Как? Да просто собрался и уехал.
Об этом сказала Кате его мать, когда девушка от отчаяния пошла узнавать сама – где Богдан, почему она его больше не видит, и даже на телефонные звонки он не отвечает.
Цыганка не впустила ее дальше калитки. Пожала плечами и сказала:
— Уехал.
— Неужели он вам не сказал – куда?
И снова это движение плеч:
— Вырос. Сам решил – собрался и фють…..Значит, пора уже из гнезда…
Вот так – был и нет его, точно приснился. Больше Катя никогда в своей жизни Богдана не видела, и ничего о нем не слышала.
Весной она родила двух девочек.
— Вот уж наградил он тебя, так наградил, — в сердцах сказала Кате – мать, — Трудно нам придется.
Она заранее готовилась делить с дочерью ношу, и, надо сказать, в последующие годы им досталось действительно по полной программе.
Ни одна из девочек не была похожа на отца. Обе светленькие, не шибко-то красивые. Во всяком случае не из таких, которым умиляются посторонние люди. Что же касается характеров – то тут девчонки отличались друг от дружки как небо и земля.
Полина всегда была душой компании, начиная с детского сада, и всегда ее эксцентричные выходки пугали взрослых. Прыгать с гаражей – Полина. Привести домой бездомную собаку, одним своим видом вызывающую страх – Полина, довести учительницу до слез – она же.
Алина, напротив, росла тихой, погруженной в себя. Больше всего мать и бабушку настораживало то, что, девочка частенько говорит сама с собой, что-то шепчет, жестикулирует, стараясь, правда, чтобы этого никто не видел.
Мать отвела Алину к врачу, и Полину заодно прихватила – может, у нее тоже что-то с психи-кой, хотя раньше это называлось просто «шило в пятой точке».
Врач был платный, никуда не спешил, занимался девчонками два часа. Поставил диагнозы, не то, чтобы страшные, но выделявшие сестер из сонма других детей.
И вздохнул, прощаясь с матерью:
— Терпения вам….
Конечно, первой на терпение, стала испытывать родных Полина. Она рано вышла замуж.
— За первого встречного, — говорила мать.
— Чья бы корова, — откликалась Полина.
Через четыре года, узнав об измене мужа, Полина отп-равила его на тот свет. Просто села за руль, включила скорость…И поехала так, чтобы су-пруг ее н разминулся с колесами. Час был поздний, двор казался безлюдным, и Полина рассчитывала, что об этом никто не узнает.
Однако следователю в руки попала запись, сделанная камерой видеонаблюдения. Впереди замаячил конкретный срок, а следователь был хоть и немолод, но вполне хорош собой. Сначала Полина решила закрутить с ним роман, чтобы он преподнес дело определенным образом, и её – или оправдали, или срок дали поменьше.
А потом молодая женщина поняла, что потеряла голову. Она вообще все в жизни делала, отдавая себя до конца – любила, страдала, скучала… В любое чувство погружалась с макушкой.
Следователь романа не желал. Да, эксцентричная особа вызвала у него некоторый интерес, но не такой, чтобы изменять жене. И когда Полина раскрыла карты, следователь постарался мягко сгладить углы. Отказать так, чтобы не обидеть.
— Я – однолюб, — признался он.
Полина почувствовала, что судьба обманула ее второй раз. И решила отомстить. То ли следователю, то ли судьбе, то ли просто «назло кондуктору пойти пешком». Она придумала план.
***
Полина задумалась – кому стоит отомстить: следователю, раз он не сказал ей сразу, что женат? Или этой самой жене, чтобы испугалась и освободила место?
На следователя злость была больше, но его же и было жальче. К тому же, если месть окажется удачной – вместо него назначат другого, а там еще неизвестно, кто сядет в это кресло. Не сделать бы хуже самой себе….
Загвоздка заключалась в том, что Полина была далека от криминального мира (пока), если не считать парочку дра-к с девчонками после дискотеки. Полина посоветовалась с подругой, которая, как ей казалось – к теме ближе. Брат у Ленки сидел, и вот-вот должен был освободиться.
Но подруга, которая до этого производила впечатление настоящей ото-р-вы, тут вдруг заколебалась. Она-то знала, что последствия могут быть самыми серьезными.
— Ты – мужа похоронила, ты – под следствием, — подруга убеждала Полину отступить, — Неужели тебе еще до каких-то там любовей? Выпутайся сначала из этой истории с дэ-тэ-пэ…
— Так я и выпутываюсь. Совмещаю приятное с полезным.
— Ага-ага… Распра-виться с женой – это очень полезная вещь….Если твой следователь узнает, думаешь, он тебе любимую жену простит?
— Может плеснуть ей в ро---жу чем-нибудь? — Полина задумалась, — И живая останется, и такого чикимбрека он любить не сможет…Засунет следа-к эту женушку в какой-нибудь дом для убо-г-их, и будет ей передачки носить…
— Нет, — сказала подруга твердо, — Ты сейчас сама не знаешь, что несешь, тебе одни хи-ханьки…В общем, я этого не слышала. Если ты хочешь, чтобы я тебе помогла - значит, никакой кислоты, и вообще – никакого рук-оприкладства. Максимум – заведем ее куда-нибудь и серьезно поговорим. Поняла?
Несколько дней после этого подружки разрабатывали план, который казался обеим блистательным и столь же блистательно провалился. Им удалось подстеречь Жанну, когда она вечером возвращалась домой. Двор был полутемный, да еще гаражи тут стояли – есть куда затащить мадам для серьезной беседы.
Подружки накинулись на Жанну сзади, да так, что она опомниться не успела. А в углу за гаражами, Ленка держала жену следователя, стоя за ее спиной, стараясь, чтобы та не увидела ее лица. Полина же наоборот нацепила на себя улыбочку «мне трава не расти» и начала разговор:
— Дай, хоть в глаза твои бе-сстыж-ие посмотрю….
Почти наверняка, эти приемы показал жене следователь. А может быть, у ухоженной холеной дамы тоже имелся свой опыт выживания. Острым каблуком она удар-и-ла Ленку в голень , а когда та от неожиданности и бол-и, взвыла коротко, Жанна боднула Полину - тоже от всей души, не жалея – и бросилась бежать.
Подружки рванулись было – за ней, но тут уж дом Жанны был рядом, и кто-то шел через двор им навстречу, так что погоню пришлось свернуть.
Ленка ахала и переживала, что теперь будет. Полина же хорохорилась, но напрасно. У Жанны не только каблуки, но и глаза оказались острыми. Она описала мужу Полину в таких деталях, что хоть фотопортрет рисуй. А мужу не составило труда сделать выводы.
— Зря вы это затеяли, — сказал следователь Полине, как только ее привели к нему в кабинет, — Теперь я вижу, что вы удержу не знаете, что вы опа-сны для общества, и закрывать вас надо на долгий срок. Может, в колонии поумнеете. Или, во всяком случае, поймете, что жизнь не вертится вокруг ваших хотелок. И не будет вам все сходить с рук.
Пока шло следствие и за ним суд – мать плакала не переставая, опухшие веки превратили ее глаза в щелочки. Но в настоящее отчаяние она впала, услышав приговор.
Мать изначально не верила, что Полина способна совершить что-то непоправимо плохое, до самого конца считала, что дочь оговаривают, переводя какие-то несерьезные проступки её – в настоящие злодеяния. Но вот теперь клеветники восторжествовали, и Полина на несколько лет будет разлучена с близкими.
Если до суда мать металась, готовая на все – валяться в ногах у следователя, носить деньги людям, от которых что-то зависит, что угодно — но любыми путями избавить дочь от судьбы заключенной. …То после вынесения приговора, когда колония стала уже неизбежностью, мать думала лишь о том – что передать туда дочке, чтобы ей жилось полегче, как лишний раз связаться с Полиной, узнать, что у нее все нормально...
Темные мысли грызли мать – она похудела, сошла с лица. Жила письмами, звонками и встречами. Держала обиду на судьбу. Она же не думала о себе после рождения девчонок, она словно надеялась примерным материнством своим – купить для них счастливую жизнь. И что же? Одна дочь – бе-ше-ная, другая блаженная . Все годы, что Алина училась, мать носила справки, обновляла их регулярно, подтверждая, что у дочери весь комплект на «д» - дис-гра--ф---ия, дис—-лек--си—я и много чего еще.
— Хорошо еще, что ты не лаешь на уроках, как тот учитель их фильма, который не мог сдержаться и гавкал, — вздыхала мать, — Я всё понимаю, бо-лез-нь это. А только – случись со мной что – кому ты нужна? Полине? Сама видишь – где теперь Полина. А у меня уже нет сил на вас обеих, всю душу мне вымотали…
*
Алина старалась ни у кого не сидеть на шее. Сразу после школы она устроилась почтальоном. Специального образования тут не требовалось, а чтобы девушка на первых порах ничего не перепутала – ей дали наставницу, тетю Любу. Она казалась девушке ровесницей самой почтовой службы.
Тетя Люба рассказывала:
— Я прежде телеграммы разносила. А люди ведь боялись телеграмм, особенно, если срочная, если ночью… Так я заглядывала одним глазком в текст, в квартиру звоню, а сама кричу: «Вам телеграмма! Хорошая……» А бывало плохое известие, например «Миша уме-р». Кто такой этот Миша, кем он приходится хозяевам дома - кто знает…Мне дверь откроют, я уж так под руку человека возьму, и полушепотом так: «Известие…оно не очень… вы держитесь…» Может, это и глупо смотрится сейчас, но тогда я не могла иначе.
А потом, за закате уж…когда телеграммы редко кто посылал, разве что в какие-то отдаленные уголки, взяли у нас девушку одну…ой….К ней клиент приходит, заполняет бланк, деньги платит, и спрашивает:
— А как я узнаю, что телеграмма дошла?
И девушка эта ему отвечает:
— А вы позвоните тому, кому ее посылаете – и спросите: он получил?
Ну что ты с ней будешь делать…..
Люди на почте были настолько нужны, что Алину взяли со свистом, вместе со всеми ее особенностями. И она тут прижилась. Благодаря тете Любе, которая все время была начеку, ошибалась Алина редко, и только в самом начале, . А вот быстрые ноги и неутомимость юности ей очень пригодились. И возможно, работала бы она тут тихо и мирно, год за годом, если бы не занесла ее судьба к одной даме средних лет.
В коридоре, за дверью ее палаты, говорили двое. Ее мать и врач.
— Я вас засу-жу, — это был голос матери, — Натурально затаскаю по всем суд-ам. Готовьтесь.
Ей отвечал голос врача – неуверенный и вроде бы - виноватый?
— Но ведь... Это и в ее документах есть... в карте... Дочь у вас не совсем... Вы собрались отдать ее на лечение…надолго…Вы же знаете, что там закрытая бо-льница....И прав родительских ее бы лишили все равно....
— Ну и что?! — мать с яростью, — Это был повод отдать ребенка....леший знает кому?! Почему вы хотя бы не позвонили мне?
— Но вы же…Никто мне не говорил, что вы собираетесь оформлять опекунство на себя…
— Так это предполагалось.... Что тут непонятного?! Я бабушка…
— А он — отец! В любом случае - у него больше прав, чем у вас. При живом вменяемом отце, вам ребенка не отдали бы.... Ни одна комиссия.... У него такие же права как у матери.
— Вот именно – как у матери, сума-с-ш-едш-ей…. А вы этого отца - видели? Мальчишка! Мальчишка натуральный с рюкзаком. Куда он понесет ребенка, что он будет с ним делать? Теперь вся ответственность – на вас, это хоть вы понимаете?! Если он забудет сына в первом же турпоходе, бросит где-нибудь под кустом.....Ах, что вы натворили, что натворили!
— Позвольте – молодой человек выглядел совершенно нормально. Мы с ним говорили... Он сказал, что будет воспитывать сына, что ему помогут родители…В этом случае мы совершенно не обязаны ставить в известность – бабушку… Тем более, вы не появлялись у нас несколько дней.
— Я ездила ко второй дочери. Вы знаете, как нелегко получить свидание в кол-они-и? Прошлый раз нас его лишили – Поля проштрафилась, в лавочку пошла без косынки. Всего-то! И этого хватило. Для них это весомый повод! А тут – дали… Мы полгода этого свидания с ней ждали! Я на три дня уехала только…. И за эти три дня, что меня не было….Это совершенно невозможно, что вы сделали….
— У них зарегистрирован брак…, - убеждал врач, - Я про Алину и ее мужа. У обоих – штампы в паспорте. Какие к нам могут быть претензии? Алину же прямо отсюда увезут в… Уже оформляют….
Несказанное слово повисло в воздухе.
И дальше бу-бу-бу…. Голоса стали сливаться, отдаляться…А может быть те, кто был в коридоре, просто отошли от двери…
…Это всё было не наяву. Наверное, это из книги….Просто кто-то вслух читал книжку, слишком страшную, чтобы это оказалось действительностью.
Алине больше не хотелось слушать, погружаться в длящийся кош-мар. Хотелось повернуться набок, укрыться с головой одеялом (больничное – такое тоненькое, невесомое, потяжелее одеялко бы…) и спать…спать…
…Алина знала, что у нее сын, и с ним все в порядке. Здоровый, крепкий мальчик. Акушерка сказала ей это сразу, как он родился. Вообще там, в пред-ро-до-вой и в самом родил-льном зале, с ней все разговаривали, как с нормальной. Может быть, их не успели предупредить о том, что за рож-еницу привезли.
Но теперь Марк - есть.... И дальше уже всё должно быть хорошо. О ребенке позаботятся…. Хотя бы Бог…. Алине давным-давно пришлось стать фаталисткой. И сейчас она не сомневалась – раз сын появился на свет, высшие силы будут его беречь. И Алина снова заснула, так глубоко, что не заметила – кончился день, миновала ночь и настало утро.
*
Алина сидела в постели, держала на коленях тарелку, и ела под присмотром матери. А ту слишком переполняло возмущение, чтобы она молчала.
— Нет, оказывается, это можно так… Прийти, поговорить с врачом, сунуть ему под нос паспорт…И получите, распишитесь…Я бы не удивилась, если бы узнала, что твоему Валере разрешили пройти в детское отделение, выбрать себе пару-тройку понравившихся младенцев – и отчалить. Я не только заявление в полицию напишу, я еще в газету позвоню… Пусть журналисты приедут и ославят их на весь свет.
— Правда, Марк – красивый? — Алина подцепила на вилку кусочек котлеты, — Я видела – у него голубые глаза…
— Они у всех младенцев голубые, — мать точно отмахивалась от реплик Алины, не давала себе труда отвечать , — Нет, вот просто так – взять и забрать.... Семья поможет – ха-ха три раза! Да он просто запихнет младенца в рюкзак и пойдет бродить по белу свету. Он ненорм-альный, такой же как и ты.
— Он – другой, — тихо возразила Алина, а потом спросила точно саму себя, — Где Марк?
— Горе ты мое, — мать тыльной стороной приложила ладонь ей ко лбу, — Ну вот, видишь же сама….Тебе лек-ства один день не дай – и всё. Ты и сама не понимаешь, где находишься, и что происходит.
— Где Марк?
— Где-где…Если бы не твой Валерка, я бы взяла мальчишку и вырастила. Мы бы с ним приходили тебя навещать.
— Да не нужен он тебе, — вдруг сказала Алина совершенно нормальным голосом. И взгляд ее сделался ясным, осознанным, — Ты бы его взяла просто потому, что это – живой человечек, не выбросишь. И в детдом как-то с-тр-емно отдавать, если близкие живы…
— Так что? - мать оторопела, - Ты хочешь сказать, что Валера по твоей просьбе это сделал, что вы с ним договорились?
Алина аккуратно поставила тарелку на тумбочку, легла (ей еще приходилось осторожничать, выверять каждое движение, всё тело после ро-дов болело). Легла и укрылась одеялом с головой.
— Не хочешь говорить? — обиделась мать, — Ну лежи…А я все равно всех сейчас поставлю на уши. Потому что этот малолетний де…ребенка просто уг-ро-бит. Надо его по закону родительских прав лишать – вот и все. Завтра же этим займусь…напишу заявление…
Алина услышала, как мать тяжело поднялась. Заскрипел стул. Теперь – шаги… Они отдавались, били в ухо - даже сквозь подушку. Алина поморщилась.
Мать стояла у окна и смотрела вниз:
—А черемуха в цвету стоит... весна...
Алина не знала, сможет ли заснуть без таб-лето-к. Но одно ей было известно. Если Марка уже нет на этом свете, если он умер, она заснет - и его увидит... Она всегда видел ме-рт-вых, и с ними ей было легче общаться, чем с живыми.
*Алина давно уже не возражала матери, потому каждый спор заканчивался для нее последствиями. Если дочь упорствовала, настаивая на своем – мать считала, что у нее обострение. И видела в этом свою вину. Это она в своё время влюбилась в цыгана, да так, что совершенно потеряла голову.
В их маленьком городке был район, который назывался - Александровское поле, или еще короче – Алеполе. Когда-то тут стояло село, но город разбухал, расширялся во все стороны, и со временем, будто губка, впитал сельские улочки и дома, присоединил их. И почему-то именно здесь стали селиться цыгане.
Их дома, самые большие и богатые в районе - примыкали друг к другу – улицы и дворы полнились гортанными разговорами, детским визгом и пестрыми длинными юбками.
Мать Алины, тогда еще просто девочка Катя, училась в одном классе с мальчиком Богданом. Этот Богдан был необычным цыганом. Он не только получал одни "пятёрки", но считался звездой самодеятельности. В Доме культуры его на руках носили – Богдан пел и танцевал, играл на аккордеоне и на гитаре, к тому же был хорош собой и артистичен.
Девчонки были в него влюблены почти все, за исключением нескольких «маминых дочек», которым точно не позволили бы дружить с цыганом. Для этих девочек родители уже всё расписали наперед – хороший аттестат, успешно сданные экзамены, институт….и может быть потом… на старшем курсе…мальчик из обеспеченной семьи, свадьба, своя квартира, внуки…
Богдана же неизвестное будущее ждало. Совершенно неизвестное. Может, он останется здесь, женится, построит себе дом. А может, уйдет в какой-нибудь театр «Ромэн», или вообще решит бродить с табором. Разве можно такой вариант рассматривать как что-то надежное? Да никогда.
А для Кати всё решилось в то, последнее лето, когда аттестат был уже в кармане (вернее, лежал на верхней полке в шкафу), но еще можно было не торопиться поступать. Еще имелось время в запасе.
И было лето – особенное, без палящего зноя, но с нежным ласковым теплом. Каждый день налетали короткие грозы, и шли такие дожди, что – окажешься на улице – и через минуту будешь отжимать платье и волосы.
Воздух пах пионами, и букет огромных прохладных пионов, этаких степок-растрепок цветочного мира – стоял возле кровати Кати.
Девушка стала взрослой именно в это лето. Она изменилась и внешне, из детского в ней осталось разве что выражение глаз – наивное и доверчивое. Стать же девушки вполне соответствовала восемнадцати годам. Но больше всего Катя изменилась внутренне. Дома ей было уже скучно. Белый свет сошелся клином на Богдане. И все чаще теперь мать ее по вечерам обзванивала подруг – спрашивала, где Катя?
И всё больше секретов появлялось у девушки, и казалось, она и думать забыла об институте.
Впрочем, ей и не пришлось в этом году поступать. В августе, красная от стыда, он вышла от врача. Первый в жизни осмотр совпал с подтверждением беременности. И в том же августе, столь щедром, что не только урожаем он наполнял корзины, но и звездные ливни шли каждую ночь – в том же месяце Богдан исчез. Как? Да просто собрался и уехал.
Об этом сказала Кате его мать, когда девушка от отчаяния пошла узнавать сама – где Богдан, почему она его больше не видит, и даже на телефонные звонки он не отвечает.
Цыганка не впустила ее дальше калитки. Пожала плечами и сказала:
— Уехал.
— Неужели он вам не сказал – куда?
И снова это движение плеч:
— Вырос. Сам решил – собрался и фють…..Значит, пора уже из гнезда…
Вот так – был и нет его, точно приснился. Больше Катя никогда в своей жизни Богдана не видела, и ничего о нем не слышала.
Весной она родила двух девочек.
— Вот уж наградил он тебя, так наградил, — в сердцах сказала Кате – мать, — Трудно нам придется.
Она заранее готовилась делить с дочерью ношу, и, надо сказать, в последующие годы им досталось действительно по полной программе.
Ни одна из девочек не была похожа на отца. Обе светленькие, не шибко-то красивые. Во всяком случае не из таких, которым умиляются посторонние люди. Что же касается характеров – то тут девчонки отличались друг от дружки как небо и земля.
Полина всегда была душой компании, начиная с детского сада, и всегда ее эксцентричные выходки пугали взрослых. Прыгать с гаражей – Полина. Привести домой бездомную собаку, одним своим видом вызывающую страх – Полина, довести учительницу до слез – она же.
Алина, напротив, росла тихой, погруженной в себя. Больше всего мать и бабушку настораживало то, что, девочка частенько говорит сама с собой, что-то шепчет, жестикулирует, стараясь, правда, чтобы этого никто не видел.
Мать отвела Алину к врачу, и Полину заодно прихватила – может, у нее тоже что-то с психи-кой, хотя раньше это называлось просто «шило в пятой точке».
Врач был платный, никуда не спешил, занимался девчонками два часа. Поставил диагнозы, не то, чтобы страшные, но выделявшие сестер из сонма других детей.
И вздохнул, прощаясь с матерью:
— Терпения вам….
Конечно, первой на терпение, стала испытывать родных Полина. Она рано вышла замуж.
— За первого встречного, — говорила мать.
— Чья бы корова, — откликалась Полина.
Через четыре года, узнав об измене мужа, Полина отп-равила его на тот свет. Просто села за руль, включила скорость…И поехала так, чтобы су-пруг ее н разминулся с колесами. Час был поздний, двор казался безлюдным, и Полина рассчитывала, что об этом никто не узнает.
Однако следователю в руки попала запись, сделанная камерой видеонаблюдения. Впереди замаячил конкретный срок, а следователь был хоть и немолод, но вполне хорош собой. Сначала Полина решила закрутить с ним роман, чтобы он преподнес дело определенным образом, и её – или оправдали, или срок дали поменьше.
А потом молодая женщина поняла, что потеряла голову. Она вообще все в жизни делала, отдавая себя до конца – любила, страдала, скучала… В любое чувство погружалась с макушкой.
Следователь романа не желал. Да, эксцентричная особа вызвала у него некоторый интерес, но не такой, чтобы изменять жене. И когда Полина раскрыла карты, следователь постарался мягко сгладить углы. Отказать так, чтобы не обидеть.
— Я – однолюб, — признался он.
Полина почувствовала, что судьба обманула ее второй раз. И решила отомстить. То ли следователю, то ли судьбе, то ли просто «назло кондуктору пойти пешком». Она придумала план.
***
Полина задумалась – кому стоит отомстить: следователю, раз он не сказал ей сразу, что женат? Или этой самой жене, чтобы испугалась и освободила место?
На следователя злость была больше, но его же и было жальче. К тому же, если месть окажется удачной – вместо него назначат другого, а там еще неизвестно, кто сядет в это кресло. Не сделать бы хуже самой себе….
Загвоздка заключалась в том, что Полина была далека от криминального мира (пока), если не считать парочку дра-к с девчонками после дискотеки. Полина посоветовалась с подругой, которая, как ей казалось – к теме ближе. Брат у Ленки сидел, и вот-вот должен был освободиться.
Но подруга, которая до этого производила впечатление настоящей ото-р-вы, тут вдруг заколебалась. Она-то знала, что последствия могут быть самыми серьезными.
— Ты – мужа похоронила, ты – под следствием, — подруга убеждала Полину отступить, — Неужели тебе еще до каких-то там любовей? Выпутайся сначала из этой истории с дэ-тэ-пэ…
— Так я и выпутываюсь. Совмещаю приятное с полезным.
— Ага-ага… Распра-виться с женой – это очень полезная вещь….Если твой следователь узнает, думаешь, он тебе любимую жену простит?
— Может плеснуть ей в ро---жу чем-нибудь? — Полина задумалась, — И живая останется, и такого чикимбрека он любить не сможет…Засунет следа-к эту женушку в какой-нибудь дом для убо-г-их, и будет ей передачки носить…
— Нет, — сказала подруга твердо, — Ты сейчас сама не знаешь, что несешь, тебе одни хи-ханьки…В общем, я этого не слышала. Если ты хочешь, чтобы я тебе помогла - значит, никакой кислоты, и вообще – никакого рук-оприкладства. Максимум – заведем ее куда-нибудь и серьезно поговорим. Поняла?
Несколько дней после этого подружки разрабатывали план, который казался обеим блистательным и столь же блистательно провалился. Им удалось подстеречь Жанну, когда она вечером возвращалась домой. Двор был полутемный, да еще гаражи тут стояли – есть куда затащить мадам для серьезной беседы.
Подружки накинулись на Жанну сзади, да так, что она опомниться не успела. А в углу за гаражами, Ленка держала жену следователя, стоя за ее спиной, стараясь, чтобы та не увидела ее лица. Полина же наоборот нацепила на себя улыбочку «мне трава не расти» и начала разговор:
— Дай, хоть в глаза твои бе-сстыж-ие посмотрю….
Почти наверняка, эти приемы показал жене следователь. А может быть, у ухоженной холеной дамы тоже имелся свой опыт выживания. Острым каблуком она удар-и-ла Ленку в голень , а когда та от неожиданности и бол-и, взвыла коротко, Жанна боднула Полину - тоже от всей души, не жалея – и бросилась бежать.
Подружки рванулись было – за ней, но тут уж дом Жанны был рядом, и кто-то шел через двор им навстречу, так что погоню пришлось свернуть.
Ленка ахала и переживала, что теперь будет. Полина же хорохорилась, но напрасно. У Жанны не только каблуки, но и глаза оказались острыми. Она описала мужу Полину в таких деталях, что хоть фотопортрет рисуй. А мужу не составило труда сделать выводы.
— Зря вы это затеяли, — сказал следователь Полине, как только ее привели к нему в кабинет, — Теперь я вижу, что вы удержу не знаете, что вы опа-сны для общества, и закрывать вас надо на долгий срок. Может, в колонии поумнеете. Или, во всяком случае, поймете, что жизнь не вертится вокруг ваших хотелок. И не будет вам все сходить с рук.
Пока шло следствие и за ним суд – мать плакала не переставая, опухшие веки превратили ее глаза в щелочки. Но в настоящее отчаяние она впала, услышав приговор.
Мать изначально не верила, что Полина способна совершить что-то непоправимо плохое, до самого конца считала, что дочь оговаривают, переводя какие-то несерьезные проступки её – в настоящие злодеяния. Но вот теперь клеветники восторжествовали, и Полина на несколько лет будет разлучена с близкими.
Если до суда мать металась, готовая на все – валяться в ногах у следователя, носить деньги людям, от которых что-то зависит, что угодно — но любыми путями избавить дочь от судьбы заключенной. …То после вынесения приговора, когда колония стала уже неизбежностью, мать думала лишь о том – что передать туда дочке, чтобы ей жилось полегче, как лишний раз связаться с Полиной, узнать, что у нее все нормально...
Темные мысли грызли мать – она похудела, сошла с лица. Жила письмами, звонками и встречами. Держала обиду на судьбу. Она же не думала о себе после рождения девчонок, она словно надеялась примерным материнством своим – купить для них счастливую жизнь. И что же? Одна дочь – бе-ше-ная, другая блаженная . Все годы, что Алина училась, мать носила справки, обновляла их регулярно, подтверждая, что у дочери весь комплект на «д» - дис-гра--ф---ия, дис—-лек--си—я и много чего еще.
— Хорошо еще, что ты не лаешь на уроках, как тот учитель их фильма, который не мог сдержаться и гавкал, — вздыхала мать, — Я всё понимаю, бо-лез-нь это. А только – случись со мной что – кому ты нужна? Полине? Сама видишь – где теперь Полина. А у меня уже нет сил на вас обеих, всю душу мне вымотали…
*
Алина старалась ни у кого не сидеть на шее. Сразу после школы она устроилась почтальоном. Специального образования тут не требовалось, а чтобы девушка на первых порах ничего не перепутала – ей дали наставницу, тетю Любу. Она казалась девушке ровесницей самой почтовой службы.
Тетя Люба рассказывала:
— Я прежде телеграммы разносила. А люди ведь боялись телеграмм, особенно, если срочная, если ночью… Так я заглядывала одним глазком в текст, в квартиру звоню, а сама кричу: «Вам телеграмма! Хорошая……» А бывало плохое известие, например «Миша уме-р». Кто такой этот Миша, кем он приходится хозяевам дома - кто знает…Мне дверь откроют, я уж так под руку человека возьму, и полушепотом так: «Известие…оно не очень… вы держитесь…» Может, это и глупо смотрится сейчас, но тогда я не могла иначе.
А потом, за закате уж…когда телеграммы редко кто посылал, разве что в какие-то отдаленные уголки, взяли у нас девушку одну…ой….К ней клиент приходит, заполняет бланк, деньги платит, и спрашивает:
— А как я узнаю, что телеграмма дошла?
И девушка эта ему отвечает:
— А вы позвоните тому, кому ее посылаете – и спросите: он получил?
Ну что ты с ней будешь делать…..
Люди на почте были настолько нужны, что Алину взяли со свистом, вместе со всеми ее особенностями. И она тут прижилась. Благодаря тете Любе, которая все время была начеку, ошибалась Алина редко, и только в самом начале, . А вот быстрые ноги и неутомимость юности ей очень пригодились. И возможно, работала бы она тут тихо и мирно, год за годом, если бы не занесла ее судьба к одной даме средних лет.
Автор изображения Татьяна Свичкарь
Алина не спешила с работы домой – там поселилась глухая тоска. Стоило матери узнать – из звонка ли, из письма – что у Полины все нормально, насколько может быть нормально в коло-нии – как она сразу начинала тревожиться, не случилось ли чего за то время, что письмо шло. Говорить мать могла только об этом.
А когда силы иссякали окончательно, мать садилась на табуретку и всплескивала руками, задавая то ли судьбе, то ли Алине риторический вопрос:
— Ну в кого вы у меня обе такие без-ба—ше--нные? Каждая по-своему…. Ну, что мне с вами делать?
Алина пыталась что-то сделать сама – приходила домой только ночевать. Если освобождалась на работе раньше – шла бродить по городу. Потом это чувство навсегда осталось с ней. Идешь по вечерним темным улицам и смотришь на окна домов. Там горит свет, а где-то еще и экран телевизора. Если же дом старый – нередко слышен запах готовящегося ужин. Почему-то всегда один и тот же – пахнет жареной картошкой с луком, так что все внутри заходится от сосущего чувства голода.
Алина наскоро покупала в ближайшем киоске пирожок, а если торговец был мужчиной…южной национальности, то вместе с пирожком она уносила и комплименты, липкие, как паутина.
Когда же все-таки девушка открывала дверь квартиры, мать была где-то там, в темной глубине. Смотрела телевизор-крошку-экран-в-ладошку, не зажигая света. Передачи сменяли друг друга, как-то отвлекали.
Мать сразу говорила, это были первые ее слова – пришло нынче известие от Полины или нет. Алина кивала – удерживаясь сказать, что сестра бы никогда не переживала так ни за одну из них.
Остаток вечера проходил как по трафарету. Алина готовила ужин, заставляла мать поесть, сама шла в душ и ложилась спать. Мечтая о том, чтобы поскорее начался следующий день и можно было уйти из дома.
Самыми нелюбимыми моментом для Алины были пенсии: она боялась из разносить. Вдруг кто-то нап--адет и выр--вет из рук сумку с деньгами? Вдруг она сама обс-чи-тается? Компенсировать недостачу было бы нечем. После истории с Полиной в семье не осталось ни одной лишней копейки.
Алина всегда ожидала самого плохого, наверное, унаследовала эту черту от матери. Но всё получилось неожиданно для нее.
Она несла пенсию какой-то Алевтине Михайловне в «Черный дом». Так в народе называлось это старинное здание, цвета темно-серого гранита. Кто-то стремился поселиться там, считая архитектуру роскошной, кто-то презрительно махал рукой – уж больно дом древний, в нем все надо менять, начиная от труб и заканчивая крышей.
В Черном доме Алина не была еще ни разу. Обшарпанные двери соседствовали тут с изысканными лепными украшениями, а стены в подъезде, выкрашенные угрюмо-зеленой масляной краской, были исчерчены рисунками и надписями.
Алевтина Михайловна жила на втором этаже, и звонок у нее был тоже древний, дребезжащий, как будто, подавая голос, он делал последнее свое усилие.
Но дверь Алине открыла не хозяйка, а особа явно не пенсионного возраста, с красным полотенцем, замотанным на голове в форме чалмы. Сколько раз Алина хотела научиться так укутывать мокрые волосы, но у нее не получалось – криво-ручка она была и знала это за собой.
Девушка с полотенцем, ничего не спрашивая, махнула рукой в глубину коридора – мол, идите туда. Алина подумала, что квартира, наверное, коммунальная, но тут из комнаты послышался голос:
— Кто там?
— Пенсию принесли, теть…, -откликнулась девушка.
Алина пошла, куда ей было велено. И замерла на пороге комнаты, не решаясь ступить дальше. Позже, приглядевшись, она поймет, что нет тут ничего ошеломляющего. Цветные витражи в окнах – это наклеенная пленка, сова с янтарными глазами, сидящая на шкафу – чучело. Красная скатерть на столе – не бархат, а синтетика. И только одно будет зачаровывать ее неизменно – большой хрустальный шар, на подставке-трехножке.
За столом сидела женщина, возраст которой Алина тоже определила не сразу. Слишком много пудры и краски на лице, слишком ярко накрашены глаза. На голове тоже что-то в виде чалмы, но уж явно не из полотенца, там стразы отблескивают. Шарф….Какой-то пестрый халат…
А когда силы иссякали окончательно, мать садилась на табуретку и всплескивала руками, задавая то ли судьбе, то ли Алине риторический вопрос:
— Ну в кого вы у меня обе такие без-ба—ше--нные? Каждая по-своему…. Ну, что мне с вами делать?
Алина пыталась что-то сделать сама – приходила домой только ночевать. Если освобождалась на работе раньше – шла бродить по городу. Потом это чувство навсегда осталось с ней. Идешь по вечерним темным улицам и смотришь на окна домов. Там горит свет, а где-то еще и экран телевизора. Если же дом старый – нередко слышен запах готовящегося ужин. Почему-то всегда один и тот же – пахнет жареной картошкой с луком, так что все внутри заходится от сосущего чувства голода.
Алина наскоро покупала в ближайшем киоске пирожок, а если торговец был мужчиной…южной национальности, то вместе с пирожком она уносила и комплименты, липкие, как паутина.
Когда же все-таки девушка открывала дверь квартиры, мать была где-то там, в темной глубине. Смотрела телевизор-крошку-экран-в-ладошку, не зажигая света. Передачи сменяли друг друга, как-то отвлекали.
Мать сразу говорила, это были первые ее слова – пришло нынче известие от Полины или нет. Алина кивала – удерживаясь сказать, что сестра бы никогда не переживала так ни за одну из них.
Остаток вечера проходил как по трафарету. Алина готовила ужин, заставляла мать поесть, сама шла в душ и ложилась спать. Мечтая о том, чтобы поскорее начался следующий день и можно было уйти из дома.
Самыми нелюбимыми моментом для Алины были пенсии: она боялась из разносить. Вдруг кто-то нап--адет и выр--вет из рук сумку с деньгами? Вдруг она сама обс-чи-тается? Компенсировать недостачу было бы нечем. После истории с Полиной в семье не осталось ни одной лишней копейки.
Алина всегда ожидала самого плохого, наверное, унаследовала эту черту от матери. Но всё получилось неожиданно для нее.
Она несла пенсию какой-то Алевтине Михайловне в «Черный дом». Так в народе называлось это старинное здание, цвета темно-серого гранита. Кто-то стремился поселиться там, считая архитектуру роскошной, кто-то презрительно махал рукой – уж больно дом древний, в нем все надо менять, начиная от труб и заканчивая крышей.
В Черном доме Алина не была еще ни разу. Обшарпанные двери соседствовали тут с изысканными лепными украшениями, а стены в подъезде, выкрашенные угрюмо-зеленой масляной краской, были исчерчены рисунками и надписями.
Алевтина Михайловна жила на втором этаже, и звонок у нее был тоже древний, дребезжащий, как будто, подавая голос, он делал последнее свое усилие.
Но дверь Алине открыла не хозяйка, а особа явно не пенсионного возраста, с красным полотенцем, замотанным на голове в форме чалмы. Сколько раз Алина хотела научиться так укутывать мокрые волосы, но у нее не получалось – криво-ручка она была и знала это за собой.
Девушка с полотенцем, ничего не спрашивая, махнула рукой в глубину коридора – мол, идите туда. Алина подумала, что квартира, наверное, коммунальная, но тут из комнаты послышался голос:
— Кто там?
— Пенсию принесли, теть…, -откликнулась девушка.
Алина пошла, куда ей было велено. И замерла на пороге комнаты, не решаясь ступить дальше. Позже, приглядевшись, она поймет, что нет тут ничего ошеломляющего. Цветные витражи в окнах – это наклеенная пленка, сова с янтарными глазами, сидящая на шкафу – чучело. Красная скатерть на столе – не бархат, а синтетика. И только одно будет зачаровывать ее неизменно – большой хрустальный шар, на подставке-трехножке.
За столом сидела женщина, возраст которой Алина тоже определила не сразу. Слишком много пудры и краски на лице, слишком ярко накрашены глаза. На голове тоже что-то в виде чалмы, но уж явно не из полотенца, там стразы отблескивают. Шарф….Какой-то пестрый халат…
Автор изображения группа Полуночники
Женщина раскладывала карты, и на такую мелочь, как Алина, оторвалась с трудом.
— Ну, давай, где тут расписаться, - она протянула руку.
Ногти были длинные и острые, а лак – черный. Профессии надо соответствовать. Алина поняла, что попала в дом к одной из тех теток, что называют себя ясн--овидящи-ми, потомственны-ми ве--дьм--ами или что-то в этом роде. Профессии надо соответствовать, вот тетка и оделась так, что на улицу в этом не покажешься.
Алина сверилась, отсчитала деньги, показала тетке, где поставить подпись. Женщина стала снова пересчитывать и купюры, и мелочь, не доверяя почтальонше. Алина тем временем оглядывалась по сторонам, изучала диковинную комнату.
Потом вздрогнула и непроизвольно спросила:
— А это вы зачем дома держите?
Ясновидящая подняла глаза, не понимая. Алина указывала на книгу. Самую обычную книгу, что лежала на тумбочке. Женщина бровями показала, что ждет объяснений – почему этой книге не место в доме?
— Книжку написал человек, которого уже нет, — объясняла Алина, будто гадалка этого не знала, — Он – писатель, это его книжка, она лежала у него в кабинете, на столе. Лежала там, когда он…когда его… эти ребята...
Теперь гадалка смотрела на нее со всевозрастающим интересом. С того места, где Алина сидела, она не могла прочесть название книги, тем более – фамилию автора, напечатанную еще более мелким шрифтом.
— Откуда ты знаешь? — спросила гадалка.
Алина пожала плечами – чуть растерянно, потому что для нее это было очевидно.
— Я просто смотрю на нее, на эту книжку – и вижу…И чувствую…что ему было очень страшно, этому человеку…очень бо-л---ьно…Он отдал этим незваным гостям всё…все деньги… а они перестраховались, потому что боялись, что он их…запомнит
Алевтина Михайловна, к которой родственники покойного писателя обратились как к последней надежде, чтобы она помогла им найти пре-ступников ( так как полиция не нашла) – поднялась неожиданно молодым сильным движением, двумя шагами подошла к тумбочке, постояла, переводя взгляд с книги на девушку. Помолчала.
Потом достала из комода детскую варежку, розовую, не слишком чистую, и протянула ее Алине:
— Это?
Голос хозяйки стал требовательным. Но Алина покачала головой:
— Эта девочка жива. А я вижу только тех, кого уже нет…Они для меня будто за рекой – на том берегу. К ним нельзя, но я их вижу.
— Понятно, — сказала гадалка, — Дорогая, я ведь тебя не отпущу. И не надейся…
***
— Я никак не смогу приходить к вам каждый день, — говорила Алина, — Я вообще-то работаю… Разве что по вечерам…
— Сколько ты на своей почте получаешь?
Алина почувствовала, что Алевтина Михайловна и вправду вцепилась в нее мер--твой хваткой. Девушке не хотелось называть точную цифру, потому что она предугадывала – Алевтина фыркнет презрительно и предложит больше. Но почта – это какая-то надежность. С Алевтиной же ничего неизвестно. Сегодня поманила, а завтра выгнала.
Но гадалка пошла на компромисс, так сильно ей хотелось заполучить девушку:
— Хорошо, давай сделаем так. У меня есть очень обеспеченные клиенты….Когда им понадобятся мои услуги, мы с тобой созвонимся, и договоримся о времени, когда ты ко мне придешь. А потом я уже их позову на этот час. Пиши свой телефон…. Вот сюда, в блокнот.
Был большой соблазн дать первый попавшийся номер, назвать любую комбинацию цифр. Но Алевтина, видно, баба въедливая, она все равно достанет. Позвонит на почту, узнает адрес Алины там… Не оставит в покое.
Алина молчала, раздумывая – есть ли у нее шанс отделаться от гадалки каким-то надежным способом, чтобы – раз и навсегда. Никакая идея не подворачивалась.
— Это грех вообще-то, — наконец, сказала Алина, — Я слишком много на себя беру. Нельзя простому человеку….
— Кому ты говоришь, — перебила ее Алевтина, — Ты же с детства, наверное, всё это видишь….
Слова гадалки попали точно в цель. Алина помнила – когда умерла бабушка, они с Полей были еще маленькими. И мама тогда так горько плакала! Алина не понимала, почему? – ведь бабушка была тут, в этой комнате. Девочка пыталась утешить маму, рассказывая ей об этом. Но мама пришла еще в большее отчаяние. Для нее слова Алины – значили подтверждение у дочери серьезного ди---аг-ноза… Теперь вот и галл—--ции начались.
Мама тогда нашла в себе силы поговорить с Алиной, Она посадила дочку на колени, и попросила ее никому не признаваться в том, что она видит бабушку.
— Иначе тебя заберут в одно такое место…в такую б-оль—ниц-----у, где ты будешь жить совсем одна. Без меня, без Поли…. Нам даже запретят к тебе приходить – поняла?
Маме удалось добиться своего. Алина испугалась навсегда. И теперь, когда она видела тех, кого про себя называла «нездешними», то кивала им, показывая, что знает об их присутствии – и подносила палец к губам – мол, тихо, это наш с вами секрете.
Нездешние отличались от обычных людей тем, что были не такими яркими, реальными. На людях, которые уже перешли через последнюю черту – краски будто выцветали. И чем больше времени проходило с ухода человека, тем бледнее становился его образ. И, в конце концов, исчезал совсем.
— Видишь, — сказала Алевтина Михайловна, верно истолковав молчание Алины, — Когда это пришло в твою жизнь, ты была совсем еще ребенком – невинным, безгрешным. Значит, этот дар ты получила не от темных сил, и дадн от тебе не просто так. Почему же ты не хочешь помогать другим? Знаешь, как переживают люди, потеряв кого-то из близких? Один не успел признаться перед по--ко-йным, другой не сказал как он его любит, кто-то хочет знать, хорошо ли близкому там, за чертой, а еще кому-то надо спросить совет – ведь там все известно наперед…
А если близкий человек пропал, и неизвестно – жив он или у--=мер, представляешь как это тяжело родственникам? А ты могла бы им сказать правду…
— Это значит, вы сами не можете? — напрямик спросила Алина, — Раз я вам понадобилась…
Теперь в цель попала она, и Алевтине Михайловне пришлось подбирать слова.
— Понимаешь, в нашей семье… все женщины из поколения в поколение га--дали на картах, время от времени видели вещие сны…А что касается остального, тут я словно ощупью иду. Чаще всего угадываю – в чем беда человека, стараюсь ему помочь… Но не всегда получается, далеко не всегда. А ты меня поразила – с маху так – только взглянула, и все сказала. Варежка эта – девочки, которую уже давно нашли живой и здоровой….У тебя тоже, что ли, наследственное это?
— Не знаю, — Алина пожала плечами, — Мама, по моему, и карт в руки никогда не брала, во всяком случае, я не видела. Отец… Я его не знаю. Мама говорила, что он цыган. Правда ли, нет ли… Даже хорошей фотографии дома нет, только школьные, где они все вместе фотографировались. Мама с ним в одном классе училась…
Алевтина Михайловна покивала, точно наличие цыганских генов многое объясняло.
— Я тебе на этой неделе позвоню, — сказала она, — Назначим встречу. Да ты даже не спросила, сколько я тебе заплачу….
И гадалка назвала сумму, Алину поразившую – это было больше, чем вся ее зарплата за месяц.
— Представь, как пригодятся вам с мамой эти деньги, как хорошо ты сможешь помочь ей, — убеждала Алевтина Михайловна, и Алина подумала, что экстрасенс, видимо, не совсем безнадежна, раз она каким-то образом узнала, что девушка живет с матерью, и что обе они экономят каждую копейку.
Так, в жизни Алины открылась новая страница. У них с Алевтиной установился негласный договор. Пятница. И еще иногда - суббота. Алина после работы приходила в Черный дом.
Алевтина усаживала девушку в комнату, смежную с гостиной. Потом гадалка занимала свое место за столом – сидела вся такая таинственная и важная. Напускала туман – в прямом и переносном смысле. Чуть заметным дымком исходили ароматические палочки, помогая Алевтине «общаться с Тонким миром».
Племянница впускала очередного важного клиента, готового расстаться с любой суммой, чтобы получить то, что ему нужно. Алина прислушивалась – ей важно было слышать самой, что говорит гость. Практически никто не приходил с какими-то меркантильными вопросами, касающимися денег, конкуренции, бизнеса. Люди приносили Алевтине тяжелый груз – свое горе. Алине оставалось удивляться – какими горькими и обильными слезами, плачут, оказываются и богатые. У одной женщины сын – у которого было все на свете – подсел на на-р----ко-ти--ки, и зави--симость эта была тяжелой. У кого-то дочь ушла из дома, и второй год о ней нет никаких вестей, не только полиция, но и частные детективы не смогли помочь….У третьей….
Если ответ был очевидный, лежал на поверхности, Алевтина справлялась сама. Но гораздо чаще – шла к Алине, молча протягивала ей фотографию или вещь. Порой девушке достаточно было только взглянуть, чтобы сказать: «Жива» или «Жив». Иногда Алина безнадежно махала рукой – мол, человек, которого ищут, уже там, «за рекой».
Но больше всего поразил гадалку один случай. Девушка не могла слышать, что говорила Алевтине сухонькая старушка, которую близкие порывались сдать в дом престарелых, а затем наложить руку на немалое наследство. Муж этой женщины умер уже давно, и теоретически Алина могла различить разве что его силуэт «на том берегу».
Но взяв кольцо-печатку, принадлежавшее старику, Алина сказала:
— Он не может уйти. Он хочет сказать своей жене, и мучается, что не может этого сделать…она его не слышит.
— Что сказать? — Алевтина затаила дыхание.
— Что завещание – в домашней библиотеке, лежит в первом томе энциклопедии, той, что стоит на верхней полке. Этот человек хочет, чтобы все его имущество отошло жене, а после ее см-ерти – досталось благотворительной организации…. Я не могу сказать какой – длинное название – я не вижу….
Алевтина вышла из маленькой комнатки, где сидела Алина в гостиную так стремительно, что халат зашелестел. А поздно вечером, когда девушка давно уже была дома, гадалка позвонила ей, и от волнения подбирала слова:
— Ты представляешь – ведь точно все! Всё сошлось! Шесть лет назад составлено завещание, жене он о нем ничего не говорил, все думали, что завещания нет вовсе. Ну и налетели разные племянники, обычные и внучатые. Об заклад бьюсь, что в своих мечтах они уже разделили состояние дядюшки до копейки. А любимой жене только и осталось бы, что манная каша за счет государства в каком-нибудь доме престарелых…Теперь, благодаря тебе, эта женщина доживет век в своем доме….Ты даешь, конечно… Теперь сарафанное радио сделает свое дело, народ к нам валом повалит.
Алевтина как в воду глядела. Любой город в какой-то степени – большая деревня, и гадалка сразу получила большое преимущество перед своими конкурентами. Люди стремились попасть только к ней. Алевтина Михайловна чуть ли не каждый день звонила Алине и умоляющим голосом просила девушку оставить, наконец, работу на почте…
— Ты будешь у меня получать в десять раз больше…Ну что тебе этих пятнадцать тысяч? Попробуй на них саму себя прокормить… А я предлагаю…
Алина терпеливо выслушивала, в очередной раз отказывалась и вешала трубку. Алевтина Михайловна, хоть и считалась «ясно---ви---дящ-ей, все же не понимала главного. Заглянуть «на ту сторону» Алине было вовсе не так просто. Порой девушка мысленно сравнивала эту работу с доно-р---ством. Уходя от Алевтины Михайловны, она чувствовала себя полностью опустошенной. А если работать с клиентами каждый день, с утра до вечера? Нет уж, спасибо вам большое…
Деньги, которые гадалка платила Алине, конечно, пригодились, и очень. Мать, разум которой все еще находился где-то в сумеречной зоне, казалось, не замечала, что и еда в доме стала лучше, и долги по квартплате будто сами собой исчезли. А главное – можно было теперь щедрой рукой помогать Полине. Возможность что-то сделать для дочери, должна была, в конце концов исцелить и мать.
Себе Алина долго не покупала ничего, но потом Алевтина Михайловна заболела, на какое-то время ей пришлось забыть о клиентах, и девушка получила свободу. И как раз в эти дни проходил Грушинский фестиваль. По дороге с работы Алина завернула в «Спорттовары» - и стала обладательницей маленькой, очень простой палатки. К ней добавились рюкзак, спальный мешок и еще кое-какие мелочи, так что пришлось вызывать такси, чтобы доставить все это добро домой.
— Ты меня бросаешь? — удивилась мать.
Алина подняла растопыренные пальцы:
— Всего на три дня
Мать боялась оставаться на ночь одна. Это не было детским страхом перед темнотой. Мать ждала, что однажды ночью ее изношенное сердце даст сбой. И никого не будет рядом, чтобы вызвать «скорую». Но летние ночи такие короткие… В третьем часу небо на востоке уже начинает светлеть.
Мать еще говорила про Полину, про то, что ей не выйти за забор, опутанный сверху колю----чей проволокой…Как можно отдыхать, когда сестра в клетке? Бесполезно было говорить, что Полина выбрала такой путь сама. Для матери жалость сейчас затмевала доводы рассудка.
И в пятницу, ранним утром, первой электричкой Алина уехала н Мастрюковские озера. Весь поезд был забит – сейчас сюда из разный городов и весей, люди разных возрастов, и каждый искал свое… Кто-то был фанатом гитары и бардовской песни, кто-то сам планировал выступать, кому-то просто хотелось потусоваться. И каждый был с поклажей – те же палатки, спальники, рюкзак, гитары.
Рядом с Алиной устроилась теплая компания, и парень в очках и в кепке с длинным козырьком, говорил:
— Я считаю, что на Грушу без двух литров водяры, вообще не имеет смысла ехать…
— Это ты после двух литров у Светки в палатке заснул? — спрашивал кто-то, чьего лица Алина не видела,
— Да мы ж как брат с сестрой, да мы ж носами в разные стороны спали, — горячо убеждал парень в кепке.
Впервые за долгое время Алина почувствовала лето, каждой клеточкой своей почувствовала, когда шагнула на перрон. Сосновый лес, озера и Волга внизу, крутые изломы железной лестницы, ведущей вниз… и запахи цветов и трав, воздух был настоян на этих ароматах. А ветер такой легкий, такой беззаботный….Никакой печали – только гомон вокруг, только лето звездное, которое будь со мной.
— Ну, давай, где тут расписаться, - она протянула руку.
Ногти были длинные и острые, а лак – черный. Профессии надо соответствовать. Алина поняла, что попала в дом к одной из тех теток, что называют себя ясн--овидящи-ми, потомственны-ми ве--дьм--ами или что-то в этом роде. Профессии надо соответствовать, вот тетка и оделась так, что на улицу в этом не покажешься.
Алина сверилась, отсчитала деньги, показала тетке, где поставить подпись. Женщина стала снова пересчитывать и купюры, и мелочь, не доверяя почтальонше. Алина тем временем оглядывалась по сторонам, изучала диковинную комнату.
Потом вздрогнула и непроизвольно спросила:
— А это вы зачем дома держите?
Ясновидящая подняла глаза, не понимая. Алина указывала на книгу. Самую обычную книгу, что лежала на тумбочке. Женщина бровями показала, что ждет объяснений – почему этой книге не место в доме?
— Книжку написал человек, которого уже нет, — объясняла Алина, будто гадалка этого не знала, — Он – писатель, это его книжка, она лежала у него в кабинете, на столе. Лежала там, когда он…когда его… эти ребята...
Теперь гадалка смотрела на нее со всевозрастающим интересом. С того места, где Алина сидела, она не могла прочесть название книги, тем более – фамилию автора, напечатанную еще более мелким шрифтом.
— Откуда ты знаешь? — спросила гадалка.
Алина пожала плечами – чуть растерянно, потому что для нее это было очевидно.
— Я просто смотрю на нее, на эту книжку – и вижу…И чувствую…что ему было очень страшно, этому человеку…очень бо-л---ьно…Он отдал этим незваным гостям всё…все деньги… а они перестраховались, потому что боялись, что он их…запомнит
Алевтина Михайловна, к которой родственники покойного писателя обратились как к последней надежде, чтобы она помогла им найти пре-ступников ( так как полиция не нашла) – поднялась неожиданно молодым сильным движением, двумя шагами подошла к тумбочке, постояла, переводя взгляд с книги на девушку. Помолчала.
Потом достала из комода детскую варежку, розовую, не слишком чистую, и протянула ее Алине:
— Это?
Голос хозяйки стал требовательным. Но Алина покачала головой:
— Эта девочка жива. А я вижу только тех, кого уже нет…Они для меня будто за рекой – на том берегу. К ним нельзя, но я их вижу.
— Понятно, — сказала гадалка, — Дорогая, я ведь тебя не отпущу. И не надейся…
***
— Я никак не смогу приходить к вам каждый день, — говорила Алина, — Я вообще-то работаю… Разве что по вечерам…
— Сколько ты на своей почте получаешь?
Алина почувствовала, что Алевтина Михайловна и вправду вцепилась в нее мер--твой хваткой. Девушке не хотелось называть точную цифру, потому что она предугадывала – Алевтина фыркнет презрительно и предложит больше. Но почта – это какая-то надежность. С Алевтиной же ничего неизвестно. Сегодня поманила, а завтра выгнала.
Но гадалка пошла на компромисс, так сильно ей хотелось заполучить девушку:
— Хорошо, давай сделаем так. У меня есть очень обеспеченные клиенты….Когда им понадобятся мои услуги, мы с тобой созвонимся, и договоримся о времени, когда ты ко мне придешь. А потом я уже их позову на этот час. Пиши свой телефон…. Вот сюда, в блокнот.
Был большой соблазн дать первый попавшийся номер, назвать любую комбинацию цифр. Но Алевтина, видно, баба въедливая, она все равно достанет. Позвонит на почту, узнает адрес Алины там… Не оставит в покое.
Алина молчала, раздумывая – есть ли у нее шанс отделаться от гадалки каким-то надежным способом, чтобы – раз и навсегда. Никакая идея не подворачивалась.
— Это грех вообще-то, — наконец, сказала Алина, — Я слишком много на себя беру. Нельзя простому человеку….
— Кому ты говоришь, — перебила ее Алевтина, — Ты же с детства, наверное, всё это видишь….
Слова гадалки попали точно в цель. Алина помнила – когда умерла бабушка, они с Полей были еще маленькими. И мама тогда так горько плакала! Алина не понимала, почему? – ведь бабушка была тут, в этой комнате. Девочка пыталась утешить маму, рассказывая ей об этом. Но мама пришла еще в большее отчаяние. Для нее слова Алины – значили подтверждение у дочери серьезного ди---аг-ноза… Теперь вот и галл—--ции начались.
Мама тогда нашла в себе силы поговорить с Алиной, Она посадила дочку на колени, и попросила ее никому не признаваться в том, что она видит бабушку.
— Иначе тебя заберут в одно такое место…в такую б-оль—ниц-----у, где ты будешь жить совсем одна. Без меня, без Поли…. Нам даже запретят к тебе приходить – поняла?
Маме удалось добиться своего. Алина испугалась навсегда. И теперь, когда она видела тех, кого про себя называла «нездешними», то кивала им, показывая, что знает об их присутствии – и подносила палец к губам – мол, тихо, это наш с вами секрете.
Нездешние отличались от обычных людей тем, что были не такими яркими, реальными. На людях, которые уже перешли через последнюю черту – краски будто выцветали. И чем больше времени проходило с ухода человека, тем бледнее становился его образ. И, в конце концов, исчезал совсем.
— Видишь, — сказала Алевтина Михайловна, верно истолковав молчание Алины, — Когда это пришло в твою жизнь, ты была совсем еще ребенком – невинным, безгрешным. Значит, этот дар ты получила не от темных сил, и дадн от тебе не просто так. Почему же ты не хочешь помогать другим? Знаешь, как переживают люди, потеряв кого-то из близких? Один не успел признаться перед по--ко-йным, другой не сказал как он его любит, кто-то хочет знать, хорошо ли близкому там, за чертой, а еще кому-то надо спросить совет – ведь там все известно наперед…
А если близкий человек пропал, и неизвестно – жив он или у--=мер, представляешь как это тяжело родственникам? А ты могла бы им сказать правду…
— Это значит, вы сами не можете? — напрямик спросила Алина, — Раз я вам понадобилась…
Теперь в цель попала она, и Алевтине Михайловне пришлось подбирать слова.
— Понимаешь, в нашей семье… все женщины из поколения в поколение га--дали на картах, время от времени видели вещие сны…А что касается остального, тут я словно ощупью иду. Чаще всего угадываю – в чем беда человека, стараюсь ему помочь… Но не всегда получается, далеко не всегда. А ты меня поразила – с маху так – только взглянула, и все сказала. Варежка эта – девочки, которую уже давно нашли живой и здоровой….У тебя тоже, что ли, наследственное это?
— Не знаю, — Алина пожала плечами, — Мама, по моему, и карт в руки никогда не брала, во всяком случае, я не видела. Отец… Я его не знаю. Мама говорила, что он цыган. Правда ли, нет ли… Даже хорошей фотографии дома нет, только школьные, где они все вместе фотографировались. Мама с ним в одном классе училась…
Алевтина Михайловна покивала, точно наличие цыганских генов многое объясняло.
— Я тебе на этой неделе позвоню, — сказала она, — Назначим встречу. Да ты даже не спросила, сколько я тебе заплачу….
И гадалка назвала сумму, Алину поразившую – это было больше, чем вся ее зарплата за месяц.
— Представь, как пригодятся вам с мамой эти деньги, как хорошо ты сможешь помочь ей, — убеждала Алевтина Михайловна, и Алина подумала, что экстрасенс, видимо, не совсем безнадежна, раз она каким-то образом узнала, что девушка живет с матерью, и что обе они экономят каждую копейку.
Так, в жизни Алины открылась новая страница. У них с Алевтиной установился негласный договор. Пятница. И еще иногда - суббота. Алина после работы приходила в Черный дом.
Алевтина усаживала девушку в комнату, смежную с гостиной. Потом гадалка занимала свое место за столом – сидела вся такая таинственная и важная. Напускала туман – в прямом и переносном смысле. Чуть заметным дымком исходили ароматические палочки, помогая Алевтине «общаться с Тонким миром».
Племянница впускала очередного важного клиента, готового расстаться с любой суммой, чтобы получить то, что ему нужно. Алина прислушивалась – ей важно было слышать самой, что говорит гость. Практически никто не приходил с какими-то меркантильными вопросами, касающимися денег, конкуренции, бизнеса. Люди приносили Алевтине тяжелый груз – свое горе. Алине оставалось удивляться – какими горькими и обильными слезами, плачут, оказываются и богатые. У одной женщины сын – у которого было все на свете – подсел на на-р----ко-ти--ки, и зави--симость эта была тяжелой. У кого-то дочь ушла из дома, и второй год о ней нет никаких вестей, не только полиция, но и частные детективы не смогли помочь….У третьей….
Если ответ был очевидный, лежал на поверхности, Алевтина справлялась сама. Но гораздо чаще – шла к Алине, молча протягивала ей фотографию или вещь. Порой девушке достаточно было только взглянуть, чтобы сказать: «Жива» или «Жив». Иногда Алина безнадежно махала рукой – мол, человек, которого ищут, уже там, «за рекой».
Но больше всего поразил гадалку один случай. Девушка не могла слышать, что говорила Алевтине сухонькая старушка, которую близкие порывались сдать в дом престарелых, а затем наложить руку на немалое наследство. Муж этой женщины умер уже давно, и теоретически Алина могла различить разве что его силуэт «на том берегу».
Но взяв кольцо-печатку, принадлежавшее старику, Алина сказала:
— Он не может уйти. Он хочет сказать своей жене, и мучается, что не может этого сделать…она его не слышит.
— Что сказать? — Алевтина затаила дыхание.
— Что завещание – в домашней библиотеке, лежит в первом томе энциклопедии, той, что стоит на верхней полке. Этот человек хочет, чтобы все его имущество отошло жене, а после ее см-ерти – досталось благотворительной организации…. Я не могу сказать какой – длинное название – я не вижу….
Алевтина вышла из маленькой комнатки, где сидела Алина в гостиную так стремительно, что халат зашелестел. А поздно вечером, когда девушка давно уже была дома, гадалка позвонила ей, и от волнения подбирала слова:
— Ты представляешь – ведь точно все! Всё сошлось! Шесть лет назад составлено завещание, жене он о нем ничего не говорил, все думали, что завещания нет вовсе. Ну и налетели разные племянники, обычные и внучатые. Об заклад бьюсь, что в своих мечтах они уже разделили состояние дядюшки до копейки. А любимой жене только и осталось бы, что манная каша за счет государства в каком-нибудь доме престарелых…Теперь, благодаря тебе, эта женщина доживет век в своем доме….Ты даешь, конечно… Теперь сарафанное радио сделает свое дело, народ к нам валом повалит.
Алевтина как в воду глядела. Любой город в какой-то степени – большая деревня, и гадалка сразу получила большое преимущество перед своими конкурентами. Люди стремились попасть только к ней. Алевтина Михайловна чуть ли не каждый день звонила Алине и умоляющим голосом просила девушку оставить, наконец, работу на почте…
— Ты будешь у меня получать в десять раз больше…Ну что тебе этих пятнадцать тысяч? Попробуй на них саму себя прокормить… А я предлагаю…
Алина терпеливо выслушивала, в очередной раз отказывалась и вешала трубку. Алевтина Михайловна, хоть и считалась «ясно---ви---дящ-ей, все же не понимала главного. Заглянуть «на ту сторону» Алине было вовсе не так просто. Порой девушка мысленно сравнивала эту работу с доно-р---ством. Уходя от Алевтины Михайловны, она чувствовала себя полностью опустошенной. А если работать с клиентами каждый день, с утра до вечера? Нет уж, спасибо вам большое…
Деньги, которые гадалка платила Алине, конечно, пригодились, и очень. Мать, разум которой все еще находился где-то в сумеречной зоне, казалось, не замечала, что и еда в доме стала лучше, и долги по квартплате будто сами собой исчезли. А главное – можно было теперь щедрой рукой помогать Полине. Возможность что-то сделать для дочери, должна была, в конце концов исцелить и мать.
Себе Алина долго не покупала ничего, но потом Алевтина Михайловна заболела, на какое-то время ей пришлось забыть о клиентах, и девушка получила свободу. И как раз в эти дни проходил Грушинский фестиваль. По дороге с работы Алина завернула в «Спорттовары» - и стала обладательницей маленькой, очень простой палатки. К ней добавились рюкзак, спальный мешок и еще кое-какие мелочи, так что пришлось вызывать такси, чтобы доставить все это добро домой.
— Ты меня бросаешь? — удивилась мать.
Алина подняла растопыренные пальцы:
— Всего на три дня
Мать боялась оставаться на ночь одна. Это не было детским страхом перед темнотой. Мать ждала, что однажды ночью ее изношенное сердце даст сбой. И никого не будет рядом, чтобы вызвать «скорую». Но летние ночи такие короткие… В третьем часу небо на востоке уже начинает светлеть.
Мать еще говорила про Полину, про то, что ей не выйти за забор, опутанный сверху колю----чей проволокой…Как можно отдыхать, когда сестра в клетке? Бесполезно было говорить, что Полина выбрала такой путь сама. Для матери жалость сейчас затмевала доводы рассудка.
И в пятницу, ранним утром, первой электричкой Алина уехала н Мастрюковские озера. Весь поезд был забит – сейчас сюда из разный городов и весей, люди разных возрастов, и каждый искал свое… Кто-то был фанатом гитары и бардовской песни, кто-то сам планировал выступать, кому-то просто хотелось потусоваться. И каждый был с поклажей – те же палатки, спальники, рюкзак, гитары.
Рядом с Алиной устроилась теплая компания, и парень в очках и в кепке с длинным козырьком, говорил:
— Я считаю, что на Грушу без двух литров водяры, вообще не имеет смысла ехать…
— Это ты после двух литров у Светки в палатке заснул? — спрашивал кто-то, чьего лица Алина не видела,
— Да мы ж как брат с сестрой, да мы ж носами в разные стороны спали, — горячо убеждал парень в кепке.
Впервые за долгое время Алина почувствовала лето, каждой клеточкой своей почувствовала, когда шагнула на перрон. Сосновый лес, озера и Волга внизу, крутые изломы железной лестницы, ведущей вниз… и запахи цветов и трав, воздух был настоян на этих ароматах. А ветер такой легкий, такой беззаботный….Никакой печали – только гомон вокруг, только лето звездное, которое будь со мной.
Автор изображения Татьяна Свичкарь
Лестница постепенно всасывала в себя всех, кто сошел с поезда, и Алина, в веселой этой толкотне была озабочена лишь тем, чтобы не споткнуться на высоких ступеньках.
Алина не знала, что уехала в самый последний час перед тем, как ее начали искать. Слух о девчонке, которая «видит насквозь», коснулся тех, с Алевтина старалась не работать никогда. Немолодая гадалка не любила кри---минальный контингент и его запросы. Узнать о судьбе же-ртв-ы или пропавшего авторитета – значило, может быть, навлечь на себя очень крупные неприятности, разворошить осиное гнездо.
Алевтина никогда и не дала бы этой публике контакты Алины, но конкуренты проклятые…Раньше Алевтина была примерно на равных с другими экстрасенсами, работавшими в городе, а теперь выбилась вперед – и далеко. И конкуренты справедливо полагали, что дело не в самой Алевтине Михайловне, а в ее молодой помощнице. А найти девчонку для тех, кто так нуждался в ее услугах, не составляло никакого труда.
Алина отключила уведомления на телефоне, полагая, что ничего не случится за эти три дня. Ей так хотелось отдохнуть от тяжелой атмосферы дома. А в это время в дверь ее квартиры уже стучали.
Продолжение в следующем посте...
Автор Татьяна Свичкарь
Канал Чёрная метка (Дзен)
Алина не знала, что уехала в самый последний час перед тем, как ее начали искать. Слух о девчонке, которая «видит насквозь», коснулся тех, с Алевтина старалась не работать никогда. Немолодая гадалка не любила кри---минальный контингент и его запросы. Узнать о судьбе же-ртв-ы или пропавшего авторитета – значило, может быть, навлечь на себя очень крупные неприятности, разворошить осиное гнездо.
Алевтина никогда и не дала бы этой публике контакты Алины, но конкуренты проклятые…Раньше Алевтина была примерно на равных с другими экстрасенсами, работавшими в городе, а теперь выбилась вперед – и далеко. И конкуренты справедливо полагали, что дело не в самой Алевтине Михайловне, а в ее молодой помощнице. А найти девчонку для тех, кто так нуждался в ее услугах, не составляло никакого труда.
Алина отключила уведомления на телефоне, полагая, что ничего не случится за эти три дня. Ей так хотелось отдохнуть от тяжелой атмосферы дома. А в это время в дверь ее квартиры уже стучали.
Продолжение в следующем посте...
Автор Татьяна Свичкарь
Канал Чёрная метка (Дзен)
Следующая публикация
Источник мудрости
В одном уютном селе, затерянном среди зелёных холмов, в маленьком домике у леса жили дед Егор и баба Нюра. Дед был человеком строгим, но справедливым, а баба Нюра — доброй и весёлой женщиной, которая всегда находила, чем подкормить гостей, будь то люди или звери. Их дом был опрятным, с ухоженным садом и маленьким огородом, где всегда что-то росло и цвело. Жили они, не тужили, всем довольны были. Но однажды их спокойная жизнь немного изменилась.
Как-то раз к их дому стал захаживать кот. Откуда он взялся, никто не знал. Скорее всего, кто-то подбросил, как это часто бывает в деревнях. Кот был необычным — чёрный, с блест
Комментарии 9
https://ok.ru/group/70000001811695/topic/157750172057071
И картинка с костром понравилась..