Предыдущая публикация
Зеркало
– Никуда не годится! – объявил секретарь райкома товарищ Максимов, обежав экспозицию городского краеведческого музея. Он явился сюда без предупреждения, и основательно всполошил немногочисленный трудовой коллектив. – В то время, как партия начала антирелигиозную кампанию, вы отвели под иконы целый зал! Поймите, мы спутник в космос запустили, скоро последнего попа по телевизору покажем, а у вас… Что должно быть представлено в музее? – вопросил он учительским тоном (в юности Максимов и впрямь учительствовал, пока не пошёл по партийной линии). – Да, город у нас старинный, входил в состав Новгородского княжества. Опять же, один из первых в стране курортов… Но нельзя зацикливаться только на древностях – тем более, религиозных. Почему так мало экспонатов, отражающих советскую эпоху?!.. Хорошо, хоть не забыли, Алексей Петрович, представить героические сражения Северо-Западного фронта! – (директор музея, воевавший в здешних местах, смутился) – У нашего района немало достижений! Вот и сделайте выставку о современной жизни наших земляков. – Но ведь зал с иконами совсем маленький… – подал голос директор музея Алексей Петрович Звонарёв. – Это старинное русское искусство. – Уникальные произведения… – добавила молодая сотрудница Марина Успенская. – Даже из Москвы приезжают смотреть… – Вот именно! Приезжают смотреть, а потом пойдёт слава, что у нас в музее пропагандируется поповщина. И без того в районе спасу нет от религиозников. Церковь по воскресеньям полна, на окраине баптисты собираются… А тут ещё ваши иконы. И на этом безобразии воспитывается молодёжь! Чему научатся пионеры, глядя на какого-то Антония… – Максимов нагнулся к табличке, – да ещё и Римлянина! Римские эксплуататоры-рабовладельцы – не пример для советских людей. Словом, экспозицию обновить, иконы убрать! В конце недели проверю. С этими словами товарищ Максимов покинул музей. Звонарёв, опираясь на палочку (с войны он вернулся инвалидом), проводил секретаря райкома до выхода, после чего сразу собрал совещание. – Мнда, – сказал Звонарёв. – Нам надо прислушаться к партийной критике. Экспозиция и впрямь давно не обновлялась… Всё же он испытывал неловкость: славу города составляла, прежде всего, старина. А с революционным движением дела обстояли неважно. Даже когда в 1917 году в уезде объявились большевики, поначалу это были пришлые люди… – Ничего, Алексей Петрович, сделаем, как надо, – успокоила старейшая сотрудница Ольга Семёновна Кошкина. В начале 1920-х годов её, как активную комсомолку, мобилизовали на «культурный фронт». Первый директор, бывший учитель гимназии, добился, чтобы музею передали красивый двухэтажный особняк, хозяева которого пропали без вести. Рядом располагался просторный флигель, где были устроены рабочие комнаты и помещение запасного фонда. Благодаря стараниям первого директора и его верной помощницы Ольги Семёновны, в музее была собрана приличная коллекция экспонатов, привезённых из бывших усадеб, закрытых церквей и монастырей. Ольга Семёновна так и осталась рядовой сотрудницей, но работу свою любила и, даже выйдя на пенсию, осталась здесь «техническим кадром». Она дежурила в залах во время экскурсий, а вечерами, перед уходом домой, подметала и натирала полы. На другой день музей закрыли для посетителей, и сотрудники приступили к подготовке новой экспозиции. В запаснике отыскалось немало подходящих экспонатов: фаянсовая посуда с рисунками на революционную тему, довоенный патефон ленинградского завода, другие предметы «нового быта», старый антирелигиозный плакат, украшенный лихими стишками: «Зря поёт баптистский хор. Ясен всем нелепый вздор!»… Хористы были представлены рядом старух в разноцветных платках. Крайняя из них тянула за собой упиравшегося пионера. Директор остался доволен экспонатами, которые Марина представила ему. 23-летняя девушка в прошлом году закончила университет и устроилась работать в музей. Занимая должность младшего научного сотрудника, она проводила экскурсии, читала лекции в кружке юных краеведов… Работа ей нравилась, и всё же местная история казалась слишком знакомой, приевшейся. Вот бы увидеть новые места, дальние страны! И она с оттенком зависти поглядывала на туристов из Москвы и Ленинграда, чья жизнь, как ей казалось, была полна ярких событий и впечатлений. Дело двигалось к вечеру, когда из запасника в очередной раз появилась сотрудница Цецилия Яковлевна. Она гордо несла старинное зеркало; золотая рама поблёскивала в лучах заходящего солнца. – Посмотрите, какая прелесть! Можно повесить в иконном зале, вместо Антония Римлянина, – сказала она. Зеркало и впрямь было красивым. От него веяло стариной, а рама была украшена то ли орнаментом, то ли буквами неведомого алфавита. Правда, осматривая экспонат, Марина вдруг насторожилась, словно в потускневшем стекле могло проступить нечто неожиданное. – Никогда не видел этого зеркала, – удивился Звонарёв. – И не могли видеть! – подтвердила Ольга Семёновна. – Вы уж после войны к нам прибыли. А 100 лет назад в здешнем уезде жил барин по фамилии Кириллов. Всякие страсти про него болтали. Только Викентий Павлович, наш первый директор, говорил, что всё это неправда. Кириллов занимался наукой, проводил опыты с зеркалами. Он надеялся открыть способ материализации зеркальных отражений. – Зачем же их материализовать? – пожал плечами Алексей Петрович. – Отражается то, что и так существует. – А вот Кириллов вывел теорию, что, кроме нашего земного мира, где присутствуют три измерения, существует мир двухмерный. И если найти дверь между мирами, то любое отражение, сохранённое внутри зеркала, можно переместить к нам. – Какая глупость! – подытожила Цецилия Яковлевна. Заглянув в стекло, она поправила чёрные волосы, уложенные на затылке высоким валиком. – Однако странно, что зеркало столько лет провалялось в запаснике. Ведь это явно французская работа. И рама из чистого золота. – Не из чистого, – уточнила Кошкина. – Здесь использовано позолоченное серебро. И мастер, похоже, русский. – А вы знали Кириллова? – заинтересовалась Марина. – Куда там! Он умер в середине XIX века. А имение опустело, все потомки разъехались. Одни слухи остались – об усадьбе, о покойном барине и его опытах... А когда в восемнадцатом году стали поместья грабить, Викентий Павлович добился для имения Кирилловых охранной грамоты. Хотели там же, в барском доме, музей устроить, да место больно глухое. Поэтому самые ценные вещи, что не успели растащить, спецкомиссия перевезла в город и сдала музею на хранение. Но Викентий Павлович не стал тогда выставлять зеркало. Его, сказал, исследовать надо. Жаль, что ничего он исследовать не успел... – Кошкина печально вздохнула. – Да, интересная история, – согласился Звонарёв. – Что ж, давайте повесим зеркало наверху, рядом с картинами… э-э… «Портрет доярки Морозовой» и «Будни семилетки». …Первым посетителем обновлённой экспозиции стал шофёр Веня. Его появление не обрадовало Марину. Уже несколько месяцев парень пытался ухаживать за девушкой, но ей это нисколько не льстило, напротив – раздражало. По мнению Марины, Веня был слишком обыкновенным. А ей так хотелось встретить человека неординарного – например, молодого археолога или писателя, или элегантного профессора с красивой сединой и мировым именем. Или вдруг в их город приедет на съёмки целая киногруппа… Но вместо них появился Веня, чем вызвал у Марины незаслуженную досаду. Молодой человек сам испытывал неловкость, что влюбился в девушку с высшим образованием, и, как мог, старался ей понравиться. Он зачастил в музей на лекции и выставки, записался в городскую библиотеку… Каждая взятая на дом книжка становилась лишним поводом наведаться к Марине для умных бесед. Вот и сейчас он, поздоровавшись, сообщил: – А я вчера новую книгу начал читать. Называется «Чапаев». Интере-е-есно!.. – «Чапаева» я ещё в школе прочла, – поморщилась девушка. К её облегчению, разговор прервали. В зал важно прошествовала Цецилия Яковлевна, ведя за собой орду 10-летних школьников. Озираясь по сторонам, галдя и толкаясь, ребятишки раскатились по углам. Последней в дверь уныло протиснулась молодая учительница. – Немцовский, прекрати грызть сахар!.. – покрикивала она без всякого выражения. – Орлов, не задирай Петухову!.. Все слушайте экскурсовода. Наведя относительный порядок, учительница прислонилась к картине «Будни семилетки» и замерла, пригорюнившись, олицетворяя собой тяжкую долю педагога. – Итак, ребята, мы находимся на выставке картин наших районных живописцев, – приступила к своим обязанностям Цецилия Яковлевна. – Посмотрите сюда… – она ткнула указкой в одну из картин. – Нет, не в зеркало, а сюда… Перед вами – произведение художника Щукина «Портрет доярки Морозовой». Помните, внизу я вам рассказывала, как тяжко приходилось крестьянам при царском режиме? – Ужажи мэ шакую жабитель! – отрапортовал курчавый увалень, грызя сахар. – Правильно, деточка! «Укажи мне такую обитель, где бы русский мужик не стонал»! Так писал поэт Некрасов. Лишь Великая Октябрьская социалистическая революция сделала крестьянскую жизнь счастливой и зажиточной. Например, Пелагея Ивановна Морозова – простая доярка. Родина высоко оценила её труд, наградив орденом Трудового Красного Знамени… Мальчик, не трогай зеркало!.. – Орлов!.. – пробудившись, гаркнула учительница. Белобрысый мальчуган, крутившийся возле зеркала, отскочил в сторону. – Я ничего не трогал… – объяснил он. – Просто я увидел… – Что ещё ты увидел? – Они на меня глядели!.. – Орлов ткнул пальцем в антирелигиозный плакат со старухами. Ребята расхохотались. – Тише! – остановила их учительница. – Здесь музей, а не цирк! Орлов, если не прекратишь паясничать – вызову родителей. – Честное слово, я видел… – Не надо отвлекаться, деточка! – Цецилия Яковлевна коснулась указкой макушки Орлова. – Сейчас мы перейдём в соседний зал и познакомимся с животным и растительным миром родного края. Когда комната опустела, Марина, сославшись на дела, распрощалась с Веней. Увиденная сцена удивила её. В музей часто приводили ребят из окрестных школ. Случалось, они шалили, что-то выдумывали. Но Орлов и впрямь показался ей немного напуганным. Девушка приблизилась к зеркалу: за её спиной отразился антирелигиозный плакат. Нет, ничего необычного… Верно, мальчишка просто шутил. Стоп! А вот что действительно было странно: Цецилия Яковлевна держала свою любимую указку не в правой, как обычно, а в левой руке… Дни шли за днями, к новой экспозиции привыкли. Только непонятная тревога поселилась с тех пор в музее. Заходя в зал, где висело зеркало, Марина старалась не глядеть в его сторону и всё же не могла избавиться от инстинктивной боязни неведомой жути. Морок вошёл в её жизнь. Порой девушке казалось, будто отражения плакатных старух и даже упиравшийся пионер слишком живо зыркают на неё. Но главное – всё более странным становилось поведение сотрудников. Иногда они опасливо взглядывали в сторону зеркала. При этом Звонарёв хмурился, Цецилия Яковлевна больше не поправляла свой валик, а Ольга Семёновна старалась пораньше закончить вечернюю уборку… Но порой они вели себя иначе – любовались зеркалом, расхваливая его красоту, научную и музейную ценность. Цецилия Яковлевна, проводя очередную экскурсию, подолгу задерживалась близ удивительного экспоната, игнорируя «Будни семилетки» и доярку Морозову. Другая сотрудница, Вера Гавриловна, с энтузиазмом вещала о выдающемся учёном Модесте Кириллове, проводившем важные опыты. Даже Алексей Петрович объявил, что отправил письмо о необычном зеркале в Москву. И всегда в таких случаях Цецилия Яковлевна держала указку в левой руке, как и директор палочку. А у Веры Гавриловны бирюзовая брошка оказывалась то на правой, то на левой стороне кофточки. Каждая из этих странностей выглядела невинно, однако всё вместе тревожило Марину. Теперь девушка даже радовалась, когда Веня заходил в музей вечером и провожал её домой. – Всё так странно… – делилась она впечатлениями, шлёпая по мартовским лужам и цепляясь за Венин локоть. – Ольга Семёновна теперь убегает домой пораньше. Но вчера я забыла на работе сумку и вернулась в музей. Я думала, Кошкина уже ушла. Но представь себе – она натирала суконкой полы в том зале, где зеркало. Натирала левой ногой… – Марина испуганно охнула. – А увидев меня, так странно рассмеялась. Будто хотела сказать: дескать, я знаю, что ты знаешь, что я – не Кошкина… – девушка запнулась, запутавшись в собственных мыслях. – Наверно, ты будешь смеяться, но я подумала… Что если Модест Кириллов действительно изобрёл зеркало, способное материализовать отражения. Только процесс этот оказался неуправляем. Отражения то переходят в трёхмерный мир, то возвращаются назад. Что если на работе мне стали встречаться, кроме сотрудников, их отражения? Что если при опытах повредилась стена двухмерного мира – и отражения картин, вроде старух на плакате, получили возможность видеть нас… Веня слушал долго и внимательно. К удивлению Марины, он не пытался её перебить или высмеять, а подумав, сказал очень серьёзно: – Не знаю, верно ли ты рассуждаешь, но с этим зеркалом и впрямь что-то не так. Лучше всего убрать его обратно в сундук и запереть покрепче. Марина согласилась, что это хороший совет. Но наутро она поняла, что для перестановок нужно разрешение директора, а обращаться к нему, пожалуй, неразумно. Она уж сама запуталась, кого видит вокруг – настоящих людей или отражения. Вдруг на месте Звонарёва окажется существо из зеркального мира? Конечно, оно не захочет попасть в сундук и будет сопротивляться. Нет, надо сделать иначе… И Марина приступила к своему плану. Она терпеливо дождалась, пока Звонарёв уединится в кабинете, а сотрудницы уйдут во флигель пить чай. Затем девушка поднялась на второй этаж пустого музея и почти с торжеством приблизилась к зеркалу. Ещё немного – и оно перекочует назад в сундук. Марина осторожно сняла зеркало с крюка. Чуть задержавшись на площадке перед деревянной лестницей, она глянула вниз и вскрикнула от неожиданности: там кучкой стояли сотрудники музея во главе со Звонарёвым и, не отрываясь, глазели наверх с ехидными усмешками. А позади всех (нет, такого не может быть…) застыла она, Марина. – Верните зеркало на место, – распорядился Алексей Павлович. – Мы не позволим его убрать… – промурлыкала Цецилия Яковлевна. – Верните! Верните! – дуэтом повторили Ольга Семёновна и Вера Гавриловна. – Иначе хуже будет! – зловеще пообещал двойник девушки. Эти существа, словно капли воды, были похожи на сослуживцев Марины, а последняя фигура – на неё саму. Вот только директор держал палочку в левой руке, а бирюзовая брошь Веры Гавриловны переместилась на правую сторону кофты. И эти насмешливые ухмылки… Медленно-медленно, без единого скрипа, существа стали подниматься по лестнице. Девушка оторопело отступала. Что будет, когда эти странные твари настигнут её?.. И вдруг… Отворилась входная дверь – и в музей ввалился Веня. – Приветик! Меня в колхоз Ильича послали, вот я и решил заглянуть по дороге. Что с тобой? Он легко взбежал по скрипучим ступеням – прямо сквозь замершие фигуры. И каждая из них (Марина видела это собственными глазами), при первом соприкосновении лопалась с лёгким треском и исчезала бесследно. Достигнув площадки, Веня даже не обернулся в их сторону: – Всё в порядке? – Какое счастье, что ты пришёл! Музейная дверь вновь отворилась. Седовласого мужчину в модном пальто сопровождал, опираясь правой рукой о палочку, самый настоящий, обыкновенный Алексей Петрович. Шествие замыкал неприметный молодой человек в серой заячьей шапке. – Очень хорошо, Марина, что вы приготовили зеркало, – оживлённо заговорил Звонарёв. – К нам приехал профессор из Москвы. Он заберёт экспонат в научно-исследовательский институт для изучения. При виде симпатичной девушки гость просиял. Похоже, Марина заинтересовала его больше, чем музейная экспозиция: – Очень приятно познакомиться! Разрешите представиться – Андрей Вадимович. А это мой молодой друг… – Кхе-кхе... – прервал обладатель заячьей шапки. Несмотря на молодость, он был здесь явно главнее профессора. – Значит, зеркало забирают для исследования, не для показа в музее? – спросила Марина. – О да, разумеется! Наша задача – догнать и перегнать Америку не только по мясу и молоку, но и в научной области. Законы преломления света, зеркальные отражения до сих пор мало изучены… – Кхе-кхе... – снова встрял молодой друг. Профессор перешёл на другую тему: – Могу я называть вас Мариночкой? Надеюсь, сегодня вечером вы покажете мне город? Ещё недавно девушка мечтала о встрече с таким профессором. Но сегодня, вместе с исчезновением зеркальных существ, всё в её жизни изменилось, встало на свои места. – К сожалению, вечером я буду занята, – ответила Марина, покосившись на Веню. – Гм, гм… – удивлённо промурчал профессор. Он привык, что в Москве студентки иначе реагировали на его внимание. – Зеркало мы сейчас же запакуем покрепче, – деловито распорядился Звонарёв. – Кстати, поскольку в зале освободилось место, мы можем вернуть некоторые экспонаты. Антония Римлянина, что ли… Профессору пришлось нехотя заняться целью своей командировки, а Марина вышла проводить Веню. Его грузовик стоял посреди сверкающих луж. Начиналась весна. На душе сделалось весело от вида тающего снега, от яркого солнца, от предвкушения чего-то нового, неизведанного, долгожданного, что вовсе не обязательно искать в далёких краях. – Ты, правда, вечером занята? – спросил Веня. – А я хотел пригласить тебя в кино. В «Родине» новый фильм – «Тучи над Борском». На афише девушка нарисована. Значит, про любовь… – Да, – согласилась Марина, – наверное, этот фильм про любовь. Конечно, посмотрим! Я люблю – когда про любовь. И уже без тревоги и страха она вернулась назад в музей. Морок исчез. Автор Никольская ТатьянаХудожник Владимир Муллин (фрагмент картины)
Следующая публикация
Нет комментариев