Больно уж понравился ответ священника на один «вопрос»:

Доброго времени суток.
Душа давно просит осознанно посетить храм. Помогите, пожалуйста, выбрать правильное время для посещения, чтобы как можно лучше совпали нижеизложенные признаки:
1) Небольшое количество людей в храме.
2) В храме было как можно меньше старушек, потому что старушки занимают скамейки, а я хочу хоть один раз за почти четверть десятилетия своей жизни поприсутствовать на службе сидя.
3) Чтобы служба была нормальной, чтобы было текста мало и чтобы Царские врата открывались. Потому как это будет особое посещение и смотреть полчаса на закрытые двери, а потом просто пойти домой будет... Хм, недостаточно хорошо.
Очевидно, что посещать храм надо утром в какой-нибудь не слишком известный церковный праздник. Вот только я не разбираюсь в этой кухне поэтому прошу Вашего совета когда мне лучше прийти. Заранее благодарю за ответ.
Ответ священника:
Отпевание – в самый раз.
1) Будут только Ваши родственники.
2) Старушки успеют уже уйти, а тело Ваше будет не просто сидеть, а даже лежать в гробу.
3) Царские врата во время отпевания открыты от самого начала службы и до конца, пока гроб не вынесут с Вашим телом.
Очень надеюсь, что Вы правильно оцените мой ответ.
Если человек хочет идти к Богу, то тогда надо иметь хоть капельку смирения перед Ним; и ещё одну капельку осознания того, что мы не находимся в том духовном положении, чтобы ставить хоть какие-либо условия.

ПЛАЧ ПО СЕБЕ

- Да какая церковь? Отстань от меня! Что мне твой «бог»?!
Антон рычал на меня. Так ему было легче, чтобы не рыдать в полный голос.
Сегодня мы кремировали его маму. А я отпевал ее в зале для прощаний.
Крематорий - это место, которое я с большим трудом выдерживаю. Всегда хочется остановить действо и возопить: «Люди! Неужели ваш близкий человек не заслужил нормальной могилы с крестом в ногах и живой травы вокруг надгробия, может даже с цветами?! Чем он заслужил от вас огонь?!» Но я наступаю себе на горло и просто молюсь. Это их выбор, его нужно уважать.
Бывают безвыходные ситуации, когда не справиться с полноценным погребением.
А вот в данном случае, я знал, возможности были, это точно не предсмертное распоряжение усопшей. Мария Федосеевна не могла просить о кремации. Она совсем недавно воцерковилась, но отношение Церкви к погребению она хорошо знала.
За порогом крематория я хотел поговорить с семьей. Их поведение было отвратительным. Во время отпевания они ни на минуту не прекращали гомон в полный голос, движение, копошение какое-то. Ни мгновения благоговейной тишины во время молитвы. Им было не интересно. Им это было не важно. Только несколько бабушек, очевидно, подруг Марии Федосеевны, спокойно слушали и крестились, но родственники и им не давали сосредоточиться.
Для семьи я приготовил буквально три фразы, которыми мог постучаться в сердца. Но ничего не получилось. Только услышав слова «Бог» и «Церковь», Антон, сын покойной, уже далеко не трезвый, сразу развернулся ко мне и начал наступать всем корпусом, сжимая кулаки. Еще немного - и эти кулаки могли полететь мне в лицо.
Он рычал:
- Мамы нет! А я, алкаш с циррозом, живой! Тетка живая, хотя старше на десять лет! Какой «бог»? Какая «церковь»? Только мрак и черви… Или огонь и зола… Мамочка…
Я сделал то единственное, что мог сделать в тех обстоятельствах. Я сделал резкий шаг вперед и обнял его, достаточно сильно. Антон потрепыхался слегка и завыл хриплым душераздирающим звериным голосом.
- Ага, повой теперь! Мать сколько лет доводил! Пожила б еще… - раздалось сзади.
Сбоку подошел какой-то дальний родственник, молодой парень со словом:
- Помочь?
Я отрицательно покачал головой и повел Антона к автобусу. Но ноги его не держали, он начал валиться. Еле дотянул его до лавочки.
- Где у вас поминки? - спросил я бабушек.
- В кафе, - и назвали адрес.
- Поезжайте. Я сам его привезу. Только воды мне дайте.
Мне протянули бутылку воды. Автобус уехал. Я дал Антону попить, придерживая бутылку, потому что и руки у него были слабые. Он рыдал, продолжая подвывать. И тут я заговорил:
- Это вы не маму оплакиваете, а себя! Тяжело теперь одному будет. Все, чем маму обижали, в полный рост встанет. Мама к вам - с любовью, а вы ее… С грехами тяжко жить.
- Я ведь ее… ударил, - шепотом вдруг сказал Антон.
Я почувствовал, как волна гнева берет меня за горло. Но молитва была сильнее. А несчастный мужик впился в мое плечо пальцами, будто клещами, и продолжал говорить:
- Не сейчас, давно, по пьянке, а она мне ночами свитер вязала… А утром бульона крепкого наварила, чтобы в себя приходил. Несет мне бульон, а у самой пол-лица синее.
- Вы зачем ее кремировали? Денег не было?
- Не знаю. Без меня решали. Я пил. А что, не надо было?
- Сами как думаете?
- Я ничего не думаю. За меня водка думает! - и Антон снова завыл.
Я довел его до своей машины, довез до кафе, выгрузил и сдал на руки кому-то из родственников.
В тот день было еще много дел, а вечером я служил молебен святителю Луке Крымскому. Имя Антония непроизвольно сорвалось с моих уст, когда я читал записки о здравии. Будто подсказал кто-то.
«Все сделаю, дорогая Мария Федосеевна, буду молиться о вашем сыночке», - сказал я в Небо, уже ложась спать. И Небо ответило глубоким покоем в сердце моем.
Слава Богу за все!
Священник Игорь Сильченков Крым.

ОТДЕЛЬНЫЕ ИЗВЕСТНЫЕ И ПУБЛИЧНЫЕ ЛИЧНОСТИ СТАЛИ ПОЗВОЛЯТЬ СЕБЕ НАЗЫВАТЬ ПРОСТЫХ ЛЮДЕЙ БЫДЛОМ!

«Мы сами эту тенденцию создали, возведя в ранг знаменитостей шлюх и сумасшедших. Нас не интересует мир истинной культуры, нам не интересны нормальные люди, нам глаз тешат склоки, извращения и чужие беды. Мы поклоняемся случайным людям без заслуг, талантов, принципов и хоть каких-то намеков на интеллект. Наши дети копируют дешевых однодневок, восхищаясь, как удачно сложилась у них жизнь при полном отсутствии данных и затраченного труда. Альфонсы, придурки и извращенцы полемизируют с телевизионных каналов наряду с почтенными экспертами, этим обнуляя их авторитет. Богема взяла в моду публичное выращивание своих зародышей в купленных телах живых женщин. Эскортницы учат многодетных матерей жизни. Пиком всего этого можно считать историю девятнадцатилетней идиотки, продавшей свою девственность через интернет. Добро пожаловать в ад!», – охарактеризовал происходящее известный российский актер Иван Охлобыстин.
После многократно прокатившихся по всему рунету скандальных историй со «звездами» всех калибров и мастей, именующих не иначе как «быдлом» простых россиян, то есть людей, которым они обязаны своей известностью, стало понятно: это не единичные «оговорки по Фрейду», это тренд.
Иван Иванович также привел два примера, коснувшиеся его лично: по жалобе ЛГБТ-сообщества был навсегда заблокирован его миллионный аккаунт в твиттере, а из инстаграма его жены Оксаны удалили пост, в котором она усомнилась в ценности эмансипации. «Что мешает нам поступить так же?», – задал актер риторический вопрос.
«Их не надо критиковать в эфире федеральных каналов и в материалах глянцевых изданий. Про них вообще не нужно упоминать. Просто забыть. Навсегда. Возможность влиять на многочисленную аудиторию имеют право только люди, своим трудом, умом и талантом заслужившие эту честь», – считает Иван Охлобыстин.
Но, конечно, многие не согласятся с его мнением.