Предыдущая публикация
ЭКЛОГА ЛЕТНЯЯ.
Гербарий по тексту Иосифа Бродского.
- Иосиф Александрович, в двух словах - о чем Ваша 5-я Эклога?
- Ну, ежели совсем кратко: хорошо в деревне летом...
*********
Летний день... выйти из дома и попытаться определить несколько самых распространенных в нашей полосе растений....сейчас это делать особенно приятно. Еще приятней, если выбрать себе в путеводители «Эклогу» Иосифа Бродского, который, оказывается, был большим знатоком русской флоры.
Вновь я слышу тебя, комариная песня лета!
Потные муравьи спят в тени курослепа.
Муха сползает с пыльного эполета
лопуха, разжалованного в рядовые.
Выраженье "ниже травы" впервые
означает гусениц. Буровые
вышки разросшегося кипрея
в джунглях бурьяна, вьюнка, пырея
синеют от близости эмпирея.
Салют бесцветного болиголова
сотрясаем грабками пожилого
богомола. Темно-лилова,
сердцевина репейника напоминает мину,
взорвавшуюся как бы наполовину.
Дягиль тянется точно рука к графину.
И паук, как рыбачка, латает крепкой
ниткой свой невод, распятый терпкой
полынью и золотой сурепкой.
Жизнь -- сумма мелких движений. Сумрак
в ножнах осоки, трепет пастушьих сумок,
меняющийся каждый миг рисунок
конского щавеля, дрожь люцерны,
чабреца, тимофеевки -- драгоценны
для понимания законов сцены,
не имеющей центра. И злак, и плевел
в полдень отбрасывают на север
общую тень, ибо их посеял
тот же ветреный сеятель, кривотолки
о котором и по сей день не смолкли.
Вслушайся, как шуршат метелки
петушка-или-курочки! что лепечет
ромашки отрывистый чет и нечет!
как мать-и-мачеха им перечит,
как болтает, точно на грани бреда,
примятая лебедою Леда
нежной мяты. Лужайки лета,
освещенные солнцем! бездомный мотыль,
пирамида крапивы, жара и одурь.
Пагоды папортника. Поодаль --
анис, как рухнувшая колонна,
минарет шалфея в момент наклона --
травяная копия Вавилона,
зеленая версия Третьеримска!
где вправо сворачиваешь не без риска
вынырнуть слева. Все далеко и близко.
И кузнечик в погоне за балериной
капустницы, как герой былинный,
замирает перед сухой былинкой. ИОСИФ БРОДСКИЙ
У нас растет два вида крапивы: крапива двудомная Urtica dioica L. и крапива жгучая Urtica urens L. Последняя встречается южнее, у нее более мелкие листья и она действительно более жгучая.
Репейник и лопух это, конечно, одно растение, но когда Бродский пишет про «пыльный эполет» он явно имеет ввиду лист, а когда ниже речь идет про «мину, взорвавшуюся как бы наполовину» — соцветие.
Шалфей — известное лекарственное растение, даже его родовое имя, salvia, происходит от латинского слова «здоровье».
Кипрей — народное название иван-чая узколистного, Chamerion angustifolium (L.) Holub. В то время, когда Бродский писал «Эклогу», растение относилось к другому роду, собственно к роду кипрей и называлось кипрей узколистный.
Петушок-или-курочка это не растение, а детская игра-угадайка: нужно найти злак с рыхлой метелкой и провести по стеблю снизу вверх, обрывая ее «веточки». Если из плотного пучка торчат отдельные длинные «перья» — это петушок, если нет — курочка.
Следующая публикация
Комментарии 7
И слово новое узнала Эклога. Это форма поэзии, означающая избранную идиллию, то есть сцену из сельской или пастушеской жизни.
И нашла курослеп или лютик едкий,тимофеевка..болиголов...какие поэтические названия! Прелесть!
А вот и дягиль с болиголовом..!
Татарник, репей в "Хажди-Мурате" – символ непокорности, умения отстоять свободу и жизнь. Исток замысла повести Толстой описывает в записной книжке так:
Вчера иду по передвоенному черноземному пару. Пока глаз окинет, ничего, кроме черной земли — ни одной зеленой травки. И вот на краю пыльной серой дороги куст татарина (репья), три отростка: один сломан и белый, загрязненный цветок висит; другой сломан и забрызган грязью, черный, стебель надломлен и загрязнен; третий отросток торчит вбок, тоже черный от пыли, но все еще жив, и в серединке краснеется. — Напомнил Хаджи-Мурата. Хочется написать. Отстаивает жизнь до последнего, и один среди всего поля, хоть как-нибудь, да отстоял ее.
Эта метафора Толстого угадывается и в стихотворении Бродского "Шиповник в апреле", где образ шиповника по своей страсти к жизни схож с образом "...Ещё"Темно-лилова,/сердцевина репейника напоминает мину,/взорвавшуюся как бы наполовину " – как символ непокорности, страсти к жизни ...
Татарник, репей в "Хажди-Мурате" – символ непокорности, умения отстоять свободу и жизнь. Исток замысла повести Толстой описывает в записной книжке так:
Вчера иду по передвоенному черноземному пару. Пока глаз окинет, ничего, кроме черной земли — ни одной зеленой травки. И вот на краю пыльной серой дороги куст татарина (репья), три отростка: один сломан и белый, загрязненный цветок висит; другой сломан и забрызган грязью, черный, стебель надломлен и загрязнен; третий отросток торчит вбок, тоже черный от пыли, но все еще жив, и в серединке краснеется. — Напомнил Хаджи-Мурата. Хочется написать. Отстаивает жизнь до последнего, и один среди всего поля, хоть как-нибудь, да отстоял ее.
Эта метафора Толстого угадывается и в стихотворении Бродского "Шиповник в апреле", где образ шиповника по своей страсти к жизни схож с образом "татарина" Толстого. Шиповник в этом стихотворении сравнивается с храмом Воскресения Христова, но с семантикой неправославной: "Он корни запустил в свои/же листья, адово исчадье,/храм на крови./ Не воскрешение, но и/не непорочное зачатье,/не плод любви".
Сила "куста" – внутри него самого, в умении "свой прах преобразить в горнило,/загнать в нутро".
Шиповник, репейник у Бродского – аллегория духовного роста как аналогии православного храма, взрыва страсти-тяготения к смерти и жизни.
Момент этого состояния – в строках "Мир был создан…" 1993 года: "Мир создан был из смешенья грязи, воды, огня,/воздуха с вкрапленным в оный криком "Не тронь меня!",/рвущимся из растения, впоследствии -- изо рта".
…Лужайки лета,
освещенные солнцем! бездомный мотыль,
пирамида крапивы, жара и одурь.
Пагоды папортника. Поодаль --
анис, как рухнувшая колонна,
минарет шалфея в момент наклона --
травяная копия Вавилона,
зеленая версия Третьеримска!
"Третьеримск" – (необычный для Бродского неологизм) – и этой страны судьба предопределена: каждая империя, проходя стадию расцвета, угасала.
Во второй главе – мысль о тщете всеобщей перед монотонностью вечности: " Вглядись в пространство!/в его одинаковое убранство/поблизосте и вдалеке! в упрямство,/с каким, независимо от размера,/зелень и голубая сфера/сохраняет колер".
История нелинейна ("минарет шалфея в момент наклона - /травяная копия Вавилона, зеленая версия Третьеримска! /где вправо сворач...ЕщёНа "освещенной солнцем лужайках лета" Бродский разворачивает картину истории человечества, расцветшую буйным цветом растительности ("…признать за цивилизациями характер растительный, то есть идеологический"
…Лужайки лета,
освещенные солнцем! бездомный мотыль,
пирамида крапивы, жара и одурь.
Пагоды папортника. Поодаль --
анис, как рухнувшая колонна,
минарет шалфея в момент наклона --
травяная копия Вавилона,
зеленая версия Третьеримска!
"Третьеримск" – (необычный для Бродского неологизм) – и этой страны судьба предопределена: каждая империя, проходя стадию расцвета, угасала.
Во второй главе – мысль о тщете всеобщей перед монотонностью вечности: " Вглядись в пространство!/в его одинаковое убранство/поблизосте и вдалеке! в упрямство,/с каким, независимо от размера,/зелень и голубая сфера/сохраняет колер".
История нелинейна ("минарет шалфея в момент наклона - /травяная копия Вавилона, зеленая версия Третьеримска! /где вправо сворачиваешь не без риска /вынырнуть слева. Все далеко и близко"