Чтобы помнили...

ЮРИЙ ДЁМИЧ.
Будущий актер родился 18 августа 1948 года в Магадане. Его отец, актер Александр Иванович Демич служил в Ермоловском театре, был арестован по доносу другого артиста и осуждён на 20 лет лагерей.
Он отбывал свой срок с 1937-го по 1957-й годы. Первые восемь провел на магаданских рудниках. Потом, в лагере, он встретил актрису того же Ермоловского театра, которая отказалась подписать донос на Александра Ивановича и поплатилась за это.
В 1948 году у них появился сын Юрий.
В 1966 году Юрий окончил студию при театре имени Максима Горького в Куйбышеве и поступил в ГИТИС. Позже Юрий Демич стал артистом Большого Драматического театра.
Он получил много ролей, легко и органично вошёл в репертуар, стал своим в труппе. Все обращали внимание не только на его внешность, но и на темперамент.
Однажды, во время спектакля «Амадей» Демичу стало плохо. Коллеги решили, что он нетрезв, хотя приехавшая «Скорая помощь» поставила диагноз «поражение головного мозга». Однако, Юрия все равно вывели из всех спектаклей, он два месяца ничего не играл, и решил уйти из театра.
Об этой ситуации, в которой коллеги повели себя грубо по отношению к Демичу, есть рассказ в передаче «Чтобы помнили» Леонида Филатова.
Демич много снимался в кино. Режиссер Тимофей Левчук вначале снял его в картине «Семья Коцюбинских», а затем в «Думе о Ковпаке». На телевидении актер сыграл роль Кирилла Извекова в сериале «Первые радости». На счёту Юрия Демича около 40 ролей в кино. Также он принимал участие в дубляже зарубежных фильмов.
В начале 70-х годов Демич женился, но прожил с женой лишь несколько лет, после чего развёлся. В этом браке у него родился сын Александр, ставший впоследствии тоже актёром. В 80-х годах он женился на актрисе Татьяне Люкшиновой, с которой прожил до конца своих дней.
Об актере рассказывает Лев Сидоровский:
Когда мы познакомились, Юре было 32, а его актерский стаж составлял уже 15 лет. Не знаю, есть ли еще в каком другом театре страны подобный феномен, лично я не встречал.
Он жил уже на том нерве, в том ритме, какой выбрал для себя единственно возможным. Семь сезонов на куйбышевской сцене, почти сорок ролей – и каких ролей! Не только розовские «мальчики», не только герои Эдуардо де Филиппо, Арбузова, Рощина, но и – царевич Федор, Глумов, Жадов, Гамлет, наконец.
Когда в 1970-м их театр, который великолепно возглавлял Петр Львович Монастырский, гастролировал в Ленинграде, младшего Демича ленинградцы заметили сразу.
Спектакли куйбышевцев проходили на сцене БДТ, и Юрий, благоговевший перед этим коллективом, даже не мог себе вообразить, что спустя три года Георгий Александрович Товстоногов предложит ему совместную работу.
И снова Демичу нужно было доказать – новым коллегам, зрителю, самому себе, что прославленный режиссер не ошибся, пригласив его в этот дом на Фонтанке. Мы чувствовали этот нерв в его Пашке из придуманного Вампиловым таежного городка Чулимска, который грубостью и хамством защищал собственное мнение, так неумело борясь за свою любовь.
И его Женька Тулупов из «Трех мешков сорной пшеницы» был тоже весь на нерве, хотя чувства свои запрятал поглубже. Он воевал, по ранению оказался в тылу и тут вдруг понял, что на фронте легче, потому что там точно знаешь, кто твой враг, и встречаешься с ним – лицом к лицу.
И его Влас из горьковских «Дачников» был пронизан этим нервом, потому что был
человеком, способным на поступок. И его Михаил Земцов из «Жестоких игр» Арбузова тоже был интересен, потому что умел
неистово любить.
Его Михаил Кошевой из шолоховского «Тихого Дона» постоянно сжигал себя одной страстью – преданностью революции, хотя сейчас подобная преданность совсем не в моде.
Наконец, его Ленька Шиндин в пьесе Гельмана «Мы, нижеподписавшиеся...» верил, что жить нужно именно так, а не иначе. И зрительный зал всякий раз взрывался овацией на его слова: «Любить Родину – это не березки целовать. Это – помогать, поддерживать и защищать самых преданных и честных, когда им плохо».
Накал этого спектакля был необычаен – прежде всего, из-за Демича. Лично я не представляю, как можно выдержать 30.40, 50
таких вечеров... Как-то даже по-дружески посоветовал Юре чуть сбросить градус, но он взорвался:
– Чушь! Только вот такой градус и необходим, если у человека болит сердце и он делает это не на голой эмоции, не на потном крике, а потому, что считает: иначе такие вопросы решать просто нельзя! Если их решать не с такой силой, как Леня Шиндин, то это вообще теряет смысл. Человек на сцене должен жить страстно – убежден в этом.
Вот на таком обнаженном нерве, в таком ритме он жил – на сцене, в жизни и на своих творческих вечерах. А еще – кинороли, среди которых и такие значительные, как совестливый и бескомпромиссный Николай Курков в фильме «Надежда и опора». А еще – телевидение, радио, концертные программы. Ах, как он читал Рубцова:
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
Да, он спешил жить, его не могли ублажить ни награды, ни почетные звания: заслуженный артист РСФСР, лауреат Государственной премии СССР, лауреат премии Ленинского комсомола... Но уже начиналась беда.
«Пламенными до безумия и прямолинейными до гибели» – так охарактеризовал его персонажей некий театральный критик. Вероятно, еще и поэтому у красавца Демича возникла масса поклонниц, которые по-женски мудро оценили всех его романтических мучеников идеи.
К тому же Юра, сильный и спортивный (бассейн, теннис, каратэ), увы, все больше отступал от себя самого, все крепче привязывался к водке. Страдала жена (Ирина Демич и сейчас актриса все того же МДТ, «Театра Европы»), страдал сын. В результате хорошая семья развалилась.
Да и в родном БДТ, где Товстоногов, известно, алкоголиков на дух не переносил, стали у Юры возникать проблемы. И вот однажды на спектакле «Амадей», в котором Демич играл Моцарта, Стржельчик (Сальери) возмутился: «Да он же пьян!» – и потребовал, чтоб дали занавес. Так и сделали. Товстоногов был в ярости. Демича уволили с большим скандалом.
Юра перебрался в Москву, оказался в труппе Ермоловского театра, но ничего путного там не вышло. Когда в 1989-м Георгий Александрович умер, он предпринял попытку вернуться в БДТ, но Лавров, новый руководитель Большого драматического, отказал.
Во время гастрольной поездки, 19 декабря, у него случился разрыв вен пищевода, сильное кровотечение. Его новая жена (тоже актриса) Таня Люкшина вызвала «скорую», которая приехала лишь через 40 минут. Юра потерял много крови, потом впал в кому, и 24-го – конец.

Рубрика...ЛЮБИМЫЕ АКТРИСЫ.

МАРИНА НЕЁЛОВА.
«Невзрачной мышью», конечно, считает себя только сама Марина. Ее хрупкость, изящество, талию объемом в 54 сантиметра безмерно ценят модельеры. Вячеслав Зайцев, одевая Неёлову для спектакля «Вишневый сад», специально ездил в Париж за кружевами, шелками и страусиными перьями, потому что считал, что такую женщину одевать иначе было бы преступлением.
Приемные экзамены в ЛГИТМиКе – Ленинградском институте театра, музыки и кинематографии. В толпе рослых красавиц миниатюрная скромница Марина чувствовала себя этакой мышкой: худюшая, ножки «веревочками», глазищи испуганные, голосок срывается от волнения.
Она заболела сценой рано – с четырех лет. Именно тогда мать привела ее в Мариинский театр. И вот – вступительные экзамены. «Хоть стул бы какой на сцене поставили, за который можно было бы спрятаться и оттуда отрывок читать», – думала стушевавшаяся «артистка».
Но стула не было, оставалось только собрать волю в кулак, прокричать: «Отрывок из романа «Война и мир». Марья Львовна Курагина с дочерью!»
Выбор текста (все-таки это не набивший оскомину экзаменаторам «Первый бал Наташи») произвел на комиссию должное впечатление, и Неёлову приняли.
Вес у Марины Мстиславовны всегда был «балетным». 45 килограммов, и ни граммом больше. Застенчивая Марина вечно комплексовала из-за своей худобы. Масла в огонь подливали и ехидные коллеги. Например, Константин Райкин так задумчиво-задумчиво говорил ей: «А что, мне нравятся твои ноги! Они так извиваются, извиваются". Но это он, конечно, шутя.
Первая встреча с Константином Райкиным была для Неёловой судьбоносной. Тогда, в 1974-м году, она только перебралась из Ленинграда в Москву, в Театр имени Моссовета. Но мечтала о «Современнике». Гордость не позволяла проситься туда самой: «А вдруг не возьмут? Вот позор-то! Лучше уж пусть они сами меня позовут». И позвали.
Когда Марине передали, что звонил Константин Райкин, она чуть с ума не сошла от радости. Ведь это могло означать только одно – приглашение в «Современник». Но гордячка Марина не сразу «сдалась» – потянула время, выдержала паузу. А потом «милостиво согласилась» уделить Райкину немного времени, чтобы поговорить о роли.
Вскоре Неёлова стала любимой актрисой бессменной руководительницы театра «Современник» – Галины Борисовны Волчек. Но «влюбленность» главрежа застенчивая Неёлова истолковывала по-своему: «Вы как не в меру тщеславная мамаша, которая завязывает дочке бант, ставит на стул и заставляет читать стихи гостям».
Неёловой ещё долго казалось, что ее перехваливают.
Первая встреча с Олегом Далем – партнером по фильму «Старая, старая сказка». Все знакомые предупреждали Неёлову: «Только не влюбись. От Олега все сходят с ума». Упрямая Марина, знавшая, что Даль вначале был против, чтоб её утверждали на роль Принцессы, решила, что будет с ним холодна и сдержанна.
И вот он входит в студию, а Марина, нарочно отвернувшись, «выдерживает паузу». И наконец небрежный поворот головы, заранее рассчитанный холодно-любезный кивок и... улыбка «светской львицы» сползает с лица.
Марина, забыв обо всем, смотрит на Олега - стройного, с длинными, как у музыканта, пальцами – и понимает, что побеждена его обаянием. В этом – вся Неёлова: чуть- чуть нелепая, трогательная и восприимчивая.
В том же стиле прошла и первая встреча Неёловой с другим великим актером – Андреем Мироновым. «Он шел по коридору «Ленфильма» – весь такой искристый, солнечный, лёгкий, – вспоминает Марина. – Волосы разлетаются, обворожительная улыбка с ямочками на щеках , голубоглазый! Всем своим видом он опьянял, как шампанское».
Неёлова, как завороженная, смотрела на него – вот он подходит, подает ей руку: «Андрей». И она ему: «Андрей...» Миронов вздрогнул: «В каком смысле?»
«Неёлову всегда хочется защищать, она как будто бы слишком хрупка для этого мира», – так отзываются о ней коллеги- мужчины. Когда роман Неёловой и одного из сильнейших шаматистов мира Каспарова кончился крахом, на ее защиту встала чуть ли не вся московская артистическая публика.
Валентин Гафт, например, во всеуслышание заявил, что Каспарова отныне не примут ни в одном уважающем себя доме.
Марина познакомилась с Гарри в 1984 году в гостях у пианиста Владимира Крайнева. Каспарову был 21 год. Неёловой – на 16 лет больше. Что могло объединить этих двух, казалось бы, таких разных людей? Наверно, дело в том, что на Марину всегда неотразимо действовал талант, а уж у Каспарова талант был просто написан на лбу.
А на него подействовало дразнящее очарование Неёловой. «Вне сцены говорили, что она – та женщина, что прячет свою душу глубоко внутри, словно роза – шипы. Короче говоря, это была неординарная женщина», - так несколько лет спустя он написал в своей книге.
За кулисами «Современника» Гарри стал своим человеком. Там он терпеливо ждал окончания спектаклей, а потом вез Марину куда-нибудь в гости. Ему льстило общество красивой, изысканной женщины. И он пользовался каждым поводом, чтобы появиться на людях.
А замкнутая, ранимая Марина для этих нечастых свиданий предпочитала обстановку собственной квартиры на Чистых прудах. И все-таки им было хорошо вместе.
Конец этой любви положила мать Каспарова, Клара Шагеновна. Мысль, что сыночка могут женить, страшно пугала ее. Послушав мать, Гарри прекратил с Неёловой все отношения.
Свою боль Марина переживала одна с ребенком. Ей хотелось только, чтобы все оставили ее в покое.
Долгожданный покой и счастье Марина обрела в Париже. Она вышла замуж за дипломата Кирилла Геворгяна и, как полагается «посольской жене», последовала за ним в длительную служебную командировку. Казалось, со сценой все кончено.
В Париже семья вела очень замкнутую жизнь. Даже среди дипломатов немногие могли похвастаться тем, что побывали у них в гостях. Сначала Неёлова целиком посвятила себя мужу и дочери Нике. Вскоре стало понятно: без сцены Марина жить не может, несмотря ни на какое семейное счастье.
Несколько лет Марина старалась жить «на две страны», а репертуар «Современника» подстраивался под актрису, живущую за тысячи километров от Чистых прудов. Отыграв, Неёлова отправлялась в аэропорт.
Сейчас, когда дипломатическая миссия Геворкяна во Франции закончилась, семья вернулась в Москву. Жизнь Неёловой вошла в «тихие берега»: театр – дом. Дом – театр. Материнство для актрисы оказалось таким же «делом жизни», как и искусство. Но распространяться на эту тему она не любит, впрочем, как об отношениях с мужем.
«Публике не нужна Джульетта после спектакля – со следами только что пережитых страстей, плохо смытого грима и с хозяйственной сумкой в руках», – считает
Неёлова. В ее частную жизнь – в отличие от театра «Современник» – всего один вход. И пользуется им только она сама.