Предыдущая публикация
СЛОВА-ОРУЖИЕ И ЯЗЫК-ПСИХОТЕРАПЕВТ
Мы живём в такое время, когда новые слова появляются в русском языке даже не десятками и сотнями, а тысячами. Мы придумываем смешные слова, чтобы преодолеть страх перед неизвестной болезнью. Защищаемся новыми словами от людей, которые нам неприятны. И параллельно вступаем в дискуссии с искусственным интеллектом, который начинает диктовать нам свои правила общения.
Обо всём этом в рамках программы публичных лекций Первого евразийского конгресса лингвистов поговорили филологи Максим Кронгауз, Елизавета Громенко, Валерий Шульгинов и культуролог Оксана Мороз.
Мы все знаем, что в последние десятилетия появляется огромное количество новых слов. Это хорошо или плохо? Полезно для языка или вредно? Доктор филологических наук Максим Кронгауз, который и модерировал дискуссию, сразу заострил тему.
По мнению его коллеги Елизаветы Громенко, это естественный процесс, поскольку язык должен отвечать потребностям людей, которые на нём говорят. И такие процессы происходили всегда. Действительно, русский язык IX века совсем не тот, что русский язык XX века – в нём поменялись и лексика, и грамматика, и синтаксис, и фонетика. Ещё Пётр Первый вёл специальную книжечку, в которой записывал новые слова. Как известно, когда он начал строить флот, в русский язык буквально хлынули заимствования из голландского языка, чего не наблюдалось ни до, ни после.
Другое дело, что процесс словотворчества напрямую зависит от ситуации в обществе. В спокойные времена в лучшем случае появляется порядка 400 новых слов. Но если общество переживает сильный стресс – петровские реформы, революция, пандемия – словотворчество буквально идёт потоком.
– 2020 год стал архисложным для людей, которые регистрировали новые слова, – поделилась наблюдениями Елизавета Громенко. – Вышел «Словарь русского языка коронавирусной эпохи», в котором около 3500 слов. Все они появились в русском языке всего за один – 2020-й – год. Но это издание первое, а сейчас готовится дополненное издание, в котором будет уже около 6000 слов. Но главное, что даже не сама пандемия стала таким стимулом для людского словотворчества. Взрыву креативности способствовал именно локдаун. У людей, закрытых в своих комнатах и квартирах, жизнь поменялась настолько резко, что это не могло не сказаться на языке. Язык стал психотерапевтом в условиях неизвестности и стресса.
Действительно, словотворчество стало неожиданным способом не только снять стресс, но и в целом противостоять неизвестности в виде новой болезни. Люди в соцсетях буквально соревновались, придумывая всё новые названия для накрывшего всех коронавируса. Как только его ни называли: короноармагеддон, коронахаос, змей-ковидич. Максим Кронгауз вспомнил и своё любимое – «ковидла». По его словам, такой взрыв словообразования говорит о невероятном творческом потенциале и русского языка, и его носителей. «Лингвистический и языковой пир во время чумы. Для нашей культуры и нашего народа это довольно естественная реакция: чем хуже, тем мы больше шутим», – заметил он.
Впрочем, как только ситуация с ковидом перестала быть страшной и начала входить в рамки обычного сезонного вируса, все эти новые слова ушли из обращения. «Событие ушло, забылось, и слово вместе с ним. Небольшое количество слов, в том числе моё любимое “зумиться” ещё используется, хотя не так широко», – добавил лингвист.
В случае с пандемией всё понятно – стресс стал триггером для словотворчества. Но иногда этот процесс идёт другим, порой совершенно неожиданным путём. Когда с началом СВО множество релокантов (кстати, тоже новое слово) поехали в другие страны, в Израиле для них неожиданно придумали название «тыквенная алия». Родилось оно довольно комично. Как рассказал Максим Кронгауз, однажды в соцсети появился вопрос: где в Тель-Авиве можно купить тыквенное латте? И эта невинная фраза буквально взорвала израильтян: из Москвы понаехали обнаглевшие релоканты, привыкшие пить какое-то неизвестное в Израиле тыквенное латте, и требуют, чтобы израильтяне им это поставляли. Такая «запредельная наглость» настолько широко обсуждалась в обществе, что последнюю алию – иммиграционную волну в Израиль – стали называть «тыквенной».
По словам Кронгауза, это новое сочетание передаёт очень важную идею – некоторое высокомерие новых иммигрантов, которые хотят жить так же хорошо, как в Москве, но при этом приехали в Израиль.
Активно влияют на словотворчество и перемены, происходящие в семейных отношениях. Почти ушли такие слова, как «золовка», «сват», «шурин», но зато очень активно стали использоваться новые – «бывший» и «бывшая». А заодно новый смысл приобрело и давно известное слово «отношения». Сегодня оно практически равнозначно браку, но без печати в паспорте. Мы спокойно говорим «находиться в отношениях», «выйти из отношений», чего нельзя было даже представить каких-то 15 – 20 лет назад. А о серьёзности «отношений» опять же нам говорит русский язык: если тот же роман можно «крутить», то попробуйте «крутить» отношения! Нет-нет, у вас это не получится, подтверждает лингвист Кронгауз, – язык чётко показывает, что «отношения» гораздо серьёзнее «романа».
Не могли лингвисты обойти вниманием и внезапное появление новых слов для обозначения разных типов мужчин с точки зрения пригодности их к отношениям. Так, в последнее время к нам пришёл скуф – лысеющий, немного обрюзгший мужчина среднего возраста, сидящий с пивком на диване; душнила (тоже новое модное словечко), конечно, тоже – критикующий всех и вся. Но скуф, по меткому выражению Максима Кронгауза, не приходит один. Вместе с ним появился ещё целый набор слов для разного типа мужчин: «чечик», «тюбик», «масик» и «штрих».
Масик – хороший парень, уважает права женщины, не нарушает границ. Раньше его ассоциировали со словом «папик». Но масик может быть ровесником. Тюбик – симпатичный, вроде хипстера, но, если приглядеться, то не очень. Он эгоист, манипулятор и иногда абьюзер. Чечик – ни то, ни сё. Штрих – опасный, часто криминальный тип. Для большей понятности эти типы можно проиллюстрировать известными четвёрками из героев-мужчин.
С точки зрения лингвистов это интересно тем, что чуть ли не впервые в сленге голос получила женщина. Ну а мстительные, как выразился Кронгауз, мужчины придумали слово «тарелочница» – раньше их называли динамистками. Это женщины, которые приходят на свидание только поесть.
– Новые слова – это не только возможность говорить о чём-то новом, но и возможность говорить по-новому. Тюбики и чечики были всегда, но про них не говорилось. А сегодня эти слова возникают, поскольку мы хотим по-новому взглянуть на то, что было, но мы просто этого не видели, – объясняет их появление лингвист.
Как известно, из «токсичных» отношений можно выйти вполне «экологично». Да, в последнее время невозможно не заметить, как в нашу речь проникает всё больше и больше новых слов, которые скорее характерны для словаря психотерапевтов – обесценивание, абьюз, травма, токсичный. Иногда это старые слова, которые приобретают новое значение – как «токсичный», которое теперь характеризует не только вещество, но и человека. Иногда заимствованные, как «шейминг», которое используется, когда человека хотят пристыдить за что-то.
Культуролог Оксана Мороз отмечает, что многих такое массовое заимствование раздражает, тем более, когда слово вполне заменимо русским аналогом. «Такие англицизмы создают впечатление, что если ты не владеешь в какой-то степени иностранным языком, то не можешь ими пользоваться», – считает культуролог.
Максим Кронгауз напомнил, что ещё не так давно лингвисты возражали против использования в обиходе такого слова, как «депрессия», также считая его сугубо профессиональным и предлагая заменить на тоску. Но, как мы знаем, депрессия вполне прижилась в повседневном языке.
Ещё одна проблема с новыми, особенно заимствованными словами, – их смысл зачастую непрозрачный. Как отмечает Мороз, у того же слова «абьюз» даже в английском языке есть несколько десятков определений. В самом широком смысле – это некорректное, неправомерное использование властных отношений. Когда же оно переносится в русский язык, то всё это разнообразие смыслов ещё больше размывается. Слово становится своего рода ярлыком, который наклеивается на человека, когда его хотят оскорбить, вроде бы не оскорбляя, а как бы констатируя факт.
Причины такого «нашествия» слов из лексикона психотерапевтов эксперт видит в тех переменах, которые происходят в социуме. «Появляются группы людей, которые начинают всё более внимательно вглядываться в свой опыт, видя в нём нарушение собственного достоинства и начинают об этом говорить публично. То есть не пытаются спрятать негативный опыт, как это было принято раньше, а наоборот, говорят о нём, о разных типах унижения, обесценивания», – отмечает культуролог.
– Эти слова – «токсичный», «обесценивание» и прочие – в некотором смысле оружие, которое молодое дискриминируемое поколение использует против своих близких. Потому что кто в первую очередь «токсичны»? Либо родители, либо муж, либо начальник. Всё-таки это слова для угнетённых, дискриминируемых, слабых, – уверен Максим Кронгауз.
Появление интернета вызвало весьма ощутимую встряску в русском языке, считает Максим Кронгауз. А сегодня мы все переживаем новый этап его развития – взаимодействие с искусственным интеллектом, который вышел в публичное пространство в виде чат-ботов.
– Какой искусственный интеллект нам нужен? Может быть, нам нужен «свой парень», с которым можно пошутить и перекликаться цитатами. Или нам нужен некий сверхинтеллект, который свысока будет сообщать нам некие знания? – предложил поразмышлять Максим Кронгауз.
Его собственная позиция в этой дискуссии довольно пессимистична: вполне может случиться, что люди, стремящиеся к комфорту и ничегонеделанию, просто передадут все функции ИИ, что в конечном итоге приведёт к деградации человечества. «Мы с огромным удовольствием передаём наши компетенции кому-то более компетентному. В этом ужас ситуации. И только единицы будут по-прежнему думать сами и заниматься творчеством», – считает эксперт.
Его коллега Валерий Шульгинов настроен более оптимистично. Он полагает, что развитие искусственного интеллекта в сторону сверхразума не приведёт к потере интереса к нашим привычным действиям – люди же не перестали играть в шахматы после того, как машина выиграла у тогдашнего чемпиона мира Каспарова.
На это его старший коллега вполне резонно возразил: «Когда искусственный интеллект будет писать литературные произведения интереснее, чем человек, то мало кто из людей захочет стать писателем. Вряд ли останутся переводчики, когда искусственный интеллект в совершенстве овладеет искусством перевода, и мы сможем его использовать в разговоре с представителем любой нации. Пример с шахматами не очень точный именно потому, что это игра. А играть человек готов всегда. Мотивация развиваться и изучать науки у людей резко упадёт. Огромное количество людей отвалится от науки, от литературы».
Но существует и ещё более реальная опасность – влияние искусственного интеллекта на человека. Учёные давно убедились, что люди склонны очеловечивать того, кто, как им кажется, разумен. Многих это удивит, но первый чат-бот был создан ещё в далёком 1966 году, и его звали Элиза. Элиза с помощью нескольких банальных реплик «общалась» в качестве психотерапевта с людьми, которые были абсолютно убеждены, что это реальный человек и доверяли ей свои самые сокровенные подробности. Тогда учёные назвали это явление «эффект Элизы». Сегодня под этим термином понимается поиск эмпатии и чувств в искусственном интеллекте.
ИИ всё чаще становится собеседником для многих людей, а значит, таким образом он уже оказывает на нас влияние. «Он может влиять на уровне языка, когда определённые слова ИИ считает “нехорошими” и отказывается их использовать. Но он также может влиять на нас и на уровне мыслей, если заложить в него некую идеологию. Например, можно создать политкорректный искусственный интеллект, суверенный. И китайский, американский и русский ИИ будут устроены очень по-разному. Если это будет главный собеседник, то понятно, что он будет влиять на нас очень сильно и в идеологическом смысле. Как этому противостоять?», – задаётся вопросом Кронгауз. И примеры, когда чат-боты отказываются обсуждать некоторые темы, не рекомендуют использовать определённые слова, уже есть. «А представьте искусственный интеллект, который имеет фашистскую идеологию. Вопрос: кто его создаёт и какие ограничения накладывает? И здесь прямое влияние программистов и разработчиков на тех, кто будет общаться с ИИ», – уверен эксперт.
Влияние искусственного интеллекта на язык общения – это уже сегодняшняя реальность. Перейдёт ли это влияние в стадию контроля, пока вопрос открытый.
С. Сметанина
Следующая публикация
В южной провинции Юньнань, на границе Бирмы, Лаоса и Вьетнама, живет народ Дай - этническая группа, тесно связанная со своими соседями тайцами, с которыми у них общие культурные и религиозные традиции.
И это один из самых безумных традиционных торжеств во всей провинции - Фестиваль брызг воды.
Нет комментариев