Предыдущая публикация
Все удивлялись, когда хрупкая женщина приходила в майорском мундире, на котором красовались Золотая Звезда и шесть боевых орденов…
Понимая, что из горящей машины всё равно не выбраться, девушки, наплевав на категорические запреты и обещания примерно наказать, оставляли парашюты на аэродроме, а вместо них брали с собой лишние 20 кг бомб...
Она всегда хотела летать, мечтала об этом с раннего детства, с тех пор, как впервые увидела над Гомелем аэроплан, и этой мечте суждено было осуществиться – Полина Владимировна Гельман стала прославленной лётчицей.
Она родилась 24 октября 1919 года в городе Бердичев на Житомирщине. Шла Гражданская война, то красные приходили, то белые, то гайдамаки, и Бердичеву, где почти 2/3 жителей составляли евреи, приходилось не сладко. Отца Поля не помнила – ей и года не было, когда петлюровцы его убили. Мама, Елена (Еля) Львовна, работница типографии, уже два года состоявшая в ВКП(б), собрала нехитрые пожитки, взяла в охапку дочь, и подалась в Гомель, где у нее жили дальние родственники.
В Гомеле Поля пошла в детский сад, затем – в школу. Страна находилась в кольце врагов, о том, что вражеское нападение может случиться со дня на день, регулярно писали все центральные и местные газеты, твердило радио, и одним из главных внешкольных дел тогдашней ребятни была подготовка к защите Родины. Песня из кинофильма про Тимура с его командой про винтовки новые и стрелковые кружки появилась уже в 1940-м, но вот стихотворение «Климу Ворошилову письмо я написал» знали все дети. Полина исключением не была – она занималась физподготовкой, на турнике «солнце» крутила, в стрелковый кружок ходила, и на значок «Ворошиловский стрелок» сдала, хотя ростом была чуть выше винтовки, и в противогазе бегала, и перевязки делала. Ничего особенного – детство, как детство. Но училась девочка хорошо, и после семилетки пошла не в школу ФЗУ, а продолжила образование в 8-м классе.
С начала 30-х годов в Советском Союзе началось стремительное развитие авиации: строились авиазаводы, в массовом количестве появлялись самолёты. Проблема лётного и технического состава была решена просто: партия и правительство выдвинули крылатый во всех смыслах лозунг: «Комсомолец – на самолёт!» Никто не сказал, что комсомолец – это обязательно юноша, и девчонки наравне со своими сверстниками помчались в аэроклубы, в крайнем случае – на парашютные вышки, которые стояли едва ли не в каждом парке культуры. Полине повезло – в Гомеле был аэроклуб, и она, ещё учась в школе, записалась на парашютное отделение – в пилоты её не взяли, потому, что она из-за маленького роста не доставала до педалей. Но маленький рост – это и маленький вес, и как её приняли в парашютисты, осталось тайной. Первый раз Полина прыгнула с парашютом с самолёта 25 августа 1937 года, когда ей не было ещё и 18-ти. Счастью её не было предела.
Обучаясь парашютному делу, Полина надеялась, что ей удастся как-то проскочить в лётчики – в парашютисты-то её, вопреки всему, взяли, и даже прыгать позволили. Она стала ходить на теоретические занятия на авиационное отделение сперва на птичьих правах, без зачисления в курсанты, а потом уговорила принять у неё экзамен. Комиссия перед чарами миниатюрной симпатичной комсомолки не устояла, а потом её даже к полёту с инструктором допустили. Но тут случился конфуз: Полина вскарабкалась в кабину позади инструктора, самолёт взлетел, инструктор стал набирать высоту, а когда оглянулся – просто обомлел: курсанта Гельман в кабине не было. Инструктор насмерть перепугался, что не проверил ремни, и девушка просто выпала из кабины. Но, к счастью, всё было не так трагично: из-за маленького роста Полина просто утонула в кресле, и инструктор её не заметил. С этого момента путь в лётчицы ей был заказан, пришлось довольствоваться планёрами, у которых нет педалей, и парашютами.
Окончив школу, Полина уехала в Москву, и поступила в МГУ на исторический факультет. Два курса она проучилась бесплатно, а 3 октября 1940 года газеты опубликовали принятое накануне Постановление СНК о введении с 1 сентября текущего года, то есть, задним числом, оплаты за обучение в старших классах средних школ, вузах и техникумах. За год обучения в МГУ нужно было заплатить 400 рублей, при том, что официальная средняя зарплата по стране составляла 480 рублей в год. Но это средняя, с учётом колхозников, которые большую часть оплаты получали, как правило, не деньгами, а натурой – зерном или овощами. Те же советские люди, кто работал на промышленных предприятиях, эту сумму потянуть могли, хотя тем семьям, где детей было больше одного, было не просто. На помощь Полине пришла мама, и третий курс она закончила благополучно.
Впереди было ещё два года учёбы, но грянула война. 22 июня было воскресенье, но деканат поставил на этот день последний экзамен. В полдень зампред СНК Вячеслав Молотов по радио объявил о вероломном нападении Германии, студенты, забыв об экзаменах, собрались в актовом зале, и объявили себя мобилизованными в Действующую Армию. Все рвались на фронт, но первое время военкоматы студентам отказывали, и уж тем более, девушкам. Для парней некоторые послабления случились после 4 июля, когда образованный накануне Государственный Комитет Обороны принял постановление № 10 о добровольной мобилизации москвичей в дивизии народного ополчения. Постановление не имело грифа секретности, но, почему-то, опубликованию не подлежало, однако на предприятиях и в ВУЗах столицы узнали о нём моментально. Согласно этому Постановлению в народное ополчение можно было зачислять граждан в возрасте от 17 до 55 лет. Студентов-юношей военкоматы брали, а девчонки по-прежнему получали от ворот поворот – в тот момент ещё считалось, что у войны не женское лицо, что война – дело не женское, и Полина продолжала учиться.
15 октября по инициативе Героя Советского Союза Марины Расковой в городе Энгельс началось формирование трёх женских авиаполков – истребительного, бомбардировочного и ночного бомбардировочного. ЦК ВЛКСМ объявил набор девушек, прошедших обучение в аэроклубах. Полина решила, что это её шанс, и пришла в райком комсомола. Мама этот непростой, но искренний шаг дочери одобрила. Однако со времени того первого и единственного полёта, когда инструктор её «потерял», роста у Полины не прибавилось, и ей отказали. Тогда она лично обратилась к Расковой, и по её просьбе Полину Гельман зачислили в Энгельскую школу лётчиков, но, всё-таки, не на лётное, а на штурманское отделение. Но Полина была рада и этому – она будет летать, будет бить врага.
8 октября 1941 года в соответствии с приказом Наркома обороны № 0099 началось формирование 588-го легкобомбардировочного полка, весь штат которого – лётный, политический и технический составляли женщины. Командиром полка назначили пилота с десятилетним стажем капитана Евдокию Бершанскую, благодаря которой полк шутливо прозвали «Дунькиным». Первоначально в полк набрали 115 девчонок, младшей из которых было 17, старшей 22 года, лишь командиры и политработники были старше – Евдокии Бершанкой – 28, комиссару Марии Рунт – 29, а начальнику штаба Ирине Ракобольской – всего 22. 22-летнюю Полину зачислили в этот полк, и в мае 1942 года она вылетела на фронт, под Моздок.
Полк был вооружён одномоторными учебными двухместными деревянными бипланами У-2 конструкции Николая Поликарпова, совершившими свой первый полёт ещё в 1927 году. (В 1944-м после смерти конструктора самолёту присвоили наименование По-2). Максимальная скорость машины не превышала 150 км/час, с бомбами он мог разогнаться до 120 км/час, и это позволяло ему летать на предельно малых высотах. После лёгкого переоборудования взлётный вес У-2 с бомбами составлял 1,4 тонны, а радиус действия – 200 километров. Шасси у самолёта не убирались, зимой вместо колёс устанавливались лыжи. Кабина у самолёта была открытой, и, разумеется, не отапливаемой, и зимой на высоте даже 800 метров лётчицам было очень холодно. Самолёт был неприхотлив в обслуживании, очень прост в управлении, не требовал от пилота высокой квалификации и прощал ему многие ошибки и неточности. Для взлёта и посадки было достаточно мало-мальски ровной и твёрдой площадки длиной 150 метров. Оперативные аэродромы У-2 находились, как правило, в 100-120 километрах от линии фронта, и лётчицам могло не хватить топлива, чтобы отбомбиться и вернуться назад. Поэтому экипаж взлетал с основного аэродрома без бомб, и приземлялся на так называемом «аэродроме подскока», расположенном вплотную к линии фронта, брал боеприпасы, дозаправлялся топливом, и летел «работать». Смысл такой тактики состоял ещё и в том, что с воздуха вражеская авиаразведка практически не могла обнаружить такой аэродром, тем более, ночью, когда на него садились самолёты. 100-килограммовые фугасные бомбы ФАБ-100 и 50-килограмовые ФАБ-50 подвешивались под крыльями, и сбросом их штурман-бомбардир управлял из кабины. Кроме этого штурманы брали с собой в кабину более лёгкие боеприпасы весом до 25 кг, и сбрасывали их вручную. Защитного вооружения У-2 сначала не имел – пулемёты ШКАСС для защиты задней полусферы у штурманов появились только в 1944-м.
С заглушённым двигателем самолёт мог планировать, не теряя высоты. За несколько километров до цели пилот глушил двигатель, бесшумно выходил на цель, сбрасывал бомбы с высоты 300-400 метров, и быстро уходил. Очень часто вражеская система ПВО не успевала ни обнаружить самолёт, ни вовремя открыть огонь. И тут смысл был не только и не столько в разрушениях, которые наносила бомбардировка. Дело в том, что немецкий солдат даже ночью, когда не стреляли пулемёты и не рвались снаряды, в блиндаже в несколько накатов брёвен не чувствовал себя в безопасности, постоянное нервное напряжение не давало уснуть, мешало отдохнуть, а человек, даже если он немец и оккупант, не железный. Значит, ночные «тревожащие» бомбардировки снижали боеспособность и боевой дух врага.
Тем не менее, несмотря на кажущуюся лёгкость, воевать девушкам было не просто: у немцев была хорошо организованная и глубоко эшелонированная система ПВО, плотный зенитный огонь которой был губителен для любых самолётов. Не менее страшны и опасны были наземные прожекторы, которые ослепляли лётчика, и он терял ориентировку. Каждый вылет на У-2 был сопряжён с огромным риском – достаточно было одного попадания, и деревянная этажерка вспыхивала ярким пламенем. У экипажа в этом случае практически не было шансов на спасение: понимая, что из горящей машины всё равно не выбраться, девушки, наплевав на категорические запреты и обещания примерно наказать, оставляли парашюты на аэродроме, а вместо них брали с собой лишние 20 кг бомб. А для еврейки Гельман парашют вообще не имел никакого смысла: попадание в плен означало для неё неминуемую смерть. Но это её не останавливало – летала она много.
Штурман Гельман побывала в разных переделках. Едва она прилетела на фронт, её и её ровесницу командира экипажа Евдокию Носаль, которая спустя год первой в полку получит Золотую Звезду, к сожалению, посмертно, отправили на бомбардировку прожекторов вражеской ПВО. Это примерно то же самое, что засунуть палку в осиное гнездо: там на вас набрасываются разбуженные осы, а тут вы намеренно вызываете огонь на себя. Подлетая к цели, экипаж специально начал шуметь, чтобы прожекторы «проснулись». Их сразу обнаружили, очень быстро «поймали», и зенитки открыли сильный огонь. Штурман попросила командира, чтобы она двигалась точно по лучу, а сама прильнула к прицелу. Чтобы укрыться от светового луча и от огня зениток, самолёт должен был маневрировать, но тогда он ушёл бы с боевого курса, когда машина идёт строго по прямой с одинаковой скоростью, чтобы штурман мог прицелиться, и попасть в прожектор было бы невозможно. Носаль с курса не ушла, а Гельман попала в один прожектор. Однако другие прожекторы У-2 не отпускали, а зенитки били по нему даже тогда, когда девушки ушли на свою территорию. Когда сели на своём аэродроме в районе Моздока, они в один голос сказали, что им очень повезло. Самолёту повезло куда меньше – техники потом целый день приводили его в порядок.
Как-то в районе Новороссийска их с Екатериной Пискарёвой самолёт поймали прожекторы, а зенитки тут же окрыли яростный огонь. Пилоты управляли самолётом в крагах, но штурман бомбы в крагах сбрасывать не мог – покрытая инеем бомба могла выскользнуть из рук в кабину. Поэтому работали голыми руками, а потом отогревали их в меховых крагах, которые висели на ремешке, перекинутом, как в детстве, через шею. Полина взвела взрыватель бомбы, но стабилизатор зацепился за ремешок. На принятие решения оставались секунды. Полина сорвала с шеи ремешок, и бросила бомбу за борт вместе с крагами. Лёгкий самолёт, потерявший часть веса, бросило вверх, он вырвался из лучей и зоны обстрела, и, отбомбившись по цели, невредимым вернулся на свой аэродром. Вот только краги было очень жалко – когда ещё новые выдадут.
Однажды в Крыму полк перебазировался поближе к фронту. Командир экипажа Раиса Аронова и штурман Полин Гельман получили задание найти площадку для нового аэродрома. Немного покружив над местностью, они увидели зелёную полянку, которая сверху казалась вполне пригодной для приёма лёгких У-2. Штурман дала команду на посадку, но едва самолёт побежал по земле, из-под колёс поднялись фонтаны воды – оказалось, что это маленькое болотце, которое не было нанесено на карту. Аронова дала газ, доведя обороты двигателя до максимума, но скорость машины не увеличилась, и он не мог взлететь. В этой ситуации требовалось срочно облегчить самолёт, но груза, от который можно было бы сбросить, на борту не было, даже парашютов – летели-то над своей территорией. Гельман спрыгнула на землю и побежала рядом с самолётом. Когда У-2 стал отрываться от земли, она вскарабкалась на крыло – вот когда пригодились физкультурные занятия в школе, хватаясь за всё, что попадало под руки, по плоскости доковыляла до кабины, нырнула в неё вниз головой, и так и летела, пока командир не посадила самолёт на своём аэродроме.
За годы войны Полина Гельман обороняла Кавказ, громила врага на Кубани и Тамани, в Крыму, в Белоруссии и Польше, в Восточной Пруссии и Германии. Последний вылет был на Берлин. Гвардии старший лейтенант Гельман выполнила 850 боевых вылетов, провела в воздухе 1059 часов, сбросила на головы врага 113 тыс. килограмм бомб, прошла путь от рядового борстрелка-бомбардира 588-го полка до начальника связи эскадрильи 46-го гвардейского ночного бомбардировочного авиаполка. Через год после войны, 15 мая 1946 Полине Гельман присвоили звание Героя Советского Союза.
После войны Гельман в МГУ не вернулась, а поступила в военный иняз, окончив который в совершенстве овладела испанским языком, и прилично научилась говорить по-французски. В институте она встретила офицера фронтовика Владимира Колосова, в 1948 году они поженились, через год у них родилась дочь Галя.
Полина Гельман работала в различных институтах в Москве в 1957-м в звании гвардии майор вышла в отставку. Она почти ничего не рассказывала о своей жизни на войне, об этом вообще мало кто знал, и все удивлялись, когда на торжественные мероприятия по случаю государственных праздников хрупкая женщина приходила в майорском мундире, на котором красовались Золотая Звезда, орден Ленина и шесть боевых орденов. В 1960-м во время боёв за Плайя- Хирон Гельман работала переводчиком на Кубе.
Полина Гельман умерла 29 ноября 2005 года в Москве.
Чтобы об этой истории узнало как можно больше людей, поделитесь этой публикацией со своими друзьями.
Следующая публикация
Нет комментариев