Ну пропал и пропал, чего в жизни-то не бывает. Но женщина – приличная. Больше мужей не было, любовников, ну, по крайней мере, замеченных бдительными соседями – тоже. Был сын, ну точнее, и сейчас есть. Вырос, женился, живёт отдельно. Маму навещает. Всё хорошо. Раз в неделю по расписанию, вместе с невесткой. В гости к себе только не жалует особенно. Что уж там произошло – никто не знает. А спрашивать боятся. Не дай бог спросить – сразу о себе столько узнаёшь интересного и всё с подковыркой, с пристальным инквизиторским взглядом и иезуитскими доброжелательными вопросами. Поэтому никто, даже Сталина не рискует спрашивать ничего, кроме «как здоровье?» И то, когда как ответит.
Но женщина – приличная.
В молодости общественная активистка и как положено педагогу – коммунист. Когда родился сын – сразу первая в родительском комитете. Как звучит «председатель родительского комитета»! Намного лучше, чем «здравствуйте, я мама Вовочки»! Сначала в яслях, потом в садике, потом в школе. Жалко, что родительских комитетов нет в институте и на работе. Если б были, тогда бы может и страна не развалилась! А то чёрт знает что натворили к окончанию сыном школы. Страна, до этого как на плакатах – пышная, сдобная и улыбчивая вдруг скукожилась в один миг, высохла и хрустнув, развалилась мелкими колкими сухарями.
До этого всё было понятно в жизни Иды Людвиговны и её сына. Сын сдаёт на хорошо и отлично экзамены, поступает в институт. На этом пункте начинало немного пошаливать давление. Ну то есть, она понимала, что ему всё равно надо жениться и заиметь детей, но этот вопрос тоже хотелось контролировать до конца, как и учёбу в школе. Но, учёбу в школе контролировать легко, когда ты председатель родительского комитета школы и ещё и сам педагог, тут нажал, тут строго посмотрел, тут спросил, как в несмешной миниатюре Жванецкого «скоко скоко?» и прищурился, посмотрел на педагога словно через дуло танка, и всё – сын отличник.
А вот с женитьбой всё сложно. Чувства – вещи малоуправляемые, и даже сказать – вредные. Как контролировать чувства юноши, когда у него всякая глупость в голове зашкаливает? Романтизм, возвышенность, юношеский максимализм и ночные поллюции - всего намешано. Всё это булькает и взрывается юношескими прыщами на физиономии.
Того и гляди, женится. Ну что за ерунду им в школе рассказали? Про возвышенные чувства и про то, что если поцеловался с девушкой – то непременно жениться надо? Надо нагуляться, дурь всю из головы вытрясти, и из других мест тоже. А потом на спокойную голову и жениться.
Это Ида Людвиговна сейчас так про сына размышляла, а с мужем-то всё по-другому было – надо жениться только по любви и только девственникам. Точка. Проверить мужа на это Идочке не получилось, очень бы убедителен в этой роли невинного молодого человека, а вот потом… потом, закрались некоторые подозрения.
Но муж – это одно, а сын – совсем другое дело. Поэтому Ида Людвиговна тщательно следила, чтобы наивный сын не женился раньше времени. И крутил лёгкие необременительные романы с лёгкими и необременительными девушками.
Девушки попадались разные, но была одна заноза. Ещё из школы. Учились вместе, были в одной компании. И Ида Людвиговна всё тревожилась, что не дай бог сыночка на этой девице жениться. Наблюдать было легко – они не только учились в одном классе, но жили в одном доме. Мила девушка неплохая, и из семьи хорошей, но слишком независимая.
Для девушки независимость черта вредная. Поэтому сын Иды её любил, а Ида – нет. Но Иде повезло, Мила их не любила ни сына, ни Иду. С сыном они просто дружили, были в одной компании, а с Идой благовоспитанно здоровались.
Когда сына забрали в армию, Ида знала, что он писал Миле. Ей писали все мальчики из их прежней компании. Но все мальчики – это не её сын. Ида Людвиговна ловила Милу и жарко шептала:
– Пишет? Он пишет тебе? О чём?
Мила чуть-чуть отодвигалась от Иды и пожимала плечиком:
– Пишет. О жизни, – и уходила.
О жизни можно писать разное. Ох, какое разное можно писать. О том, что жить не может без этой Милы и любит больше жизни. И это будет всё «о жизни».
О жизни…
Жизнь, она такая… с подвывертом. Поэтому Ида Людвиговна и караулит своего сына.
Как только, сыночка из армии пришёл Ида ему путёвку организовала в молодёжный лагерь. Чтобы подальше, значит, от Милы его загнать, от соблазна. А то мало ли что.
Мужской организм, он такой, от долгого пребывания среди себе подобных на такие чудеса потом способен, в смысле поступков, не приведи госпиде… Жениться может скоропостижно или ещё чего.
Но в жизни обычно так и бывает, чего боялся больше всего – того и получил в полном объёме.
Из лагеря сын приехал с готовой невестой. Ладно, хоть из своих выбрал. Девочка из семьи хорошей, правильной в смысле национальности. Глаза в пол, краснеет при каждом неловком вопросе и вообще, родителей и будущую свекровь почитает и с уважением относится.
Но жизнь, с подвывертом всё ж таки.
После свадьбы невестка враз переменилась из послушной девочки, в силу как вошла, превратилась в женщину уверенную, с командным голосом. Правда, тихим, но от этого ещё более страшным.
Сыночка всё делает, как жена скажет. И вот и не знаешь – вроде как всё получила Ида Людвиговна в смысле спланированной жизни своего сына – и карьеру хорошую, и жену правильную и внука. Всё, да не всё. В гости её не привечают, посещают только на дому по расписанию. И власти она над сыном и невесткой не имеет.
А она сама ещё не накомандовалась, сама ещё в силе, а её списали!
Обидно.
Но Ида Людвиговна наученная и закалённая в общественной жизни с советских времён просто так не сдалась.
Когда рухнул советский миропорядок, многие активные коммунисты, коллеги Иды по родительскому комитету и учителя растерялись. Занялись, с точки зрения, Иды Людвиговны ерундой полной – ударились в крайности, бросились со всей неуёмной общественной энергией кто в уринотерапию, кто стал кашпировцем, а кто примкнул к церкви.
Все стали снова с энергией и напором нести слово новообретённой семьи в массы. Рассказывать, учить и агитировать.
Все искали потерянный костыль. Легко быть сильным, когда за твоей спиной вся страна, а когда страна рухнула, и ты остался один, становишься каким-то неуверенным, жалким, что ли.
Особенно Ида презирала тех, кто устремился в церковь. Сдались, переметнулись в лоно врага. Стали нести слово божье с таким же напором паровоза в народ, как раньше несли слово партии.
Ладно те, кто за здоровье – всем помереть здоровым хочется. Но предавать свои идеалы? Ида презирала бывших своих активистов со всей силой и энергией.
Она не торопилась. Выбирала. Пометалась по партиям, посмотрела и выбрала, на её взгляд, достойную, надёжную, самую массовую и совместимую с новым государством и бросилась отстаивать её интересы. Вербовать колеблющихся, убеждать отступников и агитировать. Она поднялась до помощника депутата. А у соседей в размерах ближайшего квартала не стало житья. Все стали политически грамотными и подкованными. Ида всех жителей хватала за полы, врывалась поздними вечерами, когда соседи становились вялыми и сонными, и обрабатывала – за партию, за народ!
Соседи стали шарахаться при виде Людвиговны в баклажановом парике. Если она в парике – значит, на дело. Меняться может всё: погода, правительства, строй в государстве, она – нет. Она общественный деятель, она учит, направляет и командует в рамках своей индульгенции.
Только оставшись одна, Ида поняла своё призвание – общественная деятельность и борьба! Борьба за идеалы и правду. Родись бы Ида на полвека раньше, её именем назвали бы школы и улицы! А возможно, возможно бы и города, и посёлки! Только глубоко после шестидесяти Ида Людвиговна поняла, что она по своему призванию – революционерка!
Иногда, в зыбких старческих снах, Иде снилась молодая Ида на баррикадах, родившаяся на полвека раньше. С наганом в руке Ида и с патронташем через плечо отправляла батальоны в огонь, на верную смерть за идеалы Революции.
И что удивительно, они шли, ровными рядами и умирали без сожаления за идеалы Идиной революции. Вот какая сила была заложена в Иду Людвиговну, но совершенно пропадала в мирное время!
Но скорбеть Иде было некогда, впереди были выборы. Хоть и не очень значительные, только губернатора. Но с точки зрения, всеобщей революции не бывает незначительных моментов! Всё, что способствует захвату позиций нашими людьми – есть задача первостепенной важности! И Ида, стряхнув зыбкий послеобеденный сон, шла выполнять свой долг.
Набрав листовок, брошюр и прочей агитационной бумаги Ида шла в народ. Объясняла, уговаривала и угрожала. Надо, чтобы в губернаторы прошёл наш человек! Политика дела не простое. Хоть и большинство за этого кандидата, кто из лени, кто из-за того, что за него большинство, а кто и по приказу, но бывает всякое. Поэтому должны быть охвачены всё! До всех надо донести важность и необходимость выбора!
В самый последний момент, когда Ида с чувством исполненного долга направлялась домой, она заметила в окне Милы свет. Так бы, по привычке прошла, плюнула про себя в сторону окон Милы, удовлетворённо, что обломился ей в женихи её сын, но тут был тонкий политический момент.
Ида Людвиговна встала под окнами Милы и загибая пальцы рассуждала «зайти – не зайти»:
«Мила независима. Это минус в любом случае. Хоть в личной жизни, хоть в общественной. Неуправляема. Мнение своё имеет, хоть и молчит. Сложный человек и непрогнозируемый электорат. Вот за кого она отдаст свой голос?»
От размышления за кого Мила сможет отдать свой голос на выборах, у Иды Людвиговны закололо сердце. Она вздохнула и бросилась на баррикады.
– Открой, это я! – решительно забарабанила Ида в дверь Милы.
– Нет, – сонно ответила Мила, но двери всё же приоткрыла, на маленькую щёлочку.
Ида удовлетворённо хмыкнула про себя и посчитала «один – ноль», и для закрепления результата просунула носок потрёпанной туфли в щель двери.
– Ида Людвиговна! – возмутилась Мила, совершенно точно понимая, что проиграла первый раунд. – Я просила не приходить ко мне так поздно! Я уже сплю.
Ида придирчиво рассмотрела Милу, и правда в халате и ночнушке, косметики нет, может и собралась спать. Но время-то ещё, можно сказать, детское!
– У тебя горит свет, значит, ещё не спишь. Открой, я быстро.
– Я сплю! – устало повторила Мила. – Я очень рано встаю. И быстро вы не умеете.
– Не хами! Ещё без пяти десять! – Ида пропихнула ногу в створ двери. – Ты говорила не приходить после десяти, ещё есть время, – и ртутью просочилась в коридор.
Мила отступила, деваться некуда, по ноге же бить не будешь дверью старушку. Если Ида Людвиговна просочилась в коридор, значит, произошёл захват территории и это уже надолго.
– Так, ты знаешь, что у нас выборы губернатора! – не терпящим возражения тоном сообщила Ида Людвиговна. – Знаешь? Где дочь? – она, достала бумажки, а заодно обшарила глазами квартиру. – Спит?
– Нет.
– В лагере?
– Нет.
– У дедушки? – терпение и фантазия у Иды закончились и обшаривание квартиры на предмет не прописанных в ней и подозрительных личностей стало более активным.
Ида сделала шаг, вроде как устала стоять на месте, потом два, чтобы сдвинуть дальше Милу вглубь квартиры, так чтобы обзор увеличился и появилась манёвренность. Одновременно с этим она тараторила, отвлекая Милу от своих передвижений:
– Так, ответишь на анкету, и всё. Тебе прочитать? Или сама умеешь? – пошуршав бумажками, она вручила Миле объёмную анкету.
– Сама, – Мила не поддалась на сарказм Иды Людвиговны, быстро и обречённо наставила галочек в анкете.
А Ида Людвиговна пока Мила ставила галочки рассматривала квартиру, ремонта давно не было, удовлетворённо заметила про себя, сын, вот недавно опять квартиру ремонтировал, мужиком в доме и не пахнет, хорошо. Так и надо! Но одним глазом, Ида всё же посматривала в анкету и в том месте, где Мила ставила неправильную галочку, Ида Людвиговна судорожно вздыхала и бормотала про себя «чёрт бы побрал вашу демократию».
Но на одном пункте Ида всё ж не выдержала:
– Как это ты не знаешь, где ты будешь находиться 10 сентября?
– Я сейчас даже не представляю, какой это будет день недели, – Мила дёрнула плечом, – может, уеду куда-нибудь. А может, у меня настроения не будет! Кто его знает, что будет через два месяца.
– Уедешь? – стараясь спрятать возмущение, сказала Ида. – У тебя, что отпуск? – и скосила взгляд на линолеум, который давно пора менять.
Ида Людвиговна едва сдержалась, чтобы не устроить разнос этой девчонке. Внутри у неё заполыхал революционный пожар, она давно уже взмокла под своим баклажановым париком, капля пота выкатилась из-под фиолетовых волос и побежала по виску. Ида недовольно почесала под париком затылок и плечом попыталась смахнуть пот со щеки.
– Уедет она! – тихо, почти про себя хмыкнула Ида Людвиговна. – А выборы? – уже громко и гневно загремела на маленькую прихожую. – А выборы? Это твоя священная обязанность! Выразить свою волю и выбрать губернатора!
– Конечно, я всю жизнь планирую под выборы, – серьёзно и без иронии ответила Мила, понимая, что только это спасёт её от разноса и поможет избавиться от визитёрши.
– Вот и молодец! – похвалила Ида, не понимая сарказма. – На тебе, – она порылась в потрёпанной сумке, выискала Миле приз за заполненную анкету и правильные ответы, – газетку, хоть кроссворд поотгадывашь! – она с жалостью похлопала Милу по руке. – Заняться-то вечером тебе всё равно нечем, – приторно и притворно вздохнула и, наконец, засобиралась домой, запихала все бумажки в сумку.
«Хорошо, что зашла», – подумала Ида, выходя из подъезда. Лишний раз убедилась, что правильно не дала сыну снюхаться с этой, хм, Милой. Конечно, пожалеть бы надо её, без мужика мается, но хорохориться.
«Бедняжка», – тихонько пожалела Ида Людвиговна и брезгливо дёрнула плечом.
#галинашестакова #жизнь #соседи #историиизжизни#любовь #отношения
Комментарии 1