№№ 50–53
Док. 50
Быкова Матрена Степановна родилась в 1918 г. в д. Топки нынешней Кемеровской области. Рассказ записали Огородникова Анна и Рыбалко Алена в 2001 г. (г. Топки)
Я захватила только начало коллективизации, так как семья уехала из деревни в 1931 г. Жили мы в своей деревне неплохо. Отец два года работал уполномоченным по коллективизации. Образования не имел. Во время коллективизации жилось плохо. Отец, как уполномоченный, получал бумагу, в которой были указаны имена людей, подлежащих раскулачиванию. Он тайно ходил к этим людям и предупреждал, чтобы они прятали свое имущество, хлеб, продукты, за которыми он утром придет с местными активистами. Люди рыли большую яму около леса и прятали там вещи. Высылали из деревни тех, у кого было большое хозяйство. Те люди имели не так уж много. И заработали все это они сами. Жил у нас кузнец, Светлан Ефимович, который мог сделать любую вещь по заказу. Он иногда почему-то просто дарил эти вещи односельчанам. Его выслали в Нарым. И других туда же. Детей иногда отправляли обратно в деревню, если в Нарыме умирали родители. Активистами колхозов были в основном приезжие комсомольцы. Активисты приходили в любой дом и требовали картофель, масло, молоко, творог и т.д. Крестьянам оставляли крохи, которыми нельзя было прокормить семью. А семьи были большими — по 8–12 детей. Активисты приходили и в наш дом. И нам пришлось отдать им свою картошку. Активисты в основном потом уезжали из деревни. А некоторых из них крестьяне убивали. Рядом с нашей деревней была деревня Шишино. До колхоза там была церковь, ярмарка, школа-семилетка. Самое яркое мое воспоминание детства — это то, как мы бегали на ярмарку смотреть на очень красивые шали. Они были ярких расцветок и очень добротные. После коллективизации я таких платков больше не видела. После коллективизации базара не стало. А церковь разрушили и сделали из нее курятник. Многие наши соседи уехали в город еще в начале коллективизации, так как хозяйство крестьянина стало небольшим. Иметь корову стало в радость. Она считалась кормилицей семьи. А раньше у каждого их было несколько, и за богатство это не считалось. А теперь заиметь больше двух коров, значит, считаться кулаком. Потому колхозники жили несытно, одежду носили заношенную и боялись, что к ним придут и заберут последнее. Двери на замок не закрывали, так как в деревне жили в основном свои (родственники, друзья), все знали друг друга, доверяли. Воровство, конечно, было, но по мелочам. Но воровали, в основном, приезжие. Работали колхозники много, а оплата по трудодням была очень низкой. Считай, ее не было. При коллективизации все хозяйство забрали, заработанного на трудодни было слишком мало, чтобы прожить, не говоря уж о достатке, к которому мы привыкли до колхозов. Приходилось идти на воровство, чтобы семью прокормить. В нашей семье были осужденные за воровство колхозного имущества. Моя тетка получила 5 лет тюрьмы за то, что взяла несколько колосков после уборки на поле. Был также осужден 15-летний мальчик за сбор колосков. Многие доносили на своих же соседей, родственников. Хотя часто это делали, чтобы прикрыть себя. В народе относились к такому воровству по-разному, но большинство не считали это воровством. Здания школы в нашей деревне не было. Школой служил дом, поставленный жителями деревни для двух учительниц из города. Я не проучилась и трех лет. У моей сестры — 5 классов образования, у брата 3 класса. Грамотных людей было мало. Обучались охотно, но не всегда хватало времени на уроки в связи с работами на пашне. А иногда не было учителей и не было самого здания школы. Тогда приходилось идти за несколько километров в другую деревню. Грамотные люди если и были, то это были учителя или приезжие активисты, имеющие хотя бы 5 классов школы... В моей собственной семье выжило всего три ребенка. Остальные умирали, не достигнув и года, так как заболевали, а врачей тогда не было.
То есть врачей не было в советских колхозах. Где там это большевицкое вранье о якобы безплатной медицине в деревне? А вранье о якобы защите материнства?
Медицины, что выясняется, в деревне, после захвата власти в стране еврейскими большевиками, не было вообще никакой! А потому уже не было больше семей по 10–15 человек. И не потому, что крестьяне начали самоистребляться абортами, что происходит лишь с середины 50-х, а потому что их поставили в такие условия, в которых выживаемость младенцев была крайне низка. Правление большевиков даже с рабовладельческим строем не сравнишь — рабовладельцам было выгодно увеличивать количество своих рабов. А вот большевикам не только увеличение русского населения России было без нужды, но хотя бы частичное замещение ежегодно убиваемых ими глав русских семейств. Да и не только их: любая колхозница, сорвав для умирающих от голода своих деток, колосок, могла попасть в те самые места, откуда люди живыми обычно не возвращались.
Док. 51
Федотова (Шишкова) Наталья Антоновна родилась в 1918 г. в д. Новоселки на границе между Украиной и Белоруссией. Рассказ записала Ларченко Наталья в 2001 г. (г. Новокузнецк).
В семнадцать лет я выскочила замуж и родила восьмерых детей: семь сыновей и дочку. Пока я жила с родителями, это было до коллективизации, все было хорошо, всего хватало, да и вообще жизнь была нетрудной. А как вышла замуж, прожила несколько лет, вот тут и началось «в колхозе утро»! Теперь повелось такое, что кто-то работает, а кто-то делает вид, но живет лучше того, кто работает. А в доколхозной деревне «кто не работает, тот и не ест». В доколхозной деревне все работали, потому и бедняков было мало. Почти все жили хорошо. А плохо жили только те, кто не хотел работать, и отношение к ним было соответствующее. А когда началась коллективизация, всех зачесали под одну гребенку. Самые лодыри и стали активистами колхозов. Ведь это был самый легкий способ улизнуть от работы. В нашей деревне очень много людей раскулачили. А сдавали их свои же (активисты) из зависти и жадности. Ведь им самим много добра от справных крестьян доставалось. Конфискацию проводили по-разному. Могли отнять дом, но не забирать все, что в нем находится. А могли наоборот — забрать все и оставить пустой дом. Но это было в начале. Потом раскулаченных начали ссылать в Сибирь. Целые семьи сажали в вагоны, заколачивали [гвоздями!!! — А.М.] и гнали в Сибирь. Очень много людей погибло в пути. Я так думаю: коллективизация и коммунизм поселили раздор среди нас. Каждый старался тащить одеяло на себя. Председателями и бригадирами становились те люди, которые больше других людей раскулачили. Все эти активисты вместе с руководством партии на какие только уловки не шли, чтобы поиздеваться над людьми в колхозах. Не давали сажать огород, косить сено и т. д… Колхоз это что-то ужасное. Мы работали за палочки (трудодни)… До колхозов мы никогда не закрывали дома на замок. А почему, не знаю. Может быть, просто люди были честнее. Были у нас и пьяницы, но их было мало. При коммунизме же их развелось видимо-невидимо. Когда началась война, наши мужики, не колеблясь, пошли на фронт. А вернулось с войны очень мало. И после войны очень много было репрессированных, так как во время войны у нас в деревне были немцы. Но немцы вели себя довольно хорошо. Они позволяли нам работать и, к тому же, большую часть урожая оставляли нам и лишь меньшую забирали себе, в отличие от колхозных порядков. Знаешь, что мне за такие слова совсем недавно было бы? Из всех моих родных никого не осталось в деревне, все уехали.
Так кто же фашистами все же являлся на самом деле: немецкие национал-социалисты или все-таки коммунисты большевики — социалисты интернациональные?! Кто из них больше ненавидел русское население России? Ведь даже фашисты не дошли до такой степени озверения, чтобы вагоны с детьми, в том числе и грудничкового возраста, заколачивать гвоздями!!!
Док. 52
Шишков Иван Алексеевич родился в 1918 г. в деревне, которая, по его словам, стала называться колхозом «Красное знамя» (название кузбасской деревни не стал уточнять)
Коллективизация это такой кавардак, что ничего сравнить с ней нельзя! Я ребенком был. Вроде, ничего о ней не должен знать. Но я хорошо помню, как родители сопротивлялись коллективизации. Они до колхозов хорошо жили. Да разве, только они так жили? Все так жили! Крестьянин всегда был сыт, обут и одет. А как иначе? Он же жил своим трудом. Бедняками у нас были те, кто слабо вел свое хозяйство. В основном это была всякая пьянь, которая не хотела работать. Лентяи, одним словом! Их в деревне было мало, и никто их не любил. У меня отец тоже, бывало, выпивал. Но дело свое знал и всегда его делал. Тогда существовал как бы закон — надо делать работу, а гулянка потом. Сначала в колхоз заманивали обещаниями хорошей жизни. Но никто этим обещаниям особо не верил. Крестьяне очень сопротивлялись колхозам. Но что они могли сделать с властью? Власть приказала, заставила! Крестьян поставили перед выбором: либо колхоз, либо ссылка. Ох, как люди горевали! Ведь стольких трудов стоило нажить хозяйство! А приходили какие-то бесчестные пьяницы, и все забирали. Некоторые из раскулачиваемых односельчан бросались на этих тунеядцев, но ничего поделать не могли. Да! Нажились на чужом хлебе нечестные люди во время коллективизации. Это те, кто в комиссиях ходил раскулачивать. Ведь разоряли зажиточных крестьян, у которых было что взять. Хозяев выселяли, а из имущества разрешали брать только одежду. Пойди потом, разберись, что сдали эти нечестные люди из награбленного в колхоз, а что из кулацкого имущества натаскали себе. Никто у нас не любил тех, кто ходил по чужим дворам за чужим богатством. К кулакам же относились нормально, даже с жалостью. А как тут иначе?! Мы же все вместе жили, в одной деревне. Многие в сродственниках состояли. А потом вдруг должны были почему-то восстать друг против друга. Кому это понадобилось? Деревня сильно изменилась. Все сразу стали чужими. Да и то сказать, каждый спасал свою шкуру. Активистами колхозов становились голь, пьянь, лентяи. Это были все те, кто не хотел работать, но хотел и любил погулять. Вот они-то и прогуляли деревню. Поэтому продуктов по всей стране нигде не стало хватать. Председателями колхозов становились присланные начальством люди. Наши мужики чувствовали землю. Но их до руководства колхозами не допускали. Они оказались не у дел. Им оставалось лишь выполнять приказы, работать и все отдавать. Лишь бы план был выполнен. Работали с раннего утра и до позднего вечера. Особенно в летнюю пору. Ничего за это не получали. Поэтому и воровали. Воровали все. Исключения, наверное, не было. Это считалось у нас само собой разумеющимся. Мы как бы зарплату себе таким образом брали. Но за поимку могли посадить. Причем, посадить надолго. До колхозов дома на замок не закрывали. Мы же друг друга знали! Доверяли соседям. А потом, когда в колхозах мы стали чужими, стало обычным делом закрывать на замки. Мужики в колхозах часто стали пить. Но когда подходила работа, мы вставали и шли делать дело. Но постепенно мы на работу стали обращать как-то меньше внимания. Не на себя же работали, на дядю. Те, кто сломал деревню в 30-е годы, виноват в нынешней нищете страны. В людях выработали лень. Люди уже не хотят работать. Они даже не хотят понять, что сейчас можно работать на себя. Мы же в колхозах на себя работать не могли. Церквей в деревнях не стало. Богомольство считалось вредным для колхозной жизни. Люди молились дома. Особенно старики. Раньше очень уважали стариков. Шли к ним за советом. А потом и это куда-то ушло. Каждый стал сам по себе. Старики в колхозах были, а вот пенсионеров не было. Не было у нас и паспортов. Почему не было? Не знаю, что и ответить. Наверное, потому что власть не хотела давать крестьянам свободы. Я что-то не помню, чтобы родители или кто-то из взрослых говорил про политику. Все тогда знали, что за малейшее лишнее слово можно угодить «под статью». Хотя разговоры про работу это ведь тоже политика. А родители говорили, что нищету колхозников надо сравнивать с нищетой рабов. Мол, рабы работают просто так, и колхозники работают «за так». Сейчас жизнь становится легче. Правда, люди почему-то никак не хотят этого понять. Если они поймут, что надо работать, а не ждать, жизнь станет еще лучше. Мы все стали жертвами!
Док. 53
Урошникова Александра Карповна родилась в 1918 г. в д. Старая Тамбовка (под Москвой). Рассказ записала внучка Сумина Елена в 2000 г.
С детских лет я не видела ничего, кроме невыносимой, трудной работы. Уже с 7–9 лет дети шли работать в колхозное поле. Какая, спрашиваешь, школа, когда есть нечего! Нам бы хоть чем-нибудь желудки набить. Не до школы. Я всего неделю ходила уже взрослой на какие-то занятия. Поэтому я совсем неграмотная. В поле нам приходилось заниматься разной работой. Делали даже то, что по силам было только мужчинам. Мы косили, копнили, вязали снопы, ставили большие скирды, пололи. Уже почти ночью шли домой, валясь с ног. Спали на большой русской печи. Но не успеешь вздремнуть, как в окно раздается сильный стук и крик. Это бригадир кричит нам, чтобы шли работать. На улице едва светает, а мы уже бежим работать… Бывало, отработаешь неделю, идешь получать, а получать-то нечего. Насыпят тебе маленькую тарелочку муки и даже не знаешь, что с ней делать. Все говорили нам, что надо армию кормить. А что нам эта армия дала? Посмотрю я, внучка, и удивляюсь: сколько у вас одежды всякой разной сейчас. А на мне до сих пор какой-нибудь платочек в цветочек, да просто сшитое твоей мамой платьице. А нам-то раньше даже выйти не в чем было. Отец пойдет на базар в праздник, купит простого белого материала, а мать его нам на тряпки разрежет, и мы носим его вместо платков. Ты знаешь, как я радуюсь, что у нас сейчас на столе все есть. Посмотрю, что корочки хлеба вы собакам да коровам дали, и думаю — вот нам бы тогда хоть корочку хлеба кто дал. Мы бы сыты были. А нам приходилось по полю ходить и собирать гнилую картошку. Она ведь как каша. Испечешь из нее лепешки, а они такие противные. А ты их на поле берешь и ешь. Другого-то ничего не было. Хорошо еще, что хозяйство свое было. За счет коровы мы и выживали. Хотя и не досыта, но все же было молоко. А были и такие семьи, где коровы не было. Всю траву, какая была, с корнем выдирали и ели. Ни одной травинки не оставляли. Я очень хорошо работала и была передовиком. Как-то меня и нескольких лучших колхозников возили на какую-то конференцию, где награждали за хорошую работу. Потом посадили всех гостей за стол и стали угощать пельменями. На столе было много еды и разной приправы. И почти каждый добавлял эту приправу в свои тарелки. Я тоже решила добавить эту приправу в пельмени. Но переборщила. В тарелке было совсем не вкусно. Но я все съела, потому что оставлять было неудобно, да и дико для нас. Как это — не съесть все! Это был уксус.
Вот оно откуда: «спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство»: с 7 лет голодных детей большевики выгоняли на поля, где они трудились с рассвета до заката. Трудились практически за так: голодным детям даже некогда было в лес сходить — грибов набрать. Ну, скажите, что может быть большей подлостью, чем этот насквозь лживый лозунг коммунистов: все лучшее детям?
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Комментарии 1