Предыдущая публикация
БРАТЬЯ НАШИ...
— Не понимаю я тебя, Шура, такие деньжищи на собаку выкинула и не жалко, — удивлялась подруга
— Понимаешь как дорога тебе животина, когда ее теряешь.
После обеда зашла Люба в гости к подруге и спросила:
— Шура, а Барона что-то не видать и не слыхать?
— Свадебничает. С одной свадьбы явился с одним ухом, два дня отъедался, четырехлитровой кастрюли не хватало, потом перемахнул полутораметровый вольер и снова убёг. Я уж сыну в поселке наказала поискать. У нас, в деревне, хвостатых барышень нету.
Школьный автобус въехал в деревню. Остановился у дома, ссадил детей, развернулся около автобусной остановки и назад. Два мальчика пошли в другой конец. Девочки направились к Шуриному дому.
У Александры что-то сердце защемило.
— Тетя Шура, ваш Барон около дороги лежит.
— Живой?
— Не знаем.
— Господи, что делать-то?
— Эко ты, подруга, переживаешь-то, чай, не человек. Собаки живучие, ночью приползёет, а если не очухается, так значит тому и быть, старый он у вас, сын у тебя Шура еще маленький был, как он появился.
Александра обиделась на Любовь.
— Что говоришь-то, живая душа. Где он лежит-то, девчонки?
— У дороги.
— Далеко ли?
— На половине дороги, — пояснили дети.
— Люба, поедем, на санках его привезем.
— Придумаешь тоже, людей насмешим.
— Тетя Шура, мы поедем.
— Вас не возьму, одна поеду. Давайте по домам, и ты, Люба, тоже, я дом запру.
— Уж ты не обиделась ли, дорогая подруга? Только как хочешь, обижайся, но посмешищем быть не хочу.
Подумав, стоя уже на улице, за запертой дверью, посоветовала:
— Лешка Кунин часа в три домой поедет, с центральной, вот с ним и съездишь.
Алексей Кунин минут через десять въехал в деревню, тормознул около женщин. Одна шла домой, другая с санками — на выручку собаке.
— Тетя Шура, там пёс ваш лежит.
— Так живой еще? Давай, Леша, съездим за ним.
— Ты что, тетя Шура, нет времени, да и соляра нынче дорогая. Да и некогда мне, пообедаю и вашему сыну за дровами в поселок поеду. Витёк трактор в конторе выписал. Во, времена пошли, в поселке дрова стали покупать.
Александра его не слушала, торопливо шла по дороге, волоча за собой сани. Ругала себя, что не привязала на цепь пса, когда он пришел. Что ему вольер, когда невеста в охоте.
Санки плохо по дороге катились, дорожники посыпали ее густо песком и солью. Выехала за околицу и все молила неизвестно кого, может бога собачьего, чтобы живым застать Барона, а там бы уж она его выходила. Вот ведь только и понимаешь, как дорога тебе животина, когда ее теряешь.
Навстречу уазик катил, ветеринарский. На нём иногда ветеринара возили, но больше зоотехники ездили. Посторонилась, прижалась к снежному борту.
— Мать, — высунулся из машины Виктор, —не за Бароном?
— За ним.
— Везём, только, наверное, хоронить. Пётр ему укол сделал, мы его около дома сгрузим и сразу назад. Директор узнает, что самовольно уехали, нам обоим вставит по первое число. Я ведь в смене, а Пётр в Сорокино на телятник должен ехать.
Развернула санки Александра, а мужики на уазике уже назад ехали. Теперь она еще больше торопилась, словно от того, как она до пса доберется, жизнь его зависела. Барон лежал трупом, но на ее голос открыл глаза и завизжал. Она вытащила из теплушки шерстяное одеяло, которым покрывали новорождённого теленка, укутала сверху собаку. Надо было как-то перетащить Барона на охапку сена. Она измучилась за этим делом, потому что пес жалобно визжал, когда до него дотрагивались.
— Потерпи уж, Баронушка, — умоляла она собаку. Вдруг увидела рядом Любовь.
— Давай помогу.
Вдвоем перетащили кое-как.
— Только не жилец он, Александра, места на нем нет живого, весь искусанный.
Александра не слушала, она разжала зубы у пса, положила руку в пасть. Она была теплая.
— Выживет, не дам ему помереть.
— Помереть, — фыркнула Любовь, — подохнуть, собака, чай.
— Так, подруга дорогая, за помощь спасибо и домой отправляйся, нечего раньше времени собаку хоронить.
Любовь ушла, сильно обиженная на Александру, а та подумала — и в самом деле может погибнуть Барон, если не принять миры. А какие меры, об этом только Пётр знает. Ему и позвонила по сотовому. Он согласился ездить в деревню, делать уколы, при условии, что за ним приедет такси и отвезет его обратно.
— Только, — добавил он, — в общем-то кругленькая сумма получается. Может, лучше, по крайний мере, дешевле, усыпить. И он не станет мучиться, и сами.
— Во сколько такси за тобой присылать?
— Так после работы, в пять часов.
Таксист ждал Петра после каждой процедуры. Уже привозил пять дней, но заметного улучшения не было видно. Александра разморозила печёнку и насильно кормила собаку. Таксист зашел в вольер, посмотрел на её занятие и сказал Александре:
— Не в коня корм. Ты ему водки стопку влей.
— Подожди сердиться, Александра, в самом деле, попробуй, хуже не будет, —поддержал Пётр.
Вечером приготовила пузырёк с настойкой, сходила за сыном, насильно влили собаке снадобье. А утром она не нашла его в вольере, пёс заполз в свой дом. Пётр велел после водки через семь часов дать собаке чистой воды, если будет жить.
Александра на карачках влезла к Барону, таща волоком трехлитровую кастрюлю с водой. Почти всё он и опорожнил. Обняв собаку за шею, она заплакала. В этих слезах растворилось все напряжение последних дней. Поспешно утёрла слезы, когда услыхала, как кто-то открывает калитку.
— Кто там? — окликнула
Может кто чужой, у неё дом не на запоре.
— Я это, Шура, а ты откуда кричишь-то?
Александра поторопилась выпятиться из конуры, чтобы Любовь не увидела ее на коленках.
— Может, помочь тебе чего? Может, в магазине чего взять? Или воды наносить?
— Ничего не надо. Сама всё сделаю.
— Как собака-то?
Боясь сглазить, Александра, сказала:
— Вроде все так же, разве чуть полегче.
А день-то был последний мартовский. Видно, напоследок решила зима о своих правах заявить. Пошла в магазин Александра по метели. Вышел в вольер её проводить Барон. Встал широченными лапами на трубу, ограждающую сетку, лизнул в щеку. От этой ласки Александра даже прослезилась. Замечала она за собой подобное состояние, когда при самой большой неприятности собирала волю в кулак и не позволяла себе расслабиться. А когда напряжение спадало, слёзы трудно было удержать. Вот и теперь стояла перед вольером, гладила кудлатую голову пса и плакала. Потом справилась с собой, вытерла слёзы и направилась в магазин. Ее окрикнула Любовь.
— Шура, вместе пойдем. Шура, а, Шур, сколько тебе пёс обошелся?
— И что тебя интересует, из моего кармана, не из твоего.
Любовь скорбно поджала тонкие губы, это означало, что она обиделась. Молчала до самого магазина. Оказывается, считала.
— Можешь и не говорить. Четыре тыщи на такси, уколы по восемьсот рублей за ампулу.
— Не восемьсот, а восемьдесят.
— Приплюсуем угощение, итого за пять тысяч, а у тебя пенсия десять.
— У тебя займу. Или не дашь?
— Дам, на собаку бы не дала, а на пропитание дам. Никак я к тебе не привыкну, Шура, к чудачествам твоим. Полпенсии на собаку потратила.
Людмила Ким
Следующая публикация
Комментарии 3