Старик и розы

Садовник знал, что есть на свете рай,
где, год за годом, в солнце и морозы,
уходит в небо розовый трамвай,
и зацветают огненные розы.
В своём саду, среди тенистых лип,
он слушал мир в многоголосье звуков.
А все смеялись - вот чудной старик!
Ему бы жить, да просто няньчить внуков.
Закат дома и улицы застлал...
Старик сплетал для чёрных галок сети.
"Своих детей Господь мне не послал.
Теперь цветы - мои родные дети".
В сторожке пахнет сырость и жасмин.
Спустилась ночь на землю осторожно.
Не спалось только розам у рябин -
им было очень страшно и тревожно ...
А к старику во сне явился Бог -
залез в окно и сел на подоконник:
"В моём раю есть огненный цветок.
Мне

Звёздный Мишка

Звёздный Мишка - семь жемчужин, семь горящих угольков; Звёздный Мишка ест на ужин звёздных рыб и мотыльков. В тёмном небе, в ясном небе Звёздный Мишка на виду, он один в бездонной неге, можно я к нему приду? Звёзды ближе, звёзды ярче, ночь чернее и длинней, рассыпает звёздный сварщик сотни искр и огней. Млечный путь, луна, кометы в вышине и в тишине, эти звёздные приметы говорят тебе и мне - всё доступно, всё возможно, надо только выбрать путь, и звезду поймать ладошкой, и желание шепнуть... ...Просыпаются фиалки, звёзды прячутся в рассвет, а желанные подарки то ли будут, то ли нет...

самое время...

топчется лето в прихожке пожухлых дат,
дымом шашлычным щедро летит в трубу.
смена событий,..точек координат...
вспомнить о море и "закатать губу".
хохлится вечер. морс перешёл в коньяк.
"ямбом" похныкать, скупо пустить слезу..
небо курлычит и у дождей аншлаг.
думы о вечном - дыркой в пустом тазу..
сколько их было, - бабьих багряных лет?
вечер облился охрой, - видать к теплу.
самое время нянчить клише примет,
сесть у кострища, да ворошить золу...

Бессонница

на засов горизонт за собою закрыв аккуратно,
Ночь лениво выходит на улицу поступью смелой.
и засвеченный фильм, изменяя на узкоформатный,
превращает цветные мотивы в сюжет чёрно - белый...
ей совсем не мешают квадраты оконных проёмов:
по душе покрывало из кружев, закатом сплетённых.
Ночь с улыбкой глядит: на скамеечке около дома,
обнимаясь, никак не расстанется пара влюблённых.
а в колени хозяйке прохладным и ласковым носом
Темнота шелковистая тычется, чуя прогулку,
и виляет хвостом...
поправляя тяжёлые косы,
Ночь спускает её с поводка, и по всем закоулкам
Темнота семенит, растопырив лохматые уши...
так и бродят вдвоём , не скучая... и вплоть до рассвета
охраняют поко

Тебе

Судьбе, наверное, видней,
И ей доподлинно известно,
В каком краю, в какой из дней
Любимым встретиться уместно.
Немало нам пришлось пройти,
Сердца ранимые калеча.
И не сходились всё пути,
И всё откладывалась встреча.
Тебе писал стихи в ночи,
Твой голос слышал до поздна я,
Не зная сам, как он звучит,
И как ты выглядишь не зная.
В тот ранний час, когда вползал
Седой туман на склон приречный,
Я видел лишь твои глаза,
Во всей вселенной бесконечной.
И вот, когда в один из дней,
Я шел, стезе своей переча,
Браня ее, остря над ней,
Вдруг ты порхнула мне навстречу.
И я застыл не без причин,
Пленён волнительным моментом,
Услышав голос, что в ночи
Слагал я в мыслях по фрагментам.

С Яблочным Спасом, друзья!

На Спас меняется погода,
И ночи станут холодней,
Преображение Господне
Ускорит шаг осенних дней.
И по народному преданью,
Отведав яблочка на Спас,
Вы загадаете желанье,
И ангел не оставит вас.
Подарок лета, слаще мёда,
С тяжёлой ветки – прыг да скок,
И льётся мне на подбородок
Из спелых яблок свежий сок.

ЯБЛОЧНЫЙ СПАС

Яблочкин спас
товарища -
Вытащил из пожарища.
А в тот день был как раз
Яблочный Спас.
Месяц висит,
как ружьё на стенке.
Пишет письмо
рядовой Христенко:
«Мама, стою на посту
На Успенском посту».
Ночь надевает синее
платье в пол.
Поезд по имени
Август идёт в депо.
Курим на полустанке.
А под брезентом танки.
Синий платочек купит
сестра в сельпо,
Чтобы идти вдоль
берега по полям,
Жизнь зашивать, разделённую пополам,
Чтобы было по силам
Шёлковым, синим
Вслед помахать
солдатам и журавлям.
Столько яблок
в селе Успенка…
Здесь и осень стоит
в сторонке.
Орден Мужества у Христенко,
Орден Верности у сестрёнки.
И танцуют женщины вальс,
Обнимает кто клён, кто вяз,
И выходят

Плыви...

Лепестки свои вот-вот распустит Вега*...
Цвета сладкого десертного муската
Облака, как горы розового снега,
Нервно скучились на краешке заката.
У реки в траве туман на ощупь шарит.
Мутью робкой он ползёт к моей калитке.
Голубой Луны надут прозрачный шарик.
Я шепчу ему: "Плыви, волшебноликий..."

Благодарю тебя за пустоту...

Благодарю тебя за пустоту
В душе моей размером с океан.
За то, что ты взрастил во мне мечту,
А после доказал, что всё обман.
Мне с этой пустотою совладать
Не просто, но других решений нет.
Раз крылья есть, то я должна летать,
Пусть даже на крыле глубокий след…
Благодарю тебя за дни любви,
Без обвинений, горечи и слёз.
И если отпускаешь – не зови.
Всё забери, что ты с собой принёс…
Иллюзии размером с небоскрёб,
Условия и правил пять томов.
А ты всегда старался правду – в лоб…
Но сколько же разбил ты ею лбов?!
Любовь – она умеет покрывать
Упрёков боль и ревностей салют.
Мне пусто, но уже могу дышать.
Благодарю тебя. Благодарю!

РАДОСТЬ МОЯ

Галку за глаза Верстой называли. Роста она была «окаянного», как говорила тётка Соня, соседка, сама весьма выдающаяся в размерах, но Галька её явно превосходила. Сухопарая, жилистая с длинными ногами, колесоватыми, как у кавалериста, носила она всегда чёрные учительские юбки, невесть откуда взятые, со старыми тельняшками. Про тельняшки народ молвил, будто ещё от мужа-моряка достались, но был ли когда у Гальки муж и как у них жизнь сложилась, никто достоверно не знал. Факт, что мужик некогда имелся. Об этом свидетельствовал сын Вовка семи лет, но фамилию он носил матери.
В жизнь свою Верста никого не пускала, только по рабочей надобности, а трудилась она швеёй на до

Пианистка

Когда её рука коснётся клавиш строгих,
Очнётся инструмент от спячки и (о, боги!)
Вдруг выдаст первый вдох: он будет прост вначале...
Он будет прост собой, но, вместе с тем, печален.
И пальцы побегут по всем ступенькам звонким -
По белым, словно снег, затем по чёрным тонким,
Рождая полотно из гаммы чувств безмерных,
Где каждый звук сплетён из оголённых нервов.
И музыка взорвёт немую тишь: до дрожи
В коленях и руках, до холода по коже,
До спазмов в животе, до коликов сердечных...
И, проникая вглубь, осядет там навечно.
Но в тот последний миг, когда на звонкой ноте
Мелодия замрёт, иссякнет на излёте,
Подкатит к горлу ком, подступят слёзы близко,
Замолкнет инструмент.