Да ещё этот его нрав… Когда Люциферу исполнилось месяцев 7-8 и он стал мелко трясти хвостом на углах, орошая тесную двухкомнатную их с Веркой квартирку пахучей мускусной струёй, Верка, баба вздорная, удумала отходить кота веником.
Лёха тогда едва оторвал шипящего и плюющегося 6-килограммового зверя от штанины её брючного костюма. И сам огрёб от его когтистой лапы. Так Люцифер ещё пошёл на него боком, завывая и явно норовя вцепиться теперь ещё и в хозяина!
Они тогда с женой впервые за последние пару лет объединили усилия и хоть в чём-то выступили единым фронтом. Веником, шваброй и стулом вытеснили кота в подъезд. Но он и там ещё долго утробно завывал и скрёб дверь, вызывая человечишку на честный бой.
А буквально в следующую минуту Верка переключилась на мужа, и скандал длился часа два. Потом был спасительный звонок из диспетчерской, вызывающий всю команду на МРСку (малый рыболовный сейнер), и Лёха с облегчением удрал из дома, предварительно оглядев подъезд и выход из него на предмет злюки-кота.
Слава Богу, Люцифер ушёл по своим делам. Морду кому-нибудь бить: за территорию, за будущих лохматых и усатых невест — даром что ещё зелен и юн, да за хлебные места.
Их судёнышко отправили южнее родных мест миль на пятьдесят — на Колюжинскую банку, где начали нереститься огромные косяки камбалы, и к пирсу они вернулись только через три дня, раз за разом сдавая полные трюмá на подошедшую плавбазу.
*****
А когда он пришёл, наконец, домой, в надежде отмыться от едкого пота и морской соли, да обнять свою красивую, но с невозможным характером, жёнушку – его встретили голые ободранные стены. Не было ни мебели, ни бытовой техники… исчезла даже почти вся посуда. И записка с равнодушными словами: «Не ищи меня. Разведёмся через суд. Ты неудачник!»
Он знал, с кем она улетела на «вертаке», со всем барахлом и мебелью, – с залётным коммерсом, который полмесяца крутился здесь, скупая у частников-браконьеров красную рыбу. Да и сам видел их пару раз, воркующих, а знакомые и намекали, и прямо говорили о шашнях жены – только он отмахивался.
Доотмахивался... И Лёха запил. Любил он её – эту жгуче-черноволосую синеглазую стерву! И котёнка-то в своё время тоже подобрал из-за необычной для чёрного кота синеглазости. Думал, будут с Веркой «два сапога – пара» и «не разлей вода». Ага, двое с дурным нравом.
С экипажа сейнера его тогда попёрли. Запой, прогулы – кому нужен второй месяц не просыхающий механик? Хорошо, из артели не попросили, оставили в резерве, зная его чутьё на любые поломки судовых двигателей и способность без всяких диагностических приблуд, только на взгляд и на слух, определять малейшую неисправность дизеля. Если он не пил в это время…
И такое длилось уже третий год.
*****
Сейчас шершавый язык едва умещался во рту, а глаза будто были забиты песком. А если продрать правый глаз, то комната начинает кружиться влево. Откроешь левый – кружится вправо. Лёха открыл оба и тут же зажмурился – ибо комната закружилась во все стороны разом!
Только подбородок и щёку стало вдруг что-то щекотать. Он снова «включил зрение» и встретился глазами с Люцифером, который примостился у его плеча и любопытно тыкался усами в хозяина, явно ожидая кормёжки. Лёха, кряхтя, встал и, пошатываясь, пошёл кормить животину.
Шаря в убогом, по случаю купленном раздрызганном холодильнике (который стоял теперь в кухне вместо утащенного Веркой красавца «Самсунга»), Лёха вдруг с ясной до боли отчётливостью представил, как выглядит со стороны. И содрогнулся.
Эти пыльные, косо висящие, убогие шторы. Эта дерюга под ногами вместо яркого паласа. Этот топчан, который шатался и норовил рассыпаться под ним, спящим.
Ему даже перед котом стало стыдно – ведь Люцифер на его памяти уже дважды буквально вышвыривал из его квартиры пьяную гоп-компанию местных опустившихся бичей.
Устраивая тут, в квартире, нешуточные битвы, раздирая ноги пьяницам и уворачиваясь от летящих в него бутылок и объедков. Так что Лёха тогда усовестился и попросил дружков на выход.
Он начал вычищать свою «конюшню», избавляясь от разного хлама, неумело отскабливая и отмывая полы, стирая вручную шторы и дожидаясь уже начисляемого (по слухам) расчёта за прошедшую путину, в котором ему как механику судна, даже с учётом прогулов, полагалось не менее шестисот тысяч.
Вот тогда и мебель какую-никакую купит, и бытовую технику. Ну а за ум уже сейчас возьмётся. А кот теперь хвостиком ходил следом, удовлетворённо муркая и бодая ноги Лёхи лобастой башкой.
*****
Он стоял перед окошечком кассы и ни черта не понимал: какие триста девяносто тысяч? Как?! Кассирша артели наклонила голову, заглянула в амбразуру окна и понимающе покивала.
— Лёша, исполнительный лист пришёл. Ну, алименты. Жена твоя подала… да родила она от этого своего кобеля, а ребёнка теперь на тебя повесить решила!
— Да как так можно-то? – рука Лёхи полезла к затылку в извечном русском жесте недоумения. — Я ж три года её, стерву, не видывал…
— Законы у нас такие! – отрезала кассирша. – Не развёлся ведь? Иди в расчётный, там тебе всё объяснят… Но судиться с этой заразой тебе всё равно придётся! Иначе разденет она тебя догола.
У него хватило соображения зайти в контору ЖКХ и погасить долги по коммуналке и электричеству. Потом, в магазине, где он с красными от стыда и ярости щеками покупал спиртное, взять ещё корм для кота – здоровенный мешок «Про-Плана» и пару десятков пакетов жидкого корма этой же марки.
А потом Лёха стал свидетелем зрелища, от которого вся душа перевернулась: Люлик, жадно накинувшийся на кусочки мяса в желе, оторвался от миски и с какой-то болью в глазах стал смотреть, как на колченогий стол выставляется одна позвякивающая бутылка за другой.
А потом, не доев, ушёл и сел мордой в угол, демонстрируя обиду и осуждение.
— Да пропади оно всё прахом! — злобно буркнул Лёха.
Он сгрёб пойло в холщовый мешок, спрятал в укромное место квитки ЖКХ, остатки полученных путинных и ушёл из дома. Не хотел больше поганить только недавно приведённое в относительный порядок жилище – лучше уж у дружков-приятелей побухает!
И не забыл открыть и зафиксировать форточку для кота: захочет погулять – удерёт. Благо первый этаж. И вернётся, если что, по стволу кривой ивы у завалинки. Только вот в ещё одну миску сухого корма насыпать и водички поставить.
Из угла Люцифер так и не вышел.
***
Они собирались на штабелях покрытых лишайником старых бетонных плит у бывшего, давно закрытого, заводика железобетонных изделий в любую более-менее тёплую и спокойную погоду.
В спортивно-культурный центр не ходили – ну его, этого директора, бывшего школьного физрука Егорыча по кличке «Горыныч» с его нравоучениями и пропагандой ЗОЖ!
Здесь было уютнее. Здесь все были свои. И можно было безнаказанно орать (погромче), материться (попохабнее) и ржать (попротивнее). Родители этих пацанов от 12 до 16 лет, как и большинство жителей посёлка, выживали в условиях адской дороговизны побережья Камчатки, отдавали все силы зарабатыванию куска хлеба – а им ничего не хотелось. Да и чего хотеть? Вон, в телевизоре же бубнят каждый час «Бери от жизни всё!» И они возьмут!
А лидером у них был Данька – 14-летний пацан из приличной семьи, отличный каратист, башковитый (отличник в школе!) и неимоверная сволочь. Такая, что даже отморозок Юрка Ильмендеев по прозвищу Утюг его побаивался.
А вот сегодня почему-то решил взбрыкнуть, стать лидером и сменить Даниила Яшкина на его посту формального и неформального лидера… и огрёб специфические удары маваши гери и гияку-цки. И теперь корчился на плите, позеленев и суча подобранными под живот ногами.
Даниил вздохнул, оглядел присмиревшую кодлу.
— Бороться за лидерство нужно, — спокойно произнёс он, присаживаясь. — Это тонизирует. Только делать это нужно не с помощью тупой силы…. Юра, ты в порядке?
Он участливо наклонился к Ильмендееву, заглядывая ему в лицо. От этой участливости пацанам стало вообще жутко. А Утюг шустро подобрал под себя ноги и, кряхтя, сел, наконец, на пухлую задницу.
— Дык…нормально, Дань. Ты это… извини…
— Извиняться нужно делом, Юра, — наставительно произнёс Яшкин. — Доказывая, что ты царь природы, а не слизняк. Сможешь?
— Чо делать-то?
— А вон… — Даниил показал в глубину переулка.
Существо, которое двигалось там, было похоже на крупную собаку. И только присмотревшись, они разобр@ли в синих осенних сумерках, что это человек. Неимоверно пьяный, весь перемазанный в грязи, совершенно не способный стоять на ногах.
— Это механик-пьянчужка из рыбартели за рекой. У них вчера путинные выплатили. Вам не надоело у предков копейки сшибать? Не пора на сотни тысяч переходить?
*****
Краем мутного сознания он понял, что его ведут, подхватив под руки, двое. Вроде совсем ещё пацаны. С опущенными капюшонами и натянутыми на нижнюю часть лица горловинами свитеров.
Он даже стал благодарить их заплетающимся языком. И кое-как ухитрился объяснить, где живёт. Пацаны втащили его в квартиру, небрежно свалили у порога и стали деловито шарить по углам.
В глазах двоилось, так что вместо двоих по квартире перемещались четверо, и эти четверо всё ближе подбирались к оторванному пласту обоев под подоконником, где, скатанные в тугой рулон, лежали остатки денег.
Лёха протестующе замычал, попытавшись встать на четвереньки. И не видел, как мордастый пацан с замаха впечатал ему в живот носок ботинка.
Когда он, наконец, смог вдохнуть раскалённый и вязкий воздух, то осознал, что в квартире творится что-то невообразимое: пацаны дико орали, пытаясь отмахиваться от чёрной молнии, которая возникала одновременно справа, слева, сверху и снизу.
А так как сам Рамцев лежал практически на пороге и, чтобы вырваться из комнаты в тесную прихожую, нужно было сначала миновать его, горе-грабители оказались в ловушке. Потом кто-то из пацанов в отчаянии высадил оконное стекло табуреткой, и незадачливые мафиози попрыгали во тьму позднего вечера, обильно перепачкав подоконник свежей кровью.
А потом приехала вызванная соседями милиция…
*****
Два года назад руководство артели, состоящее сплошь из старых рыбацких кадров, решило, что «не хлебом единым…». И что можно возобновить некоторые старые традиции: кроме хороших материальных стимулов за тяжёлую рыбацкую работу в коридоре конторы появилась «Доска Почёта».
И третьей слева в верхнем ряду на этой доске красуется фотография Алексея Дмитриевича Рамцева – механика от бога, обладателя новейшего «паджерика» от Мицубиши и просто симпатичного 38-летнего мужика.
Только фото на «Доске Почёта» необычное: на плече у Алексея сидит огромный чёрный котяра с пронзительно-синими глазами.
Пробегающая мимо девчонка-бухгалтерша с улыбкой объяснила мне, что по другому Алексей Дмитриевич сниматься на доску не согласился.
— Представляете, он сказал, что этот кот – его брат. В своей новой реинкарнации! Во даёт, да?
Об истории этой я уже был наслышан. В том числе и о том, что пацанов-отморозков тогда штопали в больнице, зашивая подранные рожи и руки. И что родители их пытались судиться с Рамцевым, но тот пояснил им, что и за оружие возьмётся, если кто вздумает его Люцифера обидеть.
Поэтому я подмигнул синему глазу Лёхиного брата и пошёл по своим делам, провожаемый недобрым красным огоньком в вертикальном зрачке.
«Брат» Алексея Рамцева, большой чёрный кот по имени Люцифер, продолжал бдить – даже здесь, на фото.
Автор: Владимир Тамбовцев
Комментарии 1