Образование

Дарите женщинам цветы

Их невозможно отличить от китайцев. По-русски они не говорят. Однако предков своих помнят и сохраняют русские имена и фамилии, что отображается в их китайских паспортах: Ду — Дубинины, Яо — Яковлевы. Отыскать албазинцев — задача не из легких. В среде современной русской диаспоры в Пекине о потомках албазинских казаков знают и лишь изредка с ними встречаются. Сами албазинцы какой-то единой общиной не являются. Они непросто идут на контакт, по-русски не говорят, мало кто из них знает какой-либо другой язык, кроме китайского. Тем не менее албазинцы гордятся своим происхождением, сохраняют некоторые русские традиции и, как они считают, самое главное — православную веру. С Матроной из рода Яковлевых я встретился благодаря одному пекинскому русисту, который любезно согласился быть переводчиком. Я подозревал, что албазинцы помнят свои русские фамилии благодаря древней китайской традиции составлять родовые таблички — цзяпу. В старом Китае цзяпу имелись даже у крестьян, записывавших на них имена предков, живших сотни лет назад. Однако о наличии таких табличек у албазинцев Матрона не знает. Что касается истории переселения в Китай, в их семье ее рассказывали так. После взятия китайцами острога Албазин (в китайской традиции — Яксы) 45 пленных казаков, героически оборонявших приграничную крепостицу, привели в Пекин. Версию о добровольном переходе на службу к китайскому императору албазинцы отрицают категорически. Весь путь пленники проделали пешком, большинство при этом погибли. До столицы Китая смогли добраться представители пяти фамилий: Дубинины (в Китае ставшие Ду), Яковлевы (Яо), Романовы (Ло), Хабаровы (Хэ) и Холостовы (Хо). Правитель Китая оценил мужество и боевые качества казаков: в составе личной императорской гвардии была создана специальная Русская сотня. А самих албазинцев китайцы называли "ло-ча". Казакам положили хорошее жалованье, дали землю, дома, жен. Последними были то ли придворные девицы, то ли вдовы казненных преступников — в разных семьях бытуют различные версии. Так албазинские казаки стали смешиваться с китайцами, превратившись в особое этническое сообщество — китайское по языку и православное по вере. Далее семейная история Матроны переносится сразу в 1900 год — восстание ихэтуаней (Боксерское восстание). Прадед Матроны по материнской линии был растерзан религиозными фанатиками и стал одним из китайских мучеников, прославленных в лике святых. Все это происходило на глазах деда Матроны — Саввы, тогда маленького мальчика. Савву от ихэтуаней спрятал его дядя, который затем пристроил сироту в Русскую духовную миссию (РДМ) в Пекине. Савва получил образование в Москве, где учился и работал почти двадцать лет. Думал навсегда остаться в России, но его брат Федор Ду — священник православного храма в Тяньцзине — убедил Савву, что он нужнее в Китае. Савва вернулся, поселился в Тяньцзине, работал в русском издательстве, в политику не вмешивался, жил скромно, отдавая большую часть заработанных денег на поддержание РДМ. А отец Федор в 1950 году стал первым китайцем-архиереем — викарием Пекинской епархии, епископом Тяньцзиньским Симеоном (Ду). Родители Матроны, Николай и Мария, до 1950-х годов работали на молочной ферме при РДМ в пригороде Пекина. У миссии тогда было большое хозяйство, даже мыловарни свои имелись. А в 1954 году, после упразднения РДМ, ее территория была отдана под посольство СССР в КНР. Китайские власти выселили албазинцев с земли, где они прожили почти триста лет. Правда, большинство из них поселились поблизости с бывшей миссией. Почему — не совсем понятно. Может быть, ждали, что все вернется на круги своя? Отец Матроны продолжал работать на той же ферме, ставшей полугосударственной. Сама Матрона выучилась на медработника и трудилась в городской больнице. Ее сестра стала учительницей в школе, брат сделал успешную карьеру, заняв пост руководителя пекинского кабельного телеканала. Матрона помнит, что ее мать хранила старые русские иконы, красила на Пасху яйца — точнее, расписывала их кисточкой. А вот традиция пасхальных куличей у албазинцев не сохранилась. Возможно, потому, что слово "кулич" в китайском языке созвучно с понятием "хлеб для тех, кто занят тяжелым физическим трудом". Сколько сейчас албазинцев в Китае — подсчитать сложно. Сами албазинцы говорят, что их приблизительно 300–400 человек. Большинство живут в Пекине, несколько десятков — в Тяньцзине, есть албазинцы в Харбине, Шанхае, Ухани, вероятно, и в других крупных городах. Из пяти родов, приведенных в Китай, до нашего времени сохранились представители трех фамилий — Ду, Яо и Ло. Самым многочисленным является род Дубининых (Ду). IT-специалист Николай Дубинин владеет английским языком, что для албазинцев редкость. С Николаем и его отцом Виктором мы встретились у ворот посольства России. Место встречи выбрали сами албазинцы — хотели пройтись по дорогому сердцу району, где жили их предки. Так что мы отправились гулять по перестроенным кварталам, где некогда располагалось южное подворье РДМ. Виктору Дубинину 79 лет. Он учился в русской школе при миссии, но признается, что русский язык забыл. Виктор пытался найти и показать мне некое "кафе", во дворе которого когда-то стояла последняя действующая православная церковь, закрытая в период "культурной революции". На улицах, давно застроенных новыми домами, он чувствовал себя неуверенно. Поначалу посчитал, что на том месте, где раньше стоял храм, сейчас находится европейский ресторан, из окон которого доносилась русская речь. Но потом решил, что историческое место все-таки по соседству: ныне здесь какая-то забегаловка. Примерно до 2000 года большинство албазинцев проживали недалеко от российского посольства. После реконструкции квартала они разъехались по всему городу. Дубинины переселились в современный район на севере столицы. Отец с сыном пригласили меня к себе в гости. Нас ждала с угощением мать Николая — Маклина из рода Яковлевых. Пока хозяйка накрывала на стол, я успел осмотреться. Заметил в гостиной низкий столик, заваленный разобранной раритетной техникой: катушечный магнитофон, кассетный плеер, транзисторы, лампы... Виктор признался, что и на пенсии не забывает свою специальность радиоэлектронщика, разбирает и собирает старую технику в свое удовольствие. А вот каких-то старых вещей, оставшихся от предков, у Дубининых нет. В семье хранится лишь несколько фотографий Дубининых и Яковлевых начала ХХ века. Вообще-то представители этих родов — родственники. Епископ Симеон (Ду) по линии отца приходится Николаю двоюродным прадедом, а по линии матери Николай считает своим родственником первого предстоятеля Китайской автономной православной церкви, епископа Пекинского Василия (Яо). В 1957 году епископ Василий побывал в Москве, сохранилось несколько занимательных фотографий, например как китайский епископ едет в московском метро... Иконы в доме Дубининых тоже имеются, но не старинные. Образов китайских мучеников нет вовсе. Наверное, единственный из албазинцев, у кого такая икона имеется, — брат Маклины Борис, который привез образ китайских мучеников несколько лет назад из США. За Борисом, проживающим неподалеку, мы заехали на машине и все вместе отправились на бывшее русское кладбище, ныне — парк Цинняньху. А. Макеев Продолжение следует Фото: Албазинцы на литургии в храме Русской духовной миссии в Пекине. Рисунок сделан с натуры "рисовальщиком" миссии Иваном Чмутовым в 1850-е годы

Русак на трёх сваях крепок: авось, небось, да как-нибудь. Авось да небось к добру не доведут. Держись за небось, доколе не сорвалось. Авоська веревку вьёт, небось на петлю накидывает. Надеючись и кобыла в дровни лягает (народн.) Делать как нибудь, так никак и не будет. Слово "авось". Его невозможно перевести на любой другой язык. Многие лингвисты, литературоведы связывают его с загадочной русской душой, пытаясь объяснить её (души) суть. "Авось" - это хорошо или плохо? Две поговорки в пример. "Авось - вся надежда наша". " Кто авосьничает, тот и постничает". Изначально слово состояло из трех слов "а-во-се", что значит, "а вот так!" Вполне достойное восклицание! Какие вы знаете выражения с данными словами? Делитесь, интересно

Мы, дети шестидесятых-семидесятых, очень любили хлеб. Не в том смысле, что мы любили его есть, потому что жили плохо, голодно, и хлеб спасал наши юные организмы от недостатка калорий. Мы его любили вообще. Как идею, как символ, как что-то очень важное, незыблемое и прекрасное. Мы ведь росли на фильмах про войну, на рассказах деда о том, как мамка пекла ему и еще семи его братьям лепешки из лебеды, на бабушкином укоризненном взгляде, когда недоеденная корочка отправлялась в мусор. А ещё бабушка всегда сгребала хлебные крошки со стола в горсть и одним скупым движением отправляла их в рот. Мы уважали хлеб. Бравировали, конечно, кидаясь горбушками в школьной столовой. Но это был как раз именно элемент богоборчества. Страшное преступление, за которое, заметь нас кто из взрослых, последовала бы немедленная расплата. Да и самим нам после содеянного было невыносимо стыдно. Ведь это же – хлеб. Это же труд многих людей и спасение других многих людей от голода. В общем, мы любили хлеб. Нас научили его любить, и мы пронесли эту любовь, это уважение, этот почти религиозный трепет через всю нашу жизнь. Итак, мама отправила тебя в булочную. Выдала авоську, 30 копеек мелочью и ценные указания. А также строго-настрого наказала сдачу не тратить, по улицам не шляться и донести покупку до дома в целости и сохранности, желательно к ужину. А дальше начинается приключение. Ты заходишь в булочную, пробираешься к хлебным полкам, берёшь (ну, ты взрослый солидный человек и всё уже давно умеешь делать в свои шесть лет) двухзубцовую вилочку, привязанную бечевой к вбитому в стеллаж гвоздику, и начинаешь проверять хлеб на свежесть. Тут помял, тут прижал, тут осторожно (чтобы никто не видел) потыкал, и принял решение – нужно брать. Правда мама наказала только батон и ничего кроме батона – но у тебя целых 30 копеек, а двушку ты нашёл только что под кассой. И значит 10 копеек у тебя – «лишние», и ты можешь потратить на свежую, сладкую невыносимо сдобную булочку с изюмом. Берём? Ну, конечно же берём. Булочка съедается прямо на крыльце, потому что невозможно терпеть ни секунды, а потом ты бредёшь домой, загребая валенками снег и как-то незаметно для себя кусаешь батон за краешек. На морозе он такой ароматный, такой тугой, такой немножечко сладкий. И ты отрываешь зубами еще кусочек – крооошечный, чтобы мама не заметила. И потом ещё один. И ещё. «И это всё»? – всплеснёт мама руками, когда ты, краснея, протянешь ей авоську с печальным хлебным огрызком. И рассмеётся.- «Ну, ладно. У соседки перехвачу. Но чтоб больше ни-ни». И ты стоишь довольный, счастливый и безумно влюблённый в маму, соседку и саму жизнь. Хлеб чёрный кирпичиком (буханкой) по 12 копеек Можно было взять половинку или четвертинку. Был этот хлеб чуть кислым, с нереально вкусной шершавой корочкой. И не было ничего лучше, чем отхватить горбушку, посыпать ее крупной солью и быстро схомячить. Хлеб бородинский по 14 копеек С кориандром, поэтому на любителя. Кого-то хлебом не корми (простите за дурацкий каламбур) – дай пожевать этого терпкого пахучего хлебушка, а кто-то нос от него воротил, потому что непонятно с чем это вообще можно есть. Хлеб серый краюшкой по 14 копеек Пресный, немного рыхлый и такой... добрый что ли. Очень хорош он был с мамиными щами, борщами и просто с маслом. Причём на масло тоже не мешало бы посолить. Хлеб белый буханкой – 20 копеек Мы помним обычный, желтоватый на разломе, чуть солоноватый на вкус белый кирпичик. Отличные с ним получались масляно-сырные бутерброды, надо отметить. А старшие товарищи напомнили нам еще о существовании еще одного белого кирпичика, который состоял из четырёх сегментов-булочек. Можно было его не резать, а просто ломать. Батон белый по 22 копейки Белый по 22 копейки – самый батонистый батон нашего детства. Был в наличии всегда и употреблялся сам по себе, с маслом, с колбасой, с макаронами (а как же), с вареньем и с сахаром. Вы кстати, помните, что когда дома не было сладкого (вот даже завалящего вареньица не осталось), можно было запросто отрезать кус батона, густо посыпать его сахарным песком, и вкуснотищааа! Батон московский по 25 копеек Сладковатый, нежный, почти сдобный. Потрясающ был с молоком. Вот так с утра берёшь бидончик, бежишь за молоком, по дороге залетаешь в булочную – а там только что хлеб свежий привезли... Дальше можно не рассказывать. Старшие товарищи говорят, что в начале 70-х из провинции приезжали за этими батонами и везли их домой мешками вместо лакомства. Французская булка по 6 копеек Где она? Где она – эта приятная на вид белотелая с хрустящим рёбрышком посередине булка? Куда вы её дели, супостаты! Это ж было чудо советской хлебобулочной промышленности. Ее можно было резать на маленькие бутербродики, а можно было просто от её белого тугого бочка отщипывать кусочки и наслаждаться её безупречным вкусом. Рогалик по 4 копейки А рогалик где? Он был так «пушист» и нежен! Он так податливо расслаивался и так бессовестно таял во рту, что невозможно было его разделить с кем-то ещё. «Я твой, я твой»! – шептал он, стоило взять его в руки. Где рогалик, спрашиваем мы? Ваши многочисленные круассаны конечно хороши, но они лишь слабое подобие нашего рогалика. Маленькие круглые булочки по 3 копейки штука А еще они же продавались в целлофановом «чулке» по пять штук в ряд. Надеемся, что память нам не изменила, и всё таки по пять штук, а не по три. В общем, это были довольно обычные пресные белые булочки, но в них имелся заморский шик. И эта несоветская упаковка, и размер – тоже, будем честны, не имперский – всё это возводило трёхкопеечные булочки в разряд роскоши. Булочки сдобные по 9 копеек и булочки с изюмом по 10 копеек Должны быть непременно свежие. Если чуть подсохнут – превращаются в сдобный сухарь. Правда, были любители именно подсохшей сдобы, но мы к ним не относимся. Мы с восторгом вспоминаем ещё тёплые, нежнейшие, воздушнейшие, сытнейшие булочки. Баранки – 4 копейки штука Обычные баранки, баранки с маком. Они же бублики. Само собой есть их полагалось с молоком, или с киселём. Ну, с домашним компотом на крайний случай. Калач Калачи – большие, мягкие, такие, что хотелось возле них в благоговении замереть на секундочку, чтобы потом взять нож и их порезать на крупные, сытные хлебные ломти. Калачи, кстати, во всех подряд булочных не продавались. Нужно было знать места. И конечно же сушки Сушки обычные и сдобные. Сушки с маком. Розовые сушки с добавкой ягодного сиропа. Сушки круглые, и сушки овальные. Сушки имелись в каждом советском доме. Вешали их гирляндой куда-нибудь на кухню под окно, и оттуда отламывали по одной и с наслаждением грызли. Стоили сушки, кстати, довольно дорого – где-то по рублю килограмм. Но на рубль их можно было купить целую гору. Кстати, цены могут разнИться, поскольку были поясными, ассортимент практически одинаков. Мне кажется, что тот хлеб был гораздо вкуснее, он был настоящим. Возможно возраст... ну, типа, трава зеленее и девки моложе. Но нормального ржаного сейчас не купить, говорят изменили рецептуру, а жаль... Автор Олег Матвейчев

Я вcё ждaла, покa пoдойдёт жeнщина и слoжит эту кoляску 😂

Потеряв мужа, с которым прожила всего десять лет, Валентина Гагарина достойно сохранила память о нём: написала книгу «108 минут и вся жизнь», сберегла и вырастила дочек, как просил когда-то Юрий Алексеевич. А вот интервью не давала, в ток-шоу не участвовала. Расскажем, почему вдова космического первооткрывателя не любила говорить о муже. Жена «символа Советского Союза», первого космонавта, — она сумела остаться скромной и незаметной. Валентина Гагарина никогда не гналась за славой. Наоборот — избегала любой известности. Просто жила, любила мужа и дочек, заботилась о них. Глядя на их фотографии, невозможно представить их пожилыми. Юная черноглазая Валя, тоненькая и серьёзная. Влюблённый Юра с его лучезарной улыбкой, освещающей всё вокруг. Простые, понятные, настоящие. Они встретились на танцплощадке. Тогда молодёжь танцевала под песни «Пять минут», «Вологда», «Я встретил девушку»… Именно так и произошло в их жизни: курсант авиационного училища Юра встретил девушку Валю. Ей было двадцать, ему — двадцать один. Валя работала в Оренбурге телеграфисткой и училась в медучилище. Набравшись смелости, будущий лётчик пригласил симпатичную девушку с веснушками на курносом носу на вальс, а потом попросил разрешения проводить домой. А вот Юра ей поначалу не очень понравился: невысокий, робкий, немножко лопоухий. Это потом она поняла, что ей достался настоящий мужчина и преданный муж. Их роман развивался неспешно, по-старомодному. Валентина Ивановна вспоминала, что довольно долго они просто «дружили», подолгу разговаривали «по душам», ходили в кино и парк, на танцы… Но уж когда решились объясниться друг другу в любви (а это произошло через два года после знакомства!), оба были уверены: хотят быть вместе на всю жизнь. Свадьбу сыграли в Оренбурге. Правда, родители Гагарина не смогли на неё приехать, поэтому позднее молодые устроили ещё одну свадьбу — в родном городе Юрия, Гжатске Смоленской области, специально для его мамы и отца. Подходило окончание учёбы в авиаучилище, Юрию предстояло отправляться к месту службы — на Север. А Вале нужно было ещё год учиться в медучилище. Как быть? Бросать занятия? Гагарин не мог этого допустить. Они приняли решение расстаться на год. Это было тяжело, зато молодожёны проверили свои чувства. И ещё раз убедились: они не могут жить друг без друга. Через год Валя, наконец, прилетела к мужу в Мурманск. И вскоре у них родилась первая дочь, Елена. Конечно, по обычаю тех лет сделали семейное фото. На нём — молодой офицер, серьёзная темноволосая девушка и малышка Лена. Тогда Юрий и представить себе не мог, что совсем скоро его имя прогремит на весь мир. Однажды в части, где он служил, появились незнакомые офицеры. Они вызывали к себе лётчиков, подробно беседовали с каждым. Некоторым предлагали попробовать летать на «новой технике». Гагарин заинтересовался предложением. Оказалось, специальная комиссия набирает первый в истории отряд космонавтов. Их было всего 20 — тех, кому предстояло осваивать полёты в космос. Скоро Валентине снова пришлось собирать чемоданы: Юрий получил вызов в Москву. Его новая служба была сопряжена с максимальной секретностью. Даже жена толком не знала, чем он занимается. Было понятно одно: предстоит что-то очень рискованное. 7 марта 1961 года Валя родила вторую дочку — Галину. Она видела: муж очень счастлив, любит её и девочек, но при этом его мысли заполнены другими заботами. В какой-то из дней, любуясь крошечной Галей, он тихо и как-то по-особенному сказал жене: «Береги девчонок, Валюша». Её сердце дрогнуло: будто прощается… Но Валя сдержала слёзы и улыбнулась в ответ: она была женой лётчика и умела скрывать эмоции. 12 апреля Юрий, как обычно, уехал на службу. И только днём Валентина узнала, что муж стал первым космонавтом, — прибежала запыхавшаяся соседка, с порога закричала: «Валя, включай радио! Юра в космос полетел!» Только позднее, после гибели Гагарина, было обнародовано письмо, которое он написал жене перед тем полётом, — на случай, если всё пойдёт не по плану, и он не вернётся. Он просил свою «Валюшу» не убиваться с горя, растить девочек, постараться, чтобы они стали не белоручками, а «настоящими людьми». Муж в письме снимал с неё все обязательства и просил устраивать свою личную жизнь, быть счастливой. Тогда, в 1961-м, это письмо, к счастью, не пригодилось. Гагарин с триумфом вернулся на Землю. И стал всенародным героем. Валя почти не видела мужа — он пропадал на встречах, конференциях, в командировках… Но каждую свободную минуту старался проводить рядом с женой и дочками. Скучал, если подолгу их не видел. А ещё скучал по небу. Теперь ведь летать было некогда. Да и берегли его, не подпускали к самолётам: легенда, герой, символ страны, кумир всей планеты. Ему выдали удостоверение с многозначительными словами: «Пропускать везде». Он обедал с президентами, премьер-министрами, кинозвёздами и английской королевой. Немного стеснялся своих «неидеальных» манер, но все окружающие приходили в восторг: его неотразимая лучезарная улыбка в секунду могла растопить любой лёд и сгладить любую неловкость. Возвращаясь домой, он рассказывал Валентине о людях, с которыми встречался. Ей было интересно и радостно, она гордилась мужем, но видела: он мучительно тоскует по своему делу. По полётам. Гагарин долго добивался разрешения на продолжение службы. И ему это, наконец, разрешили. Он снова летал! Это было счастьем. Но однажды случилось непоправимое. Он не вернулся из полёта. 27 марта 1968 года стало траурным днём для Валентины и девочек. Она снова и снова перечитывала письмо, которое ей передали. «Вырасти дочек и устраивай личную жизнь». Вдова первого космонавта честно выполнила первую часть завещания мужа. А вторую… Об этом она не хотела и думать. Какая личная жизнь, если её муж, её единственная любовь, больше никогда её не обнимет… Закончилась для неё личная жизнь. Отныне все силы, вся любовь, все заботы Валентины Ивановны принадлежали дочкам. Воспитывала, учила, поддерживала. Дружила с коллегами Гагарина по отряду космонавтов, с их жёнами. Новые друзья ей были не нужны. Всю жизнь работала в Медицинском управлении Звёздного городка. Окна её квартиры выходили на памятник Юрию Гагарину, он был первым, что она видела по утрам, глядя в окно. В середине 90-х Валентина Гагарина вышла на пенсию. В те годы началась охота за «жареными сенсациями». СМИ наполняли домыслы и фантастические сообщения — в том числе и о Гагарине, о его жизни и гибели. Валентина Ивановна была потрясена и обижена неуважительным отношением к памяти её мужа. Она раз и навсегда закрыла двери своего дома перед журналистами, разочаровавшись и не желая «подкармливать» газетную шумиху. Ей предлагали огромные гонорары за участие в ток-шоу, просили сказать буквально пару фраз, но всё было бесполезно. У этой женщины было твёрдое представление о чувстве собственного достоинства, о верности, любви и уважении. Валентина Гагарина, вдова первого космонавта, умерла 17 марта 2020 года. Ей было 84 года, и больше полувека она хранила верность погибшему мужу. Видимо, это была по-настоящему «космическая» любовь.

Таисия Павловна спешила по широкой сельской улице, прижимая к груди пакет со свежими булочками. - Теперь, на неделю хватить, - думала она, - удачно я к Гавриловне зашла. Успели к автолавке. Бабушка искренне радовалась, что удалось купить еще теплую сдобу. Конечно, она покупная, не домашняя, но заводить тесто ради нескольких булок не хотелось. А больше-то ей не осилить. - Вот если бы сынок был жив. Старушка уже закрывала калитку дома, когда услышала за спиной негромкий голос. - Здравствуй, мать. Вздрогнув от неожиданности, Таисия Павловна медленно оглянулась. Ее буровил глазами невысокий, небритый мужик лет сорока пяти. Таисия Павловна нахмурилась, лицо мужика ей было совершенно незнакомо. - Мать, ты глухая, что-ли? Починить чего не надо? Любой мелкий ремонт делаю. Она будто очнулась. Конечно, у одинокой старухи всегда найдется, что подлатать во дворе. Живет то одна. Но, уж больно лицо у мужика было подозрительное. - Пусти такого к себе - беды не миновать. Она уже было отвернулась, собираясь нырнуть в спасительную тишину дома. Но остановилась запнувшись. Мужик то не милостыню просил, а работу сделать предлагал. Честным трудом на хлеб зарабатывает. Обреченно махнув рукой, побрела назад. - Заходи, милок. Видишь, вон заборчик покосился совсем. Коль не дорого попросишь, то поправить бы. Мужик оценивающе оглядел почти упавший плетень и кивнул. - Много не попрошу, - кинул на лавку холщовую сумку, пошел осматривать поддерживавший забор колышек, - мне бы гвоздей, мать. Найдутся? Таисия Павловна кивнула и посеменила к стоявшей в дальнем конце двора покосившейся сараюхе. Толкнула незапертую дверь и махнула куда-то в темное нутро. - Там погляди. И гвозди должны быть и инструменты всякие. От сыночка остались. Тебя как величать? Мужик, прищурившись, вошел внутрь. - Михаил. Ладно, разберусь. Старушка закивала и поспешила обратно к дому. Чего под ногами путаться? Оставшись один, Михаил осмотрелся. Увидел, сложенные у стены деревянные ящики, двинулся к ним. Лежащей рядом ветошью смел многолетнюю паутину и поднял крышку. От увиденного внутри, он даже присвистнул. В разделенном на отсеки ящике, лежали инструменты. Рубанок, ножовка, молоток. Да все добротное такое. Советское еще, не то, что китайский, ничего не стоящий новодел. - Сколько же сейчас все это стоит? – закралась в голову шальная мысль Судя по тому, как аккуратно разложены инструменты, для хозяина они были, очень, дороги. Взяв, все что нужно, мужчина вышел во двор и занялся забором. Таисия Павловна хлопотала на кухне, поглядывая в окно на работавшего Михаила. - Хорошо, что мужичок подвернулся, а то Ваську соседа не допросишься! – думала она. Налила молока холодного, окно отворила: - Миша, молочка с булочкой не хочешь? Тот отрицательно мотнул головой, занятой работой: - Не сейчас. Что же, Вы так двор запустили? Дети, небось, в город укатили? Бабушка печально скривилась. - Так нет деток то. Одинокая я. Михаил удовлетворенно хмыкнул. Это то, что он хотел услышать. В голове мужика созрел план. Вернувшись в сарай за очередной горстью гвоздей, он перевязал ящик с инструментами, найденной рядом веревкой. Воровато оглядываясь, выскользнул из сарая и спрятал его в лопухах у забора. Решил, что заберет ящик, как стемнеет. Домик старухи на отшибе, никто не помешает. В заборе две штакетины болтаются, аккурат возле этих лопухов. Раздвинет и дело в шляпе. - Зачем бабке инструмент. Да и помрет скоро, пойдет все добро прахом, - думал он. Он быстро закончил работу и назвал старушке небольшую сумму. Бабушка вынесла деньги. Тщательно пересчитала и передала Михаилу. Тот скривился и небрежно сунул деньги в карман. Продаст инструменты, в десять раз больше выручит. Собрался было идти, как Таисия Павловна тронула его за рукав. - Михаил. Ты там, в сарае инструменты видел? Мужик окаменел. - Неужели бабка видела, как он ящик в лопухах прятал? Отвел глаза, потупился. Стал думать лихорадочно, как оправдаться. А пожилая женщина продолжила: - Это от сыночка моего осталось. Уже почитай лет тридцать пылится. Возьми себе. Я смотрю, парень ты мастеровой, пригодится, - потянула его за собой к сараю, - забери. Мужчина дернулся, как от удара. Головой затряс в испуге, что воровство откроется. - Нет, нет. Что, Вы. Инструмент там хороший. Продадите, лишняя копейка будет. Старушка недоуменно склонила голову. - Ну, если забрать не хочешь. Пойдем, я тебя хоть чаем напою. А то почитай весь день голодный. Михаил торопливо кивнул и слегка подтолкнул Таисию Павловну от злополучного сарая. Ему хотелось поскорее покинуть место преступления. Усадив гостя в маленькой чистой кухоньке. Говорливая старушка, не переставая рассказывать о сыне, выставила перед Михаилом красивую чашку в красный горох. Налила душистого чаю, пододвинула утренние булочки. - Бери, свежие. Ой, и вареньица, сейчас положу. У меня свое из антоновки, - пошоркала к буфету. Вытащила красивую резную вазочку и поспешила назад. Поставила перед гостем угощение и открыла старый фотоальбом. - Вот мой сыночек. Может, знал его? Вроде, ровесники. – она показывала молодого офицера на черно-белом фото. Михаил взял в руки затертое местами фото. Вгляделся внимательно и похолодел. Конечно, он узнал этого человека с фотокарточки! Будто юность на него с карточки глянула. Ротный его, Серега Фадеев!!! Тогда в Афгане, он был командиром в их саперной роте. Младший лейтенант, уже понюхавший пороха, принял под свое командование их - новобранцев, сопляков не обстрелянных. Только закинутых в чужую страну из Союза. Узнав, что он, Михаил Акиньшин призван из соседней деревни, к себе вызвал. Расспрашивал долго про семью, про мамку, тогда еще живую, про сеструху. Интересовался, как давно Миша был в его родной Ивантеевке. Разговорились. Серега сокрушался, что дома давно не был. Сначала училище военное, потом Афган - война. За мать свою очень беспокоился, видел ее последний раз перед отправкой. В короткий отпуск приезжал. Друзьями, конечно, после того разговора, они не стали. Но, Серега будто взял над земляком шефство. Словно, во что бы то ни стало, хотел живым сына матери вернуть. Он ведь столько смертей уже перевидал. Тем более, что по гарнизонам прокатилась весть, что скоро войне конец. Будут выводить войска. В тот день, поступил приказ разминировать дорогу для колонны военной техники в узком ущелье. Начался вывод советских войск. Их роту выкинули с вертушки на вершине перевала, ведущему к мосту через Амударью к узбекскому Термезу. Растянувшись цепочкой, они долго спускались вниз к разбитой снарядами серой ленте дороги. Над головой висело низкое зимнее небо. На головы сыпал мелкий холодный дождь. Возвышавшиеся с двух сторон скалистые пики, будто душили с двух сторон шедший отряд. Скрюченными от холода руками, солдаты сжимали металлоискатели и щупы. Провожатые, на коротких поводках вели замерших поисковых собак. Они уже полчаса прочесывали местность, когда воздух вдруг разорвали первые выстрелы минометного обстрела. Раз за разом, маджахеды упорно пытались выдавить бойцов из ущелья. Командир увел роту за скалистые уступы и по рации просил ответного огня, называя их координаты. На горизонте уже появились вертолеты поддержки, когда очередной шквал огня будто выкосил роту. Обезумевший от страха Михаил, сидел обхватив голову руками над телом минуту назад еще живого, приятеля Лехи. Он будто оглох и ослеп, монотонно раскачиваясь из стороны в сторону. Тогда-то, к нему и подлетел ротный. Миша даже ничего не успел понять, как уже лежал прижатый к земле. Совсем рядом раздался взрыв, и полыхнуло ослепительным огнем. Потом наступила темнота. Очнулся Михаил уже в госпитале. После контузии, он долго оставался абсолютно глухим. Его комиссовали и отправили на родину. Судьбой командира мужчина не интересовался. От безысходности, в деревне он запил по-черному. Потом слух вернулся. Наступили лихие девяностые. Работы не было. Михаил подался шабашить с бригадой таких же, как сам неприкаянных мужиков. В начале нулевых, он пытался организовать свой бизнес, но прогорел. Потом загремел в тюрьму. И отсидел от звонка до звонка, долгих пятнадцать лет за разбойное нападение с подельниками на коммерсанта. Вышел недавно, опять шабашить начал. Матери нет. Сеструха с мужем в город подалась. Жить на что-то нужно. И вот теперь Михаил сидел в этом доме и напряженно думал. - Мать, когда сын то твой помер? – опасливо поинтересовался он. Старушка на минуту замерла. Печально скривилась и утерла ладонью пробежавшие по щекам мокрые дорожки: - Так в январе 1989 в Афганистане. Поплелась к буфету, достала бархатную красную коробочку. Положила перед ним. - Вот и награда есть. Солдатика собой закрыл. У Михаила отнялись ноги. Он сидел, не в силах оторвать глаз от налитой ему чашки. - Значит, в тот злополучный день Серега погиб закрыв его собой, – пронеслось в голове. – А, он! Промямлив, что-то нечленораздельное мужчина сполз со скамьи. Быстро попрощался и торопливо поспешил к двери. Он брел по сельской улице к автобусной остановке и напряженно думал. Потом вдруг развернулся и почти бегом поспешил назад. Уже смеркалось, когда Михаил завернул за угол дома Таисии Павловны. Тревожно прислушавшись, он стал красться вдоль забора. Развел руками две не прибитые штакетины и нырнул во двор. Через три минуты, спрятанный в лопухах ящик с инструментами, благополучно перекочевал на прежнее место в сарай. А Михаил, гордо выпрямившись, уходил в сторону пригородного автобуса. На следующее утро, Таисию Павловну разбудил стук в окно. Испуганная старушка, перекрестившись, закуталась в шаль и поспешно открыла створку. Во дворе стоял улыбающийся Михаил. - Вот, мать, специально приехал. Я вчера видел, крыльцо у тебя прогнило. Провалится, не ровен час, убьешься, ведь. Смущенная бабушка замахала на него руками. - Да знаю, я сынок. Обхожу гнилые ступеньки. Не потяну сейчас с оплатой. До пенсии еще неделя. Платить тебе нечем! Но Михаил только отмахнулся. - Чаем напоишь. Уж больно чаек у тебя ароматный. Пока Таисия Павловна протестовала и охала, мужик развил кипучую деятельность. Загнав в дом паникующую старушку, он натащил из сараюхи досок. Полностью разобрал крыльцо, а через три часа собрал новое, пахнущее свежей стружкой. Потом они вместе обедали, сваренным Таисией Павловной борщом. Михаил, как и обещал денег не взял. Попросил только, стопочку беленькой и, про себя, помянул Серегу. Перед уходом, осмелев, спросил у старушки про инструменты сына. Радостная бабушка часто закивала: - Возьми, милок. Заработал честно! Михаил горестно усмехнулся и, сгибаясь под тяжестью ящика, поспешил на автобус. С этого дня мужик взялся за ум. Оборудовал дома столярную мастерскую. Да так хорошо у него дела пошли, что через год, уже цех собственный имел. Финансово поднялся, но по соседним селам дважды в месяц похаживал. Нет, не шабашил. Старикам одиноким помогал. Деньги никогда за помощь не брал. Будто свой грех отмаливал. К Таисии Павловне Михаил приезжал каждый раз, как минута свободная позволяла. Почитай, уже все в ее доме переделал. Доволен был - долг отдавал. Но, больше всего его радовали чаепития со старушкой. Она щебетала счастливая, гостя потчевала. Каждый приезд старалась порадовать Михаила чем-то вкусненьким. Сердце бабушки не нарадовалось. Словно, сынка на войне убитого, вновь обрела. А он сидел за столом, слушая ее щебетание и душой оттаивал. И жизнь его изломанная не такой трагичной казалась. И горизонты новые себе намечал. И понимал, что это такое счастье, иметь родного человека. Пусть, родного не по крови, но по душе! Автор: Виктория Р.

Taких кукoл в мaгазине нe кyпишь, лимитирoванная кoллекция 😀

«Я всю жизнь не мог решить, что мне дороже – галерея или ты...» Любовь и дело всей жизни Павла Третьякова. Павел Третьяков, создатель знаменитой московской галереи, совсем не заботился о своём здоровье и словно игнорировал болезни. Вплоть до того, что не считал нужным при острейших приступах язвы обращаться к врачу. Когда поздней осенью 1898 года Павел Михайлович слёг в постель, родные лишь однажды услышали от 65-летнего больного скромный и грустный вопрос: «Неужели я умру?» В остальном же — никаких жалоб, ясные мысли и речь, нескончаемые текущие дела, пусть и выполняемые в кровати. Утром 16 декабря к нему, как обычно, явился служитель галереи с докладом. Третьяков молча выслушал его, но вместо традиционных распоряжений произнёс лишь одну фразу: «Берегите галерею». Спустя час весть о смерти мецената разлетелась по всей Москве, огорошив даже самых близких его друзей: те и не подозревали, что Третьяков был болен. Всего за пару недель до смерти он ездил в Петербург, где купил левитановский эскиз к картине «Над вечным покоем», а до этого несколько месяцев не покладая рук ухаживал за больной женой. Как и многие люди, не придающие болезням никакого внимания, Третьяков мучился вдвойне, когда страдал кто-то из его близких. Весной 1898-го у его жены, Веры Николаевны, случился паралич — она ослабла, потеряла способность говорить, лицо её перекосилось. «Доктор говорит, что, может быть, это истерическое явление и всё обойдётся, но мне кажется, он утешает», — писал Павел Михайлович своей дочери Александре. Едва у главы семьи находилась свободная минута — он плакал, и лекарством от печали были только хлопоты: скоро в галерее открывались два новых зала. Как же хорошо, что он заранее подумал о том, что будет с галереей, когда его не станет - в отличие от дальнейшей судьбы Веры Николаевны за галерею он был спокоен. Ещё 38 лет назад Павел Михайлович написал завещание, по которому он оставлял Москве свою коллекцию картин, но особо оговорил одно важное условие — в картинную галерею должен быть бесплатный вход. За свой щедрый дар Третьяков даже получил дворянство от императора, но отказался от него, заявив, что купцом он родился, купцом и умрёт. Павел Третьяков был старшим сыном в известной купеческой семье. Эта династия промышленников процветала ещё с XVIII века, и за несколько поколений от розничной торговли пуговицами смогла дорасти до фабрикантов – семья владела бумагокрасильным и отделочным производствами. ⠀ В детстве, как и всю последующую жизнь, Павел был очень дружен со своим младшим братом Сергеем - спустя годы они вместе будут создавать знаменитую картинную галерею. Детские биографии братьев-погодок очень схожи: они оба получили хорошее домашнее образование, оба работали «мальчиками на побегушках» в фамильной лавке, оба рано потеряли отца и получили от матери все права на ведение бизнеса. Так наследники Михаила Третьякова продолжили торговое и промышленное дело - в 1864 году они основали известнейшую Костромскую мануфактуру льняных изделий, построили в Костроме несколько фабрик по переработке льна, а через два года учредили знаменитое Товарищество Большой Костромской льняной мануфактуры. И если мануфактура братьев Третьяковых сначала имела всего одну паровую машину и 22 ткацких станка, то к концу столетия она производила больше пряжи, чем льнопрядильни Швеции, Голландии и Дании вместе взятые. ⠀ Считается, что любовь Павла Третьякова к искусству началась ещё в детстве. Зарабатывая свои первые деньги в лавке отца, мальчик начал собирать недорогие миниатюры, гравюры и литографии, скупая их на рынке и в лавках. Затем, посетив в 1852 году Санкт-Петербург и увидев настоящие шедевры живописи, он понял, что тратить силы и средства нужно только на настоящее искусство. Восхищенный, он тогда писал матери: «Видел несколько тысяч картин! Картин великих художников… Рафаэля, Рубенса, Вандерверфа, Пуссена, Мурилла, Розы и проч. и проч. Видел несчётное множество статуй и бюстов! Видел сотни столов, ваз, прочих скульптурных вещей из таких камней, о которых я прежде не имел даже понятия». В 24 года Павел Михайлович купил две первые картины, которые, как считается, заложили основу будущей коллекции. Это были работы: «Искушение» Н. Шильдера и «Стычка с финляндскими контрабандистами» В. Худякова. Хотя картины Третьяков покупал и раньше: так, в 1855 году на Сухаревском рынке он приобрёл 20 работ старых голландских мастеров, однако часть картин оказались поддельными. С тех пор Третьяков зарёкся покупать старинные работы: «Самая подлинная для меня картина та, которая лично куплена у художника». И стал собирать произведения только русских мастеров. ⠀ Выбирая полотна для покупки, будущий основатель картинной галереи ориентировался не на моду или мнение критиков, а только на свой собственный вкус. Это и будет в дальнейшем его главным принципом при формировании коллекции. «Мне не нужно ни богатой природы, ни великолепной композиции, ни эффектного освещения, никаких чудес, дайте мне хоть лужу грязную, но чтобы в ней правда была, поэзия, а поэзия во всём может быть, это дело художника...» - говорил он. Возможно, подобный принцип для другого человека мог бы привести к бесполезной трате денег, однако Третьяков проявил в этом деле отменное чутье, удивительное для непрофессионала. Играя по собственным правилам, он смог стать для России не только коллекционером, но и меценатом, открывателем новых звёзд, поддержавшим множество молодых художников. ⠀ Особенно увлекало Третьякова реалистичное и правдивое творчество «передвижников». После первой выставки Павел Михайлович купил пейзаж Саврасова «Грачи прилетели», и в дальнейшие годы основой его новой коллекции стали работы Крамского, Мясоедова, Петрова, Левитана, Репина, Сурикова, Шишкина, Васнецова... Интересно, что Третьяков первым начал покупать не только картины, но и эскизы к ним, а так же выкупал у художников картины «оптом». Так, например, у Василия Верещагина в 1874-м он приобрёл сразу 144 картины с этюдами и 127 карандашных рисунков. У Александра Иванова - 80 работ. После поездки по Ближнему Востоку Василия Паленова, коллекционер выкупил у художника 102 его этюда. А чуть позднее Третьяков начал специально заказывать художникам пейзажи и портреты видных современников - с такими просьбами он обращался к Крамскому, Перову, Серову, Репину и другим известным живописцам. Его визит к ним всегда считался волнующим событием, и не без душевного трепета все они - и маститые, и начинающие, ждали от Третьякова его тихой фразы: «Прошу вас картину считать за мной» - это было для всех равнозначно общественному признанию. В 1877 году Репин писал Третьякову по поводу своей картины «Протодьякон»: «Признаюсь Вам откровенно, что если уж его продавать, то только в Ваши руки, в Вашу галерею, ибо, говорю без лести, я считаю за большую для себя честь видеть там свои вещи». А другой художник, Михаил Нестеров, вспоминал: «Мой отец давно объявил мне, что все мои медали и звания не убедят его в том, что я «готовый художник», пока моей картины не будет в галерее Павла Третьякова». ⠀ Известно, что особенно нежные чувства Павел Михайлович питал к портретной живописи - знаменитый коллекционер мечтал собрать в своей галерее как можно больше портретов его выдающихся современников. Такие картины Третьяков заказывал своим любимым художникам и невероятно радовался, если удавалось уговорить позировать кого-то из тех «моделей», кто раньше предпочитал отказываться от сотрудничества. ⠀ Особенно непросто было найти общий язык со Львом Николаевичем Толстым. Иван Крамской предпринимал попытки сговориться с гением в течение нескольких лет, и лишь в 1873 году автор «Войны и мира» всё-таки сдался напористому художнику. «Я так и думал, что только Вам и удастся убедить неубедимого - поздравляю Вас!» - писал Третьяков в письме Крамскому. ⠀ Однако мало кто знает, что большое число картин, теперь имеющихся в коллекции, появилось в собрании благодаря младшему брату Третьякову. Так, Павел и Сергей совместно купили Ташкентскую коллекцию Верещагина, а бывали случаи, когда Павел советовал Сергею приобрести хорошие картины, которые сам по какой-то причине тогда купить не мог. Например, «В Крымских горах» Васильева, «Птицелова» Перова или «Украинскую ночь» Куинджи.. Кстати, в процессе подбора картин интересы Третьякова часто пересекались еще с одним знаменитым коллекционером и любителем русской живописи – Александром III, коллекция которого позже стала основой не менее знаменитого собрания Русского музея в Санкт-Петербурге. Художник Аркадий Рылов так описывал процесс покупки одной из его картин - «Догорающий костёр»: «Комиссия музея (Александра III в Петербурге) постановила приобрести картину, но пока писали протокол, Третьяков поторопился внести заведующему выставкой задаток, и картина осталась за ним. ... Павел Михайлович, как настоящий купец, считал долгом торговаться с художниками, но в данном случае цена невысока, всего 600 рублей, а картина большая, в три аршина, да и музейная комиссия тут ходит – он только сказал: «Уж вы мне вместо уступки пришлите картину в Москву за свой счёт». Я, конечно, с радостью согласился, это обошлось мне всего в 12 рублей». ⠀ В биографии Третьякова, написанной Львом Анисовым, есть удивительный эпизод. В 1892 году Александр III посетил дом Павла Михайловича в Лаврушинском переулке и попросил уступить ему картину «Боярыня Морозова», на что тот ответил, что не может этого сделать, поскольку отныне всё собрание принадлежит городу. После этого император отступил на шаг и низко ему поклонился. ⠀ Интересно, что не все художники желали уступать в цене знаменитому коллекционеру. Так, не захотел скинуть ни рубля за «Княжну Тараканову» Константин Флавицкий. Но Третьяков был терпелив. После смерти художника он приобрёл картину у родственников — за четыре тысячи рублей вместо пяти. А вот знаменитая «Тройка» Василия Перова была продана Третьякову всего за 50 рублей серебром. Тогда как незаконченное полотно «Никита Пустосвят. Спор о вере» Третьяков приобрёл у наследников Перова за 7 тысяч. Так он не только пополнил свою коллекцию, но и поддержал семью покойного друга. ⠀ Меценатом действительно руководили абсолютно бескорыстные мотивы. С самого начала работы над коллекцией он говорил о том, что собирает её не для себя. В 1874 году он построил новое здание для галереи - домочадцы к тому времени устали от потока посетителей, и поэтому вопрос об отдельном помещении назревал давно. Вскоре после открытия посещение музея стало бесплатным. И если поначалу число гостей держалось на уровне 8–15 тысяч в год, то к 1890-м годам достигло невиданных для тогдашней Москвы 50 тысяч! Павел Третьяков был назначен пожизненным попечителем галереи и получил звание Почётного гражданина Москвы. До конца своих дней он вкладывал в покупку картин собственные средства, не считая, что делает это в ущерб благосостоянию своей семьи, которая у него была немалая. ⠀ В 1865 году 33-летний Павел Михайлович женился на Вере Николаевне Мамонтовой, которая была на 13 лет моложе супруга. Она приходилась двоюродной сестрой знаменитому русскому предпринимателю, промышленнику и филантропу, основателю Московской частной оперы Савве Мамонтову и двоюродной тёткой - Вере Мамонтовой, той самой, которая стала моделью для картины Серова «Девочка с персиками». Вера Николаевна и Павел Михайлович прожили вместе 33 года, до самой смерти последнего. Это был очень счастливый брак, не считая того факта, что всю жизнь Вере приходилось делить мужа с одной соперницей, отбиравшей всё его время и средства. В браке родились шестеро детей – двое мальчиков и четверо девочек, в которых родители души не чаяли: «Искренно от всей души благодарю Бога за тебя, что мне довелось сделать тебя счастливой, впрочем, тут большую вину имеют дети: без них не было бы полного счастья!» – писал Третьяков жене. Их старшая дочь Вера в своих воспоминаниях описывала детство с особенной теплотой: «То доверие, та гармония между любимыми людьми, любившими нас и о нас заботившимися, было, мне кажется, самым ценным и радостным». ⠀ Однако семейное счастье отнюдь не было безоблачным: всю жизнь Вере Николаевне приходилось мириться с тем, что её муж посвящал всё своё время и отдавал все средства своей галерее. При этом сам он был очень экономным и приучал к экономии всю семью. Меценат вёл строгий учёт расходов жены, проверял её домашнюю бухгалтерию, заказывал сюртук только после того, как старый изнашивался. «Купец — а разносолов не любит, из года в год щи да каша в обед. Богат — но выездов не признаёт, никаких тебе балов, маскарадов, товарищеских пирушек, картишек за столом», - говорили про Третьякова. Единственную «роскошь», которую позволял себе Павел Михайлович — одну сигару в день. Все его деньги уходили на приобретение картин и на благотворительную деятельность: Третьяков жертвовал на университетский музей античного искусства, на Никольский храм, на содержание художественных школ, спонсировал экспедицию Миклухо-Маклая в Южные моря. Вместе с братом он стал попечителем училища для глухонемых детей, а ещё материально поддерживал вдов и сирот бедных художников. Для таких семей на деньги Третьякова был построен дом с бесплатными квартирами. ⠀ Большое горе обрушилось на семью Третьяковых в 1887 году, когда за три дня от скарлатины, осложнённой менингитом, умер их сын, 8-летний Ваня. Он был единственным наследником, на которого Павел Михайлович возлагал большие надежды, так как его второй сын, Михаил, страдал слабоумием, и передать дело было больше некому. А через пять лет умер и младший брат Павла Михайловича, а картинную галерею обокрали (воры унесли четыре полотна) - после всех этих трагических событий Третьяков замкнулся в себе, стал молчаливым и угрюмым. В том же году он передал галерею в дар городу, оставшись её попечителем. Император пожаловал меценату дворянский титул, но он не захотел отказываться от своего купеческого происхождения и не принял его. ⠀ Череда трагичных событий на этом не закончилась. В 1893 году Вера Николаевна пережила микроинсульт, а позже её разбил паралич. У постели больной жены Третьяков наконец признался: «Я всю жизнь не мог решить, что мне дороже – галерея или ты? Теперь я вижу, что ты мне дороже». В ноябре 1898-го Третьяков и сам слёг с обострением язвы желудка, а 16 декабря его не стало. Факт его смерти дети хотели скрыть от больной матери, но она всё поняла и написала в дневнике: «Требую быть с ним!». Так и случилось: Вера Третьякова пережила мужа всего на 3 месяца.