Что? — с нетерпением воскликнула дама.
— Змеи там, вот что! Последний хозяин даже специалиста по гадам вызывал, чтоб объяснил феномен.
— И что, объяснил? — совсем расстроилась дама.
Змей она боялась и ей сразу разонравился участок.
— Ну, да — усмехнулся Матвей, — говорит, ничего не попишешь — у них тут миграция!
***
По дороге через деревню второй день шли беженцы. Уже неделю ходили слухи, что немец близко. Все, кто хотел, и главное, мог, ушли. Часть примкнула к партизанскому отряду Заварзина, а часть ушла в тыл. В деревне из восьмидесяти с лишним дворов жилых осталось десять.
Среди тех, кто остался, была и Василиса, баба лет тридцати пяти. Лицом её Бог не обидел, очень милое было у неё лицо. Вот только родилась Василиса хромоножкой — одна нога была короче.
Василиса не хотела никому быть обузой. Незамужняя, жила одна после смерти родителей в небольшом, но крепком доме.
Время шло, а фашистов все не было.
Оставшиеся радовались: пронесло. Но, как оказалось, радость их была преждевременной. Поднимая пыль, первыми на деревенской дороге показались мотоциклы с автоматчиками.
Затем подъехали два крытых грузовика с солдатами и открытый автомобиль — с начальством. Солдаты спрыгнули на землю, и разбившись по трое, пошли по деревне. Резала ухо чужая речь.
Василиса вжалась в вышитые самолично подушки и закрыла глаза. Под кроватью у неё лежал топор, но она понимала, что вряд ли успеет им воспользоваться.
Про жестокость врага она была наслышана, и думала о том, как бы успеть лишить себя жизни до того, как её станут мучить.
Вскоре она услышала шаги и немецкую речь. Два вражеских солдата вошли во двор. Затряслась ручка двери.
— Открывайт! — услышала она молодой голос, но даже не шелохнулась. Её сковал страх.
В следующую секунду мощный удар сотряс дверь, но та устояла. Однако второй удар частично снёс дверь с петель.
В комнату вошли двое. Один солдат был пожилой, мешки под глазами выдавали в нём нездоровье. Второй ещё совсем юноша, чем-то похожий на племянника Василисы. Тот ещё в начале войны сбежал на фронт и с тех пор о нём не было вестей.
Солдаты обыскали комнату, заглянули за печь и под кровать.
— Где ты прятать свой мужик? — спросил пожилой и грубо ткнул её в грудь автоматом.
— Я одна, — она не узнала свой голос.
В этот момент, младший обнаружил подпол и крикнул товарища. Открыв его, и никого и ничего там не обнаружив, они ушли, оставив Василису в состоянии оцепенения. Она зажмурилась, ожидая прощальной очереди, которая прервёт её существование, но нет.
Она перекрестилась на красный угол. Оттуда, из сгущавшихся сумерек грустно смотрел на неё Спаситель.
Василиса хотела поправить дверь, но ей недоставало роста. Выбившись из сил, присела она на скамью, как вдруг услышала шум. "Вернулись меня прикончить" — пронеслась мысль. Она смотрела в синеющий проём, ожидая увидеть там свою смерть.
Но вместо немцев там показался Савелий Михеев.
— Василиса! — прогремел он, — разговор имеется.
— Говори, дядя Савелий, — кивнула она.
— В обчем, оказался я с семейством на вулице! Стыдоба. Пусти на постой…. пока...— он понизил голос до шёпота, — ..пока нечисть эта занимает нашу хату. Штаб у их там.
— Так тесно у меня, дядя Савелий! — сказала Василиса, — да и дом тепло не держит, вишь, дверь снесли, ироды!
— Ничё, — он махнул рукой семейству, жавшемуся у забора, — дверь поправим, житьё наладим! Спасибо, Василиса! Прямо выручила!
Озираясь по сторонам, в проёме появилась жена Савелия, баба Матрёна, за ней две дочери, Надежда и Елена с детками двенадцати, восьми, пяти и трёх лет. Зятья Савелия, те воевали.
Савелий живо поправил дверь, а его жена и дочки заполнили собою всё пространство: расставили вещи, что удалось унести с собой, разложили на столе еду в виде нескольких печёных картофелин и испечённого два дня назад хлеба.
Так же с собою у них была треть мешка муки, мешок сушёных грибов, и полоска копчёного сала.
Хозяйку к столу не позвали, дали ей кусок хлебца, пахнувшего салом, и то ладно.
Василиса ночью не могла уснуть, всё ворочалась — неудобно было на жёсткой лавке — кровать она уступила детям. Вдруг в окнах заплясали рыжие всполохи.
— Пожар! — закричала она и бросилась наружу. За ней, чертыхаясь, выскочил и Савелий с женой Матрёной.
Полыхал дом напротив. Хозяева ушли на фронт, а старики подались к родне, в Свердловск. Дом пустовал почти год, предприимчивые жители уже на треть растащили его на доски. Посмотрев немного на пламя, чета Михеевых, а вместе с ними и Василиса, вернулись в дом.
— А ты ещё говорила: "К Степановым пойдём"! — шептал жене Савелий, —Вона, полюбуйся, сейчас бы пылали там!
Он перекрестился и полез следом за женой на печь.
Утром Василиса не чувствовала ни рук, ни ног — всё затекло, и было словно из дерева.
Михеевы ещё спали, только младший пацанёнок шлёпал голыми ножками по холодному полу, в поисках поганого ведра.
Василиса сопроводила его в закуток. Когда вела обратно, малыш захныкал.
— Чего ты, маленький? — спросила Василиса.
— Мне бы, тётенька, кашки, или молочка, — он поднял на неё голодные глаза.
У Василисы внутри шевельнулось нерастраченное материнское чувство. Так жалко стало мальца, что она подняла его и прижала к себе.
У неё были разложены под матрасом сухари, но на нём теперь спали и достать их было нелёгкой задачей.
— Подожди немного, небось мамка встанет и накормит, — успокаивала ребёнка Василиса.
Вдруг ей послышался протяжный вой. Отпустив мальчика, Василиса пошла поглядеть.
Вся деревня содрогнулась, узнав, что в доме Степановых сгорела Валя Малеева, дочка одного из партизан. Обезумевшая от горя мать стояла на пепелище над телом дочери до самой темноты.
***
Муку экономили, но было понятно, что её хватит от силы на неделю. Пекли из неё тонкие, пресные лепешки.
И вот настал день, когда запасы были съедены. Даже Василисины сухари, твёрдые, как камень, и те сгрызли. Остались только сушёные грибы, которые жевали, размочив в воде.
Матвейке, так звали младшего мальчонку, такая еда не годилась — от неё у него крутило живот. Он лежал на спине и время от времени тихонько хныкал.
Глядеть на это не было сил. Василиса накинула на плечи тёплый матушкин платок, помолилась коротенько перед образом Спасителя и отправилась в Штаб, который враг устроил в большом доме Михеевых.
Её не было до самого вечера. Михеевы уж и перестали ждать, думали, убили её. Но, когда она появилась, поставив перед изумлёнными бабами стакан молока, немного хлеба и несколько яиц, — ахнули.
Матвейке немедленно изготовили молочный кисель, и он, выпив его, наконец спокойно заснул.
— Ты, Василиса, прямо кудесница! — изумлённо воскликнул Савелий, глядя, как суетятся бабы, делая болтушку для старших ребят. — Откель это всё?
— На работу нанялась, — хмуро обронила Василиса и положила перед собою красные, точно гусиные лапы, руки, — прачкою.
— Ты что же это? На фашистов... прачкою? Ради Матвейки нашего? — глаза Савелия наполнились слезами, — милая моя! Век не забуду!
Василиса опустила голову. Она ненавидела немцев горячо, люто, но глядя на порозовевшего Матвейку, находила в себе силы стирать их вонючее бельё.
Работать на них ей пришлось недолго — уже через несколько дней гитлеровцы спешно покидали деревню. К несчастью для Михеевых, напоследок подожгли свой штаб.
Вскоре в деревню въехали наши танки.
— Дорогие! Родные! — причитали Надежда и Елена, махая вышитыми Василисиными рушниками, — Наконец-то!
Колонна, однако, не задерживаясь, проехала дальше, а уже к вечеру в деревню зашла "Царица полей" — пехота.
Из всех домов лучше всего сохранился дом Василисы и прибывшим командирам стало интересно, почему. Отчего враги не сожгли его, наряду с другими?
Постучавшись в дом, бойцы обнаружили там Савелия со всем семейством. Уж не являлся ли он пособником гитлеровцев?
Кроме того, один из красноармейцев заметил обёртку от немецкого шоколада, — которым как-то расплатились с Василисой за труд фашисты.
И доставили Савелия и Матрёну к командиру.
Тот с пристрастием допросил их. Оба клялись, что бог весть, почему их не убили — возможно оттого, что приют они нашли у Василисы, а уж она на немцев спину гнула!
Привели Василису.
— Говорят, что ты на немцев работала, — не глядя на неё, сказал полковник, и сделал запись в журнале.
— Всё так, — не стала отрицать она, — потому как дитё с голоду помирало. Не было моченьки на то смотреть!
— Дитё, говоришь, помирало?! — вскинулся он. Перед глазами его встали сгоревшие деревни, тела убитых, сгоревших, замученных. — да ты знаешь, сколько эти нелюди сгубили? И детей, и стариков, а ты им... портянки мыла!
Василису грубо скрутили и вывели во двор. Уцелевшие деревенские плевали в неё, бросали комья грязи и камни. Она не уворачивалась и один из камней попал ей в лицо и рассек кожу. Камень бросила мать убитой захватчиками Вали Малеевой.
Василиса упала. Её подняли и отвели в холодный сарай. Приставили бойца, чтобы не утекла.
— Что с ней теперь? — подошла к нему Надя Михеева, мать Матвейки.
— Расстреляют, наверное, — равнодушно зевнул тот, — по законам военного времени!
— Она сынишке моему жизнь спасла, — сказала Надежда, — если бы не Василиса, помер бы сыночек.
— А ты сходи к полковнику, попроси. Только после обеда иди, как подобреет. Он ничего мужик, может отойдёт, смилуется.
— Хорошо, так и сделаю, — кивнула Надежда.
— Хотя я бы енту шельму, что фрицам прислуживала, лично бы расстрелял! — крикнул ей вслед боец.
Узнав, что Надежда собралась просить за Василису, Савелий с Матрёной принялись бранить её:
— Ты что удумала? — гремел отец, — токмо отмылись!
— Не смей ходить, она всех нас за собой в могилу потащит! — вторила мать.
—Не по-людски это, — прижимая к себе сынишку, — твердила Надежда, — мы должны попытаться спасти Василису.
— Глупая ты баба! — тряс у дочери перед носом кулачищем Савелий, — нешто не понимаешь, что на руку нам Васькина смерть. Дом наш сгорел. Куды мы теперь? Наш дом здесь и Васька — лишняя!
— Да как вам не совестно! Побойтесь Бога, — кричала возмущённая родительской подлостью Надежда, — я всё одно, пойду.
— Ленка! Закрой дверь, да дай верёвку! — крикнула Матрёна старшей дочери.
Втроём они связали Надежду и она только вздрагивала, связанная, на скамье. Матвейка жалел мать и гладил её, успокаивал.
Утром Савелий прогулялся по деревне и явившись домой, принёс новость:
— Василису отправили в город, для дальнейшего дознания, а там, может быть и в лагеря, — сообщил он.
— Ну вот, видишь, — сказала Матрёна дочери, — обошлось.
Надежду развязали, но она ещё долго не разговаривала с родителями.
Позже старшие дети принесли другую весть: старуха Абрамова видела, что воронок, в котором увезли Василису, в скорости вернулся. Не успел бы он доехать до города и обратно в такой срок.
Но Надежда верила, что Абрамова ошиблась, перепутала. Зато Савелий, похоже, тоже наверняка знал, что хозяйка дома не вернётся и считал его своим. По этому случаю затеял он сделать пристройку.
В своём старом доме, что сожгли немцы, в погребе, у Савелия был тайник. В нём хранились деньги на «чёрный день». Когда фрицы заселились в избу, он не успел их взять и теперь надеялся, что тайник сохранился.
Так оно и было! Жестяная коробка была на месте, хоть и повредилась немного. Савелий в нетерпении стал открывать её, и слегка поранил руку. Легко поранил, даже внимания не обратил, на эдакую ерундовину.
Пришёл домой, а на следующий день его залихорадило. Врачей кругом нет, лекарств нет, так и сгорел Михеев за три дня от неведомой лихоманки. И деньги не спасли.
Убивались по отцу Матрёна с Еленой, а Надежда, та хоть бы слезу уронила!
— Бесчувственная ты! — упрекала её мать, — отца родного не жалко!
— Жалко, — отвечала та, — только они сами виноваты.
— У, змеища! — прошипела мать.
Только схоронили отца, как появилась новая напасть: на участке завелись гадюки. Прямо кишели у крыльца, иные и в дом заползали. Одна такая и укусила Матрёну, когда та полезла под кровать, чтобы достать ботинок. Укус пришёлся прямо в лицо. Оно распухло так, что глаз совсем стало не видать. Последние часы Матрёне было тяжело дышать. Дочери, не в силах ей помочь только делали хуже, рыдая вместе с детьми.
Схоронив и мать, Надежда с Еленой, вместе с детьми пошли пешком на восток. Там их подобрали наши войска и переправили в глубокий тыл.
Елена, к тому времени ставшая вдовой, вышла замуж вторично и осталась.
А Надежда с сыновьями после войны приехала в родную деревню. Из всех покинувших её жителей, вернулось меньше половины. Муж Надежды пропал без вести. Её с детьми приютила двоюродная тётка, к тому времени растерявшая всех родных.
***
Поскольку недалеко от деревни шли бои, «чёрные копатели» были в тех краях не редкостью. Целыми днями они ходили с металлоискателями по полям и болотам, ища оружие.
И те, кому доводилось ночевать в палатках у болот, рассказывали, что перед самым рассветом они видели женщину, лет сорока-пятидесяти, с милым широким лицом. Некоторые пытались заговорить с ней, но женщина ничего не отвечала, только улыбалась, глядя в сторону деревни и поправляла на плечах тёплый, серо-бурый пуховый платок.
НЕ СУДИТЕ, ДА НЕ СУДИМЫ БУДЕТЕ.
(Людмила Е.)
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 4