ЗАБЛУДШИЙ
Дорога была длинной, наверное бесконечной. Что для дороги жизнь человеческая? Так, ничто. Сколько людей прошли по ней, не счесть. Откуда они приходили, эти люди, и куда уходили, оставалось неведомым. Шаги людей гулко стучали по асфальту, именно стучали.
И не важно, какое время года было. Снег ли лежал вдоль обочин, наметенный ледяным ветром. Зной ли палил такой, что плавился асфальт. Шаги людей гулко раздавались окрест, отражались от невидимых стен. И этот звук, отраженный много раз, казалось только усиливался.
Я давно вступил на эту дорогу. Сколько времени прошло с начала моего пути? Не знаю. Впереди маячил храм. Но сколько бы я ни шел, он не приближался. Иногда он вырастал в размерах, и казалось, что становился ближе. Потом опять уменьшался, даже превращался в точку. Моя надежда то возрастала, то опять таяла.
Дорога привела меня в маленький пустынный город. Холодный ветер носил по улицам снежную крупу, смешав ее с с пылью. Серые непроницаемые окна невысоких домов равнодушно провожали меня мутными взглядами. Запустение было во всем.
В этом городе давно не жили люди. Зачем он вообще был построен здесь, на голой и холодной каменистой равнине, в пустыне, может вообще свободной от человеческого пребывания. Тогда кто воздвиг эти дома с темными окнами и дверями, никогда не открывающимися? Эти двери просто некому было открывать.
Оказывается я ошибся. Ветер неистово хлопал одной из дверей, она отчаянно скрипела. И казалось, что очередной порыв сорвет ее с петель. Невольно я подошел к двери и попытался ее прикрыть, заходить в пустой мрак подъезда не хотелось.
Однако призрачный город распорядился по своему. Особенно сильный порыв ветра вырвал дверь из моей руки, только ручка от нее осталось зажатой в кулаке. А дверь толкнула меня в темноту подъезда и с грохотом захлопнулась за мной, отрезая от внешнего мира.
Я попятился назад, но дверь больше не открывалась. Несколько минут стоял в растерянности в сером сумраке и звенящей тишине, пока не стал различать единственный повторяющийся звук. Где-то капала вода. И я пошел на этот притягивающий звук.
Лестницы наверх не оказалось, наоборот, она спиралью уходила вниз. И звук мерно капающей воды доносился оттуда.
Страшно было ступить на эту головокружительную спираль. Но и оставаться наверху было невозможно. Надо было постоянно двигаться, остановка наверху грозила неприятностями. "Движение есть жизнь!" - в этом я был точно уверен.
Под ногами неожиданно скрипнули ступени деревянной лестницы, и я с замиранием сердца начал спуск вниз. Шел долго, спираль завораживала, кружилась голова. Не останавливаясь посмотрел вверх, там уже ничего не было, только темнота. А вниз меня сопровождал серый сумрак, показывая впереди несколько витков спирали.
Но вот и он остановился. Я оказался на небольшой ровной площадке. Ступени вниз продолжались, но теперь их скрывала тьма. Спуск вниз был закрыт, а в стене передо мной виднелась деревянная обшарпанная дверь. Краска на ней облупилась, проглядывали нижние пестрые слои, словно дверь не раз пытались подкрашивать.
Дверь была плотно прикрыта, и на ней не было ручки, только осталось не закрашенное место, где она когда-то крепилась, и две дырочки от шурупов. И только тут я увидел, что все еще сжимал в руке ручку от двери в подъезд. Я приложил ее к месту прежней ручки, она словно приросла к двери, и потянул ее на себя.
Дверь подалась, скрипнула, открываясь и пропуская меня вперед. Я оказался словно в нарисованном мире, где основным цветом был серый и бледно зеленый. Дверь же, закрываясь, подтолкнула меня в этот сумрачный и странный мир.
Короткий порыв ветра ворвался через дверь, и тонкие не живые листочки на чахлых берёзах зашелестели словно бумажные. Тропинка от двери уходила в лес и терялась в нарисованной роще. В этом мире не было жизни, он был крохотный и перемещался вместе со мной, пропадая за спиной и возникая впереди.
Приходилось идти дальше, передвигая за собой нелегкую ношу. Здесь время остановилось, но мне останавливаться было нельзя. День закончился, а вечер все не наступал. Серые сумерки затянули пространство вокруг.
Лес закончился, и тропинка вывела меня на излучину неширокой реки. У ней не было начала, и не было конца. Река возникала из ниоткуда и так же обрывалась. Декорации вокруг сменились.
Открытое пространство излучины поросло травой, из нее местами возвышались огромные валуны, замшелые и шершавые. А в самом центре излучины виднелась землянка. Ее невысокая крыша тоже заросла травой.
Вход в землянку находился со стороны реки. Я обошел жилище и остановился. Здесь стоял человек, я хорошо его знал, поэтому не испугался, только удивился.
- Ты здесь? - надо было что-то сказать, а лучше спросить. Мой дед выглядел молодо, седина только начинала пробиваться. Таким я запомнил его в детстве. На нем была черная стеганая телогрейка, брюки, заправленные в старые кирзовые сапоги.
- Я, Саша. Вот, жду тебя.
- Знал, что я приду? Ты мне снишься в последнее время.
- Ждал. Значит все же получилось достучаться до тебя.
- Ты живешь здесь?
- Да, вот мой мирок: лес, река.
- И землянка. Сам соорудил?
- А кто же еще? Здесь все надо делать самому, иначе не проживешь.
- Постой, - я прикинул в уме, - тебя нет с нами уже тридцать лет?
- Да, у вас время идет быстро... А здесь неплохо... как на фронте, - дед обернулся и обвел рукой травянистый берег реки.
- А там за рекой... посмотри!
На противоположном берегу, где лес близко подступал к реке, виднелся шалаш, перед ним у костра сидели мужчина и женщина. Они смотрели в нашу сторону, но не видя нас, говорили между собой.
- Мама?! Отец?! - я помахал в их сторону рукой.
- Они.
- Нас не видят? Вроде до того берега близко.
- Не видят. Вроде и близко, но расстояния здесь ничего не значат.
- Разговаривают. О чем интересно? Не слышно.
- Им есть о чем поговорить.
- Да. При жизни молчали, да больше ругались. Может теперь о чем-то договорятся.
- Смотрю на них и не знаю, идет ли дело на лад.
- А через речку к ним можно перебраться?
- Не знаю, но не надо, это точно. Не надо им мешать.
- Постой! А где же бабушка Надя?
- Не знаю.
- Ты здесь один?
- Да, - дед явно не хотел обсуждать эту тему и скорее всего просто прикрывался незнанием, - давай-ка лучше костер разведем. Чаем тебя напою. Вон там сушняк, наломай, - и дед принялся раздувать угли.
Скоро огонь весело затрещал. Хотя бы огонь здесь был настоящий. Дед повесил на палку над костром закопчённый котелок, наполненный водой из реки.
- А огонь настоящий, и котелок и вода.
- А как же... Когда тебе что-то надо, делается настоящим, а так - картинки одни.
Вода быстро закипела. Дед набрал неподалеку малины, зверобоя и бросил в котелок. Аромат, смешанный с дымком, распространился вокруг.
Мы пили этот ароматный настоящий напиток из железных кружек, обжигались и внимательно разглядывали друг друга.
- Хорошо живешь, внук?
- По разному, как все.
- Правнуки мои как?
- Дочери уже сорок исполнилось, сыновья тоже ближе к сорока подбираются. У меня самого уже два внука и внучка.
- Молодец! Значит продолжается наша династия.
- А то. Тебе здесь как живется?
- Видишь как.
- Здесь ничего не меняется?
- Нет. Всегда конец лета, Нет дня, ночи, солнца. Только серый сумрак.
- Скучаешь?
- Скучал первые года, потом привык. Занять надо себя чем-то... Вон там, - дед показал рукой, - картошку посадил, - и засмеялся.
- А картошка откуда взялась?
- Все оттуда же... Захочешь чего, исполнится. Захотел картошку посадить, смотрю полное ведро появилось, и с ростками уже, а к ведру и лопата, окучник.
- Ты хоть дом себе... закажи.
- Э-э, - дом нельзя.
- А ты откуда знаешь?
- Знаю, всему мера есть. И просто так сидеть нельзя, делать что-то надо.
- А если ничего не делать?
- А для таких людей наверное другие места есть, похуже... Лестница, она длинная.
- Ты по ней шел?
- А как же. Вот сюда и определили.
- А недавно пришли они, - дед кивнул за реку. Всё не один.
- Они разошлись при жизни...
- А здесь опять вместе.
- А где же бабушка? -Я решил еще раз переспросить.
- Здесь все странно и не так, как мы хотим. Наверное и у нее свой мирок...
- Отсюда нельзя уйти?
- Я не пробовал. А зачем?
- Найти... что-то другое.
- Мне и здесь хорошо... - дед в задумчивости улыбнулся, а потом строго спросил. - Ты зачем пришел?
- Дорога привела... Ты позвал.
- Ну, хорошо, увиделись и ладно... Пора тебе дальше трогаться, может быть поздно.
- А здесь не бывает поздно.
- Для меня - да. А тебе точно пора. Спасибо ему.- Дед неопределенно кивнул головой вверх, он всегда любил меня, но был строг.
Неожиданно по моей спине пробежал холодок, страх сжал сердце. А дед тревожно посмотрел за меня. Я выронил кружку и вскочил. Недопитый чай зашипел на углях. К нам приближался человек. Но был ли это человек?
Его фигуру скрывал черный плащ до земли. Лицо пряталось за темной маской без прорезей для глаз, лишь контуры носа иногда обозначались при очередном шаге. Тем не менее существо видело нас и приближалось прямо к нам, уже обходя справа землянку.
- Беги! - крикнул мне дед и, тоже вскочив с бревна, оттолкнул в сторону.
- А-а-а... - громкий крик вырвался из моей груди, я бросился в сторону леса, обегая землянку с противоположной стороны. Успел увидеть стоящего деда, смотрящего мне вслед, а затем бумажная березовая роща приняла меня. Под ногами появилась тропинка, по которой я попал на излучину реки. Мой путь лежал обратно к двери на лестницу.
Существо в черном плаще продолжало идти за мной, но не приближалось. А я опять тащил на себе груз сдвигающегося вместе со мной пространства леса. Наконец показалась дверь, открылась и я снова оказался на маленькой площадке лестницы.
Существо наблюдало за мной через открытую дверь. Я быстрее закрыл ее, и она плотно встала на свое место, оставив ручку в моей руке.
Как мне хотелось подняться обратно вверх, в пустой город, быстрее покинуть его и выйти на свою дорогу, почувствовать настоящий ветер, увидеть голую каменистую равнину, переходящую в далекие горы, уже покрытые снегом...
Но серый сумрак начал опускаться вниз, отрезая мне дорогу назад. Я продолжил свой путь. Больше лестница не скрипела у меня под ногами, ее продолжение было каменным. А в моей плотно сжатой руке опять осталась ручка. Наверное ей предстояло открыть следующую дверь.
***
Каменная лестница спиралью уходила вниз. Ступени, истертые бесчисленными человеческими поколениями, были неровными. Чтобы спускаться приходилось приноравливаться, подбирать шаг, но все равно получалось плохо. Одно неверное движение и упадешь вниз.
Справа от меня по стене тянулись несколько бороздок. Разного роста люди шли и придерживались рукой за стену, по крупицам, песчинкам прокладывая борозду, истирая кожу на своих пальцах.
Звук капающей воды продолжал доноситься снизу. Звук был звонким, отражался от стены с прочерченными бороздами и постепенно таял, замирал, и тут же новая упавшая капля порождала новый, следующий звук. Он неуловимо отличался от предыдущего и успевал перекликнуться с ним.
Я шел, тоже придерживаясь за стену, найдя бороздку по своему росту, и слушал симфонию неповторимых капель. Источник звуков не приближался и не удалялся. Он просто был везде, висел в пространстве лестницы.
В центре спирали зияла черная пустота, она обладала удивительным свойством - притягивала, даже манила к себе. Поэтому рукой надо было постоянно чувствовать стену и свою борозду, продолжая невольно углублять ее, пусть и на одну крохотную песчинку, почти невидимую.
Несколько раз останавливался и садился на ступеньку. Но серый сумрак продолжал двигаться вниз, можно было отстать от него и остаться в темноте. А что в этой темноте могло ждать меня? И можно ли было потом догнать сумрак? Я вставал и снова шел, превозмогая усталость, собрав последние силы. Несколько секунд отдыха не приносили облегчения.
Может мне показалось, но чем ниже я опускался, тем явственней проступало белое пятно, оказавшееся в сумрачном пространстве. Скоро стало возможным различить маленького человека, сидящего на ступеньке и прижавшегося к стене. Но до него надо было пройти еще несколько витков лестницы. и я ускорил шаги, насколько это было возможно. Верхняя граница сумрака подгоняла меня.
На ступеньке, сжавшись в комочек, сидела маленькая девочка в белом платье. Она никак не отреагировала на мое появление, ее слезы были давно выплаканы, светлые волосы спутаны, а платье испачкано и порвано.
Не думая, я подхватил ее на руки и заспешил вниз с новыми силами, откуда только взявшимися. Верхняя граница сумрака начала отставать, и постепенно стало возможным сбавить шаг.
Девочка окоченела и была холодна как лед, но ее сердечко слабо билось, она была жива. Постепенно она отогрелась в моих руках и зашевелилась, принимая более удобное положение, а потом уснула, уткнувшись лицом в мою куртку, и ровно задышала.
Нескончаемые витки лестницы опускались вниз. Теперь я не мог держаться за стену рукой, поэтому касался ее плечом. К звуку капель добавился и шорох куртки о стену, и моя неровная поступь по выщербленным ступеням.
Наконец мы добрались до небольшой площадки, второй в моем путешествии. Движение серого света остановилось. Новая дверь ждала нас. Почувствовав, что я остановился, девочка проснулась и пошевелилась.
- Ты сможешь стоять?
- Смогу.
Я осторожно опустил ее. Девочка боялась опять остаться одна и обхватила ручонками мою ногу.
- Сейчас, не бойся. Нам в эту дверь.
Достал заветную ручку из кармана и приложил к двери. На двери, на этот раз металлической, тоже было место для ручки. Ручка сама закрепилась, а я потянул за нее. Скрежет оглушил меня, но дверь подалась и пропустила меня и девочку в мир, скрывающийся за ней.
Яркий свет ослепил нас, а щебет птиц оглушил! Все цвета радуги и звуки живого мира казались какофонией, чем-то невообразимым после сумрака лестницы. Мы стояли и не двигались, все еще не веря своим ощущениям. Все же девочка отпустила меня и сделала два робких шага по тропинке среди благоухающих ярких цветов. Они слегка колыхались на легком ветерке, радостно кивая нам соцветиями, приветствуя.
Небо было голубое, словно нарисованное, а с него улыбалось солнце. Нет, не солнце, а солнышко, и оно именно улыбалось широкой улыбкой, хитровато поглядывая добрыми лучезарными глазами! Мы оказались в словно нарисованном мире, мире из детских мультфильмов. Но этот мир не шел ни в какое сравнение с тем, другим, в котором жил мой дед и родители.
Девочка посмотрела на меня, я кивнул, и она радостная побежала вперед по тропинке, петляющей среди цветов. Я поспешил за ней. За очередным поворотом стоял маленький разноцветный пряничный домик. А у входа сидела кошка, намывая лапой гостей. Так кажется говорили когда-то, в какой-то другой полузабытой жизни.
Девочка забежала в домик, а я лишь смог заглянуть в него, присев у входа. Скоро она вышла обратно с глиняной кринкой, наполненной молоком и таким же блюдцем. Налила в него молока и пододвинула кошке. Та дружелюбно мяукнула и принялась аппетитно лакать. Потом кошка благодарно заурчала и устроилась рядом с девочкой.
- Как тебя зовут? - спросил я у девочки.
- У меня нет имени.
Я недоуменно посмотрел на нее.
- Каждому при рождении дают имя, такой порядок. Человек не может жить без имени...
- Я не успела родиться.
- Но... - начал было я и замолчал. Страшная догадка пришла мне в голову. - А как ты хочешь, чтобы тебя звали?
- Назови меня сам, я буду рада любому имени.
- Вера, - само сорвалось с языка, я даже не успел подумать, а имя пришло откуда-то издалека.
- Вера, ты угадал, мне нравится... так хотели меня назвать родители.
Мирок Веры был теплым и обустроенным. Здесь всегда было лето, солнечный день, отцветали одни цветы, тут же зацветали другие, спели ягоды. За домиком бежал веселый ручей, а на столе было свежее молоко и хлеб.
- А как ты назовешь кошку?
- Машка, - не задумываясь выпалила Вера и засмеялась.
Машка в благодарность замяукала и начала тереться о ноги девочки.
- Ты останешься здесь со мной?
- Нет, Вера, мне пора... это не мой мир, - за своей спиной я уже почувствовал тяжелый взгляд черного человека в маске. Он торопил меня и не показывался, чтобы не пугать ребенка. Он был строг, но справедлив.
Вера бросилась ко мне. Я подхватил ее, и девочка крепко обняла меня ручонками за шею.
- Не пущу, не пущу, оставайся, хоть ненадолго! - рыдания ребенка захлестнули меня, - я все время одна!
Я прижал Веру к себе и гладил по спине, пытаясь успокоить.
- Тише, тише... успокойся, тебе здесь будет хорошо... Я приду за тобой.
- Правда?
- Правда, жди меня.
Ручки Веры разжались, я опустил ее на землю и, не оборачиваясь, пошел к двери. Она открылась, пропуская меня обратно на сумеречную лестницу.
- Стой!
Я обернулся. Вера стояла с Машкой на руках и смотрела на меня.
- Я твоя сестра! - Были ее последние слова.
Дверь со скрежетом захлопнулась, ручка осталась в моей руке. А сумрак начал свое неумолимое движение вниз, не давая мне передышки.
***
"У меня была сестра?! Нет, у меня должна была быть сестра! Так будет правильнее", - теперь эта мысль не давала покоя, даже терзала мне душу, -"Что же могло произойти? Почему она не родилась? Неужели из-за того, что мои, нет, теперь наши родители не хотели больше иметь детей. Может им что-то мешало. Но разве могла так сложиться жизнь?" Я не мог придумать никакого правдоподобного объяснения.
А между тем спираль лестницы продолжала разматываться вниз. Казалось, ей не будет конца. За размышлениями я отстал от верхней границы сумрака, так и продолжающего сдвигаться впереди меня. Шел теперь на ощупь, ступая осторожно, касаясь рукой стены, и все больше терял надежду догнать серый свет. Пусть он был мрачным, сумрачным, но все равно это был свет. Свет всегда спасал человека.
Темнота окутывала меня. Она становилась все плотнее, давила сзади. И уже чей-то голос из этой темноты шептал: "Остановись, присядь, отдохни. Что тебе свет. В нем только беспокойство и проблемы, ненужные размышления, пустые. В темноте покой и настоящее счастье. Человек создан для покоя."
Но я тут же вспоминал свою найденную сестру, с еле бьющимся сердцем, почти окоченевшую, и продолжал идти, пытаясь отогнать назойливый убаюкиваний голос. "Нет, я буду жить и бороться до конца. Пока человек преодолевает трудности, он и живет, мыслит." - Так я успокаивал себя, с трудом отыскивая каждую новую ступеньку, которые становились все более ровными и высокими. А бороздки на стене, оставленные человеческими руками, делались менее заметными.
Может мне и показалось, но серый свет внизу все же начал приближаться. Конечно я приближался к нему, а сумрак скорее всего просто замедлил свое движение. А может он решил подождать меня. Нет, такое было просто невероятно. В этом мире, в котором я сейчас существовал, не могло быть таких категорий.
Здесь никто и ничто не могли жать, здесь процессы происходили сами по себе. И что для них был человек. Я вступил на лестницу, соединяющую двери, ведущие в призрачные миры. Сумрак включился и начал свое движение вниз, останавливаясь, когда я проникал за двери.
Пребывание в призрачных мирах было ограничено временем. Черное существо в непроницаемой маске каждый раз торопило меня. Наверняка и сумрак начал бы свое движение, не дождавшись. Тогда и включался другой сценарий, и тьма начинала нашептывать, пытаясь все больше обрести власть над людьми, оказавшимися на лестнице. Куда вообще она вела?
Сумрак остановился. Остановился не потому, что ждал меня, он просто достиг нижней границы, до которой мог двигаться. Каменная лестница наконец закончилась. Здесь находилась ровная круглая площадка, в центре которой возвышался цилиндр тоже с дверью.
Но я не спешил открыть эту дверь. Остановившийся сумрак продолжал освещать пространство, у меня было время передохнуть. Рядом с цилиндром находилась круглая каменная чаша, наполненная водой. И теперь стала ясна природа мерных звуков капель.
Капли летели с самого верха, наверное от самого начала лестницы, проникая с поверхности. Удар капли о водную гладь чаши многократно усиливался резонансом и разносился по всему внутреннему пространству спирали.
Я как завороженный смотрел на эти капли и продолжал слушать звуки, сопровождавшие меня во время спуска. Капля ударялась о воду и, не разлетаясь мелкими брызгами, поглощалась темной поверхностью жидкости. Лишь круги от центра чаши разбегались к ее краям, отражались и, затихая, смешивались друг с другом. Поверхность успокаивалась и замирала, в ожидании следующей капли.
Казалось у каменной чаши не было дна. Она пугала своей чернотой. Я не увидел в ней своего отражения и подавил первое желание напиться, хотя жажда уже давно мучила меня.
Снял вещмешок, он был тяжелым и немало докучал мне при ходьбе. Это был не современный удобный рюкзак с широкими лямками, ремешками и прочими хитростями, а именно вещмешок. Его узкие лямки, пришитые к основанию, тугой петлей стягивали горловину мешка. К нему оказался привязан и котелок, который всю дорогу колотил меня сзади.
"Неужели мой удобный рюкзак остался у деда, а торопясь убежать от черного существа, я по ошибке схватил этот вещмешок?" - думал я, с трудом развязывая петлю. Все же она подалась. Но прежде чем окончательно снять ее, постарался запомнить, как можно восстановить хитрый узел. Как правильно пользоваться вещмешком я не знал.
А в мешке оказался настоящий кладезь вещей, необходимых для автономной жизни. Видимо дед успел специально подготовил его для меня, фронтовой опыт был бесценен.
И первым, что я достал из мешка, оказалась запечная в золе костра картошка, аккуратно завернутая в тряпицу, соль в кулечке, свернутом из пожелтевшей газеты и фляжка.
Может и показалось, но картошка как будто все еще была теплой. Я аккуратно чистил ее, подсаливал и с наслаждением ел. Ничего вкуснее не доводилось мне пробовал в своей жизни. А во фляжке оказался тот самый травяной чай, несколько глотков прекрасно утолили жажду.
Разбирая вещи в мешке, я наткнулся на маленький пакетик, тоже свернутый из старой газеты. На нем почерком деда, который я хорошо помнил, было написано - передай Наде. Пакетик предназначался для моей бабушки, в нем что-то похрустывало и шуршало, от него исходил приятный запах. Но я не решился развернуть пакетик, бумага была через чур ветхой, и содержимое могло просто просыпаться.
Пора было трогаться дальше в путь. Сумрак начал смешиваться с наступающей тьмой. Сложить обратно вещмешок оказалось не так просто, тем более я торопился. Но все же мне удалось туго затянуть петлю на его горловине и закинуть за спину.
Ручка помогла открыть пронзительно заскрипевшую металлическую дверь в третий раз и осталась на ее внешней стороне. Металлический цилиндр был полым, и по его внутренней стене вертикально вниз уходила лестница. Вернее это были изогнутые скобы, прикрепленные через одинаковые промежутки.
Спускаться в темноту металлического цилиндра было страшно, но другого пути не было. Когда несколько скоб уже остались выше меня, дверь наверху с грохотом закрылась, и я оказался в полной темноте. Скобы подо мной приходилось нащупывать ногами. Некоторые качались и прогибались, других просто уже не оказывалось на месте, возможно они отвалились. Приходилось быть предельно осторожным.
Воздух внутри цилиндра, или просто большой трубы пах ржавчиной, был при этом спертым, спускаться было тяжело. И опять остановиться было невозможно. На этот раз любая скоба могла оторваться под моим весом. И неизвестно, каким долгим могло оказаться падение. В любом случае оно сделалось бы роковым.
Несколько раз котелок, привязанный к вещмешку, ударялся о стены. И звук удара, множась, колоколом бил по моей голове. В этот момент казалось, что вся труба начинала вибрировать, а ненадежное подобие лестницы осыпется вниз.
Время словно замерло. Сначала я пытался считать скобы, но сбился, когда одна из них отвалилась и со звоном ударяясь о стены полетела вниз. Я повис на руках, судорожно нащупывая следующую опору. Хорошо, что очередная скоба оказалась прочной. Обрадовал и звук ударившейся о пол оторвавшейся опоры. По крайней мере подо мной была не бездна.
Наверное временами сознание отключалось, не выдерживая напряжения. Тело продолжало действовать автоматически. Поэтому, когда нога, не найдя очередной скобы, оказалась на ровной поверхности, от неожиданности пальцы рук разжались, и я свалился вниз, ударившись головой.
Сознание возвращалось медленно и долго. Саднило стершиеся о скобы руки, болела голова. А когда я попытался подняться, то не смог встать. Правая нога зацепилась за одну из последних скоб и была неестественно вывернута. Пошевелить ногой не удавалось.
Лежа на вещмешке, я с трудом освободил руки от его лямок. Под руку попалась упавшая сверху скоба. Действуя ей как рычагом, удалось освободить ногу, но встать на нее было трудно. Из металлических скоб, лежащих на полу, получилось соорудить что-то наподобие шины и примотать разорванной на полосы рубашкой. Теперь на ногу можно было вступать, хотя и осторожно.
Дверь из трубы вела наружу и открылась легко, очередная ручка опять осталась у меня в руке, а я оказался на узкой площадке, опоясывающей трубу снаружи. Площадка была не сплошной, а сделана из металлической арматуры. Такие же металлические перила, хлипкие на вид, ограждали площадку.
Я не рискнул опираться на эти перила и, прижимаясь к трубе, обошел кругом. С противоположной от двери стороны в площадке имелся разрыв и опять начиналась лестница вниз, нисходящей спиралью опоясывающей трубу снаружи.
Труба и лестница терялись внизу. В этом месте, не менее странном чем предыдущая лестница, было гораздо светлее. Труба словно утопала в белом облачном мареве. Но никакого движения воздуха не ощущалось, все замерло вокруг. Надо было начинать следующий спуск по ненадежной металлической лестнице. От одной мысли, что придется встать на нее, уже кружилась голова.
***
Жизнь измеряется человеческими поступками. Они были и есть всегда разные. Люди придумали понятия добра и зла. Им было это нужно. А куда попал я? Что за странная лестница вела меня все дальше вниз. А может мне только казалось, что я иду вниз?
С этой лестницы двери вели в маленькие обособленные мирки. В них люди продолжали свою жизнь. Они сохраняли часть своих земных привычек, не могли оторваться от материального и цеплялись за свое прежнее существование. Пусть оно было не такое уж хорошее, но оно было похоже на прежнюю жизнь.
Человек, оказавшись в потустороннем, не мог придумать ничего другого. Он сам создавал себе лишь то, на что был способен. Человек часто ограничен в своих фантазиях. Быть может, если бы он мог придумать себе рай, то и жил бы в нем, пусть и в маленьком, даже крохотном. А может дело было совсем в другом.
Человек мог представить себе некую новую, хорошую жизнь, но боялся этой другой жизни, да просто считал себя недостойным этой жизни. Моему деду хорошо было в землянке, а родителям в шалаше. Хорошо? Так может это и был их рай, так они его и представляли.
Спуск по лестнице вокруг трубы, терявшейся в белом мареве, был нелегким. Теперь шаг на следующую ступеньку я мог делать только левой ногой. Правая болела и с трудом переставлялась следом, ударяя скобой о приваренные металлические полосы.
Я часто останавливался, придерживаясь за ненадежное ограждение. Опираться на него было опасно. Местами оно вообще отсутствовало. Быть может кто-то из моих предшественников, понадеявшись на его прочность, канул в белом тумане.
Зато я мог размышлять. Придумывать свои теории о строении мира. И абсолютно не важно, были ли они близки к истине. Это были мои мысли. А вообще, что такое истина? Мог ли кто-то ответить на этот сакраментальный вопрос. Наверное только наш Создатель. Но его мысли останутся для нас недостижимыми. И даже если мы услышим всего лишь их отголоски, то вряд ли сможем что-либо понять.
Как ни кружилась у меня голова, я вынужден был смотреть вниз и смог различить тонкую линию, отходящую от трубы в сторону. По мере моего спуска линия увеличивалась, и скоро стало возможным различить узкий переход с ограждениями, теряющийся в тумане.
Я невольно заспешил, насколько это вообще было возможно в моем положении. По крайней мере металлическая скоба, привязанная к ноге, чаще застучала по решетчатым ступеням.
Да, в сторону от лестницы уходило ответвление. Но и лестница продолжалась вниз, по прежнему обвивая трубу. Надо было выбирать куда идти дальше. Разум подсказывал мне, что надо идти вниз, а любопытство подталкивало вступить на узкий переход, висящий над туманной бездной и неизвестно куда ведущий.
Я все еще думал, а рука сама отворила низкую калитку, преграждавшую путь на металлический трап. Калитка скрипнула, наверное ее открывали нечасто, и я все же пошел в неизвестность. Разум подсказывал мне, что эта неизвестность менее предсказуемая, чем другая, ожидающая внизу. Но я уже шел вперед, держась за ограждения, доходящие мне до пояса.
По верхней части ограждений были приварены трубы, они поржавели, впитывая белый туман. Скоро и мои ладони покрылись рыжей ржавчиной. Хлипкий мостик подо мной начал раскачиваться, приходилось останавливаться и ждать, пока колебания успокоятся.
Постепенно впереди белый туман начал темнеть и обретать плотность. А скоро сквозь него проступила стена пятиэтажного здания. Мостик закончился у края асфальтированной площадки, а на ее противоположной стороне и виднелся обыкновенный панельный дом без балконов. Окна здания были мутными, часть из них закрыта фанерой.
Подойдя ближе, я увидел, что прилегающая к стене дома площадка была завалена мусором, видимо его выбрасывали прямо из окон, а также осколками стекла. Единственная полуоткрытая дверь болталась на одной нижней петле. Чтобы войти в дом, не требовалась заветная ручка. Дом был живой, принимал всех, и дом гудел словно улей.
Человеческие голоса сливались в нестройный хор, из которого можно было различить отдельные выкрики и перебранку. За дверью послышались нетвердые шаги бегущего вниз человека, а скоро и он вылетел на тротуар, но, не удержав равновесия, упал и по инерции пролетел, разгребая перед собой мусор.
Что это? Чей-то ад, причем ад коллективный. Я прошел за дверь и оказался в подобие общежития. Единственная лестница вела вверх по центру здания, а от нее на каждом этаже пролегал длинный коридор, в который выходили двери из комнат.
Некоторые двери были закрыты, из других с посудой в руках выбегали люди и спешили на второй этаж, где образовалась длинная очередь.
- Новенький?! - обратился ко мне неопрятный человек в порванной и заношенной одежде, прижимая к груди пустую кастрюлю, - вставай за мной, крайним будешь. Посуда есть какая?
- Есть, котелок, - ничего не понимая ответил я.
- Ты удачно пришел. Сегодня бухло дают, - незнакомец радостно заулыбался.
Вся очередь тоже пестрела улыбками, и жители общежития в нетерпении переминались с ноги на ногу. Кого только не было в этой очереди, в том числе и женщин, мало отличавшихся от своих собратьев.
- Место себе уже нашел? - продолжил незнакомец.
- Нет еще.
- Давай к нам, у нас одно есть, и компания подобралась неплохая. Сегодня как раз и пропишешься. Зовут как?
- Саша.
- Коля, - приветливо отозвался новый знакомый.
Очередь вела в конец коридора и скрывалась в дальней комнате. Оттуда выходили счастливые жильцы общежития и бережно несли, кто в чем, вожделенный напиток. Некоторые прикладывались сразу на ходу и довольно крякали, вытирая рот рукавом.
- А часто дают? - решился спросить я.
- Нет, два раза в неделю. Набираем во все, у кого что есть. У нас здесь хорошо, настоящий рай. Недавно Толян пришел из другого места. Там только раз в неделю, не хватало. Дрались. А у нас видишь, порядок.
"Рай?! - подумал я про себя, - а почему и нет. У каждого свое представление о рае. А этим людям дано то, о чем они мечтали всю жизнь, чего им всегда не хватало."
Как-то мне стало горько и обидно за этих людей. Для чего они прожили свою жизнь, чего добились. Да и здесь прозябают. Но прозябают конечно с моей точки зрения. А ведь эти люди счастливы, конечно по своему. Я не хотел стоять в этой очереди и решил незаметно выйти. Но Коля часто оглядывался и на правах старожила продолжал рассказывать о прелестях местной жизни.
- Я сейчас, - сказал я Коле и человеку, уже стоящему за мной в очереди.
- Ты куда? - недоуменно спросил Коля
- Посмотрю... что там.
- А-а, сходи, посмотри. Интересно.
Я пошел вдоль нетерпеливой очереди. Кто-то пытался меня остановить, наверное думая, что хочу проскользнуть вперед других.
- Это наш, новичок, пусть посмотрит! - Кричал вдогонку Коля, и меня пропускали
Очередь заканчивалась в туалете и умывальнике одновременно. Здесь же в стороне от умывальников из стены торчала труба, из которой тонкой струйкой текла прозрачная жидкость. Она текла непрерывно, и при смене посуды капли падали вниз в заботливо подставленную кастрюлю. Ни одна капля драгоценной жидкости не должна была пропасть.
Что касается порядка, то он, как оказалось, поддерживался не сам собой. Рядом с трубой стоял грозного вида человек и внимательно наблюдал за страждущими. Одет он был по другому, в черный длинный плащ, а не в обноски и рванье, и показался мне знакомым. Смотритель был и здесь, так я назвал его, только маски на его бесстрастном лице не было. Все же это был человек.
- Дошел? - строго спросил он меня, его рот при этом не открывался.
- Дошел. - подумал я про себя
- Это не твой мир. Тебе надо дальше по лестнице.
- Знаю. Но ответь мне, что это - рай или ад?
- Не то и не другое.
- Но хоть кто-то может уйти отсюда?
- Бывает, но редко. Не хотят. Им здесь хорошо.
- Но это потерянные души?!
- Иди, тебя ждут дальше. Не сворачивай на переходы с лестницы.
- Но...
- Ты можешь остаться в одном из таких пристанищ. Соблазн велик.
- Человек слаб?
- Зачем видеть все его грехи. Возьми мотылька с собой, - Смотритель протянул мне стеклянную коробочку, в которой на нежном соцветии сидело еще более нежное крылатое существо, - он поможет.
- Помощь потребуется?
- Все будет зависеть от тебя. Прощай.
- Мы больше не увидимся?
- Это не в моей власти.
- Прощай.
Я захромал обратно вдоль очереди.
- Ты куда? - Коля окликнул меня.
- Мне в другое общежитие.
- Жаль, не повезло.
- Может наоборот!
- Где три раза дают? - глаза Коли вожделенно засверкали, а очередь заволновалась. "Три раза, три раза, три раза... Во повезло-то!" -летело мне вслед.
Я же быстрее вышел на улицу и заспешил к висячему переходу. Обернулся к таящему в белом тумане общежитию, где только начиналась очередная гульба. Нарастающий шум вечного праздника счастливых людей еще долго преследовал меня.
***
Чем дальше я опускался вниз, тем прочнее становилась лестница. И мне все больше казалось, что я не опускаюсь, а наоборот поднимаюсь вверх. Боковые переходы, скрывающиеся в белом тумане, перестали попадаться. Я насчитал их семь. Не семь ли смертных грехов, превращенных человеком в свое достоинство, скрывались за этими переходами.
У каждого такого горизонтального ответвления, манящего вступить на запретный и сладкий путь, я останавливался. Не скрою, туда манило. Но я уже побывал в одном таком раю, который одновременно был и адом. Быть может этот ад был придуман Создателем как ад. Но человек, сознание которого постоянно искало лазейки для лучшей жизни без особых трудов, быстро превратил этот ад в рай.
Человек не будет особо размышлять над нравственностью своих поступков. Ему важно благополучие здесь и сейчас. Страшную картину такого рая я увидел, где счастливо жили люди, одержимые только одним из пороков.
Еще шесть ответвлений в рукотворной рай я прошел мимо. Вход туда был открыт всем. И люди сами, по своему желанию, попадали в ад, найдя для себя мнимый рай. Я помнил слова Смотрителя и не вступал на шаткие мостки. Они были шаткими не по своей сути, вряд ли с них можно было упасть. Наоборот, они приводили человека к его цели. Вот только эта цель была неподобающей.
Восьмой переход в сторону от лестницы озадачил меня. Он был не горизонтальным, а уходил круто вверх. Идти по нему стоило больших усилий. Зачем было преодолевать это серьезное препятствие? Неискушенный путник вряд ли мог отважится на такое и просто проходил мимо.
Может и я не решился бы на трудный подьем. Но в моей груди явственно возник трепет, и появилось нетерпение, и ожидание чего-то чудесного. Это чудесное было там, за этим крутым подъемом.
Я вспомнил о стеклянной коробочке, переданной мне Смотрителем, и достал из кармана. На меня смотрели удивительно большие проницательные глаза Мотылька. От него и исходило желание идти по трудному ответвлению. Невозможно было уловить мысль Мотылька, существовал только сильный призыв к действию.
"Мы пойдем туда!" - воодушевленно сказал я Мотыльку, а он в ответ взмахнул прозрачными крыльями: "Я помогу тебе."
Ноги скользили по металлическому трапу, покрытому каплями туманной росы. Приходилось подтягиваться на руках, вцепившись в ограждения. Труба скрылась из виду, а впереди была только белая мгла. Хотелось остановиться и передохнуть, но остановиться было нельзя, просто негде.
Больная нога горела, пальцы рук саднило, они могли не выдержать и разжаться, а падение стать роковым. Мотылек старался помочь изо всех своих сил. Он вселял веру в победу! И когда казалось, что все, наступил предел моих возможностей, силы возникали вновь. И я подтягивался на руках, преодолевая еще один метр. Каждый метр был важным и решающим в схватке с крутым подъемом, и в схватке с самим собой.
Я не помню когда это произошло, но напряжение в руках пропало, а я обессиленный лежал уже на горизонтальном участке, где можно было отдохнуть. Однако Мотылек на моей груди опять зашевелился и поторопил. Отдыхать было некогда. С трудом встал и двинулся дальше. Правая нога перестала гореть, я больше вообще не чувствовал ее. Приходилось опираться руками на поручни и прыгать на одной левой.
Металлический мост пропадал в тумане за моей спиной и впереди терялся метрах в трех. Наверное я уже плохо воспринимал происходящее и не заметил, когда граница моста перестала удаляться. Он неожиданно закончился, а я полетел вниз. Именно полетел! Движение было вниз и вперед, плавным и приятным.
Никакого движения воздуха я не ощущал, может просто висел в белом тумане. Только Мотылек радостно трепетал на груди, окатывая меня волнами восторга. Это вселяло уверенность в том, что я не разобьюсь, достигнув земли. Если она вообще где-то была и была достижима.
Меня окутал аромат цветов, добавился щебет птиц, теплый ветерок обдул разгоряченное лицо. А потом я шутил себя лежащим на спине в мягкой высокой траве. Она тянулась вверх, а надо мной простиралось высокое небо. В его бездонной голубизне можно было утонуть.
Чем дольше я всматривался вверх, тем находил все больше оттенков, от нежно голубого, до темно синего, переходящего в черную пустоту. Но эта пустота была очень далеко, где-то за гранью ощущений и тем более понимания.
Легкое, как перышко большой птицы, облако на время закрыло небо. Тень скользнула по лицу, я сел и окончательно пришел в себя. Прямо передо мной на пушистой травинке, покрытой капельками утренней росы, два маленьких крылатых существа наслаждались божественным напитком.
Мотылек опять дал о себе знать. Я достал коробочку и поднял стеклянную крышку. Он осмотрелся, взмахнул крылышками и перелетел на соседнюю росистую травинку рядом с существами.
Мотылек был почти прозрачным, существа наоборот пестрели ярким желтым цветом, перемежающимся черным. Они внимательно разглядывали чужака, переговаривались и пили нектар. Я же для этих существ не представлял никакого интереса.
Однако Мотылек, так мне показалось, рассказывал существам о наших странствиях, они обратили на меня внимание, поводили прозрачными маленькими крылышками и шевелили тоненькими усиками. Рассказ Мотылька им явно нравился.
А потом они и мой Мотылек неожиданно сорвались со своих травинок и скрылись, оставив меня одного. Я недоумевал недолго. Вдруг возникло движение воздуха, это был не ветер, я не могу так назвать блаженство, охватившее меня. Это движение сорвало с травинок мириады крохотных росинок, они окропили меня, и благодать вошла в меня.
Я никогда не знал, что есть благодать, не знал, что это такое, не понял произошедшего, только ощутил, почувствовал, как может быть на самом деле хорошо. Упал ничком, и, закрыв глаза, впитывал в себя росу.
Уходило напряжение, усталость, боль. А нога наоборот сначала обрела боль, боль достигла своего пика. Я сцепил зубы, но не смог ей сопротивляться, Крик вырвался из меня, нарушая покой здешних мест! Сорвалась стайка птиц, заколыхалось окружающее меня травяной море, а потом опять все стихло, и боль ушла вместе с криком, растворилась в небе.
Вместе с болью из меня ушло что-то еще. Я почувствовал внутри себя пустоту, и ее нечем было заполнить. Красоты всего окружающего мира не хватало, чтобы восполнить потерю. Но об этой потере я нисколько не жалел, и только радовался возникшей пустоте. Как и чем ее заполнить, теперь всецело зависело только от меня.
Я с легкостью вскочил на ноги. Больная нога больше не давала о себе знать, только мешала привязанная к ней металлическая скоба, выполнявшая роль шины. Избавился от нее и постучал для верности ногой о землю. Нога была абсолютно здоровой!
Вернулся Мотылек и сел мне на руку. Он внимательно разглядывал меня, явно проверяя мое состояние, потом взлетел и, делая круги, позвал за собой. Я двинулся за ним по бескрайнему полю, раздвигая траву. доходящую до пояса. Мотылек куда-то вел меня. Это был настоящий, не нарисованный мир, и он был большим.
***
Идти по травяному морю можно было в любую сторону. Море было бескрайним, и куда бы я ни поворачивался, сливалось с небом. Граница слияния зелёного и синего была четко очерчена и далека, скорее всего недостижима. В этом мире, я назвал его раем, было тепло, ясно и тихо, тихо в человеческом понимании.
Мы часто не слышим окружающий нас мир, считаем его своим, а он живет своей жизнью, и может не зависеть от нас, считая нас временным явлением, приходящим на короткое время. Сколько тысячелетий своей истории знает человек? Не так уж и много, если сравнивать с историей существования планеты.
Сначала я растерялся и не знал, в какую сторону отправиться. Но Мотылек настойчиво звал за собой. А мне не оставалось ничего другого, как последовать за ним. Правда куда он мог привести, оставалось загадкой. Но я доверился этому крохотному разумному созданию. Смотритель наверняка передал его мне с определенной целью.
Мотылек летел невысоко над травой и делал круги, ожидая. Я раздвигал густую траву руками, шел медленно, трава смыкалась за мной. И моего следа не оставалось. Как-будто здесь и не прошел никто. След человеческий на земле. От одного он может остаться надолго, а от другого тут же исчезнет. Да может и исчезать будет нечему.
Белый туман начал снова сгущаться, идти стало проще, я спускался по отлогому склону. Куда? Направление было верным. Мотылек сел мне на плечо и молчал. Значит я шел правильно. Впереди стало слышно тихое журчание воды, ощущалась сырость, и скоро я оказался на берегу небольшой реки.
Река тоже заросла травой. Тихо струилась вода, обтекая упавшие деревья. Река стремиласьсь вырваться на простор, быть может слиться со своей сестрой и продолжить путь вместе. Вместе всегда проще преодолевать препятствия.
Река была чем-то мне знакомой. Нужно было обязательно попасть на другой берег. Только оказавшись там, можно было понять, где я оказался, куда меня привел Мотылек. Теперь он тихо сидел на плече и ждал. А я, сняв ботинки и закатав джинсы, пошел вброд по ровному песчаному дну. Вода все же дошла мне до пояса, но это было уже не важно.
Это была тихая река из моего детства. Выбравшись на противоположный берег, я окончательно вспомнил ее и вспомнил это место. Вдоль берега тянулась узкая дорожка, а за ней чернел старый дощатый забор с такой же дверью, закрытой на простенький замок.
Я подошел к двери, просунул руку в щель между досками и достал ключ, висевший на гвоздике с той стороны. Это заученное движение всплыло в моей памяти. Замок легко провернулся, калитка скрипнула. Огород и сад моего деда встретили такими, какими были в моем далеком, почти забытом детстве.
Вдоль забора росла малина, дальше была окученная картошка, клубника. Дед торговал этой клубникой на рынке маленького городка, где прожил всю свою послевоенную жизнь. И меня он брал на рынок. Уже тогда я понимал, как непросто зарабатывать деньги.
Тропинка от огорода поднималась по небольшому склону между кустами смородины слева и вишней справа. Чтобы было проще ходить, дед соорудил земляные ступени, обозначив их досочками. Я знал каждую ступеньку на этой лестнице. А еще здесь был поручень, за который можно было держаться в дождь, когда ступени становились скользкими.
На верху меня ждал наш дом. Я с благодарностью посмотрел на свое плечо и не увидел Мотылька. Он выполнил свою задачу, привел меня на мою родину, в дом, где я когда-то родился и провел детство.
На крылечке сидела моя бабушка, бабушка Надя, и улыбалась. Она узнала меня уже взрослого, хотя ушла очень рано, когда мне было года четыре. Я хорошо помнил ее, такая она и осталась, добрая и тихая.
- Здравствуй, Шурик, - она встала и с улыбкой разглядывала меня, - вон ты каким стал.
- Здравствуй, баба Надя, - так я называл ее. А бабушка назвала меня по своему - Шурик. Не любил это имя, но терпел, за ним стояла любовь, настоящая, непродуманная.
Эта встреча не удивила меня, а принесла тихую радость. Не мог отделаться от чувства, что все это ненастоящее, кем-то придуманное. А может я провалился в долгий тяжелый сон, где кошмары чередовались проблесками радостных воспоминаний.
- Ты здесь одна живешь? - мы прошли в дом. Я оглядывался, плохо узнавая его.
- Не узнаешь? После меня много изменилось?
- Да нет, не очень. Я плохо помню, как было при тебе... Маленький еще был. Но ты принесла сюда свое... что-то неуловимое.
- Саша, и я здесь.
Я обернулся на знакомый надтреснутый голос и увидел тетю Клавдию, дедушкину сестру, выходящую из своей комнаты, в которой она одна прожила всю свою жизнь. Только ушла позже бабушки.
- Здравствуй, Клавдя.
- Здравствуй, внучок.
Мы стояли в коридоре, разглядывали друг друга и не знали что еще сказать. Слишком многое теперь разделяло нас. И прежняя жизнь давно ушла в прошлое. Бабушка намыла принесенную в корзинке собранную клубнику, положила в миску: "Угощайся... помнишь... своя."
- Помню... вкусно... настоящая? - я вопросительно посмотрел на бабушку, Клавдию, мы сидели на кухне за столом, накрытым пестрой клеенкой. Мои джинсы висели на веревке за окном и сохли, покачиваясь на ветру.
- А как же, здесь все настоящее, и работа тоже настоящая, ответила бабушка.
- На огороде работы всегда хватает, - добавила Клавдя.
- И здесь трудиться надо?
- А как же. Бездельников здесь не любят. С Ваней там проще было жить конечно.
- Я встретил его.
- И где он, Ваня, как живет?
- Хорошо живет, - я замялся и добавил, - ему нравится.
- Опять кого-то себе нашел?! - недовольно спросила Клавдя.
- Нет, - я усмехнулся, - один живет. Там все ненастоящее... как нарисованное: река, деревья... трава.
Дедушка после ухода бабушки сразу женился и привел в дом другую жену. Тогда это не понравилось и моей маме, и Клавдии. Но, так вот он поступил тогда.
- А живет в чем?
- Землянку выкопал. Говорит - как на фронте. Да... он ведь тебе тут просил передать... - я начал рыться в вещмешке и нашел пакетик, свернутый из старой газеты.
Бабушка в волнении взяла в руки пакетик: "Мне?!"
- Тебе.
- Значит не забыл меня? К нам не собирается?
- Нет, как же. И знал наверное, что я тебя увижу. Но насчет сборов... не знаю. Да... там и родители мои... рядом с ним.
- Надь, что там Ваня послал, посмотри, - Клавдя в нетерпении смотрела на пакетик.
- Потом, - бабушка убрала пакетик в карман халата. Он был для нее дорог, но как относиться к подарку, она еще не знала, хотя и осталась довольна, - лучше о родителях расскажи. Мы ведь о них ничего не знаем.
- А что. Они ведь жили последнее время отдельно. Потом мама первая ушла. Отец успел еще раз жениться... Только не на долго уже. А теперь вот... опять вдвоем.
- И Ваня с ними?
- Они на другом берегу реки. Живут в шалаше. Деда не видят и меня не видели. Но дед говорит, что так и ругаются, как при жизни. Так вот. И горбатого могила видимо не всегда может исправить.
Мы помолчали.
- Да... я ведь уже здесь сестру свою встретил.
- У тебя и сестра была? Значит у меня еще и внучка есть?
- Должна была быть. Да видимо не вышло.
- Это как так, не вышло? Что там дочь моя натворила? - бабушка не на шутку рассердилась.
- Не знаю. Я маленький был. Но и тогда они все ругались, и деньги копили то на одно, то на другое. Второй ребенок все был не вовремя. А уже в конце мама пожалела, что я у них один, да еще и неудачник, - я замолчал. Молчали и бабушка с Клавдией.
- И что сестра твоя? - наконец спросила бабушка.
- Вера? -я улыбнулся, представив свою маленькую сестренку, девчонку, которую я спас, найдя никому не нужную на страшной лестнице.
- Где она теперь?
- У ней теперь свой мирок, добрый, пусть и нарисованный.
- А ты не мог взять ее с собой, сюда, к нам? - спросила Клавдя.
- Нет, нерожденные души не могут быть вместе с прожившими жизнь, - ответила бабушка. - А ты сам-то как здесь оказался? Ты не наш, тебе еще рано.
- Не знаю, оказался на дороге, потом пустой город... лестница... и разные миры, где живут люди потом, как и вы.
- Тебе нельзя и у нас задерживаться. Пора! - бабушка кивнула на дверь за моей спиной.
Я вздрогнул и обернулся. Но нет, черного человека не было. Зато на ручке двери сидел Мотылек, мой провожатый. Он снова появился и тоже торопил меня, в нетерпении взмахивая крылышками.
- Пора! - я решительно встал из-за стола, одел влажные джинсы, принесенные Клавдей, привычным движением завязал вещмешок и закинул за спину. Он опять был тяжелым. Клавдя успела наложить в него еды. А мой котелок был полон свежей клубники. Мы обнялись, расцеловались, и я, выйдя за порог, пошел быстрым шагом дальше, не оглядываясь. Мотылек летел быстро и был уже далеко впереди.
***
Бабушка и Клавдия вышли проводить меня на крыльцо. Я помахал им рукой и пошел вслед за Мотыльком. Но он полетел не обратно в сторону огорода и реки, а к калитке, выходящей на улицу. На калитке не было ручки, я достал свою, оставшуюся еще от спуска по лестнице.
Дверь открылась, пропуская меня вперед, и я оказался на неширокой асфальтированной улице, зигзагами поднимающейся в гору. А калитка плавно закрылась, даже подтолкнула меня, остановившегося в нерешительности.
Эта была совсем другая улица, не улица городка, где жила моя семья. И моя припасенная ручка осталось с обратной стороны двери. Со стороны улицы ручки не было. Замок щелкнул, высокая сплошная калитка словно присосалась, не оставляя щели с проемом.
Я перешел пустынную улицу и посмотрел на наш дом.
Его наполовину скрыли деревья. Из-за них проглядывали окна. Я надеялся еще раз увидеть своих родных, но пустые стекла отражали только улицу. Вряд ли такое вообще было возможно. Скорее всего по фасаду проходила граница, отделяющая мир дома моих родных. Они не могли видеть меня в том месте, где я стоял. Здесь опять начиналась дорога между мирами.
Мотылек повел меня вверх по улице. Я сделал несколько шагов и вступил в ночь. Тысячи огоньков засветились в окнах впереди. А дом бабушки тут же пропал, только темнота преследовала меня, скрывая все, что оставалось позади. А может там уже ничего и не было.
Мотылек попросился в свой стеклянный домик, устроился на росистом цветке и затих. Стеклянная коробочка чуть светилась изнутри. И было видно, как от моих шагов вздрагивали его легкие крылышки. Дорога наверх шла одна, на ней нельзя было заблудиться.
Дома стояли почти вплотную друг к другу. Но за входами в эти дома существовали свои, наверное большие миры, не укладывающиеся в человеческое представление пространства, существующие в других измерениях. Дорога была пуста, и светящиеся окна светились пустотой. Зачем здесь нужен был свет? Быть может только для того, чтобы осветить дорогу одинокому путнику.
На некоторых дверях домов или калитках виднелись ручки. Они словно предлагали открыть их и приглашали зайти в гости, пусть и к незнакомым людям. Несколько раз в раздумьях я замедлял шаг, но Мотылек тут же требовательно и тревожно взмахивал крылышками. И до меня доносилась его мысль: "Нет, сюда нельзя, не тревожь их." И я шел дальше.
Здесь жили, нет, существовали, так будет вернее, миллионы человеческих душ, прошедших свой земной путь. Но это было лишь их временное пристанище, они ждали решения своей дальнейшей судьбы. И мои родственники тоже лишь ждали. И это ожидание у всех было разное, долгое или быстрое.
В этом месте люди все еще обретались в подобии своих тел, с которыми не могли расстаться сразу, не могли расстаться со своими привычками, привязанностями, наконец памятью о прожитой земной жизни.
Эта память должна была остаться здесь, или просто раствориться. Она больше не была никому нужна. А очистившаяся от земной жизни душа начинала другой, неземной путь. И зависел ли выбор этого пути от души, пусть даже и очистившейся от земного?
Я тоже невольно претерпел изменения, оказавшись на поле, окропленный росой, по своему очистившийся. Только в чем меня коснулись эти изменения, здесь, в этом мире, понять было невозможно. Их можно было ощутить в полной мере, лишь вернувшись к прежней, земной жизни. А из этого мира до Земли было очень далеко. И не расстоянием измерялся этот путь.
Так, размышляя, я добрался до самого верха холма, но оглянувшись назад ничего не увидел. Там была лишь темнота, все пропало. Улица, по которой я шел, обрывалась у входа в большое освещенное здание, на фасаде которого висели часы, их стрелки бешено крутились.
Мотылек не просто затрепетал, а замахал крылышками. Мне нужно было туда, в это здание, дверей в которое не было, только закругленная арка, из которой лился приятный желтый свет. Я преодолел несколько ступеней, прошел под этой аркой и оказался в пустом ярко освещенном прямоугольном зале.
Пол зала покрывала перемежающаяся двумя цветами плитка. Только белый и черный цвет контрастом рябили в глазах. Я в волнении ходил по залу и не мог остановиться, не мог выбрать свой цвет.
Это место чем-то напомнило мне вокзал, зал ожидания. Только что или кого мне предназначалось ждать здесь? Мотылек успокоился, а я наоборот затрепетал, почувствовал, что где-то далеко, не здесь, решается моя судьба. Теперь от меня ничего не зависело, оставалось лишь терпеливо ждать.
***
Повеяло прежним холодком. Он был осязаем и тяжел. Холод словно пригвоздил меня к одному месту, и я даже не смог посмотреть на какой плитке остановился, черной или белой. Это почему-то сразу стало абсолютно неважным, несущественным, даже смешным. Прежние мысли и рассуждения остались далеко в прошлом.
Замер и Мотылек в предчувствии важных решений и грядущих следом изменений. В зале послышались тяжелые шаги. Я еще смог обернуться к этому источнику звука. Ко мне приближался человек в черном плаще, Смотритель, его лицо опять скрывала сплошная маска. Но определить, одно ли существо встречалось мне несколько раз, было невозможно. И был ли это человек?
Подойдя ближе, существо протянуло ко мне руку, скрытую перчаткой, и я вынужден был отдать прозрачную коробочку с Мотыльком, верным проводником по потусторонним мирам. Коробочка продолжала светиться изнутри, Мотылек последний раз взмахнул крылышками. "Прощай!"- прозвучало внутри меня его послание, и коробочка скрылась в складках плаща.
- Тебе пора, - это были слова Смотрителя. Они прозвучали внутри меня.
- Куда дальше?
- Выходи на перрон, подойдет поезд, он твой.
Больше Смотритель ничего не сказал, обошел меня и скрылся за моей спиной. А я прошел зал и через обычную деревянную дверь вышел из здания, только теперь в другую сторону. Дверь хлопнула мне вслед. Я стоял на перроне. А из темноты приближался поезд, выхватывая впереди стальной путь.
Поезд замедлял свой ход. Мимо меня мелькали освещенные окна вагонов, за ними были видны люди, сидящие в молчании и сосредоточении. Каждый человек был погружен глубоко в себя, и не видел окружающих. Наконец поезд остановился. На перроне я оказался один. С этой станции, из этого промежутка миров только я ожидал поезд и отправлялся дальше, в неизвестность, в будущее. Оно уже определялось и ждало меня.
Остановившийся передо мной вагон был странным. В каждое купе вела отдельная дверь, и в купе было только по одному узкому сиденью. Поезд остановился так, что я оказался точно перед пустым купе, открыл дверь и зашел внутрь. Поезд словно ждал этого момента и тут же тронулся в путь.
Сидение было неудобным и жестким, а купе в вагоне разделяли прозрачные перегородки. Я осмотрелся. Примерно половина мест пустовала, на остальных сидели люди, среди них нельзя было найти двух одинаковых, не то что похожих. Они отличались расой, возрастом, одеждой, полом. Но все же были похожи друг на друга только одним - погружённостью в себя.
Я тоже перестал разглядывать случайных попутчиков, а занялся свежей клубникой. Чтобы ни случилось дальше, а есть хотелось. Ягоды были спелыми и сладкими, на некоторых оставались зеленые хвостики. Я складывал их в карман куртки. Было время поразмышлять, подумать. Но волнение нарастало и мысли не шли. Пытался разглядеть пейзаж за окном, но там была только темнота и мое отражение. Я вглядывался сам в себя, это было пустым занятием.
Из темноты появлялись и пропадали освещенные станции, на некоторых в свободные купе садились новые пассажиры, кто-то наоборот выходил. Похоже люди знали, что им делать, их судьба была предрешена. Я же так и оставался в неведении, и, несмотря на нервное напряжение, а может и наоборот благодаря ему, задремал.
***
Сначала я услышал частый сигнал, он назойливо и равномерно пикал, звучал внутри меня. Потом понял, что сигнал созвучен биению моего сердца. Это и было биение моего сердца, сопровождаемое чем-то снаружи. А потом через закрытые веки проник и неяркий свет. Он не тревожил, не докучал, просто был. И я понял, что это уже хорошо.
Прошло еще какое-то время, я не мог вести его счет, и моей руки коснулось что-то теплое и мягкое, и главное нежное, любящее меня. Тогда я решился попробовать открыть глаза. Веки были ужасно тяжелы, дрожали и не поддавались моим усилиям. Сначала чуть приоткрылся правый глаз, потом левый, и размытый нечеткий мир вошел в мое сознание.
Постепенно этот мир начал обретать четкость, заиграл цветами. Правда они были очень спокойных серых и зеленоватых тонов. Потом я услышал и голос, это было всего лишь одно слово, произнесенное шепотом: "Очнулся!" Но оно было произнесено самым родным и любимым мной человеком.
Я попытался что-то сказать, но пересохшие губы не слушались меня, и мешала трубка, вставленная в рот. Голова все-же чуть повернулась, и в поле зрения попало лицо жены. Она и плакала, и улыбалась, и гладила мою руку. "Все будет хорошо," - добавила жена. Я тоже попытался улыбнуться в ответ.
Я долго выздоравливал. Время шло медленно. Первый раз в больничный дворик я смог выйти поздней осенью. Деревья стояли голыми, а в аллее желтые листья шуршали под ногами. Ноги еще плохо слушались и шаркали, сгребая листву. Первая прогулка была намечена до ближайшей лавочки, пройти до нее метров двести было не так-то и просто.
Ветер был холодным, руки быстро замерзли, и я засунул их в карманы куртки. В правом что-то лежало, мягкое и непонятное, рассыпчатое. Достал и посмотрел, что там могло быть. На моей ладони лежали зеленые хвостики от клубники. Они были свежими, и как-будто только сейчас оказались в кармане.
Ноги подогнулись, и я свалился на скамейку. Хорошо, что я успел дойти до нее и не упал на землю. Из конца аллеи ко мне бежала жена. А в памяти начало всплывать мое большое путешествие...
Конец
Автор Александр Сеземин
Комментарии 2