Ирина Володина 2
Лес, бывший заказник, давно заброшен, не ухожен — стал дикий. Ни дорог, ни даже тропинок, перестали люди ходить и ездить в этот дикий лес ни за грибами, ни за ягодами, которых и вовсе не стало: не пробиться земляничному листу к солнцу, скрытому от земли и травы валежником, поваленным сухостоем, гиблыми болотцами.
Исчезли в дремучем лесу ландыши, корневища осины, ольхи, елей забили малорослые рябинки да черёмуху. Высокая сросшаяся крона могучих деревьев не пропускает солнце, мох осилил траву, ни птиц, ни живности какой — темно, глухо, мрачно и тихо.
Только слышно, как тоскливо скрипит старое дерево, в котором едва теплятся остатки жизни: клонится под собственной тяжестью к земле, наконец рухнуло на соседний ствол ещё могучей ели с широким лапником, по которому пробежали цепочки серого мха, и мох этот тоже когда-нибудь одолеет и эту ель, усыпанную шишками.
Скрип этот как стон раненой птицы, как тонкий плач ребёнка — но никто не слышит его, и только соседние деревья, будто не замечая умирающего сородича, упрямо тянутся вверх, к свету, к солнцу — к жизни.
Длинная чёрная дорога с гладким свежим асфальтом разрезала чащобу, не петляя, стремилась в неизвестную даль, приподнимаясь на мостиках через заболоченные ручьи.
Однажды в солнечный полдень проезжал по дороге порожний грузовик, и чудно, и опасливо было водителю ехать по этой дороге, залитой жёлтым ярким светом, через мглу, обступившую дорогу справа и слева.
Пустое было шоссе, не мелькали на обочинах ни ромашки, ни колокольчики, не радовал взор ни лопух, ни кустик придорожный: словно вымерла дорога вместе с лесом дрёмным.
Скорее бы пробраться-проехать этот мрак лесной, завидеть в сторонке деревушку, или посёлок какой, или дачи, или поля зелёные, — лишь бы люди, лишь бы жизнь: ребятня ли на речке плещется, старичок ли на завалинке дымит, бабушки ли у плетня судачат, парень ли силу топором меряет, поленца на щепы раскалывает — такая дорога веселит, успокаивает, бодрит.
А здесь… Сколько едет по дороге — всё будто ночь по бокам нахмурилась, длинный лапник к дороге тянется, как за жизнь цепляется.
И вдруг — резко затормозил Иван — видит: на обочине собака, что ли, какая лежит, и мёртвая, кажись. Остановился, вышел из кабины, дверцей не хлопнул, и опасливо к собаке направился.
Иван крепок здоровьем, молод ещё, коренаст да плечист, кроме семьи в доме много разной животины: гуси, куры, козочка Магда, котов не считал, а вот собаки — две, обе и сторожат дом с огородом, и просто потеха детям Вани, и ласка. А как же? Мир один для всех, кто бы ты ни был.
Ваня даже курочку на щи жене зарезать не мог, потешалась над ним незлобиво жена, свекровь ехидничала безобидно, да вот эта любовь Ивана к животным-то и поражала и жену, и односельчан.
Не мог Иван видеть страданий — и человека, и любого другого существа. Смеясь, говорили ему, что не шофёром быть бы ему, а ветеринаром: кому крыло или лапу зелёнкой замажет, кому перевязку наложит.
Да и жил Иван неподалёку от гиблого леса, видать его на краю неба, но ходил туда только на лыжах — за ёлкой зимой для праздника.
И вот на обочине то ли собака, то ли кто? И помощь его не опоздала ли?
Подошёл ближе: а это и не собака вовсе, а волчище огромный, плешивый, но не старый. Бока вздымаются — дышит, но глаза закрыты. Репея набрался, задние лапы вытянуты, как перед смертью, а передние подозрительно скручены… Ах ты! Переехал ли тебя кто колёсами, бедняга? Покусал ли кто — сильнее тебя?
Дотронулся Иван до волка осторожно, лапы перебитые посмотреть: волк глаза открыл, ощерился злобно, зубы-клыки грозно обнажил: не тронь! Зарычал так, что жутко Ивану стало — дикий же зверь! Мало что раненый, но полруки откусит! Однако и оставить так нельзя…
— Ты, брат, не рычи, я же тебе помочь хочу. Не цапай зубищами-то… Не клацкай — не погублю.
Что делать-то? Тут, на обочине оставить умирать животное? Потом совесть и душу изведёшь, а помочь как?
И решился Иван: вернулся к машине, взял тулуп, снова подошёл к волку:
— Ты пойми, брат, увезу я тебя и вылечу, только ты не кусни меня, хоть от страха, хоть от боли, ты уж потерпи, — и решительно подсунул ручищи под волка, приподнял да уложил на тулуп, понёс к грузовику.
Волк рычал и дёргался, но встать на раненые лапы не мог, как ни силился, — и смирился.
Доехал Иван до деревни своей, да ко двору, но не к дому, а в сарай пустой с сеном. Тяжелый волк, сила ещё в нём живая, но если не лечить — помрёт с голоду ли, от ран ли.
Уложил щерившегося волка на сено, ушёл, запер сарай: а то вбежит ли какой ребёнок — беды не оберёшься.
Дома жене, свекрови и детям небольшим признался про волка, и чтоб в сарай не ходили! — запретил.
Было мясцо в доме у запасливых хозяев — понёс волку, да воды в миске, да зелёнку. Рычал волк — страшно!! Руку норовил тяпнуть, да Иван уговаривал, как мог. А мясо животное проглотило, не жуя, и впервые зубы не скалил, когда Ваня шины клал с бинтом.
…Так и прожил волк в сарае до конца лета. Спокойнее стал, для острастки как-никак, а характер показывал — но не кусал, не царапался.
И вот пришло время — встал волк на лапы! Входит Ваня в сарай, шины-то зверю уже снял, — волк стоит, молча скалится, лапы широко расставил. Понял Ваня, что свобода дороже сытой жизни. Не кинулся волк на Ивана, но и к себе не подпустил.
Иван распахнул широко дверь сарая: иди, живи! — выпустил к воле. Волк прошёл мимо спасителя, не взглянул напоследок. Да не нужна Ване благодарность, да и как от зверя её ждать-то? Только остановился всё же зверь за порогом, оглянулся молча: жёлтыми глазами сверкнул, молча ощерился да рысцой мелкой побежал к далёкому лесу…
…Дождями да ливнями пролилась осень, расхлюпала дороги и луга грязью да лужами, грачи чёрными семечками по полям уже не рассыпались, остужались огороды, солнце всё реже блёстками зеркалит окна — и вот первые снежинки-звёздочки — разведчицы зимы — облепили крыши, огороды, заборы, попадали в мутную речку — и прилегли на сухой камыш.
И вскоре треснула земля от мороза, воздушная пороша замела метлою повсюду, с неба обрушился снег, всё забелело. Затихла деревня, по домам все укрылись, только ветер свистит и клубами гонит дым из труб на крышах.
На машине за ёлкой на Новый год не подъедешь, только на лыжах, да без лыжни. Но дело привычное, собрался Иван в дикий лес: щиплется мороз, колет щёки да лоб. А ёлочка не одна нужна, соседям тоже надобна, и там детишки тоже.
Топорик в рюкзак, лыжи смазал мазью, отъехал Ваня от деревни: день редкий — морозный и солнечный. Щурится Ваня, тяжело лыжню пролагает к лесу. Хорошо! Скоро застолье, скатерть белая, закуски праздничные: яблоки мочёные, рыжики солёные, огурцы хрустящие, холодец — всё своё, но и магазинного не гнушались.
Доехал Ваня до леса — не хотелось в сугробах утопать, но ёлочки как отыскать? И решил не губить молодняк, а лапник нарубить. Так и сделал, связал ветки пахучие, новогодние, но работая, удивлялся, что в дремучем гиблом лесу всё равно темно, хоть и снегу насыпало.
Недалеко от опушки был Иван, домой уж собрался, и вдруг почувствовал страх необъяснимый, как инстинкт у животного: что-то случилось, близко опасность.
Глянул — а из-за стволов елей молча несколько волков за ним наблюдают, медленно в снегу пробираются к нему… Голод страшный убийц не остановит, а наоборот, силу даёт: вот она, добыча!
Особенно страшен зверюга впереди стаи — громадный, головастый, горбатый, шерсть дыбом.
Приготовился Иван — запросто жизнь не отдаст! Топориком помашет, пока не убьют! Но и самому убивать невозможно!
Зацепился лыжей Иван за что-то, не устоял и, падая, понял, что не спастись, не успеет встать, пока волки не накинулись! Страшная смерть! Только и успел подумать: дети!! Жена!!
Первый зверюга бросился на Ивана, рыча победно, готов разорвать — в первую очередь шею, чтобы сразу убить и обездвижить добычу!
И вдруг встал как вкопанный, обнюхал Ивана, лапой по животу его двинул и… — развернулся к сотоварищам, зарычал злобно.
Те попятились, но один не послушал вожака, бросился на лежачего Ивана, а вожак вцепился клыками в шею собрату, рванул зубами, кровищу тому пустил! И завертелся волчком перед волками: не подходи! Убью!
Сердце Ивана колотилось от ужаса, не понимая, что происходит, он-таки поднялся на лыжи…
Чудеса!
Волки отступили в лес — кроме одного, который, скаля окровавленную морду, оглянулся на спасённого Ивана, повернулся к нему спиной, завыл не угрожающе, словно песню, морду задрав, — и ушёл трусцой к своей стае.
© Copyright: Ирина Володина 2, 2016
Свидетельство о публикации №216112601381
#АвторскиеРассказы
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 2