Предыдущая публикация
❤💬💬
Домовой всё лето жил в опустевшем доме, скучал, вспоминал своего старенького, молчаливого хозяина.
Неслышно ходил по комнатам, поправлял плюшевое покрывало на диване, расплетал косички из шёлковых кистей скатерти, которые сам же когда-то и заплёл. Протирал от пыли на зеркале маленькое оконце, смотрелся в него, показывал отражению язык, причёсывал хозяйской расчёской лохматую шевелюру. Пылинки попадали в нос, домовой чихал в свои маленькие теплые ладошки и смеялся.
Ночью выходил во двор посмотреть на луну и подышать воздухом, наполненным ароматом трав. Осторожно срывал одуванчик, а потом дул на него изо всех силенок и, счастливо улыбаясь, смотрел, как ветер уносит вдаль лёгкие пушинки.
Когда становилось совсем одиноко, Домовой забирался по лесенке на чердак. Там пахло старинными книгами и сушёным клевером. В свете солнечных лучей, проникающих через маленькое окошко, кружились под неслышимую музыку серебристые пылинки. А ещё там жила пожилая мышь Апполинария. Наверное, ей было не меньше тысячи лет. Она плохо слышала, носила пенсне и всё время куталась в шерстяную шаль. Была чрезвычайно добра и приветлива, угощала гостя разноцветными леденцами Монпансье из жестяной банки и рассказывала интересные истории.
Но больше всего Домового влекла коробка с ёлочными игрушками. Настоящие, несметные сокровища! Они переливались, искрились, ослепительно блистали и радовали. Хрустальные домики с заснеженной крышей, ледяные сосульки, яркие шары, пряничные рыбки, золотые жар птицы. Стеклянные бусы, сверкающая мишура, снежинки. Были здесь и очаровательные фигурки из ваты. Домовой осторожно брал в руки хрупкие украшения, долго разглядывал, ахал, улыбался, любовался, а потом осторожно укладывал обратно. Закрывал коробку, прощался с Апполинарией и спускался с чердака вниз, прихватив с собой потрепанную книгу сказок с картинками, чтобы полистать надосуге.
Осенью, когда стало холодать, он сметал себе из старого пледа что-то наподобие пальто, обмотал шею толстым колючим шарфом и сидел так на холодной печке; грыз сахарок, который обнаружил в сахарнице с отбитой ручкой, вспоминал, как хозяин жарко натапливал эту печь зимними вечерами, как приятно булькали в голубой кастрюльке наваристые щи, как вкусно пах свежезаваренный чай в большом, с сиреневыми ирисами, чайнике. Хозяин не завёл себе ни собачку, ни кота и домовой сожалел об этом: сейчас бы можно было прижаться к теплому и живому и пожаловаться на жизнь...
Эльзу Францевну никто не любил. Бывшая учительница немецкого языка, двадцать лет на пенсии. Сухарь, говорили про неё, и этим всё сказано. Одинокая, необщительная, ни в гости сходить, ни к себе позвать. Всего и добра от неё - летом цветы. Люди полезное садят, картошку да капусту, а у этой - цветочки. Соседи осуждают и посмеиваются, но проходя мимо зарослей живых роз, любуются, ни у кого больше таких во всей деревне нет. Сама Эльза за своими красавицами, как за детками ухаживает, подкармливает, поливает, от холода укрывает, даже вроде как разговаривает с ними. Ну конечно, за кем ещё одинокому Сухарю ухаживать, семьи то не нажила. Больно уж вся из себя важная.
...В начале декабря начались снегопады. То с метелью, то без. В кою пору сугробы выше колена намело. Таким вот холодным да поздним вечером Эльза Францевна возвращалась домой, приехав из города последней электричкой. В сумке кое-какие продукты, отрезы тканей, да пряжа для вязания. Искрился под луной снег, в домах светились жёлтым окна, из печных труб струился дымок. Но были и пустые, нежилые домишки, окна которых уже навряд ли когда-нибудь засветятся или откроются, чтобы впустить тёплый весенний воздух. Люди уезжали поближе к цивилизации. В деревне ни школы, ни больницы. Три дома вот уже два года пустуют, а весной четвёртый осиротел. Тот, в котором одинокий дед помер. Проходя мимо "сиротки", сочувственно посмотрела на тёмные окна, на холодную трубу в снежной шапке. И вдруг услышала чей-то слабый плач. Жалобный такой, тоскливый, чуть слышный. У неё, слава богу, со слухом всё в порядке. Соседи, конечно, думают, что глухая, но это от того, что она не обращает внимания на их пересуды за спиной, молча проходит. Всё она прекрасно слышит. И кто-то там, в темноте, действительно плачет.
Сумку на дороге бросила и пошла пробираться по сугробам. Добралась до крыльца, а там - Он. Весь несчастный, лицо чумазое, с дорожками от слёз, в большом сером шарфе. Эльза шаль пуховую сняла с головы, завернула маленького и понесла домой.
А дома свет горит, от печи тепло, хлебом пахнет. На столе скатерть цветастая, самовар пыхтит, ложечки в чашках звякают, сахар размешивают. Тёплые румяные плюшки горкой высятся. А за столом три Домовенка. Весёлые, в тёплых фланелевых рубашечках, в штанишках с карманами, ножками в шерстяных носочках болтают.
- Ну вот, мы и дома, говорит Эльза, и шаль разматывает. Сейчас умоемся, чайку горячего с малиновым вареньем выпьем, вот и согреешься. У нас и рубашечки чистые есть, и носочки пуховые. Ножкам тепло будет, мягонько. Я сегодня ещё вон пряжи купила, и вельвет на штанишки. Приходится. Люди уезжают, дома остаются...
... Эльза Францевна, дочитала сказку, поправила яркие, лоскутные одеяльца на спящих, одёжку на стульчиках, выключила ночник и вышла из спальни. Удобно устроилась в кресле и начала набирать на спицы петли: к утру будет готова ещё одна пара маленьких, пушистых носочков.
В окно бился холодный ветер, в душе цвели райские сады, в сердце будто плеснули тепла. Но об этом не знала ни единая живая душа.
(Автор: Анна Богданова 3)
Следующая публикация
Нет комментариев