ПАУТИНА (2)
Нельзя сказать, что всё тут очаровало Соню, но главным было чувство, что она перенеслась в совершенно иную жизнь, где нет и не было прошлого. Ранним утром, когда отдыхающие еще спали, она выходила на пляж. Песок был прохладным, а море – чистым как слеза, будто оно тоже отдохнуло за ночь, и с новыми силами готовится встретить грядущий день.
Прежде Соня любила плавать с маской, рассматривая дно и подводных обитателей. Но здесь море было скучным – только песок и вода. Поэтому она просто плыла по солнечной дорожке, играющей на волнах, плыла, одним глазом поглядывая – далеко ли удалился берег, заплывала далеко, но не было еще спасателей, и никто не мог остановить ее.
Потом был завтрак в столовой, манная каша, как в детстве, запах пригоревшего молока. Соседями за столом у нее была семья – молодые родители и сын лет трех. Но редко они оказывались вместе, так как Соня обычно уже уходила к той поре, когда они лишь открывали дверь столовой.
Днем почти непременно нужно было куда-то ехать – потому что в пансионате нечего было делать. На пляже – жарко, а гулять некуда идти – вокруг такие же пансионаты или детские лагеря. Соня уезжала в город, где можно было бродить по набережной, по паркам…Или покупала экскурсию.
Так она познакомилась с Алексеем. Они случайно оказались в автобусе вместе – Соня у окна, и Алексей – ближе к проходу. Он был высокий, широкоплечий, старше ее, наверное, раза в два – волосы уже седели… И когда он сел рядом, Соня не почувствовала волнение, которое испытала бы, наверное, окажись на его месте молодой привлекательный человек. Ей просто стало как-то спокойно.
Позже она убеждалась, что это чувство в присутствии Алексея начинали испытывать многие. Подсознание словно улавливало импульс – мелкие ли, серьезные ли трудности встретятся на пути – этот человек не устранится, всё возьмет на себя. Даже если ты ему никто – просто случайная попутчица.
В тот день им предстояла дальняя дорога – через Симферополь – до Ялты, а оттуда по побережью до Алупки. С прогулкой в парке Чаир, с Ласточкиным гнездом, с Воронцовским дворцом с его львами, и дегустационным залом на закуску…Со всеми этими символами Крыма, без которых трудно представить его себе.
Соня , не знавшая здешних место, боялась случайно потеряться, отстать от своей группы, и каждый раз искала взглядом высокую фигуру мужчины, чтобы понять, что всё в порядке, «свои» вот они, рядом…И к удивлению своему Соня заметила, что ее попутчик не скользит по ней равнодушным взглядом, а словно бы всматривается в нее.
В Воронцовском дворце оба задержались не возле знаменитых львов, не около картин и ваз, а рядом с небольшой скульптурой девочки, исполненный с таким мастерством, будто это живой ребенок и мраморная фигурка сейчас шевельнётся.
А когда они оказались рядом в дегустационном зале, и пробовали янтарную мадеру, пахнущую дубом и чаем, и знаменитый Белый мускат Красного камня, в какой-то момент они назвали друг другу свои имена, и дальше уже общались как знакомые.
К удивлению Сони. выяснилось, что Алексей тоже приехал отдыхать один, просто чертовски устал на работе. И еще — что они в каком-то смысле не то, чтобы коллеги, но всё же…В прошлом Алексей был летчиком А теперь работал в другой, не в Сониной больнице, специалистом по гражданской обороне и чрезвычайным ситуациям.
Не очень-то уютно в чужом городе, даже. если ты на отдыхе —быть одному. Так думала сначала Соня, объясняя себе, почему они с той экскурсии стали держаться вместе.
Вместе гуляли по Евпатории, заходили в маленькие ресторанчики, проходили один парк за другим, задерживались возле старинных дач, домов… но часто, стоя возле какой-то достопримечательности, они забывали о ней, увлеченные разговором. Алексей рассказывал об Афганистане, где когда-то служил, упомянул о первой жене, которой уже нет на свете. И Соня тоже говорила с ним обо всем на свете – о прочитанных книгах, о своей работе – вот только про Кистеня обошла тему – больно ей было об этом вспоминать.
А потом они поехали в Севастополь, уже без группы, просто вдвоем, на теплоходе «Янина». Он отходил от причала утром, на берегу было холодно, дул резкий ветер с моря, и, когда объявили посадку, все торопились зайти в теплый салон.
Минут через двадцать после того, как теплоход вышел в окрытое, Соню укачало. Она поднялась, чтобы выйти на палубу, на свежий воздух, не желая раскисать на глазах Алексея. Но он заметил тут же, что ей нехорошо, и встал, крепко взял ее под локоть, повел по ступенькам наверх, а там, на палубе, нашел для нее свободное место. И постепенно Соне стало лучше, перед глазами прояснилось, тошнота отступила.
Первое, что они сделали в Севастополе – пошли пить крепкий до густоты кофе. А потом долго гуляли по городу, история которого тронула обоих, купили коралловый куст на подставке – на память, хотя и без того оба не смогли бы забыть эту прогулку, этот запах моря, эти переплетенные пальцы рук…
К тому моменту, когда настала пора уезжать – они уже не расставались, и последний их «выход в свет» - был в ресторан, какой-то странный, одинокий ресторан, стоявший едва ли не посреди степи. Соня надела черное платье, с высокими разрезами, и шнуровкой на атласную ленту впереди.
В ресторане на скрипке играл цыган, и это было не всем по душе, потому что посетителям, хоть и немногочисленным, хотелось танцевать.
А им ничего и не надо было лучше. Алексей и Соня сидели у большого окна, выходящего в ночь, и на столе теплилась свеча. Они слушали скрипку, и не было нужды в словах.
Но Алексей сказал:
— Если бы можно было, прямо завтра, зайти в какой-нибудь храм и обвенчаться…
— Туда, кажется, только со справкой из ЗАГСа…
Он смотрел на нее, он не касался в этот момент ее руки, но отчего-то она ощущала это теплое прикосновение. Может быть, он боялся, что она передумает? Давал ей возможность отступить…
Но это чувство покоя рядом с ним – оно не исчезало. И это было ей дороже всего. Она и с отцом такого не испытывала.
— Я не передумаю
Они шли в свой пансионат по дороге, которая лишь угадывалась под ногами. Было полнолуние, казалось, что Луна имеет розовый цвет, и это выглядело потрясающе красиво.
— Я думал, что чудеса не повторяются, — сказал Алексей.
— О чем ты?
— Когда-то давно я встретил тут девушку…Приезжал тогда сюда совсем молодым. И потом долгие годы думал, что она – моя самая большая любовь. Между нами ничего не было – такой, полудетский роман. Гуляли по берегу, и прибой захлестывал наши ноги… Сидели в парке… Я еще когда увидел тебя, подумал, что ты на нее похожа, и это уже само было как чудо.
— Я похожа на отца, — машинально сказала Соня, — Слушай, чем можно было отравиться в этом ресторане – грибами или портвейном?
И то, и другое, заказывала только она. Алексей предпочел коньяк и мясное блюдо.
Остаток ночи был «веселым». Соня пластом лежала в номере, Алексей не отходил от нее, поддерживал, когда ее тошнило, и всё предлагал вызвать «скорую». А она отказывалась, потому что вечером им нужно было уезжать, и билеты – с трудом, но уже куплены, и дома ждут…
— Ты забываешь, что я сама медсестра… ничего страшного. Отлежусь…Вот откроется аптека, я напишу тебе список, что купить…
Утром ей и вправду стало лучше, может, помогли лекарства, а может, крепкий организм взял свое. Но когда они приехали на вокзал, она всё еще не могла видеть, как люди что-то едят.
— Не знаю, куда перевести глаза, — жаловалась она Алексею, — Подниму их вверх – там голуби на крыше что-то клюют…
Но к тому времени, как поезд привез их в родной город, все прошло бесследно. Договорились, что Соня расскажет маме и бабушке про Алексея, а потом пригласит его в гости.
Домой Соня приехала на такси, разбирая вещи, она напевала. И ей не потребовалось ничего рассказывать – мама сама сказала:
— Ты выглядишь удивительно счастливой. Просто другой человек…Влюбилась?
И Соня закивала, думая в душе лишь об одном – не испугала бы маму разница в возрасте. Всё-таки Алёша настолько старше неё…В остальном же никаких возражений у нее домашних быть не должно. Порядочный, надежный человек, зарабатывает достаточно, квартира у него своя…
Соня понимала, что, если мама будет против – она, Соня, станет бороться на этот раз за свое счастье. Потому что вот этого чувства спокойной радости, которую она испытывала в его присутствии, ей больше не дано испытать ни с кем и никогда.
…Алексей должен был прийти в субботу, и к его визиту готовились загодя. Бабушка достала тонкую вышитую скатерть, и – что очень тронуло Соню — извлекла откуда-то тетрадь с кулинарными рецептами, записанными от руки.
Мама и Соня наводили порядок, перетирали бокалы – словом, шла та кутерьма, что предшествует появлению гостя, того, что очень важен для всех, и которого еще не знают близко со всеми его привычками.
Но в субботу, когда всё уже было готово, что-то дымилось на плите в кастрюльках и сковородках, что-то ждало своего часа в холодильнике, Соня в последнюю минуту спохватилась, что хлеба мало – и выскользнула в булочную.
Поэтому, когда раздался звонок, ее мама поспешно сняла фартук, вытерла мокрые руки, и пошла открывать.
Хорошо, что Сони не было дома в эту минуту. Они просто стояли и смотрели друг на друга – Алексей с букетом белых роз, предназначенных как раз для матери невесты, и женщина, которая вдруг утратила опору под ногами.
Они стояли, не могли произнести ни слова. Мама Ирина удержала на губах фразу: «Как ты меня нашел?» Алексей же лишь слегка поводил головой, точно не верил, что перед ним стоит его Ирочка, та самая, чей образ жил в его душе все эти годы.
…Когда Соня вернулась, все чинно сидели за столом, еще ни прикасаясь к еде, и вели светскую беседу. Только мама была очень бледна. Всё мужество потребовалось ей, чтобы сказать Алешке.
— Хорошо, что у нас была лишь детская влюбленность…Иначе бы пришлось сказать ей… А теперь…Что ж, ничего уже не вернешь, и не изменишь, и нельзя разбивать девочке сердце. Она и так в последнее время много пережила.
…Ирина не могла запретить дочери сделать этот выбор. Мать понимала ее так, как не понял бы никто.
Своим чередом шла подготовка к скромной свадьбе. Вечер в ресторане и общество самых близких друзей – этого оказалось вполне достаточно.
Жить молодые стали у Алексея. И Соня была совсем, совсем счастливой…И не сразу обратила внимание на одну особенность – мама почти никогда не приходила к ним в гости, и они очень редко бывали у нее.
Но и это не омрачало жизнь молодой женщины. С мамой можно было хоть каждый день созваниваться по телефону. А жизнь наполнялась и переполнялась впечатлениями.
Соня окончила вечернее отделение мединститута и теперь работала старшей сестрой. Насыщенные дни — она знала, что выбрала свое дело, что не ошиблась, и любила свою работу. Вечера, когда несмотря на усталость, они с Алексеем всё-таки старались куда-нибудь выбраться – хоть на премьеру нового фильма, хоть в любимое кафе. Отпуска – они объездили всю страну, избегая популярных курортов – любовались оловянными красками Севера, бродили по улочкам старинных русских городов, а один раз предприняли настоящую авантюру, отправившись на поезде Москва-Владивосток в самую дальнюю точку страны.
И не было для Сони все эти годы лучшего друга, чем муж. Вот только задумывалась она, что детей у них в браке может и не быть, раз у Алексея не было их от первой жены. Она собиралась уговорить его обратиться к медикам – тем более, что тут перед нею были открыты многие двери…
Но тут на горизонте стали собираться тучки.
Бывший одноклассник Ромка Мельников сказал Соне, что Кистень вот-вот освободится. А она уже забывать стала о нем…Но телефонный разговор с Ромкой выбил ее из колеи.
— Он ведь писал тебе, — сказал Ромка, — Но ты ему не ответила…
— Я не видела никаких писем!
— Ну, понятно. Значит, мать тебе не передавала. Ты ведь теперь по новому адресу живешь. Тогда он связался со мной. Я и писал ему, что ты вышла замуж. А он в ответ: «Я ее все равно найду, где бы она ни скрывалась». Сонька, ты там смотри… У тех, у кого пси--хика поехала, на зоне она лучше не становится. Вот выпустят его, и встретит он тебя где-нибудь…как говорится, в темном переулке. Зоны он теперь не боится, там для него теперь – дом родной…Расправится с тобой и пойдет туда снова…
— Что же мне делать? — спросила она растерянно.
— Я бы на твоем месте, когда станет известно, что его выпустили – хоть на время слинял бы куда-нибудь, да так, чтобы никто не отыскал. Надо посмотреть, какие у него намерения. Вдруг он и в город то решит не возвращаться. Ну а, если он вернется, тогда…
— Но он же держит с тобой связь? Ты меня тогда предупредишь, если что….
С того самого времени Соня и стала готовить свой побег «на случай чрезвычайных обстоятельств», пока не выяснится – зачем Костя Завьялов вернулся в город и какие у него планы.
…Бабушки уже не было на свете к тому времени, а у мамы дома начался ремонт, и она впервые должна была приехать к ним – на несколько дней пожить, пока сантехники что-то мудрили там с трубами.
Соня была искренне рада, и уверена, что никаких проблем не возникнет. Алексей – исключительно вежливый и деликатный человек, а мама никогда не станет вмешиваться в чужую жизнь, поучать, делать замечания. Соня предвкушала как хорошо будет, придя с работы, заставать маму дома, как в былую пору. Наконец, они наговорятся всласть, вместе испекут пирог с яблоками. Словно вернется детство….
Каково же было ее удивление, когда она стала замечать, что атмосфера дома изменилась. По вечерам, когда они втроем собирались за столом – ни о каких непринужденных разговорах не было и речи. Мама старалась побыстрее выпить чай и уйти в ту комнату, где ее поселили. Алексей был непривычно молчалив. Но воздух словно пропитался электричеством…
«Может быть, они поругались все-таки, пока меня не было?» — гадала Соня, и, уходя в очередной раз на ночное дежурство, поставила видеокамеру в спальне – тут Алексей проводил больше всего времени.
Утром, когда она пришла после ночной смены – медсестер катастрофически не хватало, увиденное повергло ее в шок.
Ночью мать вошла в их с Алексеем спальню, так просто – будто она всегда здесь жила. Муж еще не ложился. Наверное, мама вошла бесшумно, потому что Алексей не поднял головы, пока она не коснулась его плеча. А потом присела на край кровати….
У Сони буквально остановилось сердце – она не могла поверить в то, что сейчас может произойти. Но на взгляд постороннего человека, - и не было ничего. Алексей и ее мама только говорили друг с другом. Говорили долго. Соне не дано было услышать слов… Но она видела лицо мужа. Он смотрел на ее маму так…как смотрят на женщину, которую боготворят.
А когда мама поднялась, чтобы выйти из комнаты - она вскинула лицо вверх. Соня знала это движение. Так мама старалась удержать слезы.
***
То, что зона – не сахар, не стало для Кистеня открытием. Были среди его знакомых и те, кто свой срок там уже оттрубил.
Но сунув голову в это ярмо, он собирался идти до конца.
Он вспоминал свой последний вечер дома, когда они с матерью сидели в кухне – грязной, заваленной немытой посудой. Матери было не до уборки. Её раздавило горе.
Тогда он и узнал, что сотворил его родной брат. Кистень сначала не мог поверить, но мать, плача, говорила, что у Вовки совсем поехала кук--уха, что он не только пил, но еще и нар-ком--анил, какие-то злыдни подсадили его на зел--ье, и в конце концов, он будто с ума сошел – и вот итог.
Вовки дома не было, он уже несколько дней скрывался у кого-то. Кистень думал сначала, что у брата очередной за--пой. Оказалось, все гораздо хуже.
— Что ж, пусть сядет и отмотает ср--ок…Он заслужил, мам…
Мать затрясла головой. Слёз было столько, что они брызгали в стороны.
— Он не сможет…за колючей проволокой… его там сломают… его там не станет в первый же год… Я…я не знаю, как буду жить без него…
Кистень долго молчал.
— А как ты представляешь, он будет жить, если останется на воле на воле? Он же опять кого-то…
— Я бы его увезла, — жарко зашептала мать, — Я нашла место, где таких как он…
— Ман--ьяков?
— Ну тех, кто пьет…или употребляет… их добрые люди, муж и жена, забирают в далекую деревню, в глухую… Они там живут, огород, дрова, печка…Ни-ни – никакой крамолы. Трудятся, простая еда – так вот лечатся… природой, изоляцией…Никто там не может им ничего передать…
— Мам, ты такой наивняк…Ты будто не знаешь, сколько в каждой деревне спив--шихся мужиков. Но не то страшно…Вовка оттуда сбежит, и кто-то из-за него снова….
— Я буду его за руку держать, я не дам ему и на шаг от меня отойти…
Кистень отвернулся к окну. До утра он просидел так, не двигаясь с места, только курил одну сигарету за другой. А утром потребовал у матери – найти брата. Она должна была знать, где он.
— Ты хочешь его сдать? — испугалась мать.
— Мне его расспросить надо…
В конце концов, ему пришлось поклясться, что он не приведет Вовку за шкирку в полицию. Разница в силе у них была такова, что Кистень вполне мог это сделать. Только тогда мать призналась – Вовка отсиживается на даче у одного из своих дружков.
Кистень поехал туда, и, едва скрывая брезгливость, смотрел на брата, потерявшего человеческий облик. Тот сидел в углу, на корточках, закрыв голову руками, словно дожидался наказания. Прямо здесь и сейчас. Кистень взял колченогий стул, кое-как сел.
— Рассказывай мне всё…
В тот же день, к вечеру, Кистеню оформили «явку с повинной». «Пре--ступления свои» он описал бегло, и попадись ему въедливый следователь, мог бы докопаться до того, что парень взял на себя чужую вину. Но тут это никому и в голову прийти не могло. Признательные показания, которые Кистень отдиктовал как по писаному, возможность закрыть громкое дело – у молодого следователя аж глаза горели.
Потом был суд, всеобщая нен--ависть, и, наконец, зона, где Кистень, наконец, вздохнул. Теперь можно было уйти в себя и тянуть здесь свои годы – срок ему дали немалый. Явку с по--винной учли, и еще Наталья Степановна, узнав о происшедшем – хоть жила уже далеко, в вину Кистеня не поверила, и подняла все старые связи. Учителя написали на парня хорошую характеристику, и отнесли её адвокату.
Кистень появился в этом мрачном мире, не имея никакого уголовного опыта. Были у него лишь тяжелые кулаки, и готовность отсидеть в кар--цере или ШИ--ЗО, но не становиться шестеркой.
И постепенно он занял здесь какое-то особое положение. Другие заключенные не трогали его, не задирали, позволили жить вот так – обособленному, молчаливому, погрузившемуся в себя.
Первое время, когда ему разрешили редкие свидания, мать приезжала — и каждый раз говорила только о Вовке. Да, она с ним уехала в то самое глухое село, а квартиру они пока сдают. Там, в селе, две бревенчатые избы, удобств никаких, конечно. Живет дюжина таких же бедолаг, как Вовка…
— Именно таких? — уточнил Кистень, и это получилось у него ядовито.
— Никому не нужных, — мать услышала иронию, но она бы выслушала любые слова от Кистеня, так собака стерпит от хозяина побои.
Мать там, в этом Богом забытом углу, сразу включилась в работу – мыла полы, готовила, помогала ухаживать за птицей.
— Одна беда, — говорила она, — Там ферма страусиная, в этом селе…Ну а кормежка у наших ребят какая - щи да каша, как говорится. Вот недавно ночью птица у этой хозяйки пропала. Страус. И все понимают, чьих рук это дело. А там тетка скандальная, хозяйка фермы, если что – она добьется, чтобы мужиков разогнали.
Мать ждала, что Кистень спросит, как Вовка, и она начнет ему рассказывать, что брат ведет себя тихо, а значит жер--тва Кистеня не была напрасной. Но младший сын молчал. Он не ради Вовки на все это подписался…
Мать привозила деревенские продукты – яйца, творог…Среди заключенных бытовало что-то вроде «семей», когда несколько человек объединялись, и делились присланным в посылках, в передачах. Кистеня тоже позвали тогда в одну из таких групп.
А когда не стало Вовки (неожиданным был его уход, Бог весть от чего), а потом вскорости за ним ушла и мать, и Кистень хотел отделиться вновь – ведь теперь скидываться ему было нечем, другие зэки его не отпустили
— Ты это… ничего… мы не обеднеем…
О том, за что ты сюда попал, и о делах личных в этой среде не принято было расспрашивать. Да Кистень и не отличался разговорчивостью, бывали дни, когда произнесенные им слова можно было пересчитать по пальцам. Не поднимая головы, он работал, никогда и ни на что не жаловался, не прогибался перед начальством, и шел по-своему пути, через годы срока, подобно тому, как идет человек, пригнувшись против сильного ветра.
Те, малые деньги, что он тут зарабатывал, шли, в основном, на курево. И дымя сигаретой, порою долго смотрел он на какой-нибудь куст крапивы и думал, что удивительно красивы резные зеленые листья.
После ухода матери связи с внешним миром он почти никой не имел, и не было у него иллюзий, что кто-то станет писать ему. Но один раз он окликнул бывшего одноклассника Ромку Мельникова, и был удивлен, когда тот ответил. Только через пару месяцев он решился спросить его о Соне Ханчиной, вроде как мельком. Ромка написал, что Соня давно уже не Ханчина, вышла замуж, а больше он ничего не знает, но если Кистеню нужно, то можно узнать, так как его, Ромкина, мать, дружит с матерью Сони.
«Да нет, - написал Кистень, — Если у нее все хорошо, то ничего и не надо». Тем и кончилось, и несколько лет тянулась между Кистенем и Ромкой тонкая ниточка связи – несколько писем в год. Ромка окончил институт, нашел работу, женился. Почти в каждом письме он упоминал кого-то из одноклассников. А потом вдруг написал, что Ханчиной, наверное, несладко приходится.
Кистень откликнулся сразу коротким письмом: «Что случилось?»
«Моя мама была у ее матери на дне рождении, и тетя Ира плакала и призналась, что когда-то у нее с Сонькиным мужем была большая любовь, и она его до сих пор любит, но теперь уже поделать ничего нельзя»
Незадолго до своего освобождения, Кистень и написал те слова «Я знаю, что она меня боится, но я ее найду, где бы она ни скрывалась».
А Ромка решил, что годы за колю--чей проволокой не прошли для старого знакомого бесследно, и в нем опять проснулся зверь.
*
Соня знала, что семья ее рухнула, и что никого у нее больше нет. «Зачем они все скрыли? – думала она, — Ведь мама увидела Алексея еще да нашей с ним свадьбы. Пусть бы рассказали мне, о том, что было между ними – и хоть бы для меня рухнул мир, но это на какое-то время… и я бы как-нибудь скрепилась и пережила. А что теперь? Как нам с мамой смотреть в глаза друг другу? Как я смогу относиться к Алексею, как к мужу?»
Ни слова не слышала она из того, что было произнесено в спальне, но ей хватило взгляда Алеши…Да, он любил ее, Соню, но никогда-никогда в жизни так на нее не смотрел.
Соне не нужно было вновь просматривать видеозапись. Когда она пыталась уснуть, стоило ей закрыть глаза, как эта сцена вновь и вновь разворачивалась у нее перед глазами. Заплаканная мама, и Алексей, бессильно опустивший руки. Он так смотрел ей вслед, будто вместе с нею уходило для него всё.
…Долго Соня не выходила из съемной квартиры. Подъедала то, что взяла с собой, нашлись и у хозяйки какие-то запасы. Несколько пачек растворимой лапши, пакет с крупой, пакетики чая…
Наконец настал день, когда не осталось ничего, и не было другого выхода, как «идти в люди». И Соня, невольно осмелев в чужом городе, где ничто не напоминало о прошлой её жизни, решилась дойти не до ближайшего магазина, а до супермаркета, до которого надо было пройти несколько кварталов.
Она шла, подставив лицо солнцу, и впервые ей пришла в голову простая мысль о том, насколько хороша свобода…
Кроме насущнейших покупок, которые давали ей возможность затвориться еще, как минимум на неделю, Соня купила мороженое, и выйдя из супермаркета с тяжелым пакетом, свернула в ближайшую аллею, где далеко друг от друга стояли старые щербатые лавочки…
Эскимо оказалось на редкость вкусным, особенно после нескольких дней на «дошираке». Соня оттягивала этот момент, сколько могла. Но сейчас она вздохнула, вытерла прямо о скамейку липкие пальцы, достала кирпичик телефона и набрала номер мужа. Она сама не могла понять, почему позвонить маме для нее было невозможно, подобно тому, как сунуть руку в огонь.
Алексей откликнулся сразу.
— Да, — сказал он «чужим» голосом, потому что номер был незнакомый.
— Привет, — сказала Соня, — Передай… сам знаешь кому… у меня всё хорошо…
— Где ты?! — закричал муж.
— Я уехала не для того, что вам потом это сказать. И да… это… я пока не вернусь…
— Но из-за чего?!
Соня вдруг почувствовала страшную усталость.
— У меня было много причин. И да, я всё знаю…
Они молчали оба несколько секунд
— Зачем вы так со мной? — спросила Соня.
И он понял. Слава Богу он не сказал пошлую, миллион раз в фильмах и книгах обкатанную фразу: «Я тебе сейчас все объясню». И ее аналог: «Ты все неправильно поняла».
— Она не выдержит, — сказал, наконец, он, имея в виду ее мать.
— Придется. Ты найди какие-нибудь слова… решите всё сами…И больше пока даже не вспоминайте меня. Даже в мыслях…Вы уже всё, что могли…
Она нажала на «отбой». Сердце у нее колотилась от волнения хуже, чем в минуты смертельного страха, чем тогда, когда она узнала, что Кистень ищет ее. Она шла к своему новому дому, и мысленно говорила с теми, кого недавно еще считала самыми своими самыми родными людьми…Она говорила с ними со страстью, и мысленно слышала их ответы…И было ей плохо.
*
Ирина, мать Сони, тоже поняла всё – почти сразу, как прочитала записку дочери. Она немедленно уехала к себе домой, и теперь лежала лицом к стене, и тихо плакала, не зная, как выйти из сложившейся ситуации…Как разрубить этот узел. Во всем она винила себя и только себя, и лишь порою с детской горечью спрашивала судьбу – разве может быть такая расплата за несколько недель счастья?
Ей было тогда семнадцать, и она приехала к морю с родителями, не ожидая от отдыха ничего хорошего. Мама будет волноваться, чтобы Ира не заплывала далеко, и не пустит ее никуда одну. Чужой город! Молоденькая девочка! И ей придется вести благонравную жизнь с дневным сончасом и степенными прогулками по набережной. А отец станет отсыпаться после года напряженной работы.
…С Алешкой она познакомилась в видеосалоне. Мама отпустила ее, потому что салон был на территории пансионата. В полутемной комнате показывали фильм, и видеомагнитофон все время зависал, и толстый дядька просто подходил и бил по нему кулаком. В конце концов, Ира и Алешка, оказавшиеся в зале рядом, начали тихо хихикать над этим «ремонтом». А когда фильм закончился, и они вышли на улицу – разговорились.
И больше уже почти не разлучались. Что между ними было? Теперь казалось, что все это только приснилось. И прогулки по пустынному пляжу, когда холодный прибой обдавал их ноги по колени. И поездки в город (мама смирилась, она какое-то время считала Алешку благовоспитанным мальчиком) Два пакетика с креветками (потом обоим казалось, что они дышат йодом, как драконы – пламенем). Молодая гадалка в широкополой шляпе, которая сидела в парке рядом с картонной табличкой «Гадаю по руке». Гадалка пообещала, что они поженятся, и у них будет двое детей. А у них только и было, что один час в ночном парке, когда они сидели на скамье, и смотрели, как встает над морем Луна – она была почему-то не желтая, а розовая тогда. И у Алешки не было пиджака, он просто приобнял ее, чтобы согреть. Они даже не целовались…
А на другой день отцу позвонили – что-то случилось у него на работе, и пришлось уезжать спешно, покупать каким-то образом втридорога билеты…
…Одна надежда была у них обоих тогда – ведь они обменялись адресами. Значит, встретятся…Но мама перехватила первое же Алешкино письмо, и испугалась того юного чувства, которое невозможно было скрыть. С тех пор она таила от дочери его письма. А он писал…Писал еще долго, и из Афгана тоже. Мама потом призналась. Писал, пока не решил жениться. А она к той поре была уже замужем…
***
Алексей шел к Ирине, она позвала его «чтобы поговорить». Ничего хорошего он от этого разговора не ждал. Надо было как-то морально подготовиться к нему. Настроиться. Алексей не был верующим человеком. Поэтому с утра он пошел не в церковь, а поехал на кла--дбище к своей первой жене Наташе.
Они прожили вместе восемь лет, и эти годы он вспоминал с глубокой признательностью и тоской. В свое время он женился на Наташе просто потому, что знал ее с детства, они дружили, как ему казалось — без всяких нежных чувств. А когда судьба разлучила его с Ириной, он сделал предложение старой знакомой – рядом друг с другом им было теплее, чем поодиночке.
Этот брак мог стать прочным. Алексей и Наташа даже похожи были внешне, и чем дальше, тем яснее видел Алексей, что жена понимает его как никто. Ни ревности, ни капризов, ни упреков – никогда не было меж ними. Только уважение, только забота и привязанность. Наташа ушла от тяжелой формы ди--аб--ета, единственное, к чему она относилась легкомысленно – это к регулярному приему ле--карств. Помня о других, она забывала о себе
После ее уход Алексей был уверен, что уже не женится ни на ком и никогда. И надо же было ему в то лето почувствовать такую тоску, и такое острое одиночество…Не думая ни о чем, он сорвался тогда в Евпаторию, чтобы «пройти по тропинкам воспоминаний».
И в один из первых дней он встретил Соню, до странности похожую на ту девушку, которую он когда-то любил. Может, он не осмелился бы ухаживать за ней, отступился бы. Но в Соне он почувствовал внутреннее сиротство. Ощутил, как нужны была ей любовь и опека.
Когда Алексей узнал, что Соня – дочь Ирины, это стало для него ударом. Один выход он видел, чтобы вырваться из этой паутины – рассказать всё своей юной подруге. Пусть навсегда оборвутся нити, связавшие их, пока еще тонкие, пусть обоим придется испытать боль – но что еще оставалось?
Он промолчал, потому что Ирина велела ему молчать.
— Я исчезну из вашей жизни, — сказала она, — Если вы любите друг друга, если вы счастливы вместе – да будет так. Я виновата перед тобой, что тогда смирилась, уступила родителям…А если теперь сложилось так – значит, судьба.
Годы шли. Ирина держала слово. Они с женой ее практически не видели. Но паутина опутывала их всё крепче. Алексей понимал, что есть и его вина здесь, огромная – он лишь со временем понял, что чувствует на самом деле. Мать была для него дороже дочери, и это невозможно было изменить.
…Наташа смотрела на него с портрета на граните – и такой светлой, такой доброй была ее улыбка…. В ее короткой жизни не могло бы быть подобного – она была чистым цельным человеком.
…Чувствуя себя бесконечно старым, Алексей поехал к Ирине.
И вот теперь они сидели в гостиной, за овальным столом, покрытым кружевной скатертью – ее вязала еще Сонина бабушка. На этот раз Алексею в голову не пришло принести цветы, а Ирине – предложить чай. Они молчали. Но в воздухе висел вопрос: «Что дальше?»
И Алексей ответил на него:
— Я уеду.
— Куда? — спросила Ирина тускло.
— Друг зовет на север… Я уже не вернусь, Ира…
— Ты тоже понимаешь, что она не простит, да? Я потеряла дочь….
— Со временем всё…устаканится, — ему трудно было подобрать слово, — Вы всё равно матерью и дочерью останетесь. Тебя она простит рано или поздно. Меня – нет…И еще, да… Я бы отдал ей всё, что у меня есть. На Севере заработаю снова.
— Она не возьмет.
— Я уеду, — повторил он.
И снова они сидели и молчали. Боль висела в воздухе, ее можно было рубить топором.
*
Соня варила пельмени. Она убеждалась с каждым днем, что поступила правильно. Тут никого – из тех, кто окружал ее в прошлом — не было рядом с ней, и ей легче дышалось. Бывали минуты, когда она забывала обо всем. Искренне увлекалась книжкой, или смеялась над какой-то шуткой в фильме. Или – как сейчас – ее поглотил процесс приготовления соуса для пельменей.
Она отцедила их и посыпала сверху крупной солью. И взялась уже – за вилку, когда зазвонил телефон. Сердце снова ухнуло в пятки. Кто мог звонить ей? Алексей? Мать? Она не возьмет трубку… Когда они перестанут мучить ее? Когда дадут ранам зажить?
Но, взглянув на высветившийся номер, она ответила на звонок.
— Ромка? Как ты меня нашел?
— Ты там с дуба рухнула? Кто тебе симку для телефона покупал?
Соня опять перепугалась:
— Что-то случилось? Он меня ищет? Или он опять кого-то…
— Послушай меня, — сказал Ромка, теперь он не балагурил как обычно, тон его был серьезен, — Мне позвонила Наталья Степановна.
— Кто? Та, которая у нас в школе была? Сколько же ей лет?
— За восемьдесят. Когда Костя вышел на свободу – он связался с ней и все рассказал. Как оно было на самом деле.
И Ромка коротко, сжато передал всю историю
— Тогда Наталья разыскала меня. Костя хотел, чтобы правду о нем знали двое – Наталья Степановна и ты. Я тут просто как звено в цепочке…как передатчик. И да, Костя видел тебя тогда в суде.
Соня заметила, что он уже не называла старого знакомого Кистенем.
— Ему всё равно, что будут думать о нем остальные, ему не привыкать. Да он даже тебе это передать не просил прямо. Но Наталья сказала, что ему это важно. Поэтому звоню… не знаю, что ты дальше будешь делать. Сколько ты проживешь там, где ты сейчас… Просто учти, что я тебе рассказал…
— Но зачем он это сделал, Боже мой?… Вычеркнул у себя из жизни столько лет… Ради брата, такого ничтожества…
— Он не ради брата, он ради матери. Хотел отдать ей долг, ну просто за то…что он живет… что и у него было что-то хорошее в жизни… ты, например… Но теперь все долги заплачены, и он может вычеркнуть ее даже из памяти.
— Поняла, — тихо сказала Соня.
— Что ты делаешь-то там?
Она посмотрела на тарелку перед собой и сказала, не очень понимая, что говорит:
— Ем пельмени.
— Ешь свои пельмени и не бойся, никто тебя не тронет. Ладно, давай, Ханчина, меня ждут.
*
Соня и вправду не знала, что будет дальше. Давно уже будучи взрослым человеком, она понимала, что и решать проблемы нужно по-взрослому. Ей не хочется уезжать из этого города? Значит, нужно съездить, уволиться с работы, а потом вернуться. Нет своего жилья? Глупости, люди годами снимают квартиры. Она без проблем устроится в любую больницу – медиков не хватает отчаянно, а ей не нужны особые блага, готова пойти простой медсестрой.
О матери и Алексее ей не хотелось больше думать. И память помогала услужливо – теперь вместо близких в сознании маячило какое-то темное пятно. Может, когда-нибудь она сможет снова беспокоиться о них, снова любить… Но не теперь…
Через несколько дней, вечером, когда уже стемнело, Соня собралась вынести мусор. Вышла с пакетом на лестничную клетку и обмера. На ступеньках сидел Костя.
Он сидел спиной к ней и курил. Она узнала его со спины. На нем была застиранная камуфляжная куртка, а волосы пострижены коротко, почти ёжиком. Соня беззвучно приоткрыла дверь, оставила пакет в квартире, п потом подошла и села рядом с Костей. Он не вздрогнул и даже не посмотрел на нее. Он тоже, не глядя, знал, что это она.
— Как ты меня нашел?
— Мимо проходил. Увидел огонек, решил заглянуть.
— Я серьезно. Ромка?
Соня вспомнила, что Ромка не знает, в каком городе она скрывается, не знает ее адреса, ничего не знает. Тогда как?...
— Ханчина, — он затянулся, — Если ты ударилась в бега – обходись без мобильника. На крайняк – один раз позвонила, и сразу мобилу в помойку…
— Ты, гляжу, специалист по выживанию… , и после заминки Соня решилась, голос ее был тихим — Реально – ты как?
— Нормально, — вот тут он в первый раз бросил на нее взгляд, короткий, — Сама как?
— Плохо, — сказала она честно,
Он и это знал.
— Долго думаешь бегать?
Она пожала плечами.
— Возвращайся, — сказал он, — Я тебе хату отдам. Хочешь – продашь ее или поменяешь.
— А сам?
— А сам в те края, откуда прибыл. Там таких хватает. На работу устраиваешься — никого не удивляет твоя биография.
— Мне Ромка все рассказал про тебя.
— А Ромка не мог, — начал он ворчливо, — Не вдаваться в нюансы? У него нездоровый оптимизм вообще. Ему кажется, что он сейчас всё разрулит и вернет к истокам.
— Я знаю, — согласилась она, — Но мне погано…Тебе-то, наверное, нет. Ты же пошел, как говорится «за други своя»… Не жалеешь?
— Жизнь жалко, — просто сказал он, — Но ничего, Ханчина, все отболит. Чем сильнее болит, тем потом будет лучше…
Соня протянула руку. Он понял этот жест. Достал из пачки и протянул ей сигарету, помог прикурить.
До этого Соня курила два раза в жизни. Когда занималась в училище, почти все девчонки пробовали и большинство втянулось. А Соне не понравилось, она заходилась кашлем.
Но вот теперь она словно не замечала этого дыма, которым дышала.
Они сидели, курили. Молчали, но им и не нужно было говорить…Была та редкая минута, когда не нужно произносить слов, когда они читали мысли друг друга. Как боги.
Конец
Автор Татьяна Свичкарь
канал автора: Татьяна Дивергент (Дзен)
(ссылку на канал автора оставим в комментариях)
Комментарии 4