Тяжкий грех.

В молодые годы приходилось мне путешествовать по Сибири. Не секрет, славится Сибирь загадочными и удивительными местами. Люди здесь склонны верить приметам и поверьям, соблюдать старые обычаи и обряды. Конечно, в городах и крупных сёлах такое уже не увидишь, а в небольших поселениях, где мне приходилось бывать, это данность бытия. Многое видел, разное случалось. Одному случаю объяснение было, а иному нет. Расскажу вам историю, которая развернулась на моих глазах, оставив множество вопросов. Наша экспедиция остановилась в одном из поселений в глубине тайги. Тучные покосившиеся домики и полное отсутствие благ цивилизации. Люди здесь жили по законам тайги, а основным промыслом являлась охота и рыбная ловля. Нас встретил главный - Фёдор Иванович. Он же разделил нашу группу на две части и расселил по домам. Меня и двух моих товарищей подселил в дом своего брата Василия. С Василием в доме проживала супруга, сын, но его мы не застали, он был в тайге на лесовании, а также сноха с младенцем. Ничего не предвещало беды, пока рано утром нас не разбудил истошный женский крик. Мы вскочили с кроватей, выбежали из комнаты и увидели ужасающую сцену. Сноха Василия сидела на полу и держала в руках своего мёртвого ребёнка. — Приспала... Приспала... Приспала! — все громче наколялась свекровь. — Убила дитя! Горе то какое! — уже кричала она. В этот момент в дом зашёл и сам Василий. Супруга подскочила к нему, указывая на сноху: — Вася, беда у нас! Настя дитя задавила во сне! Господи, грех то какой! — бросившись ему на грудь, зарыдала супруга. Василий не сводил глаз с Насти, по-прежнему сидевшей на полу. Неожиданно она запела ... Тихонько, в пол голоса она пела колыбельную, убаюкивая ребёнка. Резким шагом Василий приблизился к Насте и вырвал у неё ребёнка. Он смотрел на дитё и менялся в лице. Потом он поднял глаза, полные ужаса, сказав: — Присыпыш! Супруга отпрянула к стене и начала креститься. Дитё на руках Василия почернело, а глаза стали белёсыми. И самое пугающее, взгляд ребёнка словно блуждал по комнате. — Повязку! Дай повязку на глаза! — заорал Василий. Прийдя в себя, супруга сдернула со своей головы платок и бросила его Василию. Немедля он повязал платок на глаза ребёнку. Всё это время Настя стояла на коленях и просила отдать ей ребёнка. Василий аккуратно положил младенца в зыбку и выбежал из дома, но прежде наказал жене и нам: — Не допускайте Настю к ребёнку. Повязку не снимайте. Я скоро вернусь! Василия не было полчаса. За это время я убедился, что ребёнок действительно был мёртв. Но я не мог понять одного, что произошло с его глазами и кожей. Ребята из группы связывали всё с мистикой, но я заядлый скептик, для меня всё и всегда должно иметь научное объяснение. Но, как оказалось, не в этом случаи. Вернулся Василий не один, а с местной знахаркой и священником. Знахарка осмотрела ребёнка и, убедившись, что он действительно мёртв, отвела Василия и священника в сторону, где они о чём-то тихо говорили. Я сидел рядом с женой Василия, которая безутешно плакала и постоянно крестилась. Вскоре, несмотря на крики и мольбы Насти не забирать дитя, батюшка взял ребёнка и, как я узнал позже, понес его в свою маленькую церковь. Знахарка увела рыдающую Настю в дальнюю комнату, а Василий подошел к жене. — Будет отчитывать его и молиться три ночи. — А если не справится? Что мы скажем сыну? — А если нечистая сила дитё и её приберёт, что мы тогда скажем сыну? — грозно буркнул Василий в ответ жене. Весь оставшийся день наша группа провела в лесу. О случившемся мы старались не говорить. Вернувшись вечером, мы увидели, что все жители посёлка собрались у дома Василия. Увы, идти нам более было некуда, и мы зашли в дом. В углу зала я увидел заплаканную Настю, а рядом с ней батюшку, который, возвышаясь над ней, молился. Быстро пройдя в нашу комнату, мы заперли дверь и не выходили весь оставшийся вечер. К ночи я увидел в окно, что люди разошлись. И в доме тоже стало тихо. Слышались лишь шаги и печальные причитания жены Василия. Ещё было тёмно, когда в дверь постучались. На пороге стоял Василий. — Миша, подсоби, помощь твоя нужна. Оденься и пойдём со мной, — обратился он ко мне. Признаюсь, мне совсем не хотелось никуда идти. Страх и непонимание. Всё моё нутро противилось принимать происходящее. Только отказать хозяину дома я не мог. Мы отправились в церковь. По дороге не обмолвились ни словом. Маленькая церквушка находилась на отшибе посёлка. В утренних сумерках выглядела устрашающе. В эту минуту вспомнился мне рассказ «Вий» ... Я почувствовал, как на моём затылке шевелятся волосы, а моё сердце начинает бешено биться. Когда мы подошли к дверям церкви, Василий, прикурив, сказал: — Надо ждать. Простояли мы не долго, а как показались восходящие лучи рассвета и запели петухи, Василий снял с больших дверей засов и, сказав мне обождать на улице, зашёл в церковь. Из церкви он вывел Настю, которая едва стояла на ногах. — Помогай, Миша, — обратился ко мне Василий. Мы взяли Настю под руки и повели домой. Девушка была невменяемой, то плакала, то говорила невнятно, следом вздрагивала и замирала, к чему-то прислушиваясь. — Понимаешь, Миша, она ребёнка своего убила, — решил объясниться Василий, когда мы передали Настю в руки свекрови. — А это тяжкий грех. — Это лишь несчастный случай. Нечаянно она это сделала, — перебил я хозяина дома. — Дело не в этом, Миша. Мы её не виним и не наказываем. Понимаем, что невольно вышло. Только дитё теперь под властью нечистой силы. Ты разве не видел? Душа его сейчас блуждает во мраке. Только молитва матери может спасти его душу, да её саму. Нужно ей продержаться все три ночи. Нежить её одолевать будет, терзать и мучить. А ежели поддастся, не упокоится её ребёночек и станет уродливым упырём, демоном, нечестью поганой! — затушив махорку, завершил разговор Василий. Весь последующий день я не находил себе места. Рассказав обо всем товарищам, был возмущён их реакцией. — Миша, не вмешивайся. Здесь свой уклад, свои нравы. Другие религиозные верования и поверья, — убеждали они меня. — Да к чёрту их поверья. Я эту Настю из церкви тащил чуть живую. Ей в больницу надо! И подальше от местных психопатов! — Миша, остынь. Ещё раз повторяю, уясни раз и навсегда: Здесь свои законы. И Настя тебе за твою самодеятельность спасибо не скажет. В церковь она своими ногами ходит каждый вечер по собственному желанию. Всё, что мы можем, только наблюдать. Это я тебе говорю, как человек, который за два десятка лет, исколесил половину Сибири. Наша задача выполнить свою работу и в полном составе вернуться домой. Ты уяснил? — строго разъяснил мне один из старших в нашей экспедиции. — Да понял я, понял! — осознав, что не в силах ни на что повлиять, ответил я. А ближе к рассвету в нашу дверь снова постучался Василий, и мы опять пошли за Настей. Подойдя к церкви, мы услышали плач ребёнка. Плач доносился изнутри, становясь все громче. Я уже было хотел откинуть засов, как Василий схватил меня за руку и остановил. Резко плач стих, а вместо него послышались ужасающие звериные звуки. Всё перемешалось во едино: визги свиней, мычание, блеянье, рычание. А сама церковь заходила ходуном. Казалось, строение не выдержит и разлетится на мелкие щепки. И как только возникли первые лучи, всё затихло. Василий снял засов, открыл двери и вошел внутрь. Вернувшись, он держал Настю на руках, которая едва дышала. Мы несли её по очереди. В один раз, когда я взял её на руки, она сказала: — Маленький мой, он так плакал и просил взять его на ручки. Ему плохо, ему холодно. В этот момент Василий остановился, взял Настю из моих рук, положил её на землю и, наклонившись над её лицом, глядя ей в глаза, сказал: — Настенька, нельзя брать! Ты ведь знаешь, нельзя! Всё это чёртовы проделки! Ребёнок твой умер! Не он с тобой в церкви говорит, а нежить через него молвит. Помни, возьмёшь на руки, приласкаешь или пожалеешь, не спасёшь его душу, приберёт его нечистая сила. После второй ночи мой скептицизм испарился. Я даже вспомнил молитву, которой когда-то научила меня бабушка. Вечером мне удалось мельком увидеть Настю. Выглядела она уставшей. Бледное лицо и опустошенный взгляд. Я остановил её и спросил: — Ты уверена, что тебе стоит снова идти? — Мне надо, Миша. Это мой грех, моя расплата. Душа сына блуждает во тьме. Я вытяну её от туда. Спасибо тебе за всё, — сказала она, выходя из дома. Я понимал, что и к утру третьей ночи Василий придёт за мной. Поэтому, когда он постучал в комнату, я уже был собран. Мы пошли за Настей. Ещё по дороге мы заметили кружившую над церковью стаю ворон. Подойдя ближе, мы услышали дикий крик Насти. Он был душераздирающим, это невозможно описать словами. Василий бросился со всех ног к двери и уже хотел было убрать засов, но опомнился. Час рассвета ещё не пришёл. Из церкви снова донеся крик и такой силы, от которого задребезжали ставни и ворота. А после нависла угнетающая тишина. Даже вороны замолчали. Казалось, на какое-то время всё вокруг замерло. Наступил рассвет. Василий одним рывком сбросил задвижку и вбежал в церковь. Услышав его выкрик, я впервые вошёл следом. Первое, что я увидел, был маленький гробик, в котором лежал Настин сын. Дитё выглядело обычным, кожа стала белой. Я снял повязку с глаз. Веки были закрыты. «Отмолила, справилась. Упокоилась душа ангела», — испытав облегчение, решил я. И только я об этом подумал, как увидел лежащую у дальней стены Настю и сидящего над ней Василия. По его позе, по его вздрагиваниям я понял - он плачет. Подойдя со спины, я отпрянул назад от увиденного. Настя была мертва. Теперь её лицо было чёрным, её глаза белесыми и так же блуждали. Василий резко поднялся и потащил меня к выходу: — Так не должно быть! — кричал он. — Она должна была отмолить душу ребёнка. И она это сделала! Почему она умерла и теперь в лапах нежити? Я не понимаю! Это неправильно! Вытолкнув меня из церкви и закрыв её, он продолжил: — Миша, иди домой и скажи своим, что вам надо уходить. Прямо сейчас вы собираете свои вещи и убираетесь от сюда и как можно дальше. Ты всё понял? — Василий, что я сделал не так? — не понимая происходящего, спросил я. — Миша, дело не в тебе... Грядёт что-то страшное! Беда над нами нависла! Я всего лишь хочу вас уберечь. Уходи быстрее. Прощай! Василий бросился к дому батюшки, а я побежал к товарищам. Собрались мы быстро, а выйдя на дорогу, увидели, как все местные жители стекаются к церкви. Мы должны были уйти, что мы и сделали. Удрученные всем произошедшим, мы отправились в противоположную сторону. Не зная, миновала ли нас та беда, о которой говорил Василий, или ждёт нас впереди.