Самсон не изменился за эти годы.
Павел с ужасом подумал о том, что Самсон не человек, а сатана, раз так хорошо сохранился.
— Ну что? — враг усмехнулся и схватил Павла за щёки. — Не боишься меня?
Самсон продолжал тянуть за щёки, и у Павла от боли брызнули слёзы.
— О-хо-хо! Бабьи слёзы! Знал я, что ты не прост. Надо было тебя сразу обыскать тогда. Управился, да? Чем ты там меня оглушил? Бутылкой? Теперь я на тебе потренируюсь.
Самсон отпустил щёки и стал трясти Павла за плечи. Голова ударялась о лежанку.
Сил противостоять у Павла не было. Самсон бил его два раза в день.
— Ты на работу вставай, — советовал тот, кто отморозил ноги. — Там немец тебя в обиду не даст. А эта паскуда убьёт тебя вскорости.
Утром Павел поднялся до прихода Самсона. Все ещё спали. Он ползком добрался до двери.
Сил, чтобы встать на ноги, не было.
Дверь поддалась легко. Павел выполз, закрыл её.
Полз по твёрдому снежному насту. Не мёрз, чувствовал себя так, словно лежит на горячей печи.
На улице было безлюдно. Где-то далеко гавкали собаки.
Обогнув сарай, Павел не останавливался.
Вот уже наезженная дорога была рядом. Пополз вдоль обочины. Собачий лай стал слышнее.
Павел оглянулся. На него бежали три овчарки.
— Шнеле, шнеле! — орал во всё горло немец.
Павел остался на четвереньках, опустил голову и обхватил её руками.
Вот уже собачий лай был прямо над его ухом.
— Шнеле, шнеле! — немец не успокаивался.
Павел почувствовал, как собачий нос уткнулся в его шею, и замер.
Собаки остановились и стали его обнюхивать.
Лай прекратился.
Та собака, что утыкалась в шею приветливо лизнула кожу.
Павел боялся даже дышать.
Немец схватил его за плечо и перевернул на спину.
Их взгляды встретились. Собаки лезли в лицо и облизывали лоб, щёки, губы. Виляли хвостами.
— Фас! — заорал кто-то вдалеке. — Фас!
Но собаки не реагировали.
— Что с ними сегодня? — русская речь была отрывистой. — Накормили их кормом с любовью к пленным? Это какой по счёту? Третий?
— Драй, — кивнул немец. — Плохой собака, глюпый собака. Убить!
— Да погоди ты, жрать нечего будет, тогда и убьём. Других веди. Откуда этот взялся?
Немец пожал плечами.
Павел смотрел то на немца, то на русского, то на собак. Ему казалось, что животные такие же испуганные, как и он. Стал идти мелкий снег. Но Павел чётко видел, как через тучи пробивается чёрное солнце.
Его лучи касались земли, и Павлу чудились сгоревшие дома и тaнки, могилы, плачущие женщины и дети.
Чёрное солнце… Оно было настоящим.
— Что с ним делать? — услышал Павел откуда-то издалека.
Потом была долгая немецкая речь. Потом чьи-то нежные руки на лбу, пряно-сладковатый вкус на губах.
Ничего не болело, не ныло, не тянуло. В теле была лёгкость и блаженство.
Когда нежные руки опять коснулись его лба, Павел открыл глаза. Сделать это было трудно, но он всё же смог.
Сквозь лёгкую дымку он разглядел молодую девушку, она говорила по-немецки кому-то:
— Dieser ist noch krank! (Этот ещё болен!)
— Die anderen drei sind in welcher Position? (Остальные трое в каком положении?)
— Bereitet einem das Grab vor. Zwei sind erträglich. (Одному готовьте могилу. Двое сносно.) — голос девушки звучал как колокольчик.
— Pass auf Martha auf, dass wir nicht freigelegt werden! (Смотри, Марта, чтобы нас не рассекретили!)
— Gut!
Гулкие шаги отдалялись. Девушка опять дотронулась до лба Павла и прошептала:
— Один человек попросил, чтобы я присмотрела за тобой. Я смотрю. Ты только болей подольше. Скоро нас освободят! Осталось немного. Обещали в январе.
Но вот февраль дарит новые надежды. Сначала пленных в санчасть не брали. Но теперь, когда есть места, вас берут.
Я местная, из деревни соседней. У меня старенькая бабушка и братик. Немцы платят хлебом и иногда пшеницей. Нашей же пшеницей и платят. Той, которую забрали из погребов, когда пришли на нашу землю.
Ты не говори ничего. Молчи. Те, что лежат рядом с тобой, уже ничего никому не расскажут. Если только на небесах поведают о том горе, которое им пришлось пережить. Меня зовут Марта. Пока я здесь, ничего не бойся.
Марта провела рукой по щеке Павла.
— Живи, боец! Осталось немного…
Павел попытался кивнуть, но не вышло.
Он старался лежать с закрытыми глазами. Поначалу стеснялся, когда Марта подставляла ему корыто для нужды. Потом привык. Делала она это три раза в день.
Один раз за всё время протирала влажным полотенцем шею и подмышки.
Однажды ночью Павел услышал громкую речь. Гудели машины, немцы кричали, ругались.
В палату кто-то ворвался и стал скидывать больных с коек на пол.
— Schnell, schnell! Zwei Kommandanten! Drei Panzerfahrer! Sechzehn Verletzte insgesamt. Schnell! Betten aus dem Dorf holen! Schafft sie weg! Begraben! (Быстро, быстро! Два командира! Три танкиста! Шестнадцать раненых всего. Быстро! Койки принести из деревни! Этих убрать! Похоронить!)
Павел лежал на полу и чувствовал, как из открытой двери сильно дует. Кто-то наступил ему на руку, Павел застонал.
Очень близко он услышал голос Марты:
— Hier entlang! Hier entlang! (Сюда! Сюда!)
А потом уже такие знакомые руки стали толкать его под койку.
Павел услышал шёпот Марты:
— Побудь тут, так нужно! Замри! Тут офицеры! Их нужно спасти! Иначе беда!
Павел послушно кивнул. Марта откуда-то притащила одеяло, накрыла Павла с головой.
На койке, которую ещё несколько минут назад занимал Павел, делали операцию немецкому офицеру.
Тот кричал, бил ногами по койке.
Павел ощущал рядом с собой обувь, пару раз как будто кто-то даже пытался нащупать ногой то, что лежало под койкой. Но обошлось. Видимо сильно заняты были немцы.
Под этот непрекращающийся крик Павел смог уснуть.
Проснулся в полной тишине.
Видимо, офицер выжил. Он храпел и иногда из его груди вырывался жуткий свист.
Где-то рядом постанывали другие раненые.
Кто-то заунывно что-то пропевал:
— Oh, mein Junge, ich bin bei dir! Wir werden unter dem Mond zusammen sein! Gott ist mit dir, Gott ist mit mir! Wir werden unter dem Mond zusammen sein! (О, мой мальчик, я с тобой! Будем вместе под луной! Бог с тобою, Бог со мной! Будем вместе под луной!)
Утро опять было шумным.
После долгих переговоров на немецком ненадолго стало тихо.
А потом русская речь стала ласкать уши Павла:
— Ну что, сволочи! Побили вас! Давайте, жрите, гады! Не подавитесь! — этот голос Павел слышал впервые.
— Ганя, — спокойно попросила Марта, — прошу тебя, молча корми.
— Ага, щас! — Ганя не унималась. — А если вот этот с усами моего Лёньку убил? Мне ему что, по самые коленки запихнуть кашу? Чтобы сдох он и не мучился больше.
— Ганя, — опять повторила Марта, — я прошу, просто покорми и уходи.
— Да покормлю, покормлю. Не боись! Не убью я твою немчуру проклятую! Только вот ты их тут облизываешь! А твой Матвей их убивает, а ты спасаешь! Где же тут ум? Где, Марта?
— Сегодня ты работаешь здесь последний день, — произнесла Марта. — Я не могу слушать твои речи.
— Да уж не слушай! Если бы не твоя бабка, давно бы тебя местные порешили. Больно уважают баб Симу. И как у такого ангела такая внучка выросла? Ума не приложу!
— Уйдите, Агафья Аникеевна! Я сама накормлю больных!
— Да забирай!
Павел услышал, как что-то тяжёлое грохнулось на пол.
Кто-то забежал в палату.
— Was ist passiert? (Что произошло?)
— Die Hände der Frau sind taub! Ich werde alles wegnehmen! Keine Sorge! (Онемели у женщины руки! Я всё уберу! Не беспокойтесь!) — голос Марты даже не дрогнул.
Когда всё утихло, Марта заглянула под койку, откинула одеяло.
— Ты, наверное, тоже думаешь, что я плохая. Но мне, чтобы жить, нужно лечить их. Вот, я немного оставила для тебя еды. Правда, она с пола. Но здесь чисто. Я мыла с утра. Заглядывала к тебе. Ты спал и улыбался.
— Я не думаю плохо, — прошептал Павел.
— Молчи, молчи! Здесь могу говорить только я. Привет тебе от Самсона. Он просил передать тебе это.
Марта вложила в руку Павла что-то твёрдое, поправила одеяло и пошла по своим делам.
Павел рассмотрел «подарок» Самсона. Это был сухарь. Быстро бросив его на пол, Павел задрожал, а потом беззвучно заплакал.
Продолжение
тут #лютыйфевраль
Комментарии 2