Предыдущая публикация
В эпоху многоликого болвана, толкующего мир наоборот, мне снится изумрудная саванна и бабочкиных снов водоворот.
И бога нет, но бог заходит с фланга, и смерть одна, хотя при этом — вся. Зато на берегу большого Ганга сидит хмельной Емеля, голося:
из мирового бардака торчит великая рука. Дает мне манго и папайю. И подзатыльника слегка.
В столице победившего абсурда любой банкир богат как саудит. Но ржавое космическое судно по-прежнему чего-то бороздит. Там капитан цитирует Сенеку, проверив масло, щурясь из-под век. По черному космическому снегу бессмертие гуляет человек. Надев шевроны, броники и каски, шагают тридцать три богатыря. На берегу предновогодней сказки сидит Иван-царевич, говоря:
из мирового "как назло" торчит небесное весло. О, пожалей меня, паромщик, и заберите, НЛО.
В стране царей, вождей и революций, где даже печь идёт на поводу, однажды мы сумеем улыбнуться тому ему, сидящему в пруду младенческой улыбкой кроманьонца (оправдан после страшного суда). Давай, смотри, в тебе такое солнце, такая васильковая вода. На берегу поехавшей кукухи, слоновой кости, кошки Лао Цзы, сидим и мы, придурки, души, духи, изобретённый заново язык:
из мирового ничего нас отпустили с ночевой. И капитан у нас небесный, и командир не полевой.
#svirel_poetry
Следующая публикация
Нет комментариев