РУССКИМ НУЖНО ПОНИМАТЬ, ЧТО ЭТО ХАМСТВО ПРОЩАТЬ НЕЛЬЗЯ !!!

Нужно, чтобы каждый языкатый козел, который открыл свой вонючий рот на русских святых, на русскую цивилизацию, на русскую историю, на башни московского Кремля, на Ивана Великого, на все святое, что у нас есть, на Александра Невского, на Серафима Саровского, чтобы эти козлы были помечены какой-то меткой в блокноте, и чтобы они при пересечении границ, или при помощи Интерпола … были взяты за шиворот, паскудники, притащены сюда и судимы по нашим законам за оскорбление нашего народа, нашей цивилизации, за разжигание межэтнической розни. Ну что, вам мало, что у вас там целые рынки азербайджанцы контролируют в Москве? Это нам мало, это мы должны проснуться, потому что эти мерз… мирзализаде позволяют себе рубить капусту здесь и нас же оскорблять своим мирзализадебским языком…
Русским нужно понимать, что это хамство прощать нельзя, этот блудный ложный космополитизм нужно похоронить, надо быть русским человеком, православным человеком, нужно понимать, что на тебя ополчились хотя бы за то, что у тебя есть папа и мама, а не родитель номер один и номер два…
Есть много и тех, у кого фамилия русская, заканчивается на "ов", но и они смеют вести себя точно так же по отношению к русской цивилизации, этому континенту, к этому материку на самом деле, к этому духовному явлению — русской цивилизации… Поэтому нужно стопорить, хватать и гуманно… исправлять. Метла в руки — и ты другой человек! Две недели - и ты другой человек.
Протоиерей Андрей Ткачёв.

...Поезд не отапливался. Сидели на полу или на узлах, жались друг к дружке.

Мама всем по очереди клала руки на плечи - и от них исходило тепло. Мамкины руки грубые - как пергаментные ладони её, разбитые нелёгким деревенским трудом. А теперь ещё и в какой-то красной коросте, вроде цыпок. Но какие же желанные! И красивые, и все равно красивые, как природа в лесу, как коряга, обросшая пятнами лишайника или грибы - мухоморы.
Мама трогала детей ласково, но не ради самой ласки. Она не давала им спать. Дети были напуганные, голодные, уставшие, и холод влезал в них глубоко, опутывал сном, чтобы остановить их тихонько бьющиеся сердца. Мама не давала им спать, потому что две девочки в их вагоне так уснули смертным сном.
Поезд замедлил свой ход и остановился. Стало тихо-тихо. Потом заскрипел под чьими-то ногами снег, и дверь вагона с лязгом растворилась. Им велели выходить.
Мама нежно тронула каждого, заглянула в глаза и сказала:
- Принхали, Семочка!
- Приехали, Осенька!
- Приехали, Оленька!
- Приехали, Аленушка!
- Приехали, Иринка!
Дети покорно поднялись и захромали на затёкших ногах к растворенной двери. Мама бросила узел, прыгнула следом и приняла их всех по очереди, пересадив с подножки вагона в глубокий целинный снег.
Никакой платформы не было - только зимний лес, занесённый снегом, светлеющий в морозных лучах начинающегося дня.
Мама торопливо отвернула их от поезда, из которого сгружали в снег замёрзших девочек, и сказала:
- Вооон туда нам, ребяты! Пойдёмте с Богом!
Они шли за мамой вереницей, увязая в снегу, следуя туда, куда махнул рукой высадивший их человек. И ни одной минуты никто из них не думал, что в этом лесу пропадут они - замёрзнут, сгинут- ведь впереди них шла их мама, весёлая и всесильная.
В конце концов вышли они к поселению - россыпи хмурых избушек. Мама велела стучать и спрашивать, куда им - беженцам.
Клала руки на плечи, весело, ласково смотрела в глаза и говорила каждому:
- Тихонько в окошко стукнись, спроси, куда идтить вакуированным.
У самой силы кончились ходить.
Самым бойким был Иоська. Мамин любимчик. Рыжий, как огонь. Он забежал далеко, стукнул рукой в окошко и спросил хриплым от долгого молчания голосом, предварительно церемонно, с поклоном поздоровавшись:
- Куды вакуированным идтить? - а потом не выдержал, запросился слезно:
- Пустите странников, люди добрые, пропадаем мы!
И их пустили.
Дети отогревались в избе и плакали - страшно заныли промерзшие руки и ноги. Их жалели, давали пить что-то горячее. А как боль прошла, они заснули, кто где был, крепко и без снов.
На этом страшное кончилось. Мамку послали жить в чью-то пустую избу, дали с полмешка подмороженной картошки.
Мама посылала мальчиков за хворостом, учила дочек держать дом чисто. Достала из узла икону Спасителя с очень огромными глазами и пристроила на пустой иконной полке. Украсила вышитым рушником. И стала изба домом. Жили они хорошо, но голодно. Ждали весны - крапивы и сныти. Иоська и Алёнушка сосали большой пальчик от голода, и дососали до самой косточки. А потом крапива всех спасла - душистые зелёные шти.
Когда стало совсем тепло, и мама заходила по двору на солнышке, стало заметно, как она исхудала, как поредели и поблекли её рыжие долгие косы. Она попросила у соседей ножницы для овец и срезала волосы под самый корешок.
Дети было заплакали, но она смотрела весело, шутила, что хорошо ей теперь, легко, и чесать не надо, и плести не надо, и вошь не щекотит. А голова всё одно под платочком. Да и вырастут они, вырастут, косыньки. Не об чём тут плакать, деточки, не об чём.
Зря ей дети поверили. К концу мая мамы не стало. Она умерла во сне. Утром проснулись все, а маму не добудились.
Дети похоронили её недалеко от дома, у сдвоенной берёзы . Выкопали могилу, уложили маму без домовины, но зато в чистой кофте, и засыпали землей.
Когда дедушка Семен рассказывал мне эту историю, то всегда добавлял:
- Зря мы ели, и не смотрели, мама ест ли? Она все нам скармливала. Девок жалела и Иоську. Солила понарошку.
- Как это, дедушка?
- Ну мы станем есть, и кричим «Не солоно! Не солоно!» Она руку щепотью сделает, пошевелит над едой пальцами, будто солит, и скажет - «Ну вот, посолоно». И мы ели как будто и вправду. А ведь соли у нас совсем не было.
-
От мамы не осталось ни одной фотографии. Дедушка очень горевал, что лицо ее забывается. Она стала ему снится, но сны были горькие: маму он видел со спины, а в лицо ей заглянуть было нельзя.
- После войны мы приехали в ту деревню. - рассказывал он - а там - ух, Светочка - все переменилось - стройка какая-то, трактора роются. Ни избушки нашей, ни той берёзы сдвоенной не осталось. Мы потом собирались, и несколько лет кряду приезжали маму искать.
Я все вспоминаю об этом старом, девяностошестилетнем человеке, упорно прочесывающем брянские леса в поисках мамы. Все вспоминаю эту любовь. Уж свои-то дети повыросли, уж внуки в силу вошли, уж правнукам паспорта вручили. А он всё ездил. Бродил по Брянской земле - надеялся - вдруг откроется ему это святое для сердца место, Берёзка раздвоенна, поросший травой холмик.
Ещё он до слёз любил свою правнучку - мою дщерь - Людмилу.
- Очень она на маму сшибается, Светочка! -
Неизменно растроганно говорил мне дедушка Семён.
- Не тогда, когда косы обрезала, а когда сильная была, ядреная, налитая соком женщина. По деревне все говорили - Сеня, мамка твоя - красавица - аккуратная бабочка!
Я хочу быть такой мамой своим детям. Чтобы даже в самый страшный и гибельный момент, даже ценой своей жизни лить тепло на их плечи. И пусть не останется фотографий. Главное - любовь. Посолоное несуществующей солью хлёбово и весёлые слова, дающие силы жить даже среди войны.
Светлана Зайцева.

«Болезни нам не Бог посылает» — Серафим Саровский говорил, что есть 3 причины хворей.

Серафим Саровский считается одним из самых любимых святых среди верующих людей. Ему молятся о здоровье, мире в семье и успехе в делах.
Вот что говорил Серафим Саровский о причинах различных хворей:
1.Многие хвори возникают оттого, что человек становится унылым и печальным. Нужно стараться «иметь радостный дух», радостному счастливому человеку все по плечу!
2.Также можно заболеть, если постоянно обижаться и злиться на окружающих. «Обрети мир в своей душе, и вокруг тебя спасутся тысячи», — говорил святой старец, имея ввиду, что если вы не станете отвечать злом на зло, не будете осуждать других и обращать внимания на чужие слова, а будете «мертвы ко всему», вы не будете провоцировать агрессию в окружающих.
3.Также болезнь может появиться, если человек совершает какой-то грех/дурной поступок. Тогда, по словам Серафима Саровского, он может получить наказание от высших сил. В результате появляется какой-то недуг, но он дается не для того, чтобы человек страдал. Он дается, чтобы человек получил время и возможность обратиться к своему сердцу и понять, что делал не так.

Образованный негодяй – бич нашего времени.

Вор в шерстяном костюме и в рубашке с золотыми запонками.
Вор на трибуне, вор в судейской мантии или кресле большого начальника.
Вор, лезущий в бизнес ради присвоения чужого, а в политику – за юридическим иммунитетом. Он горд и уверен, что «право имеет».
Он презрителен к прочему человечеству и в иные времена с удовольствием бы купил себе дворянство.
Его достоинства – изворотливость змея, неутомимость в лукавстве, подозрительность, патологическая жадность.
Он ненасытен, как Ад, и развратен как персонаж Римской истории времен упадка.
Святого ничего нет для него, хотя с экрана ящика или плазмы он словоохотлив в рассужденьях о святыне.
Простому человеку совершенно некуда деться от этой всеразъедающей ржавчины.
И если он добр, этот простой человек, то закрывает глаза и уши, говоря «Господи! Сохрани!».
Но если он гнил, этот простой человек, то его мучает зависть при виде успеха нечестивых.
Он тоже хочет приобщиться к алхимии бумажного воровства, к манипуляциям с цифрами и законами.
Он хочет славы, праздности и роскоши. Хочет безнаказанности и вседозволенности.
А когда придет беда, этот простой человек, с гнилью зависти внутри, будет наказан так же, как тот, кому он завидовал.
По законам духовного родства они одинаковы.
Протоиерей Андрей Ткачёв.