П. Четвертое пришествие коня : монография / А. П. Коханов, И. Ф. Горлов, М. А. Коханов ; ВГСХА, ВолгГТУ.- Волгоград : Политехник, 2004.- 455 с. ПРОДОЛЖЕНИЕ.
18.
Трое — Семен, Пантелей и Гавриил лежали в пикете. Теплая, нагретая за день земля издавала запахи весенней травы и цветов, а звездное небо дышало покоем.
В трехстах метрах от Семена, ближе к Дону, в другом пикете была сейчас Степанида. И Семен, не смыкая глаз, больше смотрел туда, к подножью двух верб, где была она, его мечта, любовь.
«Думает ли она о нем? Не может ли она только и стремиться к тому, чтобы сничтожать буржуев и их приспешников» - не давало покоя казаку.
Давно минуло время полночи, Приближался рассвет. Стожары на востоке забрались уже высоко. За спиной где-то, наверно с база Крутоярова, вскрикнул, словно проверяя голос перед долгим состязанием, петух. Через десяток минут ему завторило хуторское разноголосое кочетиное племя.
– Гавриил, - Семен толкнул в бок командира, - позволь проведать соседний пикет.
– Это зачем же?
– Сестру проведать.
– Какую сестру? - словно не понимая, спросил Варламов.
– Да милосердия, - открыто улыбаясь, уточнил Разин.
– Сюда не возвращайся, рассветает, - сказал Гавриил. - Да и менять нас будут скоро.
Не маскируясь, Семен пошел к пикету.
– Семен, ты? - услышал Разин голос Турченкова.
– Я, дядя Миша.
– Степанида нужна?
– Зачем шутите, Михаил Куприянович?
Но в голосе Степаниды Семен не услышал ноток негодования или обиды.
– Семен, что, отпустил тебя Варламов? - спросил Турченков.
– Да, аж до самого вечера.
– Придется тогда и тебя, Степанида, отпускать.
Рассветало. От Дона и прибрежных озер поднимался реденький туман. Стало прохладнее. Семен снял с себя френч, одел его на узкие плечи Степаниды. Дошли до двора, где квартировала санитарная команда.
– Завтра увидимся? - волнуясь, спросил Семен и поправил шашку.
– Оно завтра, Сеня, уже наступило. Подожди, - девушка придержала Семена теплой рукой. - Я хотела тебе сказать...
– Вот ты где шалаешься! - Навстречу шел Нестер Куркин. - Проверяю дозоры, Разина нет. Вот это номер!
– Так я, Нестер Самсонович, в усиление дозора ходил и по своей воле.
– Да знаю. Ты прости меня, Степанида, погорячился я немного,- в голосе Куркина слышалась отеческая доброта. - Ну я пошел. Того и жди, белые нагрянут.
– Мне, Степанида, зараз тоже нужно идти, - Семен взял девушку за руку. Темные глаза ее смотрели влюбленно. Улыбка в уголках губ девушки меркла.
Семен быстро шел по улице, удаляясь от Степаниды. «Куда я тороплюсь, ведь никто меня не ждет. Наверно, Степанида ждала признания в любви. Кто ее знает? Наверно девушкам приятно, когда мужчина объясняется в любви. Мне ж нужна взаимность! Односторонне влюбленный, что маштак. На вид как-будто жеребец, а на самом деле вылегченный. Для любви негожий».
Рассвело. Немковские жители стали появляться во дворах. Одни выгоняли животных на выпас, другие, в основном, казаки, кто давно уже не вытаскивал из ножен шашки, собирались на сенокос. Стучали молотки об отбойник, осматривались исправность вил, грабель.
Из рассеивающегося тумана, со стороны Зимовной, появилась одноконная повозка. В ней, на доске, уложенной на края ящика, сидели две женщины. Лошадь шла, словно нехотя, свернула с дороги и пошла щипать траву. Чересседельник опустился до основания, дуга скособочилась, готова свалиться на холку разнузданного коня.
– Стой! - из-за стога возникло два бойца.
На телеге всполошились, видно, женщины дремали. Лошадь же уткнулась мордой в стожок и стала торопливо дергать душистое, недавно убранное сено.
– Откуда, бабы, путь держите? - строго спросил Нестер Куркин, держа в левой руке карабин.
– Из Молоканова. В Ложки на базар. Выехали вечером, потемну, - зачастила конопатая молодушка, испуганно и часто переводя взгляд с карабина Нестера на трех казаков, стоящих в трех-четырех метрах от Куркина.
– Что в бричке везете? - Нестер поднял кусок парусины.
– Тыквенки, что остались с зимы, везем на продажу, - ответила вторая женщина. - И, родименькие, не задерживайте нас, на базар опоздаем. - Уже решительнее продолжала она.
– Нестер, ты их не отпускай, - посоветовал выздоровевший после ранения Степан Иньков, взяв за повод коня. - Может, какие шпионки. Да и Парамону надо сказать.
– Чего кипятишься, Степан, подожди
– Так вы казаки Куркина? - снова зачастила конопатая. - А нам Парамон Самсонович и нужен.
Парамон не заставил себя долго ждать. Он верхом на Хазаре объезжал дозоры и сейчас появился у хутора. С высоты седла Куркин помахал собравшимся у прикладка сена.
Женщины, видно, успокоились. Старшая, покинув бричку, подтягивала черезседельник, вторая взнуздывала маштачка.
– Парамон Самсонович, Иван Игнатьевич поклон передает, - вместо приветствия сказала старшая.
– Как зовут-то вас? - спросил Куркин.
– Я, Капитолина, это моя племянница — Нюра, - ответила женщина договоренным с Сазановым паролем.
Хазар, почуяв свежее сено, тянулся к прикладку.
– Казаки, - обратился Парамон к бойцам, - оставьте-ка нас наедине. Нам следует погутарить. Так как здоровье Ивана Игнатьевича?
– Здоровья? Да неплохая у него здоровья. Печки в летних кухнях хуторянам кладет. Просил передать, что вчера в полку Полухина уже было с батальон кадетов и три сотни казаков. Два дня как приезжал Мамонтов, отвалил командиру чин полковника. Завтра к обеду будут наступать на ДЕМКИН. Сведения точные, так заявил Игнатьевич. Дружит он с одним воронежским офицером, говорит, порядочный человек. Сбечь от белых не может, следят они за ним. Игнатьевич переслал два ящика патронов и гранаты. Выгрузили бы поскорее, в передке они. Сколько страху натерпелись, пока везли!
– Выгрузим незаметно подальше от глаз хуторян. - Куркин взял под узцы лошадь, запряженную в повозку и провел ее за прикладок, чтобы сравнять телегу с уложенным сеном. Вытащил ящики на землю.
– Да, - заторопилась Капитолина, - Сазанов наказывает — враждуют кадеты с казаками. Грабят кадеты местных жителей — давай им картошки и моркошки, про сало не забывай, тоже давай. Скандалят между собой, дерутся. Самогон трескают. Ночьми булгачат стрельбой.
– Спаси Христос за сообщение, товарищи женщины. Передайте благодарность и Игнатьевичу. Сейчас-то вы куда?
– Домой направляемся, тут нас один человек ждать должен. Да вот он.
Парамон посмотрел, куда показывала Капитолина. От леса, прихрамывая, опираясь на суховатую палку, шел безоружный казак.
– Это помощник Сазанова, Анисим Иванович Бурняшев из Зимовной.
Куркин от души пожелал всем удачи. Укротил жеребца, вскочил в седло и пустил коня галопом. На спуске в высохшее старое русло Дона, оглянулся. Чуть сгорбившись у развесистого осокоря, стоял израненный на германском фронте, рано начавший седеть казак. Выйдет ли живым теперь в этой щедрой на человеческие жизни, гражданской войне?
19.
Было жарко. Вода в мелководных озерах прогрелась, и куркинские казаки открыли купальный сезон. От озера, примыкающего к старому руслу Дона и скрытого от людских взоров красноталом и вербами, слышались веселые голоса. Казаки, свободные от дозорной службы, купались и загорали.
Отоспавшись после ночной службы, Семен съел вяленого сазанчика с вареной картошкой. Напился колодезной воды, направился к озеру. Парню не хотелось показываться на глаза конникам и он решил уединиться в укромном месте, подумать, как же объясниться Степаниде в любви.
На прибрежном песочке, около густого краснотала, конник растелешился и, не успев войти в воду, в тридцати шагах от себя увидел Степаниду по колено в воде в мокрой ниже пояса кофтенке. От неожиданности юноша присел. Девушка, не спеша, выходила из воды. Семен медленно стал переводить взгляд выше от коленей к ее талии. Бедра девушки отливались загаром. Семен, словно стыдясь, глянул туда, где кончался загар на пухленьких точеных без малейшего зазора бедрах. Сердце его словно налилось жаром, захлюпало, в жилах забушевала страсть. Свело затылок. Семен зажмурился, поднял вверх руки, и сжав кулаки, с силой ударил ими о землю.
– Жаличка, ты моя, ненаглядная, - застонал казак и открыл глаза.
Степанида, такая стройная и красивая, торопливо шла от вербы на поляну, расправляя юбку.
20.
Боевая тревога прозвучала, как обычно, неожиданно и, бросив зашивать повод уздечки, Парамон вскочил на ноги.
- Парамон Самсонович! Давай команду! Белые сюда идут, - торопливо говорил Турченков.
– Где белые?
– Вон они! - крикнул Турченков, придерживая коня.
До пяти всадников шли наметом через поляну в сторону Зимовной. Впереди — казак с красными погонами и желтыми лычками крестом. Михаил тронулся было за ними.
– Не надо. Они ж свернули в высохшее старое русло Дона, там лес, их не сыщешь. Опоздали опять, Миша, - Парамон легко поднялся в седло. Хазар волновался. - Готовить надо оборону. А у нас что? Смотри, кони пасутся, бойцы прохлаждаются. Что за черт их носит по хутору в одиночку? - негодующе спросил Куркин. - Братья Манджиевы из-под тишка на хутор набеги делают. Пристрелить могут. Вижу, упала дисциплина, господин взводный!
Пробежал с уздечкой Головлев.
– Михаил, ты мово Буяна не встречал?
– Не, наверно там, у Дона, среди раненых коней пасется.
Дальше ехали молча. У крайней левады Турченков подвел ближе к Хазару свою кобыленку, высказал:
– Ослобони, Парамон, от командования взводом. Командир из меня хреновый.
– Это из каких же соображений? - Куркин придержал жеребца.
– Ребята ропщут — обувка порвалась, одежонка абы какая, вооружение слабее некуда. А тут еще сенокос подошел.
– Выпустил ты, Михаил, повода. Подбирать их надо пока не поздно и править, иначе занесет в ближайший песчаный ерик.
– И все-таки, Парамон, освобони, - настаивал Турченков.
– Пустой затеваешь разговор. А что не желаешь быть командиром взвода помалкивай, не вноси разлад среди служивых, - и Парамон полез в карман за кисетом.
Какая-то непривычная тишина стояла здесь. Пока седлали казаки коней, прошло минут десять. И вот скачет вдоль лесной поляны Куркин, отдавая распоряжения окопавшимся казакам отряда. Проехала одноконная бричка, Федот Горячев раздавал горстями из ящиков патроны. Казаки поднимались из окопов, подставляли ладони.
– Федот, по два десятка на человека, не более, - кричал Парамон. - В воробьев не стрелять. Ну, а как пушкари, готовы?
– Готовы-то готовы, снарядов всего ничего, три десятка. - В голосе Инькова не чувствовалось былой уверенности
– НУ, что тут у вас? - спросил Куркин Демкина, укрощая разгоряченного Хазара у крайних от дороги верб.
– Сам увидишь.
Парамон спешился, отдал повод молодому казаку. Коня увели, оставив с ним коновода. Казаки пошли с Куркиным на позиции перед хутором.
– Теперь смотри, Парамон. - Горячев показал в сторону Зимовной.
Оттуда, словно стремясь чего-то найти в голой степи, шириной полверсты, двигались на сближение кадеты.
– Подождем открывать огонь. Подпускать надо ближе, - сказал Куркин. - Их на добрый батальон наберется.
Справа от Дона послышался конский топот. До трех взводов всадников, покачиваясь в седлах, вытянулись по одному в голову. Видно, поили лошадей. Впереди на выплясывающей тонконогой кобыле Нестер.
Парамон видел, как забегали кадеты. Строй их нарушился, возникла кучка из пяти-шести командиров, видно совещались. Быстро разбежались по ротам. Там же кадеты остановились, залегли и стали окапываться. Парамон смекнул: «Выходит, увидели конников, сдрейфили. А окапываться-то нечем. Видно, не рассчитывали на оборону. Собрались, словно на прогулку, - и уже Горячеву:
– Давай-ка, Федот, пугни. Ради такого дела не пожалей пяток снарядов.
Грянул залп. Снаряд понесся, наполняя воздух клекотом. Тут же среди кадетов выхватился столб земли. Куркин видел, как кадеты стали осаживать к лесу.. После четвертого выстрела степь опустела. Остались лишь лежать до десятка распластанных в полынной степи тел.
– Маленькую панику устроили! - сказал Куркин, нахмурившись.
– Что будем делать, когда Полухин полк двинет на Ложки? Видно, сейчас они забыли про свою пушку.
– Да-а, - молвил Горячев. - Казаки Пивоварова с Пятиизбянской тоже долго не будут сидеть по балкам. Никита передавал, разъезды у Камышановского сада снова появились, чего-то высматривают.
– Парамон, гляди туда! - что есть мочи кричал Головлев, бегом направляясь к командиру.
– С восточных холмиков в лощину спускались всадники численностью более казацкой сотни. Они рысью обходили хутор с северо-восточной стороны.
«Что было бы с отрядом, если бы эти конники не опоздали на двадцать минут? - с тревогой подумал Куркин. - Зашли ведь с тылу».
– Семка, скачи скорее к Нестеру. Пусть немедленно атакует. Федот, бери командование спешенными казаками, контролируйте лес, тот, что об Дон, кадеты пойдут теперь скрытно. Патроны последние раздай бойцам, придется видно драться.
Мозг командира работал четко. Парамон призадумался: «Если сейчас ударит пехота белогвардейцев с конницей, отряду не выстоять, раза в три численность белых перекроет число бойцов его отряда. Ну, была не была».
Парамон взял у коновода повод, забросил его к холке Хазара.
– О-о, сам командир полка пожаловал! - Парамон смотрел на всадника в форме офицера русской армии. Полухин, как влитый, сидел на коне. Вид его был решителен.
– Ребята, как нужен сейчас прицельный залповый огонь всех партизан отряда. Полухин готовит конную атаку.
Впереди нестройно захлопали винтовочные выстрелы. Размышлять больше некогда. От крайних левад показался брат Нестер с конниками. «Ну, - как заклинание неслось в голове Парамона, - сохрани и помилуй».
Хазар пошел ровно с силой, отталкиваясь от сухой земли задонского суходола. Шашка, подстрахованная кожаным темляком, в крепко сжатой руке командира.
Конные лавы эскадронов быстро сближались, когда в правый фланг белых, чуть ли не в упор, прицельно ударил пулемет Куркина. Конники начали резко откидываться в седлах, натягивая повода, чтобы не попасть под губительный огонь. Но сзади напирали. Учитывая создавшуюся ситуацию, куркинцы стреляли из карабинов на ходу, через каждые пять секунд клацали затворами, загоняя в ствол очередной патрон.
Белые конники, выходя из-под обстрела, сворачивали коней влево, отстреливаясь, пошли на юго-восток. Пыль облаком шла за всадниками. Куркинцы с азартом устремились в погоню.
– Вперед, за мной! - ревел во всю глотку Турченков.
Парамон придержал коня. Заметил, как свалилась на землю лошадь под Михаилом. Казак со всего маху распластался на траве. Тут же командир увидел, как повторяя маневр белой сотни, заходит для атаки более полусотни белых кавалеристов.
– Назад! «Вентерь» плетут казачки. Отходи в лес! - гремел голос Нестера. Он повернул кобылу назад. - Хватай стремя! - крикнул он, подскакивая к поднявшемуся с земли товарищу.
Дружным ружейным огнем куркинцы заставили отступить неприятеля. Не дожидаясь команды, десятка два бойцов бросились ловить лошадей убитых и раненых белых кавалеристов, собирать конскую амуницию, оружие.
Прискакал Горячев, сообщил — противник далеко не ушел, поражением не обескуражен. Захваченный в плен раненый казак признался, из Зимовной движется батарея. Да он и сам видел, как по дороге, проходящей над самым донским яром, движутся конные упряжки.
– Командиры взводов, доложите о потерях, - приказал Парамон, позвал Разина и Крутоярова.
– Вот что, ребята, поручаю вам отвезти в Ложки донесение, там должен быть царицынский отряд. Доложите, положение наших бойцов тяжелое, боеприпасов нет. Мы меняем позиции, ночью будем в Демкине. Дальше отступать нет смысла, у белых артиллерия. Прошу поддержать людьми и патронами. Свою пушку я уже приказал передать в Логовский, в распоряжение Никиты Куркина, снарядов все равно считай, что нет. - Парамон задумался.
– Что еще передать? - торопил его Разин.
– Ну ладно, ступайте... Доложите и зараз же возвращайтесь. В воздухе заклекотало.
– Пригнись! - крикнул Парамон. Он схватил Семена, увлекая его в траншею.
В полсотни метрах сзади позиции отряда, ближе к хутору, упал, разорвавшись, снаряд. Затем правее, саженях в двухстах, встало сразу два столба земли. Начался обстрел.
21.
Куркину пришлось оставить позиции в Немковском хуторе и занять оборону у хутора Ермохинский. Большая часть отряда перешла на охрану железнодорожного моста и пути до Рычково. Не хватало боеприпасов. Однако разъезды отряда ночами обходили позиции белых, доходили до Зимовной, внося панику в ряды защитников царя и отечества. Они уже подразумевали, что их атакуют большие силы, прибывшего к Дону Ворошилова.
А Куркин ждал их со дня на день. Наступила середина мая — последнего весеннего месяца. Тревожнее стало на Дону. Мамонтовцы активизировали наступательные операции на царицынские отряды красных, которые охраняли железнодорожный путь на Донбасс, снабжающий углем артиллерийский и металлургический заводы Царицына. По обеим сторонам железной дороги, в станицах Нижне-Чирской с юга и Пятиизбянской с севера, сосредоточились крупные силы Мамонтова и Фицхелаурова.
Солнце пошло с зенита, когда бойцы пропустили на левый берег Дона состав в три вагона. Куркин на Хазаре подъехал к поезду. Хазар, видно, привычный к переездам в вагонах, ослабив повод терся переносицей о край буфера, гремя удилами.
Из среднего вагона спустился на насыпь плотный, бритоголовый мужчина лет тридцати пяти.
– Здорово, казак! - приветствовал он Парамона.
– Слава Богу, - Куркин протянул руку.
– Сергеев Федор Андреевич, председатель Совета народных комиссаров Донецко-Криворожской республики, - представился прибывший. - Хотя и республики таковой уже нет, территорию немцы заняли.
– Парамон Самсонович Куркин, командир казачьего отряда. Мост вот охраняем. Только нечем охранять-то, патроны на исходе.
– А Царицын? Не помогает? - недоуменно спросил Сергеев.
– Да что Царицын, мил человек, был я в Царицыне, просил у Носовича боеприпасов. Хотя Троцкий дал ему мандат на пост начальника штаба Северо-Кавказского военного округа, нутром чую, не наш он человек. - Парамон со злобы сплюнул, глубоко вздохнул.
– Это из каких же соображений? Я в Царицыне под его началом буду, - вытирая платком бритую голову, поинтересовался Федор Андреевич.
– Носович генералом или полковником был при царе, так и остался им сейчас. Свысока глядит на простого казака, сничтожить готов только одними глазами. Видно, дюже лют к казаку. Сам увидишь. - Парамон потянул коня за повод. - Ну да как же насчет патронов?
– Дадим. Мост надо сохранить. За нами идет пятая армия. Командует ею Клим Ворошилов. Сейчас они от Лихой двинулись на Морозовскую.
Сергеев позвал бойца, распорядился выдать пулемет, два десятка винтовок, пять тысяч патронов.
– Думаю, Парамон, жаркие бои будут в ваших местах. - Сергеев снова достал платок. - Кто-то разнес слух, что в эшелонах везут золото, паровозы тянут вагоны сахара, соли. Тут атаманцы, верные спутники казаков — калмыки, офицеры, лишенные большевиками отцовских состояний, тысячи завистников собрались вокруг Климовской армии. Вся эта братия падка на чужое добро.
– Да, дела, - только и молвил Парамон. - Казачков их идеи не волнуют, им наживу подавай. Ушлые до грабежей. А ночевать вам придется у нас. Ночью нет смысла ехать дальше, - посоветовал Куркин. - Оголтуши атамана Пивоварова, что правит сейчас в станице Пятиизбянской, от Ляпичева до Кривомузгинской по железной ветке промышляют. Никита, давай коня товарищу Артему.
Кобыла, давно косившаяся сердитым взглядом на подходившего Сергеева, начала плясать на месте, выгибая шею. Сергеев прыгал около нее на правой ноге, стараясь вдеть левую ногу в стремя.
– Никита, придержи коня, - сказал Парамон брату.
Забравшись в седла, поехали в займище. Кобыла, покачиваясь на тонких высоких ногах, шла гордо держа голову, словно любуясь собою. Хазар, отстав на полкорпуса, косил на нее глазом.
– Сколько штыков насчитывает ваш отряд? - приноравливаясь в седле к аллюру лошади, спросил Сергеев.
– Казакам по уставу такого оружия не полагается, - с обидой ответил Куркин. - Казак должен воевать карабином, шашкой, да пикой. У нас, казаков, даже в пешей атаке орудуют больше шашкой.
– А как же вы бойцов считаете? - допытывался Сергеев.
– В основном, по сотням. А если отряд невелик, как у нас, то по взводам. Шесть их у нас, - голос Куркина потеплел. - Или полторы казацких сотни.
«Видно вспыльчив казачий командир, но отходчив», - подумал Сергеев.
День выдался солнечный, жаркий. Когда по стежке подъехали к позиции, стало тихо, что не шелохнулся ни один листочек на тополях. От земли поднимался свежий аромат цветов и трав. Усилился нагретый запах солодки и ромашки.
У тубы, поросшей чаканом и мелким бутком, они остановились. На тропе лежала узорная тень от листьев деревьев. Где-то рядом вжикает коса, неугомонный косарь заготавливает впрок сено, сладостно упивается сенокосом. Парамон бойцам своего отряда разрешил между дежурствами в дозорах косить траву. Подходила уборка озимых хлебов. Но война мешает крестьянствовать.
– Цоб-цобе! - слышится за вербами на поляне. Свернул вбок перестук копыт верхового.
Приехавших обступили куркинцы.
– Гостя привез к вам, казаки, - отпуская подпруги, сказал Парамон. - Это Федор Андреевич Сергеев, по подпольному, товарищ Артем, председатель Совета Народных комиссаров Донецко-Криворожской республики.
– Я, товарищи, вношу поправочку в сказанное вашим командиром, - спокойный голос приехавшего убедил бойцов, что перед ними образованный человек. - Территория республики нашей сейчас оккупирована немцами. Они движутся сюда. И мы прибыли на Дон вести борьбу с контрреволюцией. Если согласны, будем воевать вместе.
– Конечно, согласные, - за всех ответил Семен Разин.
Сергеев посмотрел на говорившего. Парнишка лет под двадцать, в английском френче, но в латанных казачьих штанах.
– Ну, а когда ж спарывать лампасы будешь? - спросил Федор Андреевич.
– А это ишо зачем? Али приказ имеется? - лицо парнишки выражало недоумение.
– В том-то и дело, что приказ самого товарища Троцкого, - не моргнув глазом, сказал Сергеев.
– Это кто ж такой? Еврей наверно.
– Он самый
– Ну и нехай спарывает, если они у него имеются. Еврею лампасы без надобности. Мне они ишо нужны. Казак я, корень мой от самого Степана Тимофеевича. Разин моя фамилия.
– Ну, Разин, тот носил шаровары без лампасов, - Сергеев привел в смущение парня.
– Откуда ты знаешь, товарищ приезжий, - в голосе парнишки чувствовалось раздражение. - Что он, односум твой что ли? - помолчав, добавил улыбнувшись. - Загибаешь ты, дядя. Дьякон станицы нашей, Куприянов, сказывал — Степан Тимофеевич погиб от царевых рук ишо 250 лет назад. Обо всем этом в книжках пропечатано.
– Сам-то книжки читаешь?
– Я неграмотный, не осилю книжку, - в голосе казака проскальзывали нотки сожаления. - Но учиться дюже хочу.
– Товарищ Сергеев! - вступил в разговор Куркин. - Недовольный я тоже таким порядком. Революция только поутихла, а уже давай, спарывай лампасы. Слово «казак» вслух нельзя произнесть. Да казаки для матушки России столько добра сделали! А что это за казак без лампасов? Я так разумею, это то ж, что баба без грудей, али ищо без какого-то органа.
– В этом вопросе, видно, допущена поспешность, - выразил свое мнение Сергеев. - Возможно, Владимир Ильич и не знает, что требуют упразднить слово «казак».
– От всех народов России, Федор Андреевич, казак отличается не только военным укладом, но и одеждой. Родной цвет донского казака — синий, что воды тихого Дона, а масть лошадей — рыжая. Знаю, казаки — сословие русских, ибо нации такой нет, и не было, и хоть сам я русский, но, а все-таки донской казак.
Куркин потрепал за сопатку Хазара. Лошади нудились, били хвостами по бокам, отгоняя надоедливых мух.
– Надо бы обратиться в правительство, чтобы прислали уполномоченного. Погутарили бы мы с ним. Приняли бы его в «казаки». Гляди, послабление какое дало правительство. Мы люди не гордые. Нам бы разрешили форму носить, что носили наши отцы. - Парамон вынул из кармана кисет, стал свертывать цыгарку. - И защищали бы справно Россию от иноземного неприятеля.
В глубине леса закуковала кукушка, отсчитывая непрожитые годы.
– Щерба готова, Парамон, - доложил начпред Головлев. - Зови гостя к шалашу.
– А раки водятся в тубе? - спросил начпреда Сергеев. - Большой любитель я до них.
– Водятся. За годы, что на Россию шла Германия, некому было ловить. Мастер по этому делу вон — Семен, - Головлев кивнул на Разина.
Не дожидаясь приглашения, подошел Разин.
– Раками интересуетесь?
– Да не мешало десятка два поймать, - высказал желание Федор Андреевич.
– Бредешок имеем. Если есть желание, составьте компанию. Два захода, полторы-две цыбарки раков.
Четверо казаков готовились менять дозор. Они оправляли седловку, подтягивая подпруги, разбирали поводья и поспешно садились на лошадей.
Федор стянул сапоги. Прошел к тубе по мокрой траве. «В этом году в первый раз разулся в природе», - подумал он.
Разин растягивал бредень. На успевшей загореть шее виднелись два гайтана — на одном маленький копеечный крестик, на втором — плотно свернутая молитва от пули и шашки. Не раздумывая, он взял ...омел бредня и пошел от глуби.
– Семен, гляди, кто едет, - проговорил Головлев, показывая рукой на поляну, где стороной от дороги верхом на лошади ехала Степанида.
– Когда ж поженитесь? - пристально посмотрев на Разина, спросил Парамон.
– Вот войну закончим, тогда и поженимся, - натягивая к себе в глубь бредень, сказал Семен. Помолчав, изрек, - Если только Степанида будет согласная.
– Не гуди! - перебил Парамон. - К троице поженю я вас.
Как начать есть уху, Парамон снял фуражку, положил рядом.
– Не дает мне покоя, жалкий ты мой Федор Андреевич, нынешнее положение казачества. Казакам не привыкать сражаться в чужих странах. Многих казаков смерть так и настигла в седле, отсюда и говорили казаки — слава казачья, да жизнь собачья. Как будет теперь, когда битва перенеслась к Дону, к отчему куреню? Ведь смерть-то не станет от этого благороднее.
– Но казаки жили лучше, чем крестьяне России, - утвердительно сказал Сергеев. Казак накануне первой мировой был, говоря языком селянина средней полосы России, зажиточный крестьянин.
– Да, жили хорошо лишь семьи, в коих в основном ребята, с рождением им нарезался пай земли. А вот на родившуюся девочку земли вообще не давали — от женщины нет пользы государю. Вот он, Головлев, что уху варил, нищету трясет — пять девок имеет и ни одного казака. Но чем же он виноват перед Богом? Землей-то семью обделяют.
– Парамон, как же отличаете в бою своих от казаков Мамонтова? - перебив повествование Куркина, спросил Сергеев.
– Хоть мы зараз в одинаковой одежде, различаем по революционному настроению. Да ближе один другого держимся, в лицо своих знаем. И когда только закончится эта самая жестокая из войн — гражданская? Что останется от Дона, от России? Устал я от крови.
– Да-а, война всем трепет нервы.
Тихая теплая ночь. На высоком небосклоне ярко высвечивалось семь тележных звезд Большой Медведицы. Ярко светили и другие звезды донского неба, название которых было неведомо Куркину и Сергееву. Вокруг разлился покой.
Тут же паслись кони. Насытившись, лошади шли прыжками, поднимая спутанные передние ноги, к водопою. Благо, туба была рядом.
– Благодать-то какая у вас тут, Парамон, - присаживаясь на высохшую скошенную только вчера траву, проговорил Федор.
– Что благодать, то верно. Если б только не стреляли, да и комаров бы поменьше было, - смеясь, ответил Парамон. - Природа у нас на Дону, Федя, на загляденье. И человек — царь в ней. Только зачем поганить ее? Видишь, вон голые три вербы стоят, рядом воронки от взрывов. Это артиллерия белых проказничала.
Помолчали, любуясь покоем, вдыхая еле уловимые запахи весенних цветов.
– Федор Андреевич, в партии большевиков состоишь видно давно, многое знаешь. Это правду говорят, что войну большевики затеяли из-за заводов и фабрик? - задал давно наболевший вопрос Парамон.
– Не только из-за заводов, а земля? Она ж в основном у помещиков, - Сергеев обнял за плечи Куркина.
– Вот и я думаю — зачем казакам заводы? От заводов один смрад. Их надо иметь мало. Ну, чтобы лобогрейки, косилки с граблями делать. Казак же должен заниматься хлебопашеством, садоводством, виноград сажать по ярам, да косогорам, коней разводить. Летом заготавливать всей живности сена, кабану — желудей. Да жить в мире и согласии со всеми народами земли, - Парамон начал крутить цыгарку. - Видел бы ты, Федор Андреевич, с какой жадностью пахали весной прибывшие с Западного фронта землю казаки. Соскучились они по ней за эти четыре военных года. И неужели у нас нет святых казацких дел: создавать семьи, рожать и воспитывать казачат, пахать землю, растить хлеб, ухаживать за скотом, содержать в полном боевом коня, рыбалить, играть песни, воспевающие нашу удаль, батюшку тихий Дон. Слез бы сейчас с коня и взялся бы за косу, сенокос идет, а не время — кадеты Дон заполонили.
– Все, что ты говоришь, Парамон, знаю — святое дело казака. Но не забывай, не только Дон, Россия в опасности. Немцы на Дон прут, а тут еще белогвардейщина.
Над степью стоял чистый, словно вымытый в Дону, месяц. За двадцать саженей стали видны фигуры партизан у погасшего костра. Хороводят в музге неугомонные в предрассветную пору лягушки. Реденький туман, дымясь, поднимался из низины. Близился рассвет. Просыпалась степь. Рождался новый день.
Утром, наскоро позавтракав чем Бог послал, выехали в Ложки. Из пристанционного вокзальчика навстречу вышел Никита. Издали Парамон видел — брат чем-то обеспокоен.
– Здорово ночевали, товарищи. Дело небольшое имеется, - беря брата за рукав пиджака, проговорил Никита. - На зорьке сегодня под Рычками, в Камышановом саду, изловили офицера.
Зашли в вокзальчик. Два казака, один постарше, с рукой на повязке и с забинтованной головой, стонал, смущаясь своего бессилия. Другой, помоложе, видно неслуживый, но в форме, испуган, елозил задом на скамье.
– Никита, распорядись увести казака, а их величеству остаться, - приказал Парамон. - Погутарить надо.
– Разговор не состоится. С челядью не беседую.
Парамон смотрел на офицера. С кровоподтеком под глазом, в кителе почти без пуговиц, с оторванным погоном, по всему видно, пленен в яростной борьбе. «Так вот он каков, сподвижник атамана Мамонтова или другого белогвардейского генерала! - рассуждал Куркин. - Этот значительно наглее тех офицеров, что шли в конной лаве вместе с казаками на германском фронте. По говору — не из здешних мест, интеллигент».
– Какая ж нужда занесла вас, господин штабс-капитан, в донские края? - спросил Сергеев.
– На подобные вопросы я могу отвечать лишь представителям ставки или атаману Мамонтову, - возвышенным тоном ответил офицер.
– Вы, господин штабс-капитан, либо университет окончили? - допытывался Парамон.
– Не ошиблись, имею высшее образование, - в том же тоне продолжал плененный. - Военным знанием наделен за образованность.
– Я думаю, товарищ Артем, вопросов задавать господину офицеру мы больше не будем. И так все ясно.
– Вы председатель Донецко-Криворожской республики? - офицер вскочил со скамьи, в голосе его чувствовалась растерянность.
– Не важно, - спокойно ответил Сергеев.
– Так вот, - Парамон поднялся, взяв табурет, перенес его и сел напротив опустившегося на скамью офицера.
– Вы имеете задание разведать подходы к мосту через Дон, определить куда заложить взрывчатку и поднять его в воздух.
– По лицу молодого, но самоуверенного штабс-капитана текли слезы. Теперь он был уверен, без него будут брать Царицын, пойдут на Москву, без него будут люди радоваться солнцу, небу, жизни. Его ж не пощадят.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Нет комментариев