Предыдущая публикация
ОТ «НОЧИ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ» ДО «ШИНЕЛИ»: СТРАШНЫЙ ЦИРЮЛЬНИК И СТРАШНЫЙ ПОРТНОЙ
Образ страшного цирюльника впервые появился у Гоголя в «Ночи перед Рождеством» — с ним сравнивается метель, которая «проворнее всякого цирульника, тирански хватающего за нос свою жертву» намылила Чубу усы и бороду. В повести «Нос» чертами комического страшного цирюльника наделён бедный Иван Яковлевич: жена обвиняет его в том, что он отрезал нос майору Ковалёву, называет «зверем», «разбойником», который так теребит за носы, что они «еле держатся». В «Записках сумасшедшего» именно цирюльника Поприщин винит в мировых бедах: «Всё это честолюбие, и честолюбие оттого, что под язычком находится маленький пузырёк и в нём небольшой червячок величиною с булавочную головку, и всё это делает какой-то цирюльник, который живёт в Гороховой».
Страшный цирюльник был популярным персонажем народной комики, переживавшей расцвет в гоголевское время — балаганные зазывалы приговаривали: «Был я цирюльником на большой Московской дороге. Кого побрить, постричь, усы поправить, молодцом поставить, а нет, так и совсем без головы оставить».
Из народной зрелищной культуры перекочевали в книги Гоголя многие персонажи. Таков, например, и страшный лекарь: ещё в XVIII веке в русском театре существовал цикл интермедий о докторах-шарлатанах — невежах и корыстолюбцах. В XIX веке лекарь был непременным участником палочной комедии с итальянским Пульчинеллой и его русским братцем Петрушкой.
Вот как доктор лечит кукольного героя, которому «Собака Барбос откусил нос»:
Д о к т о р (смотрит нос). Я вам поставлю маленький пластир. Называется по-французски по-латыни — покó де пепó де писúпиримпú и пáмпарампá. Намазать на тряпочку, положить в нос, и нос будет здоров.
П е т р у ш к а. Как же, господин доктор? Нос на тряпочку, тряпочку на пластырь, и нос будет здоров?
Д о к т о р. Не понимаешь! Пластир на тряпочку, тряпочку на нос.
Похожим образом в «Носе» доктор предлагает Ковалёву совершать бессмысленные действия — протирать пустое место на лице холодной водой, положить нос в баночку со спиртом.
В другой сцене с участием Петрушки доктор предлагает такой метод лечения головной боли: «Обрить догола, череп снять, кипятком ошпарить, поленом дров ударить, и будет голова здорова». У Гоголя безумному Поприщину обривают больную голову и льют на неё воду, так, что она потом вся «горела» (такова, впрочем, была реальная психиатрическая практика того времени). Завидев врача, который колотит его палкой, Поприщин прячется под стол — прямо как Петрушка за ширму. В английской кукольной комедии, которую показывали в столице в 1817 году, доктор, потрясая палкой, гоняет Панча, а загнав в угол, бьёт так, что он кажется совершенно оглушённым: «О, доктор! доктор! Больше не надо, довольно, хватит лекарства, я теперь совсем поправился!»
Ещё одна зловещая фольклорная фигура — страшный портной:
А она поклонилась
Да в трёх местах и переломилась.
Я пошёл к пайщикам:
— Нельзя ли жены спаять?
Они говорят:
— Можно спаять, да не будет стоять.
Я и к швецам:
— Нельзя ли жены сшить?
— А можно сшить,
да не будет жить.
Это прибаутка, записанная в середине XX века. У Гоголя есть два портных, которые решают вопрос о шитье жены. В повести «Иван Фёдорович Шпонька и его тётушка» герою снится, что «жена вовсе не человек, а какая-то шерстяная материя, что он в Могилёв приходит в лавку к одному купцу. — Какой прикажете материи? — говорит купец, — вот возьмите жены, это самая модная материя! очень добротная! Из неё все теперь шьют себе сюртуки. — Купец меряет и режет жену». Затем Иван Фёдорович несёт свою материю-жену портному и просит сшить из неё сюртук, а портной отказывается, говоря, что это дурная материя и из неё никто не шьёт себе сюртука. Бедный Шпонька просыпается в страхе и беспамятстве.
Второй страшный портной — Петрович из «Шинели». Жена называет его одноглазым чёртом, Акакий Акакиевич перед ним робеет. Петрович отказывается чинить старую шинель и шьёт новую, которая становится чем-то вроде жены для бедного чиновника: «С этих пор как будто самое существование его сделалось как-то полнее, как будто он женился, как будто какой-то другой человек присутствовал с ним, как будто он был не один, а какая-то приятная подруга жизни согласилась с ним проходить вместе жизненную дорогу, — и подруга эта была не кто другая, как та же шинель, на толстой вате, на крепкой подкладке без износу».
В пантомимах Лемана, которые шли в Петербурге (и описывались в газетах) в период, когда Гоголь работал над повестями, появление портного сопровождалось странными происшествиями. В одном представлении ножницы портного превращались в верховую лошадь, в другом Панталон, оказавшись в портновской мастерской, высовывал голову из окна, над которым в виде вывески были подвешены ножницы. Ножницы вдруг приходили в движение, их лезвия смыкались и отрезали Панталону голову.
С. Синицкая
Следующая публикация
Нет комментариев