Предыдущая публикация
Останавливаюсь на пороге палаты и с удивлением разглядываю сидящего на кровати мужчину.
Да он совсем сторик. Тощий, худой, половины зубов нет, лицо серое. В боку трубка, из нее в банку уже налилось крови. И невольно слушаю разговор, который ведут двое раненых. Один крупный, с длинной татуировкой по всему боку. У него из шеи торчит окровавленная марля. Другой - с весёлыми черными глазами, похожий одновременно и на цыгана, и на кота. Лежит с прооперированной рукой.
- Я свою птичку посадил, пошел забирать - бум! - полька прилетела, - говорит крупный, с татуировкой. - А ее же не слышишь, просто идёшь и - бум!
- У нас было - девять человек один снаряд убил, - говорит второй. - Сидишь там в зеленке, как собачка, не можешь выйти. Что это за жизнь - жизнь пятьдесят на пятьдесят каждую секунду.
- Только не понимаю, - говорит первый. - Наши почему такие? В Киев зашли, вышли. Это - первый обман. Второй обман с Курском. Им верить вообще нельзя. Почему наши верят?
- Это политический вопрос, - смеётся кто-то третий с кровати.
Захожу в палату в медицинском костюме. Спрашиваю у старика, неужели и он воюет.
- Воюю. А что? - спрашивает он.
- Как же вас взяли, вы такой худой, - говорю я.
- Там всех берут! - все смеются.
- А что худой, это хорошо, - в палату заходит медбрат-эвакуатор. Они только что привезли новых раненых, от них пахнет войной. - У пули меньше шансов в него попасть. Я - худой, уже год их достаю и до сих пор жив. Вот не смейтесь, лучше заберите меня отсюда.
- А я - толстый, в отца пошел, - говорит раненый с татуировкой. - Что ни делаю, не худею.
- Мне всего пятьдесят лет, - обращается ко мне обиженный старик. - Просто я три дня не ел. В штурмы я не ходил. Я бутылки с водой полторашки ребятам доставлял. Много-много еды и БК. Мы в два рюкзака положили, пошли. Сначала в меня с дронов сбрасывали, я упал, притворился мертвым. Они поверили, и разное стали вокруг меня разбрасывать - "лампочки", чтобы те, кто ко мне подойдут, взорвались. Сейчас есть всякие штуки у них - электромагнитные, когда человек с железом подходит, они взрываются. Есть которые на шаг реагируют. Подходишь, и все. У них все есть.
Санитары завозят в палату каталку. "Давай" - зовут они бойца с татуировкой. Тот встаёт, аккуратно снимает тапки перед каталкой.
- А где наши умельцы? - спрашивает он. - Где наши айтишники? Хохол чего только не придумывает, чтобы убивать нас. Когда русские умы будут думать о своих солдатах? У меня лёгкая операция, - говорит он мне уже с каталки, складывая руки на груди. - Не переживайте за меня. У меня всего маленькая дырочка. Я посплю и все. Я устал. Меня же сегодня ночью ранило, под утро. Крепко посплю под наркозом, отдохну. Ну, с Богом?
- С Богом! - говорю я.
- Я посплю и проснусь! А наши умы должны постоянно думать о нас.
Санитары увозят его в операционную. Скоро я туда пойду. Там уже нет питерских Бедуина и Безухова. Я скучаю здесь по ним и по тому, как Бедуин перед операцией крестил раненого антисептиком. Сейчас тут работает команда московских военных хирургов. А пока мы остаёмся в палате с тремя ранеными.
- И что было дальше? - спрашиваю старика, усаживаясь на кровать того раненого - с татуировкой. - Как вы спаслись?
- Сначала я лежал в молодняке акации и не шевелился, - медленно говорит он. - Когда они улетели, я снял броник, в длину его постелил, снял каску, рядом положил, как будто я там лежу. Дополз до первой точки, нашел там рюкзаки, обложился холодной водой и консервами. Ночью меня уже нашли разведчики, связались с эвакуацией, меня забрали.
- А где вы раньше работали? - спрашиваю я, уже сильно подозревая, что передо мной бездомный, мало что ли я их видела.
- Везде, - отвечает старик. - Работал на черноморском побережье, лодки делал, потом уехал в Оренбург, я сам оттуда, устроился стропальщиком, но мне там не понравилось - многие пили, и из четырех человек работали только двое. Потом я смотрел объявления и нашел, что в Подмосковье на завод требуются работники технику собирать. Я уехал туда, но завод попал под санкции. Я увидел рекламу "Ягоды Карелии" и уехал туда. Но попал только на бруснику, работал всего тридцать дней, заплатили мало, ещё десять дней ездил, искал работу, остался там пилить лес.
- А потом? - спрашиваю, когда он умолкает.
- А потом мне позвонил друг из Твери и сказал, приезжай сюда бани строить, нормальная фирма, не кинут.
- А вы?
- Я поехал. Жил в квартире его жены, она меня постоянно выгоняла, и я плюнул на все. А потом мне помогала одна девушка, она тоже попала в тяжёлую жизненную ситуацию, раньше работала на заводе бухгалтером. Мы вместе искали работу, она нашла - водителем у фермера и помогала мне. Она - единственная, кто в этом мире делал мне добро просто так.
- И вы поэтому ушли в СВО - у вас работы не было?
- Да, но в основном я надеялся, что меня хотя бы там не будут кидать на деньги.
- И кидали?
- Нет, впервые по-человечески обращались. Особенно командир.
- А что он делал?
- Конфеты мне давал. Говорил - "Угощайся. Бери сколько хочешь".
- Значит, вы были бездомным?
- Был. Но я не поэтому пошел в СВО. У меня ещё долг по алиментам. Президент сказал, что эти долги - без срока давности. Дети у меня взрослые, мне надо было алименты все равно заплатить, чтобы приставы от меня отстали. Но и не поэтому я пошел.
- А почему?
- Родину защищать, - серьезно говорит он. - А вон на кровати Дима лежит, который со мной рюкзаки нес. Почему вы его ни о чем не спрашиваете?
Дима быстро отворачивается к стенке, ведь и он похож на бездомного. Он не хочет, чтобы я пытала его такими же вопросами. Я подхожу к нему, вижу, как дрожат его веки. "Дмитрий, - строго говорю я, - вы почему пошли Родину защищать?". "А?! - как бы спросонья вздрагивает он и выпаливает - По зову сердца!". Всхрапывает, не открывая глаз. Ждёт, когда отойду.
- Тебе повезло, - говорит старику молодой, похожий на кота боец. - Выжил на открытом пространстве. Там - ты на 90 процентов двести. Я тоже выжил. Но за меня хотя бы мама молилась. Вы знаете, что удача - это то, что образовывается дома? - обращается он ко мне. - Мама сильно Богу молится, а он сыну удачу посылает. Поэтому ещё мы свой дом защищаем - там же мама.
- Мне холодно, - говорит старик. - Я три дня не ел, меня трясет. Нет ли у вас одеялка?
Я накрываю его плечи одеялом, опускаю колесико капельницы и по глазам его вижу - он думает, что этого бы с ним никогда не случилось, если б не СВО и если бы он так и оставался бомжом.
...до слёз 😥
Следующая публикация
Комментарии 2