П. Четвертое пришествие коня : монография / А. П. Коханов, И. Ф. Горлов, М. А. Коханов ; ВГСХА, ВолгГТУ.- Волгоград : Политехник, 2004.- 455 с. ПРОДОЛЖЕНИЕ.
22.
В двадцатых числах мая белые заняли станцию Чир, Рычковский разъезд. Отряд Куркина неприятеля на левый берег Дона не пустил. Тогда Мамонтов приказал взорвать мост с правобережья. Лучку, примостовые заливные луга и леса заполнили их благородиями в зеленой походной форме добровольческой армии генерала Фицхелаурова. Казаки атамана станицы Пятиизбянской Пивоварова, переправляясь через Дон, трепали царицынские отряды.
Ночью 22 мая мамонтовцы взорвали крайний правобережный пролет моста. Ферма, сорвавшись с опоры, упала в воду. Куркин сокрушался. Вкралось сомнение: «Оказывается, напрасно за месяцы, пока охраняли мост, загублены десятки жизней его единомышленников». Тут же внутренний голос противоречил: «Нет, Парамон, казаки тебя не осудят за взорванный белыми мост. Помогать надо было бы больше штабу Северо-Кавказского военного округа. А Носович и ухом не вел, чтобы хотя бы подкинуть лишний ящик патронов. Не горюй, Парамон, борьба еще не закончена».
23.
К исходу шел жаркий июньский день. И тут со стороны станции Чир все ближе и ближе стали доноситься орудийные раскаты. Отсюда, от Логовского, с излучины Дона, просматривалось вдали, верстах в двадцати, высокое правобережье реки Чир. И было видно, как сползал с возвышенности и уходил по долине черный дым пожаров. Через час западный ветер нагонял его уже на Рычковский разъезд, дым взбирался правее Рычков по высокой горе, господствующей над необъятной округой пойменных лугов и лесов.
Парамон наблюдал, как покинули Лучку белые. Его ребята, залегшие на уцелевших опорах моста, вели из винтовок редкий огонь по маячившим вдалеке кадетам.
Перед вечером со стороны Рычково подошел железнодорожный состав с пулеметами. Парамон с десятком казаков вышел по мосту навстречу луганским шахтерам. От паровоза отделилось трое. Они быстро спустились с насыпи к донской воде и по настилу, днем проложенному бойцами Куркина, стали пробираться по упавшей ферме на железнодорожный мост, возвышающийся над рекой.
Впереди шел среднего роста, крепкий на вид командир, оживленно беседовавший со спутниками.
– Куркин, если не ошибаюсь? - протягивая руку для приветствия, произнес он.
– Казак Куркин, - улыбаясь, ответил Парамон.
– Как живете — можете, казаки? - Ворошилов испытывающим взором обвел присутствующих.- Я и есть Ворошилов.
– Стараемся … по божьи, чтобы сподвижники атамана Мамонтова нас в своем же курене не обманули, - с лукавинкой во взгляде ответил Куркин.
– Спасибо отряду за революционную верность. Слышал, боеприпасами не богаты?
– Что правда, то правда. Товарищ Артем подкинул патронов. В основном, у Полухина разживались.
– Это что за Полухин? Не слышал о таком.
– Полухин — друг атамана Мамонтова, тот ему погоны полковника жаловал. Так у Полухина в полку наш снабженец работал, - смеясь, посвятил в тайны отряда Парамон, - глядишь, патронов подкинет, а то и гранатами побалует.
– А как же партизан питанием обеспечиваете? - допытывался Ворошилов.
– Больше на подножном питании — рыбка в Дону не перевелась. Картошку из своих погребов поставляем, муку тоже от семей казаков берем оброком.
– Не дело это.
– Знаем. Я так думаю, товарищ Ворошилов, казак ни в какие времена для матушки России обузой не был. Это казак по первому зову являлся на службу в своем обмундировании, на собственном коне при шашке. Военные люди обеспечивали его лишь карабином и патронами.
– Где бы мне приземлиться?
– Чурбачок имеем. Давай-ка поближе к огню, Клим Ефремович.
Ворошилов раскрыл планшет, положил его на колени, размашисто написал: «Вследствие того, что жители хуторов Логовского, Немковского несут революционную службу за свой собственный счет, штаб группы войск удостоверяет, что означенные хутора освобождаются от всяких реквизиций и конфискаций. Командующий группой Ворошилов».
– Мы, Парамон, срочно начинаем ремонт моста. Другого пути у нас нет. Бойцам твоим пришлю огнеприпасов и табаку.
24.
Блекли перед рассветом звезды. Ветер приутих. За темным лесом, по-над Доном, разлился зеленоватый свет и начала разгораться безоблачная заря.
В Рычково Куркин в сопровождении взвода казаков приехал с восходом солнца. Боец, сопровождавший Ворошилова в Логовский, встретил казачьего командира как близкого знакомого, задерживать не стал.
В просторном вагоне за столом сидело четверо с темными от бессонницы лицами. Ворошилова, Пархоменко и Щаденко Куркин узнал сразу, все трое были в Логовском. Четвертого, совсем еще юного командира, Парамон видел впервые.
После приветствия Климент Ефремович пододвинул к столу табурет, коротко сказал:
– Садись, казак, рядом с начальником штаба армии. Руднев его фамилия. Обсудим — сможешь ли чем помочь?
– Эти места знаете? - показывая на карте на задонские хутора Демкин, Ермохин, Немковский, спросил Руднев.
Парамон посмотрел на извилистую пойму Дона, устье речушки Мышкова, на обозначенные на карте хутора.
– Как отче наш.
– Тем лучше. Где сейчас основные силы белогвардейцев? - спросил Ворошилов.
– Силы Мамонтова по правой стороне Дона, - Парамон провел пальцем от Нижне-Чирской и Кобылянской вправо по Чирскому косогору к Суровикино и Чернышково. - Здесь, в Ильмень-Чирском, дислоцируются кадеты.
Ворошилов поднялся из-за стола, подошел к противоположному окну вагона.
Отсюда, с косогора Рычковской горы, открывался широкий обзор. На юго-западе, в шести верстах, лежала станица Верхне-Чирская, далее, в лучах июньского неба, отсвечивала крыша нижнечирского собора. За Доном несколько хуторов — Немки, Демкин, Ермохин, Логовский. Громадное займище в разнолесье. Какие луга устилали свободные от леса места! Обилие ягод, разнотравья, тополевые, вербовые да дубовые рощицы и кругом по песчаным донским отрогам краснотал. Из него казак делает плетни, изящные кружки на казаны, в которых казачки кипятят молоко и готовят каймак, сапетки-накидки, ими по осени ловят в обмелевших озерах нагулявшихся на привольных харчах щук, другую рыбу. Хворостинки пацаны приспосабливают под удилища, казачки ими же гоняют за малолетними ребятишками.
– Парамон, вчера в Кобылянской через Дон переправилось до полка пехоты три сотни казаков, мобилизованных Мамонтовым в хуторах Тормосиновского кута. Завтра они могут ударить на Логовский. Твоему отряду не сдержать такой силы, - Климент задумался.
– Как же нам в таком случае быть? - Куркин на миг представил атаку в восемь — десять раз превосходящую силу противника, движущуюся на его полторы сотни бойцов.
– Как, как, - Ворошилов остановился напротив Парамона. Тот быстро поднялся с табурета, стал по стойке смирно, словно ожидая приказания. - Назначаю тебя, Парамон, командиром разведки группы войск. Будешь держать связь между штабом и Морозовской дивизией. Ее мы срочно переправляем в задонские хутора. У Кожевнина бугра, что под станицей Верхне-Чирской, возводим понтонный мост через Дон. Саперы там работают вторые сутки. Уверен, белые попытаются отрезать нам путь на Царицын именно по левобережью Дона.- Ворошилов быстрым движением пальца провел линию от Ильмень-Чирского на Ложки, Ляпичево. - Сколько с тобой людей?
– До взвода, - не раздумывая, ответил Куркин. - На том берегу Дона еще до ста пятидесяти.
– Хорошо. Будете вести дивизию Ефима, - он указал на Щаденко, - до Громославки. Отсюда пробиваться верст восемьдесят — сто, на два — три дня переходов. Это если без боев. Конным от стрелков далеко не отрываться. - Климент взял карандаш, показывая на карте Куркину маршрут дивизии, пролегающий вдоль степной речушки Мышкова.
– Климент Ефремович, в чем основная задача дивизии? - Куркин стоял на вытяжку.
– Кроме операций против мамонтовцев стоит задача — из местных служивых казаков и иногородних создавать красногвардейские подразделения — сотни, полки наконец. Ведь Мамонтов и Фицхелауров в своих соединениях имеют уже до 40 — 50 тысяч сабель и штыков. Вся эта масса через время навалится на Царицын. Связь будем держать через вестовых казаков. В этих степях они лучше ориентируются, да и безопаснее.
– Ясно, товарищ Ворошилов, - по-военному ответил Куркин.
Почти бесшумно открылась дверь. Вошла женщина. Черные ее глаза остановились на незнакомом из присутствующих здесь мужчине.
– Знакомься, Парамон Самсонович, моя жена, Катерина Давыдовна, - Климент Ефремович подошел к Парамону. Улыбаясь, сказал:
– Катя, это непревзойденный мастер донской ухи. А раков сладкими только этот казак может варить.
– Чтобы донских раков отпробовать у нас еще будет время, а сейчас чай пить будем, - сказав это, Екатерина удалилась.
Через несколько минут, нагруженная чайником, кружками, завернутой в полотенце едой, она снова появилась в дверях.
– Коля, сбирай со стола карту, - ласковым голосом обратилась женщина к Рудневу. - Тяжело ведь все это в руках держать.
– Климент Ефремович, случаем, не казачка ли Ваша жена? - спросил Парамон.
– А что, видно по обличию?
– Что да, то да — чернявая. И у нас здесь совсем по-казацки — все самое трудное — женщине, - улыбаясь, заключил Парамон.
К какой нации принадлежит жена Ворошилов не уточнил. После завтрака выехали в Верхне-Чирскую.
Железнодорожные пути между станцией Чир и разъездом Рычково были забиты эшелонами 5-ой армии. Территория самостийной республики, включающая Харьковскую, Екатеринославскую губернии и промышленные районы Донбасса, была захвачена немцами.
Около составов горели костры, в казанах варили еду. По косогорам и примыкающим к путям балочкам паслись животные. Телята на длинных бечевках, привязанные за вбитый в землю шкворень, паслись около путей.
Мужчины за вагонами, в холодке, чистили оружие. Слышались команды. Это очередные подразделения уходили на позиции. Они были растянуты верст на семьдесят. По речке Чир доходили до Ближне-Мельничного хутора, далее шли по Лиске до усадьбы атамана Золотушкина, что расположилась в живописном куту у хутора Погодинский. Отсюда, строго на восток до берегов Дона, позиции удерживали стрелки и конники Морозовской дивизии Ефима Щаденко. Дивизия насчитывала к тому времени три тысячи казаков и иногородних крестьян станиц Морозовской и Каменской, спасающихся от мамонтовской мобилизации.
От Рычково дорога шла через заливные луга Притупок. Сено трав, убранных в конце июньских утренних и вечерних зорь, ценилось богатым ботаническим составом. Неслучайно оно поставлялось в Петроград для лошадей лейб-гвардейских Атаманского и Казачьего полков.
Слева осталось займище с двумя продолговатыми Подгорновскими озерами. Выехали на Бодягин курган, возвышающийся над степью. Слева, в версте, осталась станица Верхне-Чирская с колокольнями трех церквей, мельницами, водокачкой, подающей донскую воду для паровозов депо станции Чир, зеленеющими кленами, акациями, да пирамидальными тополями.
Справа, в четырех-пяти верстах, станция Чир, забитая железнодорожными составами.
Проехали Калмыцкую лощину, выехали к Чирскому займищу. Здесь росли сочные травы, островки фиолетовых колокольчиков. Шевелил еле уловимый юго-западный ветерок. Над стоялой водой ближней к всадникам музги чибисы, словно плакали, монотонно выводя свое вечное «чьи-и вы-ы».
Ворошилов, заслоняясь ладонью от полуденного солнца, смотрел в займище, туда, где активнее начинали двигаться всадники конных полков белых. Климент перевел бинокль правее на Дурные бугры. Там, видно, белые расположили свою артиллерию. Тут же от дубового леса отделился конный разъезд, направляющийся на Пески, ближе к станции Чир.
Поднялись на бугор и выехали к крайним дворам Верхне-Чирской. Все пространство, от займища до станции Чир, хорошо просматривалось и простреливалось. Лишь бы нервы бойцов выдержали, не открыли огонь раньше времени, тогда казаки пойдут ниже к Дону, к усадьбе Семена Пыркова, где от яра и на целых полторы версты, кроме реденьких окопчиков с еще не проверенными в боях царицынскими рабочими лесопильных заводов, не было даже пулеметов.
«В то же время, - думал Ворошилов, - белым не нужна станица Верхне-Чирская, им подавай станцию Чир, «богатую добычу» 5-ой армии».
– Александр, как думаешь, пойдут сегодня? - обратился Ворошилов к Пархоменко. - Белые в Нижне-Чирской до двух полков кавалерии собрали, а в каждом полку аж до десяти казацких сотен.
– Пойдут, Клим Ефремович, - высказал свое предположение Пархоменко. - Вон и на тех буграх. Забыл, Парамон, как бугры те называются?
– Дурные.
– Вот, вот, на них артиллерия расположилась. Ясно, что под большой охраной она.
– Да, Парамон Самсонович, а почему такое райское место называют Дурными буграми, - поинтересовался Ворошилов.
– Живо в народе предание, что давным-давно на Дурных островах, в весенний разлив эта местность от Песков отделяется вешней водой, жили-поживали амазонки и для продолжения рода человеческого судьба их схлестнула со скифами. Гутарят также, что их предводительница Лисиппа была обласкана скифским предводителем Бероссом и амазонка зачала на рассвете, когда бушевала сильнющая гроза. Илья пророк, проезжал по небу на колеснице над жилищами амазонок, засек данный факт. Лисиппа родила Танаиса. Бог не дал ему разума, тот лишь в матери признавал женщину. И налицо печальный конец — парень покончил жизнь самоубийством. Наверно поэтому острова, на коих был зачат Танаис, стали называть Дурными.
В низкой степной траве косогорья скакали кузнечики, сновали ящерицы. Парило к перемене погоды.
Впереди маячивший дозор, повернув лошадей, крупной рысью стал быстро приближаться к Ворошилову и его сопровождающим.
– Ну что, ребята, будем и мы поворачивать коней. - Климент что-то обдумывал. - Значит так, Пархоменко с Куркиным держат путь в Верхне-Чирскую. Если что, поддержите и воодушевите бойцов. Все остальные за мной в Чир, - и командарм пришпорил коня.
К обеду, в самую жару, от Ильменя, большого озера обширного займища, показались казачьи конные сотни численностью до двух полков. Копытя влажную еще после паводка землю к Бабанину кургану приближалась конная армада.
В вышине, правее Пархоменко и Куркина, прошуршал снаряд и тут же, сзади последней цепи конных поднялся столб воды и грязи.
Пархоменко придерживал коня. Дал ему успокоиться. С Дурных бугров ударила батарея белых. Вся степь косогорья, к которому прилегала железная дорога, покрыли взрывы артиллерийских снарядов. Угарным дымом и пылью заволокло начавшее спускаться к закату солнце. Горел Чир, полыхали плетневые базы и навесы. Несколько орудий ударили по Верхне-Чирской.
Рядом рванул тяжелый снаряд. Космы земли, огня и дыма поднялись в воздух. Три громовых удара потрясли воздух и эхом пошли гулять по-над Доном и прибрежными лесами.
Люди, не успевшие укрыться, вместе с комьями земли, обломками телеги, разорванными дымящимися клочьями были раскинуты по кустам крыжовника. Контуженный царицынский рабочий растерянно крутился на четвереньках, силясь оторваться от земли и встать на ноги.
С юга донеслись звуки сигнала атаки. Белые конники, развернувшись версты на полторы-две, лавой тронулись с места. По степи нарастал конский топот. Пыль закружилась под ногами сотен скачущих лошадей в направлении станции Чир. Позади конницы гремели орудия.
Снаряды теперь с надрывным свистом летели на железнодорожные составы.
Уже видны лица, блестят на солнце лезвия клинков, приспущены к шеям коней казацкие пики. Впереди лавы, на небольшом удалении друг от друга, скакали командиры взводов, сотен.
Со стороны украинцев зачастили винтовочные выстрелы. Все неустойчивее стучали пулеметы. Они были выдвинуты во фланги атакующей лавы и били теперь косоприцельным огнем. Снаряды с визгом проносились над окопами красных, лопались над белоказачьей лавой, оставляя клубы белого дыма.
Перед окопами творилось невообразимое. Падали с лошадей мертвые и раненые всадники, раненые кони ржали, храпели, предупреждая живых о смертельной опасности. Слышались крики и стоны людей.
До полусотни испуганных лошадей носились по лощине среди убитых. В неподвижном воздухе запахло порохом, кровью.
Скоротечный бой кончался. Белые казаки и кадеты, избегая потерь, верхами уходили к Дурным буграм. Вдогонку им реже хлопали одиночные винтовочные выстрелы. Дым застилал теперь весь хутор Ново-Максимовский и станцию Чир.
Бойцы, подсчитывая потери, переговаривались, поднимались из окопов.
До взвода казаков Куркина, верхом на конях, сгоняли в косяк оставшихся без хозяев подседланных лошадей. С десяток шахтеров собирали по полю карабины, снимали с убитых ножны, подгоняя к ним клинки, складывали на брички седла, снятые с убитых лошадей. Появилась санитарная команда. Было много раненых и убитых красноармейцев, погибших, в основном, от разрывов снарядов артиллерии белых.
Куркин с Пархоменко появились со стороны Верхне-Чирской. Их сразу окружили бойцы. Куркин слез с лошади, гремя шашкой о стремя:
– Спасибо, граждане шахтеры за отбитых у Мамонтова лошадей. Парамон довольный, разгладил бороду, поправил повседневную казачью фуражку.
– Ты, батя, сменил бы свой синеверхий картуз, - заулыбался молодой белокурый парень.
– Могли спешить и тебя вместе с казаками, если бы не Александр Яковлевич.
– А он при чем! - в недоумении спросил Парамон.
– Да его папаха на всю армию приметная, шкура целого барашка ушла.
– Шутник, - смеясь, сказал Пархоменко. Зачем-то снял с головы папаху, осмотрел ее, снова одел.
На Песках, в трех верстах от хутора, замаячил разъезд белых. Всадники спешились, коноводы отвели за холм лошадей. Не боялись, зная, что у красных каждый снаряд на счету.
Паровозы давали гудки, машинисты, высовываясь по пояс из машин, ругали на чем свет, требуя отправки в сторону Рычково. Вестовой на привокзальной площади у водонапорной башенки держал в поводу свою и командира армии лошадей.
– Где Климент Ефремович? - спросил Пархоменко по виду машиниста или шахтера.
– Составы отправляет на Рычки.
Куркин легко перенес ногу через круп Хазара, спешился, задев шашкой о стремя. Повел Хазара в поводу.
«Весна на исходе, - думал казацкий командир. Но в это трудно поверить. Обоженные желтые поля, побуревшая полынь дышали зноем полуденного солнца. Все живое притаилось, задыхалось от духоты. К вечеру мгла клубилась над степью, заволакивая небо, отчего жухло солнце, раньше времени наступали сумерки. Кучно над Доном двигались тучи. Было душно, к грозе. Сколько дней мечтали о ней, двигаясь по безводной донской степи, армия донецких шахтеров и морозовских казаков.
С юго-запада, через цельную половину неба, отдавая голубизной, палила молния. Доносились близкие раскаты грома.
Сильный ветер пронесся над Чиром, прилегающей степью. Над дорогами взвилась пыль. Зашумели деревья, захлопали ставни домов.
Обложные дожди шли сутки. К вечеру четверга выглянуло солнце и в лучах его заискрились переливами на изумрудных листьях тутовника капли. На земле — чернильные разводы от спелых ягод тютины.
Неспешно заканчивался летний день. Стоял тот час, когда все в природе на некоторое время затихает, шумный день уступает мягким теплым сумеркам. Солнце ушло за горизонт, но облака, освещенные снизу, бросали на землю оранжевый свет.
Отсюда, с Притупок, было видно, как над высоким чирским косогором вечерняя зарница обнимала лесистый горизонт. Вокруг было тихо. Только со станции Чир изредка доносились паровозные гудки.
Куркин спешился. Откуда-то из глубины души его брала щемящая истома. «Ну к чему такая походная жизнь?» - неслось в голове. «С коня на коня». Парамон зажмурился. Представилось молодое женское тело в своей опьяняющей сущности. - Фу, ты, - вслух произнес командир, оборачиваясь к своему коню. Уставший Хазар мягко подрагивал ногами и преданно косил глаза на своего хозяина.
– В Рычках ноне ночевать будем, - сказал Парамон Горячеву Федоту, объезжающему с ним позиции 5-ой армии от Верхне-Чирской к Бабанину кургану, а затем через Пески к станции Чир.
Парамон первым въехал во двор полчанина Кобзева и не узнал усадьбы своего товарища. Вот ведь, когда на порог приходит война, двор чаще оказывается разгороженным. Тут и лошади, запряженные в ход. В саду зарядные ящики. Люди, снующие по двору, в большинстве незнакомы.
– Парамон, не будем булгачить людей. Едем к отряду, - предложил Федот. - Нам первым переходить Дон. Отдохнуть надо.
Ранние сумерки накрыли придонье. Взвод казаков Куркина укрылся в густом вербовом лесу, сразу же за рычковскими левадами, среди непролазных терновых круговин. С утра казаки почистили коней, у Лагутиных, рычковских жителей, разжились казаном, сварили немудрящий походный кулеш, заправили его привезенным с собою салом. Сердобольная ЛАГУТИНА ВАРВАРА в придачу к казану дала и полуведерный горшок кислого молока. Попивая после обеда ирьян, казаки поддерживали связь с дозорами, расположившимися по левую сторону Дона.
К вечеру в притупкинские луга, лес, росший об Дон от Кожевенного бугра до станицы Верхне-Чирской, стали стягиваться бойцы морозовской дивизии, чтобы с рассветом переправиться на левобережную сторону. Не желая привлекать внимание белых, костров не жгли. Ночью окончательно прояснилось, саперам стало виднее работать.
– Как, товарищи, скоро закончите? - тихо спросил командира саперной роты Савельева Щаденко.
– Часа на два работы, товарищ Щаденко, - также тихо откликнулся голос. - Вчерашний дождик помешал.
Вода тихо плескалась о понтон. На востоке начала заниматься заря. Перед восходом солнца в глубоком молчании началась переправа. Прошел взвод Куркина, за ним двинулись стрелки коммунистического отряда, украинцы — все на подбор. Замыкала кавалерия Ефима Щаденко. Мост скрипел. Лошади, впервые вступившие на настил, всхрапывая, пугливо приседали на задние ноги.
По сообщениям разведки, проводимой Нестером Куркиным, в Немках находился штаб двух офицерских батальонов и казачьего полка, сформированного несколько дней назад в Нижне-Чирской.
Чтобы отвлечь внимание белых, ниже по течению, в трех-четырех верстах, в станице Верхне-Чирской, пархоменские бойцы начали оживленную перестрелку.
Куркин повернул голову на разъезд Рычково, где был сейчас Ворошилов. В утренних ранних сумерках, правее подножья Рычковой горы, блеснула зарница. В выси завыл снаряд, уходя за Кожевенный бугор по направлению станицы Верхне-Чирской и сейчас же там бухнуло.
Накануне, за поросшим травой древнем сторожевым курганом скифов, что возвышается над степью и всем обдоньем, в версте от Рычково, красные установили батарею. И весь день пушки вели ленивый огонь по позициям белых.
Сырость в низинах по старому руслу Дона. Горьковатый запах дубов стоял во влажном воздухе. Лошадиные бока, круп покрылись ошметками грязи. Хазар шел, смачно фыркая, выпрашивая повод. Куркин ласково похлопал теплой рукой по взмыленной, гордо изогнутой шее Хазара. Разведка наткнулась на дозор белых. Двое с винтовочными пулями, один в животе, другой в груди, лежали на солдатских шинелях у раскидистой вербы.
– Мы было сунулись, а они стрелять, - словно оправдывался молодой казак из Куркинского разведвзвода. - И видишь, двое полуживых, и, наверное, безнадежных.
Раненый в живот казак ругался крепко, не думал над смыслом сказанного мата. Увидев бойцов, одетых во что попало казаков, в их не меняемую властью форму, раненый поднялся на локти, спросил срывающимся голосом:
– Кому ноне служите? - Он смотрел на бойцов выжидающе.
– Трудовому казачеству, - опередив всех, сказал Турченков.
Слева, от Ложков, показалось до полутора сотен конников.
– Мои орлы, полюбуйся, Ефим! - не выдержал Куркин.
Остановились на несколько минут, дали лошадям остыть и дальше, теперь уже по чернотропу, выехали в предхуторской лес. Запахло волглым сеном.
Справа стала доноситься редкая, а потом и непрерывная, стрельба. Хутор ожил. Лавой, понукая коней и размахивая шашками, до четырех сотен казаков полковника Полухина, выносились навстречу из лощины. Отдавался в ушах тяжелый конский топот, от волнения предстоящего боя безудержно колотились сердца.
Раздутые ноздри коней. Разинутые в кличе рты казаков.
– Ура! — неслось отовсюду, - ур-ра-а!
Красные кавалеристы лавой обрушились на белых, потеснили их к Немковскому хутору. Куркин одичало носился среди конников, тенькала сталь клинков, свистели пули, уносясь в неизвестность. Оскаленные лошадиные морды, окровавленные на вытянутых руках шашки.
К обеду хутора Демкин, Ермохин и Немки были заняты бойцами морозовской дивизии. Отсюда путь ее лежал на Громославку.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Нет комментариев