НА «УШАСТОМ» «ЗАПОРОЖЦЕ»!
28 июня 1992 года скончался Михаил Таль,
который в мае 1960-го, победив Михаила Ботвинника,
стал чемпионом мира.
ТАК УЖ получилось, дорогой читатель, что с обоими участниками этого шахматного ристалища я был знаком...
Длительное общение с Ботвинником случилось в 1973-м, когда почти весь август мы провели рядом, на Пицунде, под крышей Дома творчества кинематографистов и журналистов Грузии. Компания там у нас сложилась замечательная: и кино-мэтр Сергей Герасимов с «хозяйкой Медной горы» – Тамарой Макаровой; и уже сверх популярный Владимир Высоцкий с пленительной «колдуньей» – Мариной Влади; и любимый кинозрителями с 30-х годов Николай Крючков (который каждое утро вовсю рыбачил); и главный кремлёвский переводчик с английского Виктор Суходрев (который в нашей волейбольной команде был капитаном); и загадочный автор «Листопада» Отар Иоселиани (который в основном не «выступал», а слушал); и другой известный кинорежиссёр – Гавриил Егиазаров (который снял «Горячий снег»); и Николай Москаленко (чьи фильмы «Журавушка» и «Русское поле» имели большой успех, но спустя четыре месяца после Пицунды нашего хохотуна Коли, увы, не стало); и Наташа Величко (которая всем запомнилась по фильмам «Тишина», «Друзья и годы»); и Лев Прыгунов (главный герой из «Сердца Бонивура», в которого тогда были влюблены все девушки СССР). Так вот, в эту компашку знаменитый шахматист, многократный чемпион мира, который при близком знакомстве оказался (вопреки бытовавшему порой мнению) вовсе не занудным педантом, а совсем даже милым в общении и весьма моложавым, вписался вполне органично. Как раз тогда, 17 августа, ему исполнилось шестьдесят два года, и мы всем «семейством» отметили эту дату достойно. Как и положено, «после второй рюмки», я прочитал «оду», которая начиналась так:
«Кто здесь сегодня именинник?
Кому идёт такая роль?
Конечно, Михаил Ботвинник –
Великий шахматный король!
Его глаза пронзают синью!
Вовсю играет в нём гормон!
Ботвинник лопает ботвинью,
И потому он – чемпион!..»
– Ну, насчёт того, что «его глаза пронзают синью», вы загнули, – в ответ молвил виновник торжества, – а вот про то, что «вовсю играет в нём гормон», – точно! Да и про ботвинью: великолепное, кстати, блюдо из кваса, варёной зелени и рыбы!..
***
НА МОЮ удачу, Михаил Моисеевич к тому же оказался большим любителем свежих фруктов и поэтому почти каждый день заглядывал на местный базарчик, до которого, впрочем, было (а ходить он любил) два километра. Как журналист я такой возможности (постоянно общаться с самим Ботвинником!), естественно, упустить не мог, и всякий раз по дороге закидывал именитого попутчика разными вопросами. Так, например, узнал, что родился великий шахматист под Питером, в Куоккале, которая ныне зовётся Репино, – кстати, среди всех моих знакомых нет больше никого, кто бы явился на свет именно под тем небом. В лёгкой шляпе и таких же беленьких рубашке, шортах он легко шагал по обочине дороги, рассказывая:
– Мой отец – выходец из Белоруссии, из деревни Кудрищино, что под Минском. Его отец был фермером-арендатором, а оба мои родителя – дантистами. Перед революцией семья жила в Петрограде, на Невском, в квартире из семи комнат – со своим поваром, прислугой, среди которой была и бонна. Потом отец ушёл из семьи – и нам стало тяжело: хозяйство взял на себя мой старший брат, который в сорок первом погиб на фронте...
К шахматам его пристрастил приятель Лёня Баскин, когда Мише было уже двенадцать. А в четырнадцать победил тогдашнего чемпиона мира Хосе Рауля Капабланку, который давал в Ленинграде сеанс одновременной игры. Но даже этот успех не успокоил родителей, которые были категорически против увлечения сына:
– Когда меня, пятнадцатилетнего, отправляли играть в Стокгольм, мама стала упрашивать классного руководителя, чтобы школа этому воспрепятствовала. И услышала в ответ: «Для того, чтобы в таком возрасте увидеть мир, можно пропустить в школе десять дней». Потом родители, поняв, что шахматы для сына всё же не профессия, а только увлечение, примирились. Особенно – когда за победу во Втором Московском международном турнире нарком тяжёлой промышленности Орджоникидзе подарил мне легковой автомобиль, после чего я ещё оказался и орденоносцем ...
В 1948-м, одолев в матче-турнире лучших из лучших – Пауля Кереса, Василия Смыслова, Самуила Решевского и Макса Эйве, он стал шестым по счёту чемпионом мира. А потом, с 1951-го по 1963-й, сыграв семь матчей (с Бронштейном, Смысловым, Талем и Петросяном), оказался единственным, кто дважды возвратил себе звание лучшего шахматиста планеты. К тому же, в отличие от большинства именитых коллег, жил отнюдь не только шахматами: занимаясь наукой в области электроники, явился автором ряда изобретений, запатентованных во многих странах, защитил докторскую диссертацию и в том 1973-м уже вовсю работал над созданием искусственного шахматного мастера – компьютерной программы «Пионер»...
Когда я поведал Ботвиннику, что в ЛГУ учился на журналиста и дружил с тоже будущим чемпионом мира Борисом Спасским, про которого сочинил эпиграмму: «В нём каждый атом дышит матом», Михаил Моисеевич пробурчал:
– Я тоже насчёт мата был не промах, уже раз шестьсот его поставил. (Кстати, и здесь, на Пицунде, в сеансе одновременной игры на тридцати досках, всех одолел, но это для него было так, семечки – Л.С.). Однако главное не в этом. Запомните: деньги потеряны – ничего не потеря¬но; здоровье потеряно – много потеряно; мужество потеряно – всё потеряно...
Да, в своей жизни этот человек терял и деньги, и здоровье. Но мужество – никогда.
– А знаете, какое у меня хобби? – однажды усмехнулся пятикратный чемпион мира. – Обожаю стирать постельное бельё…
***
СПУСТЯ шесть лет, в августе 1979-го, отдыхая на Рижском взморье, я там, в отеле «Юрмала», встретил Михаила Таля. Помня многочисленные, во всех газетах и журналах, снимки этого «шахматного Паганини», когда он стал самым молодым чемпионом мира, теперь я был поражён: «Боже, как изменился!» Ему в ту пору не исполнилось сорока трёх, но выглядел на все шестьдесят с приличным «хвостиком»...
Оказалось, что Михаил Нехемьевич вместе с женой Гелей и четырёхлетней дочкой Жанной поселились на моем этаже, почти рядом, и, конечно, журналисту не воспользоваться таким подарком судьбы было бы глупо. Правда, я не мог и особо надоедать экс-чемпиону мира (а также – шестикратному чемпиону Советского Союза, только что на турнире «звёзд» в Монреале поделившему с Карповым два высших места и названному Шахматной федерацией СССР вторым в списке сильнейших гроссмейстеров страны), поскольку Таль в Юрмале не столько отдыхал, сколько готовился к межзональному турниру, который вскоре должен был начаться здесь же, в Риге, на его малой родине.
В редкие свободные минуты он появлялся, нещадно дымя сигаретой, то в холле, то на скамейке, что возле отеля, и, если мне удавалось его «перехватить», снова включал диктофон, с которым по привычке не расставался.
Что я тогда выведал? Разное. Например, что читать Миша научился в три года, а в пять без особого труда перемножал в уме трёхзначные числа – поэтому малыша сразу приняли в третий класс. А вот с геометрий было хуже, и на всех его чертежах катет всегда почему-то оказывался длиннее гипотенузы... Но потом интерес к математике увял, ибо всё в его жизни заняли шахматы. (Таль: «Когда мне было девять лет, проиграл двоюродному брату на четвёртом ходу – и прибежал в шахматный кружок Рижского дворца пионеров»). В семнадцать лет он стал чемпионом Латвии, но тренер Суэтин, восхищаясь огромным дарованием Таля, отмечал и некую оторванность своего подопечного от земли: ведь Миша то и дело терял деньги, талоны на питание, железнодорожные и авиационные билеты, забывал о еде и отдыхе – в общем, вся его жизнь крутилась только вокруг шахматной доски. Он был невероятно обаятелен, однако с соперниками расправлялся жёстко. И как итог: в двадцать лет – чемпион СССР!
Спустя два года, выиграв в Риге зональный чемпионат Советского Союза, впервые и в полном блеске продемонстрировал всю оригинальность своего неповторимого стиля. Словно издеваясь над соперниками, он, как всем казалось, бездумно жертвовал налево и направо фигуры и... выигрывал! После этих побед вдруг стали говорить о его гипнотическом взгляде. (Кстати, его, действительно, очень тяжёлый взгляд, буквально сверливший собеседника, я испытал на себе. Сказал об этом Талю, он усмехнулся: «Не преувеличивайте»). Ну а по поводу своего стиля признавался ещё прежде:
– Для многих шахматистов шахматная красота заключается в торжестве логики. По их мнению, прекрасная партия – это великолепное классическое здание с безупречными пропорциями, в котором каждый элемент, каждый кирпичик стоит на своем месте. И хотя мне тоже приятно брать верх в таких, чисто позиционных поединках, всё же больше привлекает триумф алогичности, иррациональности, абсурд: на доске ведётся яростная борьба, подчинённая глубокой идее, всё продумано до мелочей, планы осуществляются строго в срок, а исход сражения решает ход конём на угловое поле доски, не имеющий ничего общего с главным мотивом драмы!
Именно подобным образом и с удивительной лёгкостью он в турнире претендентов обыграл таких асов, как Смыслов, Керес, Петросян, Бенко, Глигорич и молодой Фишер, а потом в главном матче – самого Ботвинника! Через год, после провального для себя матча-реванша: сказал маме: «Поздравь – я стал экс-чемпионом мира!»
***
А ТОГДА в Юрмале готовиться к межзональному турниру (в котором он через месяц победит) Геля с Жанночкой Талю мешали. Он привёз семью домой, но сам тут же перебрался в отель «Латвия», где с помощником, кандидатом в мастера спорта по шахматам Сашей Войткевичем, продолжил предтурнирную подготовку. Однажды я их навестил и наблюдал яростный, в клубах сигаретного дыма, спор приятелей за доской. Видя, как экс-чемпион мира двигает фигуры, имея на правой руке всего три пальца (да, так было от рождения), зная о его многочисленных хворях, я с горечью снова осознал, что Бог, наделив Таля гениальностью, в то же время, увы, весьма не додал ему здоровья. И, тем не менее, без двух пальцев он играл на рояле! Да, музыку обожал и Ботвинника ассоциировал с Бахом, Смыслова – с Чайковским, Петросяна – с Листом, а себя – с королём оперетты Имре Кальманом…
***
В ТОТ день «разбор полётов», как они сами называли предтурнирную подготовку, был в самом разгаре, как вдруг раздался телефонный звонок: Геля требовала, чтобы муж срочно привёз ей трёхлитровую банку квашеной капусты! «Безлошадный» Таль расстроился («Надо бежать в овощной магазин и потом оттуда тащить до дома тяжеленную посудину…»), но, узнав, что лимузин ленинградского журналиста, готового помочь в решении этой проблемы, стоит внизу, у отеля, возликовал: «Тогда – в путь!»
И вот катил я Таля на своей любимой «тачке» и недоумевал: ну в какой другой ещё стране международный гроссмейстер, шестикратный чемпион СССР, экс-чемпион мира может быть счастливым лишь от того, что его в поисках квашеной капусты с диким грохотом по рижским улицам прёт задрипанный «ушастый» «Запорожец»?!
Лев СИДОРОВСКИЙ
На снимках:
Мы с Михаилом Ботвинником на Пицунде в августе 1973-го,
какими нас зафиксировал на фотоплёнке
ныне народный артист России Лев Прыгунов.
Михаил Ботвинник и Михаил Таль в 1960-м,
во время матча на звание чемпиона мира.
Таким я запечатлел Михаила Нехемьевича
в августе 1979-го.
Фото Льва Сидоровского.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев