История жизни самого молодого лауреата Нобелевской премии по литературе похожа на роман: детство в эвакуации и юность в Ленинграде, гротескный суд по признанию поэта тунеядцем и ссылка в Архангельскую область, возвращение в Ленинград, вынужденная эмиграция и последовавшая за ней карусель городов и стран…...
Сердце Бродского навсегда похитила Венеция. Она стала его сбывшейся мечтой:
"Я поклялся, что если смогу выбраться из родной империи, то первым делом поеду в Венецию, сниму комнату на первом этаже какого-нибудь палаццо, чтобы волны от проходящих лодок плескали в окно, напишу пару элегий, туша сигареты о сырой каменный пол, буду кашлять и пить и на исходе денег вместо билета на поезд куплю маленький браунинг и не сходя с места вышибу себе мозги, не сумев умереть в Венеции от естественных причин".
В Прибалтике он был гостем, Украину всегда чувствовал, как и все мы, частью единого целого.
Любил героическую историю обороны Севастополя.
Да и Киев для него был “мать городов русских”.
А что же Москва , какой след она оставила в сердце поэта ?
И хотя Иосиф Бродский бывал в столице лишь наездами, Москва неизменно дарила ему долгожданные встречи и творческое вдохновение.
В Москве на Малой Филевской поэт жил у переводчика Андрея Сергеева,
на Тверской улице Бродский посещал квартиру Лидии Корнеевны Чуковской, которая всегда очень беспокоилась о Бродском и относилась к нему с особой заботой.
Ну и "одним из самых счастливых воспоминаний" называл поэт свои визиты в квартиру семьи Ардовых на Ордынке, где встречался с Анной Ахматовой.
Зачем опять меняемся местами,
зачем опять, всё менее нужна,
плывёт ко мне московскими мостами
посольских переулков тишина?
И сызнова полёт автомобильный
в ночи к полупустым особнякам,
как сызмала, о город нелюбимый,
к изогнутым и каменным цветам.
И веточки невидимо трясутся,
да кружится неведомо печаль:
унылое и лёгкое распутство,
отчужденности слабая печать.
* * *
Теперь я уезжаю из Москвы.
Ну, Бог с тобой, нескромное мученье.
Так вот они как выглядят, увы,
любимые столетия мишени.
Ну что ж, стреляй по перемене мест,
и салютуй реальностям небурным,
хотя бы это просто переезд
от сумрака Москвы до Петербурга.
Стреляй по жизни, равная судьба,
о, даже приблизительно не целься.
Вся жизнь моя — неловкая стрельба
по образам политики и секса.
Все кажется, что снова возвратим
бесплодность этих выстрелов бесплатных,
как некий приз тебе, Москва, о, тир —
все мельницы, танцоры, дипломаты.
Он даже готов смотреть на Москву сквозь прицел бомбардировщика.
Лучший вид на этот город - если сесть в бомбардировщик.
Глянь - набрякшие, как вата из нескромныя ложбины,
размножаясь без резона, тучи льнут к архитектуре.
Кремль маячит, точно зона; говорят, в миниатюре.
Ветер свищет. Выпь кричит.
Дятел ворону стучит.
Но это, как всегда в России, по-пушкински, эмоции “среди своих”. ...
Комментарии 5
" Небо внизу кончается, и там, глубоко под ним, под самым его краем, рассыпано пестро, смутно, Москва… Какая же она большая!.. Смутная вдалеке, в туманце. Но вот, яснее... — я вижу колоколенки, золотой куполок Храма Христа Спасителя, игрушечного совсем, белые ящички-домики, бурые и зеленые дощечки-крыши, зеленые пятнышки-сады, темные трубы-палочки, пылающие искры-стекла, зеленые огороды-коврики, белую церковку под ними… Я вижу всю игрушечную Москву, а над ней золотые крестики". (из романа "Лето Господне"
Дореволюционная патриархальная Москва — одна из любимых тем в эмигрантском творчестве Ивана Шмелева. Из чужой страны отчетливее и ярче виделась ему старая Россия. В романе "Лето Господне" автор с ностальгией описывает московские улицы, изгибы Москвы-реки и "по берегам ее старинные церкви".
Сейчас на доме по адресу Большая Ордынка, 17с.1 висит мемориальная доска, а во дворе установлен небольшой памятник Ахматовой, выполненный по рисунку Модильяни.
"Комнатка, которую она занимала у Ардовых, так мала, что напоминает каюту, но высокая и с большим окном, там тахта, маленький круглый столик, два стула, полочка; более двух человек там находиться одновременно не могут. А. А. зажгла свет, стало уютно, сели мы за круглый столик, она так и осталась в ночной рубашке-хламиде, спокойная, равнодушная и величавая".
Во дворе этого дома также есть граффити, посвященное Анне Ахматовой:
Анна Ахматова в гостях у Виктора Ардова. Москва, 1949 год. Фото: Евгений Халдей,
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки.
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.
"Реквием", Вступление