, часть 3.2
или "Всё во мне и я во всём!.."
4
Когда разразился скандал о связи Тютчева с вдовой фон Дёрнберг, его переводят в Турин. Отправки на родину, как того желала Элеонора, его жена, не последовало, ему дали должность поверенного в делах, то есть должность руководителя дипломатического представительства в Турине. Довольствовался ли этим Фёдор Иванович? вряд ли... Об этом можно судить по письму родителям из Турина: «... Скажите, для того ли родился я в Овстуге, чтобы жить в Турине? Жизнь, жизнь человеческая, куда какая нелепость!..».[1] А ещё через пару лет пишет в письме из Мюнхена: «... Я твердо решился оставить дипломатическое поприще и окончательно обосноваться в России... Мне надоело существование человека без родины, и пора подумать о приискании приюта для надвигающихся лет».[2] Последует ещё пять лет, прежде чем его желание осуществится и он окажется на родине. И всё же здесь, в Турине, у него есть относительная самостоятельность и какая-то степень свободы.
С Эрнестиной не расстался, хотя давал слово жене по её требованию-просьбе расстаться... Недолговременные разлуки были, но заглушить в себе чувства к ней не смог... После встречи с ней в Генуе он пишет стихотворение, которое назвали «глубоко личным».
Так здесь-то суждено нам было
Сказать последнее прости...
Прости всему, чем сердце жило,
Что, жизнь твою убив, ее испепелило
В твоей измученной груди!..
Прости... Чрез много, много лет
Ты будешь помнить с содроганьем
Сей край, сей брег с его полуденным сияньем,
Где вечный блеск и долгий цвет,
Где поздних, бледных роз дыханьем
Дека̀брьский воздух разогрет.[3]
Удивительная женщина была Эрнестина фон Дёрнберг, ведь кроме красоты выше описанной, она обладала тонким умом и широкой натурой. «... Эрнестина воспитывалась в парижском пансионе. Семья была причастна высокой культуре; брат деда Эрнестины, Конрад Пфеффель, умерший за год до ее рождения, был значительным писателем (особенно славились его басни). Брат Эрнестины, Карл Пфеффель, стал видным мюнхенским публицистом, постоянно сотрудничавшим также в парижских изданиях. Органически соединяя в себе германское и французское начала, Эрнестина была как бы гармоничным воплощением европейского духа, не греша ни галльской легковесностью, ни тевтонской тяжеловатой серьезностью...».[4] Она была способна вобрать в себя горе любимого и, как могла, утешала его.
Она понимала и принимала его горе, что очень редко встретишь в женщине, которая являлась по сути соперницей. Отсутствовала тайная радость, едкое злорадство, что приходилось делить своего любимого и, что таки «избавилась» от своей конкурентки. Она постаралась, как могла, заменить дочерям Фёдора Ивановича мать, своей мягкостью и добросердечием скрасила детское горе, была внимательным, участливым для них другом в последующие годы. Вообще, думая о женщине, всегда можно впасть в ложное о ней представление, надо обязательно прослеживать все прожитые ею годы и тогда, будучи непредвзятым, что-то говорить на публику.
Как не велико горе, Фёдор Иванович спасается в объятиях другой женщины, чтобы забыться, чтобы жаром любви сжечь горе по утрате своей жены... Ходили слухи о потерянных им секретных документах, но поверить в это трудно, зная скрупулёзность Тютчева, как дипломата, его серьёзный вдумчивый тщательный подход в делах, касающихся непосредственно работы. А вот зная, что его миссию не ценят должным образом и его самого в Турине, он мог спокойно без зазрения совести покинуть город и пуститься в Мюнхен или в Геную к той, что уже несколько лет была его возлюбленной. Да такое бывает, когда случается трагедия, то сильным средством потери одной женщины становится встреча с другой. Понять это трудно, но легко тому, кто проходил своё горе, похожее на горе поэта и спасался способом, выше описанным. Не надо забывать, что за Альпами, в Германии оставались его дети, которые требовали отца и заботу о них.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Нет комментариев