Истории, которые влияют на нашу жизнь!

- Что решила с отцом ребёнка? - тихо спросила она , глядя на живот дочери, выпирающий из-под накинутого на плечи белого ,халатика,- на меня, как видишь, надежды мало, ума не приложу, что вы будете делать. Больная осеклась, а из её глаз потекли слёзы. - Ну, мам, ну не плач, тебе нельзя волноваться.А что до этого подлеца, то не я первая, не я последняя, и кому как не тебе, знать этих мужиков. Ты же меня смогла поднять одна на ноги, вот и я справлюсь, тем более, ты же нас не оставишь – правда, мама? Дочка ткнулась в горячую руку матери и разрыдалась. - На всё Божья воля, я верю, что Бог не оставит вас - мать нежно гладила её по волосам и смотрела в окно, за которым падал пушистый снег, покрывая серую крышу соседнего дома. Хоронили Елизавету Петровну всем двором.За всю свою жизнь она никому не делала зла, всем старалась помочь, подсказать, поддержать в трудную минуту. Но судьбе было угодно, чтобы она стала невольной причиной развала семьи своей лучшей подруги Шурочки. С юных лет та имела головокружительный успех у мужчин и, естественно, выскочила замуж за самого красивого и успешного. Жила на широкую ногу, одно тяготило подругу – она не могла иметь детей, а муж, выросший в большой, дружной семье, не мог смириться с тем, что у него их никогда не будет . И вот однажды на пикнике он, перебрав спиртного, оказавшись наедине с Лизой, начал плакаться ей в жилетку. Лиза без всякой задней мысли, по-бабски пожалела его, наговорила много утешительных слов и даже поцеловала его по-приятельски в щёку. А через неделю он заявился к ней и попросился переночевать, объясняя свой визит тем, что поругался с женой и ему просто некуда податься. Лиза, хоть и понимала, что впустив его, обидит подругу, но, не зная, как поступить, накормила его и как на пикнике долго выслушивала обиды на жизнь, а когда легла спать, он вошёл к ней в спальню и , несмотря на то, что она умоляла его не делать глупостей, сдалась под его натиском, надеясь, что об этом никто никогда не узнает. Но шила в мешке не утаишь. Шура первая заподозрила неладное, когда Лиза вдруг ни с того, ни с чего, выскочив из-за стола, побежала в ванную. - Уж не беременная ли ты подруга, и от кого это ты умудрилась залететь? В ответ Лиза только покрутила пальцем у виска, но вскоре и сама поняла, что беременна. А ещё через какое-то время разразился скандал – в очередную ссору Шурочки с мужем, тот взял да и ляпнул - что ребёнок у Лизы от него. В тот же день Шура ушла от него, а подругу, хоть та на коленях молила простить её, ибо не хотела причинять ей зла – не простила и с тех пор никогда с ней не общалась. Её муж приходил к ней не раз, предлагал пожениться, но Лиза выгоняла его, а вскоре узнала , что он попал в аварию и скончался в больнице. У Лизы родилась дочка, которую она назвала в честь своей бывшей подруги – Сашенькой, в которой души не чаяла, благодаря Бога за то , что Он подарил ей утешение в её одинокой жизни. Незаметно летит время – детсад, школа, институт, дочка выросла, а однажды, когда та выскочила из-за стола и бросилась в ванную, она невольно повторила слова , сказанные ей Шурочкой: - Уж не беременна ли ты, дочка? А потом как гром среди ясного неба - Лиза почувствовала недомогание, вызвали скорую, на которой её отвезли в больницу. На вопрос- что с ней? – Врач потупив взгляд , ответил – рак… Одно успокаивало Лизу – её вера в Бога и в то, что Он даст силы со смирением принять неизбежное. И вот, стоя у гроба, Александра смотрела в родное лицо мамы и никак не могла поверить, что её уже никогда не будет рядом. Вдруг на её плечо опустилась чья-то ладонь, обернувшись, она увидела тётю Шуру, мамину подругу и жену её отца. Тётя Шура смотрела на Лизу, и крупные слёзы текли по её щекам: - Прости, подруга, спи с миром, а я присмотрю за нашими деточками. Она крепко обняла Сашеньку и так и стояли бок о бок, глядя на то, как заколачивали крышку гроба и опускали его в могилу. (Автор Олег Вотинцев)

Я сделал громче, чтобы ничего этого не слышать. «Ты же не умрешь, если немного поможешь и внесешь вклад в воспитание наших детей?» — спросила ты, убавив звук. Я раздраженно тебе ответил: «Целый день я проработал, чтобы ты все время могла оставаться дома и играть в кукольный домик». Началась ссора, один за другим повалились аргументы и доводы. Ты плакала, потому что устала и очень злилась. Я много всего тебе позволил наговорить. Ты кричала, что больше так не можешь. Потом ты вышла из дома и оставила меня один на один с нашими детьми. Мне пришлось самому накормить их ужином и уложить всех спать. На следующий день ты не вернулась. Я взял выходной на работе и остался дома с детьми. Я прошел через все жалобы и слезы. Я целый день бегал кругами по дому, не имея свободной минутки даже для того, чтобы принять ванну. Одновременно я грел молоко, одевал детей и мыл посуду. Одновременно. Я был заперт дома на целый день, не имея возможности поговорить с человеком старше 10-летнего возраста. У меня не было возможности нормально сесть за стол и насладиться прелестями еды — надо было все время смотреть за детьми. Я чувствовал такое сильное истощение, что мог бы беспробудно проспать часов 25. Но это невозможно, потому что малыш просыпается и кричит каждые два часа. Я прожил без тебя два дня и лишь одну ночь. Я все понял. Я понял, как ты устаешь. Я понял: быть матерью — это постоянная жертва. Я понял, что это намного тяжелее, чем сидеть в офисе по 12 часов и принимать серьезные финансовые решения. Я понял — ты пожертвовала своей материальной свободой и карьерой ради того, чтобы быть рядом с детьми. Я понял, как трудно, когда твое финансовое положение зависит не от тебя, а от твоего мужа. Я понял, чем ты жертвуешь, когда отказываешься пойти с подругами на вечеринку или в спортивный зал. Ты элементарно не можешь заняться любимым делом и даже выспаться. Я понял, что ты чувствуешь, когда тебя запирают на замок с детьми, и ты пропускаешь все, что происходит вокруг. Я понял, почему ты обижаешься, когда моя мама критикует все твои методы воспитания. Никто не понимает детей лучше, чем их мать. Я понял, что матери несут самую большую ответственность в обществе. Никто, к сожалению, этого не ценит и не превозносит. Я пишу тебе это письмо не просто для того, чтобы сказать, как скучаю по тебе. Я не хочу, чтобы еще один твой день прошел без этих слов: «Ты очень смелая, ты прекрасно справляешься, и я очень восхищаюсь тобой!» Роль матери, жены и домохозяйки в обществе, является самой важной и действительно ценится меньше всего. Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/lifestori (нажав: "Вступить" или "Подписаться") Если эта история понравилась Вам, нажмите Класс или оставьте свое мнение в комментариях, только так я вижу что Вам понравилось, а что нет. Спасибо за внимание 💛

Boт я получаю пенcию oколo 17 тыс. , кoммyнaлкa 5 тыc, лекaрcтвa пoчти 3 тыc., на едy 6 клaдy этo пo 1500 в неделю, ocтaльнoе на пoxоpоны убиpаю, инaче ктo меня пoxоpoнит тo. Гоcпoдa, yжac. Пpишел дoмoй, cлёзы навоpaчивaютcя, oбyлcя пoшёл в мaгазин купил кypицy, кoлбaсы, xлебa мacлa, чaю, конфет, пpинёс ей сo слoвaми вaм пoдаpок передали, онa дoлго oтнекивaлacь пo итoгy взяла, a сегoдня yтрoм грею мaшинy и oнa выходит из пoдъезда и ко мне идёт и передaёт кyль с гopячими бyлoчкaми co cлoвaми чaй попьёшь. Тaкое oщyщение лёгкоcти дyши и cлёзы pадocти! Помните, звoните бaбушкaм и дедyшкам, звoните pодителям, приезжaйте и пpoвoдите вpемя c пoжилыми людьми! Вcем дoбрa и здopовья Если эта история понравилась Вам, нажмите Класс или оставьте свое мнение в комментариях, только так я вижу что Вам понравилось, а что нет. Спасибо за внимание 💛

- Уроки иди делай, – прервала ее Маша. – А то будешь в магазине «свободная касса» кричать! - Кто бы говорил, – огрызнулась Аня. – Сама ни дня не работала, и мне что-то указывает! Тут уже Маша обиделась и принялась кричать, преувеличивая последствия поцелуев для будущего дочери, рисуя уже чуть ли ни ребенка в подоле, который вот-вот должен родиться. Дочь тоже в долгу не осталась и в ответ высказала Маше, что она домохозяйка, которая ничего дальше своего носа не видит. По сути, дочь, конечно, была права, именно поэтому Маша так обиделась. Училась она на медсестру, когда познакомилась с Валеркой, и на третьем свидании, которое проходило на даче его родителей, она забеременела Аней. Доучиться у нее не вышло, но Валера был так рад ребенку, что даже речи не было о том, оставлять его или нет, хотя знакомы они были всего ничего. Быстренько сыграли свадьбу, чтобы живота не было видно, а через семь месяцев родилась Аня. Маша собиралась доучиться и пойти работать, но муж очень уж хотел сына. Вторая беременность никак не получалась – надо же, с Аней с первого раза все вышло, хотя и не планировал никто, да и день безопасный был, а потом вот такие сложности. Пошли к врачу, там нашли какую-то инфекцию, муж клялся и божился, что он тут ни при чем и что, наверное, ей при родах что-то занесли. Пролечились, пробовали еще и, наконец, Маша забеременела. - Будет мальчик! – уверенно говорил Валера. Но оказалось, что девочка, и он жутко расстроился, даже не скрывал этого. Маша плакала, но что делать – ребенок уже есть, еще и такой долгожданный. Назвали девочку Мариной. Третья попытка тоже закончилась девочкой, и после этого Маша уже не решалась рожать: и возраст уже не тот, и последняя беременность далась ей с трудом, да и младшая Олечка постоянно болела. Муж сначала просил еще раз попробовать, а потом махнул рукой. И вот оказалось, что не махнул, а просто нашел другую, которая сына ему родит. Тем вечером он не вернулся домой. А когда Маша ему дозвонилась, сказал: не звони мне больше, на развод сам подам, квартиру, так и быть, тебе оставлю, алименты строго по суду, ни копейкой больше. Сказать, что Маша была в шоке – ничего не сказать. У нее истерика в тот вечер случилась, Аня даже скорую вызывала. Ну а потом как-то свыклась. Узнала, что любовница мужа близнецов ждет, мальчиков, срок четыре месяца. Видимо, как УЗИ показало пол детей, так он и решился уйти. Неужели так сильно о сыне мечтал, что семью решил ради этого бросить? На этот вопрос Маша не находила ответа. За квартиру она была ему благодарна. А вот алименты оказались смешными – официальная зарплата у него минимальная была, а то, что он в черную большую часть получает, поди докажи. Да и стыдно было что-то доказывать, по судам ходить – не таким Маша была человеком. Поэтому она пошла искать работу. Полгода отработала на кассе, как дочери пророчила, а потом кто-то подсказал ей, что можно сиделкой работать – образование, пусть и неполное, у нее есть, а опыт... Опыт не всегда на первом месте, лишь человек был порядочный. Не то, что она была недовольна зарплатой – работать оказалось непросто, но Маше нравилось, что ее труд ценят и платят за отработанное время деньги, а то дома варишь суп, пол намываешь, а никто даже спасибо не скажет! Но вот пользы своей Маша не особо чувствовала. Раньше она понимала, для чего живет – чтобы мужа и детей счастливыми делать. А теперь получалось, что ни мужу, ни детям она не нужна: старшие дочери отдалились сильно, видимо, считали, что это Маша была виновата в том, что Валера от них ушел. А младшая, наоборот, липла постоянно и болела чаще прежнего, а больничные в магазине не любили. Вот и решила Маша попробовать стать сиделкой – будет пользу людям приносить, да и график посвободнее будет, можно будет младшую дочь на старших оставлять. Пациенты были разные. Кому укол нужно было поставить, кого накормить и в туалет сводить, с кем просто поговорить... Было сложнее, чем Маша ожидала: и морально, и физически, но все равно эта работа ей нравилась больше. Маша ее сразу узнала, хотя не видела много лет, уже и не помнила сколько. Она сильно изменилась – кожа стала рябой и состоящей словно бы из одних только морщинок, волосы побелели и стали такими редкими, что была видна желтоватая кожа, покрытая неприятного вида хлопьями. Волосы было особенно жалко, потому что Маша помнила, какие они были: густые, блестящие, глубокого орехового цвета, отливающего на солнце медью. Не изменились только глаза – такие же яркие, словно для блестящих алмаза. Таких зеленых глаз она еще ни у кого не встречала. - Алевтина Николаевна? И та тоже ее тут же узнала – протянула руки, легонько коснулась Машиных рук и улыбнулась: - Машенька... Познакомились они случайно. Маша весь день собирала с мамой малину на даче, и пока они ждали автобус, ходивший раз в два часа, мама побежала в магазин, вроде как там были банки дешевые. Ведро с малиной оставила на Машу и велела стоять и не сходить с места. А как тут не сходить – солнце печет невозможно, еще и дяденька рядом дымит так, что задохнуться можно. И Маша пошла за остановку. Увидела там кота – огромного, черного, с рваным ухом, закрывающим один глаз. А она знала, что если черный кот перейдет ей дорогу – плохая примета. Поэтому, когда кот побежал, дернулась в другую сторону, запнулась о торчащий из земли корень и упала. Малина вывалилась из ведра. И Маша заплакала. - Ты чего, малышка? – услышала она незнакомый голос и убрала ладошки от лица. Перед ней стояла женщина – красивая, в красной косынке и в свободном красном платье. А глаза – зеленые-зеленые, как два изумруда. - Уронила? – поняла женщина. - Ма-ма, – начала выговаривать Маша и опять расплакалась. – Мама сейчас придет и... - Давай так, – предложила женщина. – Сейчас я насыплю тебе своей малины, а маме мы ничего не скажем, хорошо? Маша и сказать ничего не успела, как женщина взяла свое синее пластмассовое ведро и пересыпала ягоды в ведро Маши. - Спасибо, – только и успела вымолвить Маша, а женщина прижала палец к губам – тихо, это наш секрет. Мама так ничего и не узнала, только удивлялась дома, что ягода крупнее и слаще оказалась, чем в прошлом году. А Маша так переволновалась, что ночью у нее начался жар. Мама испугалась и вызвала утром врача. - Как жаль, что Нина Константиновна на пенсию ушла, – вздохнула она. – Новенькую прислали, кто знает, вдруг практикантка, какой толк от нее. Но пришла не практикантка. Врач была даже постарше мамы – спокойная, улыбчивая, с зелеными как изумруды глазами. Когда у Маши расширились глаза от удивления, врач прижала палец к губам и сказала: - Ну, здравствуй, Маша, меня зовут Алевтина Николаевна. Я теперь буду твоим участковым врачом. Алевтина Николаевна много для нее сделала – когда в третьем классе Маша упала с велосипеда и неудачно повредила руку, так что речь шла даже об ампутации двух пальцев, она два раза в день приходила к ним, обрабатывала руку какой-то редкой заграничной мазью. Пальцы спасли. А потом в шестом классе у Маши часто болел живот, даже по скорой возили, чтобы исключить аппендицит, но отправили обратно. А Алевтина Николаевна пришла, осмотрела ее и сама позвонила в скорую, велела срочно везти в хирургию. И оказалась права – уже перитонит начался, просто аппендикс в месте непривычном был, и анализы нетипичные, конечно, но такое бывает, ей на практике про это врач рассказывал. Конечно, это из-за нее Маша решила стать врачом. Но в медицинский не поступила, пошла в колледж на медсестру. Ну а дальше известно – встретила Валеру и... - Как же я рада тебя видеть, Машенька! Как оказалось, детей у Алевтины Николаевны не было, и родственники все были далеко или сами нуждались в помощи, так что справлялась она сама до поры до времени, но сейчас уже не вставала с кровати. - Рассеянный склероз, – вздохнула она. – Давно уже поставили, еще когда ты маленькая была. Я никому не говорила, все надеялась на чудо... Но чуда не случилось, как видишь. У Алевтины Николаевны она проводила больше времени, чем было обговорено – Маша знала, что ее ждут в другом месте, но не могла отказать в беседе, видела, как Алевтина Николаевна одинока. Несколько раз брала с собой Олю – та все так же болела, а старшие дочери отказывались с ней сидеть, придумывали себе занятия поинтереснее. Кое-кто из клиентов ругался, боялись, что зараза к ним перейдет, но Маша совсем больную не водила, да и всегда в коридоре на стульчике ее садила. - Что ты ребенка таскаешь, оставь ее у меня, – сказала как-то Алевтина Николаевна. - Да, мама, оставь меня с бабушкой! – попросила Оля. У Маши и у самой глаза повлажнели: не довелось младшей дочери увидеть своих бабушек: одна умерла за год до ее рождения, другая только старшую внучку и успела понянчить, а Алевтина Николаевна так и вообще даже носом зашмыгала, так ей приятно было услышать это слово «бабушка». Маша сильно переживала, что там и как – все же Оля еще совсем маленькая, пять лет ей, а Алевтина Николаевна не встает... Но когда она прибежала, все было в порядке: Маша сидела на стульчике и слушала «Семь подземных королей», которую ей читала Алевтина Николаевна. - Спасибо большое, она тут вас не замучила? - Что ты, дочка, все хорошо – она мне целую страницу прочитала, а теперь вот я ей читаю. Ты как сама, устала, поди? Сядь, отдохни, чаю попей... По дороге домой Оля только и говорила, что об Алевтине Николаевне. - Когда я вырасту, буду врачом, как она, – пообещала Оля. – И вылечу ее, хорошо? Интересно, почему она сама себя не может вылечить? В этот момент на дорогу выскочил черный кот, глянул на Машу и побежал дальше по своим делам. А Маша подумала: плохая примета. И тут же вспомнила то ведро с малиной и поправилась: хорошая примета. У подъезда их остановил сосед – хороший человек, он часто девочкам велосипед помогал чинить и яблоками с дачи угощал. - Вы кота черного не видели? – спросил он. – Убежал, шельмец... - Вот туда побежал, – показала Оля. - Спасибо! Он домашний у меня, никогда на улице не был, а тут я дверь открытой оставил – диван новый заказал, а он шмыг за дверь! - Пойдемте, я покажу! Оля схватила его за руку и потащила в ту сторону, куда кот побежал. Маше пришлось идти следом, хотя как-то неловко было. Кота в итоге изловили – он на рябину залез и орал там, и сосед попытался залезть, но дерево тонкое слишком, пришлось Олю подсадить, и она кота достала. Правда, тот ее поцарапал. - Надо перекисью обработать, есть у вас? – спросил сосед. - Есть, – ответила Маша. - А я буду врачом! – сообщила Оля. - Как здорово! – похвалил сосед. - Мы с мамой сегодня были у врача. Моя мама тоже врач, она уколы бабушкам делает, а я с ней хожу. Меня в садик не берут, говорят, что сопли, а у меня нет соплей, я просто носом шмыгаю. Как папа от нас ушел, я всегда шмыгаю, – не унималась Оля. Маше стало страшно неловко, и сосед это понял – нарочито громко и весело сказал: - Ну, это даже и хорошо – научишься у мамы уколы делать! А царапины обработать не забудь! И, знаешь что? Я в благодарность за спасение кота приглашаю вас на чай. У меня и пирожные есть – сегодня в магазине купил, свежие, только привезли! Ты любишь пирожные? - Очень! – обрадовалась Оля. - А вы, Мария? Он посмотрел на Машу чуть смущенно. И Маша ответила: - Ну, вообще-то, люблю. - Тогда идемте! Только у меня не очень чисто, – вконец смутился он. – Сами понимаете, квартира холостяка... После гостей Оля заявила, что им тоже срочно нужен кот. Черный, как у дяди Бори. А потом спросила: - Мы когда к бабушке пойдем? Вообще-то, к Алевтине Николаевне ходил социальный работник, Маша к ней через день ходила, больше Алевтина оплачивать не могла. - Завтра, – ответила Маша. – Сначала всех по работе обойдем, а потом к ней, хорошо? - А можно сразу к ней? Я у нее посижу? Я обещала ей книжку мою показать про хомяков! - Ну, сначала спросим у нее, и если она согласится... - Согласится, – махнула рукой Оля. – Как хорошо, что меня в садик не пускают... Маша посмотрела на часы: девять вечера, а старшей все нет. Выглянула в окно: стоит у подъезда с лохматым парнем, за руки держатся. Улыбнулась, задвинула шторы и пошла готовить обед на завтра. Впервые за долгое время ей совсем не хотелось плакать... автор: Здравствуй, грусть! Если эта история понравилась Вам, нажмите Класс или оставьте свое мнение в комментариях, только так я вижу что Вам понравилось, а что нет. Спасибо за внимание 💛

А мать покраснела и почему-то расплакалась. Так и сказала, что смерти ее ждут. Зачем так-то? Боится, что похоронить не на что? Но на миллион можно и фараона древнеегипетского проводить в последний путь. О чем это она? Так рассердилась, что даже выгнала: «Уходи. Не серди меня». Мать старая. Из ума почти выжила. Ведет себя по-детски. Внимание ей все подавай. Звони по три раза в день. А зачем звонить? Все живы-здоровы, слава Богу. Попробуй не набрать! Неделю плакать станет. Это и есть детство – в голове. Все у нее тяжелые думы. Всегда чем-то недовольна. Придешь, а она губки подожмет и молчит. Затем выдавит, что от одиночества скоро помешается. А как с ней жить? Она же авторитетом своим придавит, как гранитной плитой. На ноги не встать. Заест и съест. Как с ней жить? Понятно, что одиночество. Но это же возраст такой. Что тут поделать? Старость не в радость. Должна же понять, что нянчиться с ней никто не будет. Никто! Надо правде в глаза смотреть. Аромат! У дочери своя жизнь. И работа, между прочим. И обязанностей выше головы. А мать сидит в квартире. Ей скучно одной. Не станешь же с ней торчать? Квартира маловата. Втроем. Дочка выросла. А родители молодые. И с дочерью в одной комнате. Как жить? Годы же летят. А мать не понимает. Миллион зажилила. Зачем он ей? Для чего копила? Сейчас сидит на нем, как Кощей, и рубля не даст. Сердце деньги эти ей радуют? Ничего ей не надо. Ни одежды, ни обуви, ни разносолов разных. Потому что старуха. И отдыхать не поедет. И в санаторий лечиться тоже не поедет. Зачем миллион? И вообще непонятно, копила зачем? У нее всего одна дочь. Понимаю, если бы семеро по лавкам. Дочь одна, внучка одна. Как объяснить? Где слова найти? Конечно, старая. Радости у нее в жизни нет. Но через это все проходят. Даже великие артисты. И политики разные. Между прочим, две ее близкие подруги в одиночестве померли. И ничего. Мужественно свою долю приняли. А она как ребенок. Чуть что – в слезы. И не разговаривает. Ей покажется, что грубое слово услышала. Или неуважительную интонацию – сразу в слезы. Начинает страдать, что ее не уважают. С грязью смешали. И рассказывает, как тяжело жила. И какого-то фантастического уважения требует к себе. Нет, со стариками невозможно. Они кровь пьют. Здоровье высасывают. Мать каждый день обижается. Почти каждый день. И всегда одно и то же. Одно и то же: «Поговорить не с кем. По телевизору – гадость. Смотреть нечего. Читать нельзя, потому что больные глаза не дают». И что теперь? Что? Маленькая радость А тут еще неприятность. Фирма загнулась. Разорилась. И всех сотрудников на улицу. Без работы. Как жить? Иммунитет сел, загнулся. Поймала где-то хворь. В больнице валялась. Затем реабилитация. Лежит дома. Страдает. И вдруг старая мать. Нет, вы только поймите! Кто-то ей с такси помог. Вызвал и прочее. Прикатила с маской на лице. Зашла, еле живая. И сказала: «Доченька, не переживай. Мне-то зачем деньги? Буду тебе по сорок тысяч в месяц давать. А ты поправляйся. И работу ищи. Ты только не переживай. Тебе себя беречь надо». И мандарины на стол положила. Мамочка, хорошая, добрая. Ум сохранила. И сердце. автор: Георгий Жаркой Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/lifestori (нажав: "Вступить" или "Подписаться") Если эта история понравилась Вам, нажмите Класс или оставьте свое мнение в комментариях, только так я вижу что Вам понравилось, а что нет. Спасибо за внимание 💛

– Знамо дело... Знамо – горестно. Но не мы детей находим, а они нас. Терпи, девка. Лаяли оставшиеся в деревне собаки, чирикали воробьи. Привычных звуков деревни уж и не осталось. Деревня Заимка Ивановской области практически умерла. Склонилась покосившимися избами к реке, как будто отдавала ей свой последний поклон. Марья направилась домой, к мужу. В большое село – Ильинское. Нужно было выйти из Заимки засветло. Всю жизнь она боялась ночного леса и поля – детский испуг какой-то... Маша родом была отсюда. Шесть лет назад осталась совсем одна. Отец погиб уж после войны, и мать рано померла. Пошла она работать дояркой в местный колхоз. Тогда, когда познакомилась с будущим мужем, стоял июнь. Это было семнадцатое лето Марьи, и первое лето, когда работала она на ферме. Ходить на ферму было далековато, но она бегала туда с удовольствием, хоть и болели поначалу руки от трудоёмкой дойки. Однажды утром по дороге застал ее косой дождь. Небо заволокло, обложило тучами, хрипло зарокотало. Все кругом стало казаться косым, согнутым в одну сторону. Маша нырнула под стоящий с краю деревушки у леса навес. Села на настил, наматывала на руку распущенные черные косы, выжимая из них дождевую воду. И тут, сквозь косые струи дождя, она разглядела бегущего к ней черноволосого парня, в клетчатой, прилипшей к телу рубахе и закатанных выше колен штанах. Парень нырнул под навес, увидел ее и разулыбался: – Вот это подарочек! Я – Николай, а ты кто будешь? Марья испугалась, сердце заколотилось – кругом темень от косого дождя. Она промолчала, отодвинулась на край настила. – Тебя громом что ли оглушило? Или немая сроду? – шутил он. – Не немая. Машей меня звать. – Замёрзла? Не погреть? – продолжал пугать он девушку, но близко поначалу не подходил, – А нам дождь весь покос сбил. С МТСа я. Он ещё долго шутил, а потом начал приставать так, что Марья здорово испугалась. Блузка ее прилипла к телу – это ли взбудоражило парня или просто был он очень любвиобилен... Марья рванула под дождь со всех ног, и долго так бежала, оглядываясь. Ох, и страшно было в хмуром от нависших туч лесу! А потом Николай Никифоров пришел к ним скотником на подмену, временно. Марья взглянула на него с обидой. И тут он вдруг начал свои ухаживания, ходил за Марьей по-серьезному. Видать, та встреча оставила след. В замужество Марья окунулась с радостью. Хотя, что ждет ее в семье мужа и в чужой деревне, она представляла плохо. Свекровь оказалась хмурой, нездоровой. Она с радостью свалила на невестку часть забот, но следила за исполнением дел зорко. И хоть приходилось и не сладко Марье, она не унывала. Была она работящая, жилистая... Вот только укоры свекрови смущали. Ну, так ведь и правда – пришла голодранкой, без приданого, сирота, да и только. Впрочем, некоторое время спустя, по поводу хозяйства свекровь успокоилась. Видела, что невестка сноровистая. Другим укорам настало время – не несла Марья. Прошел год, пошел второй, а беременность не наступала. – Ты, девка, порченая какая-то. Неродящая-то баба — уже и не баба, а только полбабы. Что это за дом у нас – без внуков-то? Марья плакала Николаю в плечо, он укорял мать, а та злилась ещё больше. Молчала, вздыхала. Свекр и вовсе, смотрел в сторону Марьи, лишь когда она ставила перед ним миску. Но надежду Маша не теряла. Сама ходила к фельдшерице, сама тайком бегала в соседнее село к Батюшке, варила и пила отвары, которые советовали кумушки от бездетности. Жизнь шла своим чередом. Дом Никифоровых слыл не самым бедным. Хоть времена были нелегкие, послевоенные. Худо-бедно кусок в доме всегда был. Как-то под утро принес Николай полмешка сырого зерна. – Ох, Коленька, ох, не надо-ть... Как бы не донесли! – заахала мать. – Все тянут, не один я. Успокойся, мать... Запереживала и Марья. Уговаривала Николая не ввязываться в такие дела. Но он все равно нет-нет, да и притаскивал с колхозных работ какие-нибудь отходы. Марья и ночами уж стала спать плохо. Не зажигая лампы сидела она на постели, подогнув ноги, ждала мужа. И вот однажды пошла его встречать. Ощупью отыскала юбку, кофту и фуфайку, нашарила под кроватью высокие резиновые сапоги, прихватила мужнин брезентовый плащ и вышла на крыльцо. Ноябрьский пронзительный ветер ударил в распахнутые двери, крупные капли воды обожгли лицо. И где он так долго в эту дождливую пору? Ноги сами понесли ее на край села. Окна не горели, даже собаки попрятались. Не увязался за ней и привязчивый щенок Фенька, которого нежно она любила. Марья шла, глядя перед собой, высматривая мужа, а потом остановилась у старого овина на краю села. Дальше идти – только в поле. Ночного поля и леса Марья всегда страшилась. Она решила немного подождать, да и возвращаться назад. Дождь бил по холодной промозглой земле, шумел – то накатами ветра, то ровно и монотонно. И тут, сквозь шум дождя, Марья услышала лёгкий женский смех. Он раздавался со стороны овина. Она прислушалась и вдруг определенно поймала голос Николая. Поначалу даже обрадовалась, шагнула к овину, а потом охолонило... Он там не один. Шум дождя то заглушал, то доносил до нее голоса. И она узнала женский голос – это был голос Кати, девушки из соседней деревни, работающей вместе с ней на колхозной ферме. В первое время на ферме Катя была смела, весела и говорлива. Мечтала бросить село, отправиться в город на заработки. – Ходи, хата, ходи, печь, ходи и галанка. Я у мамки одна дочь, и то – атаманка! Городского я найду, лысого богатого. Не хочу в колхозе жить, дурочкой просватаной! – пела Катька на гулянках. А вот в последнее время что-то потухла Катеринина веселость. Она перестала смешить девчат, как бывало, говоряще располнела. И бабы на ферме поговаривали, что на сносях она от зазнобы женатого. Марья была уверена – городской. А вон как обернулось. Что этот зазноба – Николай, Марья не могла даже и предположить. Мимо домов по канавам неслись пенные дождевые потоки, а оцепеневшая от догадок Марья, долго еще стояла у овина. А потом от резкого порыва звонкого смеха Катерины отмерла, понеслась домой со всех ног по скользкой, знакомой до каждого бугорка тропинке. Но все равно упала, проехала боком по грязи – юбка ее из защитной солдатской плащ-палатки, каких у них в селе шились многими, в ногах запуталась. Прибежала домой и начала отстирываться в баньке, загромыхала тазом. Стиралась долго, основательно, даже как-то остервенело, все никак не могла выпустить из головы этот смех, этот ласковый голос и шепот мужа, обращённый к другой. – Отстираем эту грязь, Фенечка, отстираем,– разговаривала со щенком. Все, что было у нее в этом доме – так это ее любовь и его любовь к ней. А оказалось, что и этого нет. И то ли от того, что своими глазами картину эту любовную она не видела, а лишь слышала в глухом шуме дождя, то ли от бездонной женской надежды, Марье в измену верить не хотелось. И когда заглянул к ней в баньку Николай, она ничего ему не сказала. Решила подождать до завтра. А рано утром за Николаем пришли. Два милиционера и председатель колхоза. Мать рыдала, хваталась за полы пиджака председателя. Отец провожал сына молча, глядя исподлобья на незваных гостей. Марья хлопотала, собирала мужа, поднимала с пола безутешную свекровь. Из села забрали четырнадцать человек, отвели в правление. Народ толпился у стен правления до обеда. Передавали мешки, кульки... В обед подъехал грузовик, всех арестованных усадили в кузов и увезли. Сказали, что в город – на суд. Марья оглянулась. Под берёзами поодаль стояла и Катерина. Этот арест надолго всполошил всю деревню. Вот только говорить об этом боялись, сидели, закрывшись, по избам. Свекровь слегла в своем материнском горе. Осунулся и сник свекр. Уж несколько дней и Марья не спала. Так ничего и не решила она с Николаем, осталась не то женой, не то брошенкой. Но сейчас жалость и страх за мужа пересиливали обиду и ревность. Рыпаться сейчас никуда было нельзя, жену арестанта не больно приветят в других колхозах. А о разводе с Николаем так и не поговорили. Через несколько дней Марья, усталая, возвращалась с фермы, несла причитающееся молоко, когда вдруг, открыв дверь своего дома, увидела Катерину. Она сидела за столом, сложа руки под большим уж животом. А перед ней – свекр со свекровью. Катерина смотрела прямо, лишь цокнула языком, а свекр со свекровью потупились. – Здрасьте, – пропела Катерина. – И Вам не хворать, – ответила Марья. – Машенька, – непривычно приветливо обратилась к ней свекровь, – А ведь Катя-то в город ездила, навещала там наших. С Ольгой и Ниной, отец же там у них и Васька, муж Ольгин. Марья ставила ведро с молоком на печь, мыла руки у рукомойника, слушала. – Маш, суд же был, десять лет нашему Коленьке дали! Ты подумай, – мать протянула руку с платком, а потом прижала его к глазам и заплакала. Марья грохнулась на скамью. – Как это – десять? – Так... , – ответила за свекровь Катерина, – Сказали – государственные преступники они. Почти всем по десятке влепили. Судили всех, одним списком. – Господи! – выдохнула Марья, не веря своим ушам. Свекровь плакала, было жаль ее. Марья успокаивала: – Ну, мам. Не может быть. Можа подумают ещё, можа и отпустят... Страху нагонют да отпустят, – надеялась Маша. – Кто их теперича отпустит? Дура ты совсем, Машка! Теперь уж – по этапу. Говорю ж, судили ох судом, – Катерина была уверена в своих словах. Они еще погоревали, послушали подробности о судебном процессе от Катерины. Потом зависла пауза, лишь слышно было, как свекр прихлюпывает чай из блюдца. – Ну, вот что! – Катерина хлопнула ладонью по столу так, что все подпрыгнули, и громко заявила, – Раз хозяева молчат, я скажу: Колька собирался жениться на мне. А с тобой разводиться хотел, да не успел. Вот так вот, Машечка. Хошь верь, хошь не верь, но ребёночек у меня от него будет. И одна я его рОстить не собираюсь. И домой в деревню батя меня с животом не пустит, он уж прослышал – бушует. Но я-то думала – поженимся с Колькой, простит. А тут вон оно, как обернулось... Поэтому к вам заезжаю, – обернулась она к свекру, – Вашего внука нянчить будете. С Колей говорила я в городе, не против он. Только Машу тоже гнать не велел, сказал, потом уж разведутся. Катерина выпалила все это быстро, смотрела на Марью, ждала реакции – удивления, протеста, слез... Но Марья сидела на скамье у печи, спокойно сложа усталые руки на юбке из военной материи и молчала, глядя в пол. Первой не выдержала свекровь. – Марья, наш это дом, нам и решать. Внучок ведь будет. А Коля... Что там с Колей... Как он там? – свекровь всхлипнула, – Пусть Катерина тут остаётся, такое наше решение. Пусть хоть дитё сына в доме растет. А ты уж сама решай, – она уткнулась в фартук, заплакала. – Пусть, я не против, – ответила Марья, встала, начала цедить молоко. Катерина со свекром отправились за вещами. Свекровь начала хлопотать, ждать Катерину. – Спать-то где положим? На сносях ведь... Вот вот родит, и ребенку угол нужен. Ох, горе-горе... Марья принесла со двора охапку соломы, расстелила её на полу у печи на кухне, сверху набросила домотканую из скрученных лоскутьев дерюжку – теперь это ее постель. Почти как у Феньки в конуре. *** Дни становились все короче и холоднее. Хворала свекровь всю зиму. Катерина в последние дни сильно раздалась, ходила вперевалку. Хозяйство легло на плечи Марьи, никуда от него не денешься. Катерина со свекровью как-то даже сдружилась, можно сказать управляла ею. Даже за Марью заступалась порой, когда видела, что та с ней уж слишком строга. – Поди на кровать-то ляг, а то запрягли тебя тут и понукают, – жалела она Марью. С дневной дойки до вечерней сидела Марья на ферме. Поглядывала в маленькое оконце на белый лес за речкой и думала о своей судьбе. Вернуться в родную деревушку она не могла. Изба там свистит ветрами, да и на работу в лютый мороз за десять километров не побегаешь. Частенько стала вспоминать она маму. Чтоб сказала она сейчас, видя в каком позоре живёт ее дочь? Две жены в доме у одного мужика. И поди разбери, кто главная. А мама у нее была – не ей чета, гордая женщина, уверенная. Так и текли зимние дни, отмеченные усталостью и малым разнообразием. Только лишь малыш, родившийся в январе превнес чуток радости. В самые лютые морозы привез Катерину на телеге свекр из роддома с маленьким свертком в руках – мальчика назвали Егорка. Марья изо всех сил старалась на ребенка смотреть поменьше, душа болела, что не она принесла в дом дитя, хоть и молилась, и лечилась... Но нереализованные материнские чувства привязали к малышу и ее. – Весь ведь в Коленьку, скажи, Маш, – уж забывала о ее чувствах свекровь. – Да, похож..., – соглашалась Марья. По большей части с сыном была, конечно, Катерина. Но замечала Марья, что сынишка волнует Катерину куда меньше своей собственной будущей судьбы. – И чего теперь? Так и гнить тут, в этом колхозе? А я ведь на курсы хотела в райцентр, на лаборантку хотела выучиться. Кольку теперь десять лет не жди. Что и делать-то, не знаю... *** А на ферме начались перемены. Срубили у них в селе четыре двухквартирных дома, заселили семьи. Пришли к ним подменные доярки, говорливые, нездешние, но работящие. Появились у них выходные. С одной женщиной из новеньких сдружилась Марья. И в свой выходной Марья была на ферме. – Ты чего это? – спрашивала новая знакомая Вера. Рассказала Марья ей свою историю – дома у нее не больно-то весело. Вера удивлялась. Такого, чтоб под одной крышей уживались жена и любовница, она не слыхивала. – Уходи, – советовала она. – Да что ты, Вер, – отмахивались Марья, – Некуда мне. Да и как они без меня-то? Хозяйство ведь... Егорка рос, наливался, уж начинал потихоньку передвигаться на коленках. Марья умилялась. Тянулся он к ней больше, чем к матери, цеплял кудри, целовал открытым ротиком в щеки, смеялся закатисто, глядя на ее ужимки. С подросшим щенком Фенькой устраивали они веселые бои. Что говорить – мальчонку Маша полюбила. А Катерина, вроде как, и способствовала этому. Была с ребенком резка, строга, а порой и неоправданно жестока – такому маленькому уж перепадало порой от матери – он ее раздражал. И Марья понимала – почему. Мечты он ее перечеркнул, мечты о жизни в райцентре. Свекровь и свекр с внучком люлюкали, но сил взваливать его на себя у них уж точно не было. На первомай с утра Марья затеяла пироги. Из закрома в чугун насыпала четыре совка муки и, возвратясь в избу, начала замешивать тесто. Катерина собиралась на гулянку к соседям. Нацепила белые бусы и убежала. Свекровь присела рядом с Машей, держа Егорку на руках. – Ох! Маш, ведь сказать тебе чего хочу. Будто ты мать-то дитю, а не Катька, – Марья почувствовала какое-то волнение в словах свекрови, – Катерина-то боится сказать, так я скажу: ведь уезжать она надумала, да. В город, говорит. Учиться хочет там и работать. Егорку хочет на нас взвалить. А мы-то с дедом уж какие няньки! – Как это? – глаза Марии распахнулись. – Так вот. На тебя, видать, надеется. Такая она, стерва, а не мать... Как это дитё свое бросить? Век жила, такого не видывала! Она помолчала. Маша продолжала месить тесто, но уже по инерции, неосознанно, думая о сказанном. – Чего делать-то будем, Маш? Маша пожала плечами. – А я вот думаю – может и к лучшему это. Своих-то детей тебе Бог не дал, так вот ребёночек у тебя будет. А Коля вернётся, кого выберет? Конечно, того, кто ребенка его рОстит, – она с любовью посмотрела на внука, сидящего на коленях, – Да и жена не лапоть: с ноги не сбросишь. Может так вот Бог-то все и обернул. А? Как думаешь? – свекровь заискивающе заглядывала Маше в глаза. – Я не знаю, мам. Посмотрим... – А чего смотреть-то? Чего? – затараторила на радостях свекровь, – Я ведь, пока ты на ферме-то, понянчусь, а там... И дед... В общем, вырастим. Ведь внучок... А Катька и не мать, а так – название одно. Вчерась полотенцем его...ох... Еле вырвала. Марья отправилась на вечернюю дойку. Праздник праздником, но доить нужно. Она вообще сейчас нисколько не представляла, что ей делать, не в силах была что-то решить. Все кругом стало вдруг каким-то чужим, даже пироги уж печь не хотелось. – Что случилось-то, Маш? Лица на тебе нет, – Вера смотрела на нее жалостливо... *** Пироги удались. Марья выложила их в чугунок, прикрыла полотенцем. Катерина вернулась раскрасневшаяся, веселая и довольная. – Ох, жизнь хороша, Машка! Зря ты не пошла, такое гулянье! Напелись, наплясались! – Пироги вот, – приподняла полотенце Марья. – Ууу, голодная я, – схватила пирог Катерина, откусила на ходу. Она, разгоряченная, уже стягивала нарядное платье. Марья управлялась с хозяйством во дворе. Она останавливалась порой, уставясь в одну точку, с тихой печалью вглядываясь в свою жизнь. Фенька крутился вокруг, не понимая, что происходит с его хозяйкой. Катерина уснула вперёд Егорки, свекровь и свекр тоже притихли в своем чулане. Марья укачала мальчонку, положила его рядом с матерью. Сонная Катерина прикрыла сына рукой, обняла. За окном было сумрачно. Зашуршал по крыше мелкий дождик. Марья подумала об этом совсем спокойно. Дождь не способен был ее остановить. И темный лес, которого боялась с детства – тоже. Кто заслуживает освобождения, если не она? "Нет, мам, больше я не буду терпеть, права ты. И любви уж нет никакой, и надежды тоже," – мысленно говорила Марья с матерью. Никто и не заметил, что Марья вытянула в сарай холщовую свою сумку. Она надела резиновые сапоги, натянула пальтишко, несмотря на летнюю пору, немного постояла посреди кухни. Взять пирожков? Да нет... Пусть уж едят в память о ней. Она тихонько, чуть скрипнув половицами, вышла из дому. Взяла в сарае увесистую сумку со всем своим добром, потрепал привязанного сонного Феньку, и вышла за калитку. По влажной дороге идти было приятно. И поле не пугало. У леса приостановилась, глубоко вздохнула и ступила туда решительно. Только так можно было дойти до станции. Хватит уж бояться, отбоялась... Она собралась в Иваново – там набирали ткачих на обучение, давали общежитие. Это подсказала ей Вера. Туда, к новой своей жизни, и направлялась Маша. Денег было маловато, она волновалась, но на дорогу должно хватить. А не хватит, будет искать, где заработать. Почему-то сейчас Маша была уверенней, чем когда либо в своей жизни. Сквозь шум дождя услышала топот копыт. Испугалась, зашла в темную чащу. И когда узнала в лунном свете силуэт свёкра – окликнула. Он взял ее сумку, взвалил на телегу. – Довезу, чего пешком-то с тяжестью. – Простите меня, – прощалась с ним она на станции. – Это ты нас прости. Я все думал, когда ты, наконец, сбежишь? А ты вон сколько терпела, – он сунул Марье в руку две десятирублевые облигации, – Не поминай, – развернулся и пошел к телеге. Маша, глядя ему в спину, прощалась с прошлым. Ее выбор был таков! Утром пришел поезд, пахнул ощущением нового, со свистом двинулся. Качнуло, вагоны застучали по стыкам рельс, увозя тревожную, но уверенную в своем счастливом будущем Марью к новой жизни. Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/lifestori (нажав: "Вступить" или "Подписаться") Если эта история понравилась Вам, нажмите Класс или оставьте свое мнение в комментариях, только так я вижу что Вам понравилось, а что нет. Спасибо за внимание 💛

Это оказался чек, который аннулирует их заказ и возвращает им все деньги. Мать с дочкой опешили: как, у девушки скоро свадьба, осталась неделя, они не успеют заказать новое платье, тем более, такое же! Нельзя аннулировать заказ! Продавщица ответила: «Я не хочу, чтобы из-за вас какая-то невеста чувствовала себя ущемленной. Так что берите этот чек и уходите отсюда, пока я не вызвала полицию». Высокомерная мать и дочь не знали, что собственная дочь владелицы магазина имеет дисбаланс щитовидной железы, как и полная невеста в ее магазине, и борется со своим собственным весом. Поэтому она решила встать на сторону справедливости, боясь, что когда-то такое могут сказать ее дочери. Действительно, каждая невеста имеет право в этот день быть просто неотразимой. И никто не имеет права лишать ее такого удовольствия. Если эта история понравилась Вам, нажмите Класс или оставьте свое мнение в комментариях, только так я вижу что Вам понравилось, а что нет. Спасибо за внимание 💛

- Да беременная твоя Катька опять, я случайно узнала, что она к Петровне сегодня собирается идти прерывание делать. - Вот же… - мужчина выругался. – Ведь ничего мне не сказала про беременность! Ну я устрою ей сейчас прерывание. Быстрым шагом Виктор поспешил к начальнику цеха, чтобы ненадолго отпроситься с работы. - Очень срочное обстоятельство у меня, Семён Павлович. Позвольте на часик домой сбегать. - Что там у тебя стряслось, Витя? До обеденного перерыва не дотерпишь? Надеюсь, не умирает никто? На тебе лица нет, - забеспокоился начальник. - Там, правда, вопрос жизни и смерти, - ответил Витя. - Ну хорошо, иди, если нет срочной работы. - Я всё успею, - пообещал Виктор и понёсся домой. *** С Катериной они познакомились и поженились в сорок восьмом году, обоим было по девятнадцать лет. Пришли домой из сельсовета, где их расписали, скромно поужинали тем, что мать Виктора собрала на стол. Никого не приглашали. Не принято тогда было у них в посёлке устраивать пышные застолья, послевоенное время, не до гуляний… В январе сорок девятого родилась у пары первая дочь Зина, и уже через полгода Катерина снова забеременела, подарив мужу вторую дочь, которую назвали Людмилой. Тяжело было молодой женщине управляться с двумя малышками. От мужа помощи было немного, он работал, и только в выходные мог посмотреть за дочками, пока жена хлопотала по хозяйству. А в будние дни Виктор после работы обучался в вечерней школе, поскольку из-за начавшейся войны успел окончить только пять классов. Жили они с Катериной в своём доме, где нужно было и печь истопить, и воды натаскать, а начиная с мая и в огороде управиться. Поэтому почти все хлопоты и упали на хрупкие женские плечи. Младшей Люде ещё не исполнилось и двух лет, когда Катерина поняла, что снова ждёт ребёнка. Эта новость совсем её не обрадовала. На руках две малышки, за которыми нужен глаз да глаз, куда ещё рожать? Зная, что Виктор будет против прерывания беременности, она решила ему ничего не говорить. Договорилась с Варварой Петровной, местной акушеркой, которая помогала женщинам в таких ситуациях. Это было время, когда данная процедура в стране находилась под запретом. Только если по медицинским показаниям, когда, например, была угроза жизни матери. Потому и вынуждены были женщины тайком избавляться от нежелательной беременности, и порой это стоило им жизни. Катерине было непросто принимать подобное решение. Но тогда казалось, что выхода у неё нет. Не справится она. Помочь некому. Мама живёт далеко, да и своих забот ей хватает, не сможет приехать. Свекровь хоть и жила на соседней улице, никакого участия в воспитании внучек не принимала, поскольку недолюбливала Катерину, и даже одно время пыталась их с Виктором рассорить. Всякие небылицы придумывала про невестку. И даже намекала на то, что старшую дочь Катя родила от другого. Это было абсолютнейшей неправдой, но Матрёне очень хотелось посеять в сыне зерно сомнения. Однако ничего у неё не вышло, Виктор тогда вступился за жену и запретил матери говорить о Катерине плохо. Слишком уж хорошо он знал склочный характер Матрёны, а жене доверял и любил её. - Ну и живи со своей Катькой, намучаешься ещё, - зло сказала мать, очень обидевшись, что сын её не послушал. И надолго дорогу в его дом забыла. Когда Катерина приняла решение не рожать, она обратилась к соседке Клаве, с которой они не то, чтобы были дружны, но общались иногда, чем-то выручая друг друга по-соседски. Клава была почти на десять лет старше Кати, дети у неё в школе уже учились, поэтому иногда соседка соглашалась присмотреть за Катиными девочками, если той срочно нужно было куда-то отлучиться. - Клава, можешь с моими девчонками сегодня посидеть во второй половине дня? – спросила Катя, зайдя в дом к соседке. - Могу, а ты куда собралась? - Мне отлучиться нужно по одному важному делу, - пряча глаза, сказала Катерина. - И куда же ты собираешься? Что за важное дело? – Клава посчитала, что раз уж она будет присматривать за Катиными детьми, то имеет право знать, куда та собирается пойти. Обычно молодая женщина и не скрывала своих планов, а тут начала увиливать, глаза прятать. Что-то тут явно не так. - Мне нужно, - ответила Катя, которой не хотелось говорить правду. – Очень нужно. Выручишь? - А уж не к Петровне ли ты собралась? – догадалась Клава, внимательно посмотрев на Катю. – Темнишь ты что-то… Ребёнка снова ждёшь? Врать Катерина не умела, поэтому призналась соседке в том, что собиралась сделать, умоляя её никому не рассказывать. - Витька меня убьёт, если узнает. У Виктора характер, действительно, был взрывной. Убить бы не убил, конечно, но разозлился бы не на шутку, узнав, что проделала жена за его спиной. - Так Виктор твой не в курсе, получается? - Нет, - покачала головой Катя. – Да не вытяну я ещё одного ребёнка, Клава. Может быть, потом, когда девочки подрастут. А сейчас не готова. Времени и так не хватает ни на что, кручусь с утра до вечера, а за малышками глаз да глаз нужен, они такие шустрые! Куда мне ещё одно дитя сейчас? Не справлюсь. Клава слушала Катерину, а про себя думала, что та неправа. Нельзя от мужа такое скрывать. Если вместе примут решение, это их выбор, общая ответственность. А так, тайком, нельзя. Плохо это. - Во сколько мне к тебе подойти? – спросила она. - Я на три часа договорилась. - Хорошо, приду, - кивнула Клава. И как только Катерина ушла, женщина начала собираться. «Прости, Катя, - думала она. – Но ты мне ещё потом спасибо скажешь. Негоже такое скрывать от мужа, дитя-то общее, он отец, имеет право знать. Да и здоровьем своим рисковать так зачем?» Уверенная в своей правоте, Клава помчалась на работу к Катиному мужу. *** - А ты чего так рано? Случилось чего? – испуганно спросила Катерина, увидев Виктора, который ворвался в дом, раскрасневшийся от мороза, зачерпнул ковшом воду из бака и начал жадно пить. - Случилось, - ответил муж, утолив жажду. – Надеюсь, ты ещё не успела избавиться от нашего ребёнка? - Откуда ты знаешь? – ещё больше испугалась Катя. - А что это неправда? Отвечай! Это правда или нет? – закричал Виктор. - Витенька, ты, пожалуйста, успокойся… - Да как я могу успокоиться, если ты за моей спиной такое удумала! Для чего мы тогда семью создавали, если ты такие решения единолично принимаешь? - Витя, - Катя плакала, теребя в руках надетый на ней фартук, муж застал её за приготовлением обеда, - да куда ж нам ещё одного ребёнка сейчас? Страшно мне, не справлюсь… - Чего страшно? Вот от того, что ты сделать собралась, должно быть страшно. А рождения дитя чего бояться? В войну бабы рожали и не боялись, а сейчас чего бояться? Думаешь, не прокормлю вас всех? Где двое, там и трое… - Витенька, прости меня… Да за деньги не переживаю. Скромно мы живём, но не голодаем же. Огород есть, курочек ты хочешь взять… Боюсь, что силёнок мне на всё не хватит. - Катя, - гладя на плачущую жену, Виктор почувствовал, как злость его постепенно стихает. – А если случится что с тобой во время прерывания? Ты об этом не подумала? Мало что ли историй таких. Вон в соседней деревне недавно молодую совсем схоронили, всё из-за этого… Случись что с тобой, и девчонки наши без матери останутся? Ты об этом не думала? - Прости… - только и смогла выговорить Катя, не в силах унять душившие её слёзы. Сейчас ей и самой стало страшно от того, что она собиралась сделать. Виктор подошёл к жене, обнял её и сказал: - Всё будет хорошо, Катюша. Мы справимся. К рождению ребёнка я отпуск возьму, помогу тебе на первых порах. И потом буду помогать, вечерами. Я же как раз вечернюю школу заканчиваю, свободней буду. Дети растут быстро. Не успеем оглянуться, как наша Зина уже помощницей тебе станет, а потом и Людмилка тоже… Да и знаешь ты, как я сына хочу! А вдруг сын у нас будет? А ты избавиться хочешь… Катя продолжала рыдать, уткнувшись в плечо любимого мужа. А он гладил её по волосам и повторял: - Мы справимся, Катюша. Всё будет хорошо. В августе 1952 года Катерина родила двойню. Мальчика и девочку. И они с Виктором справились, вырастили четверых детей, а про тот случай старались не вспоминать. И на Клаву Катерина зла не держала. Наоборот, была ей благодарна, что та уберегла от неверного шага. А Клавины дети в свободное от школы время прибегали потом к Кате поводиться с малышами. Очень им нравились двойняшки – Валера и Валя.

Да только не вернулись они. Ни вечером, ни утром следующим. Ни спустя неделю, когда от Троша одна тень осталась. Он по первости рвался, конечно. Скулил, чувствуя, как жесткая веревка в шею до крови впивается. Кору вот дубовую грызть пробовал, траву опять же… Пить еще очень хотелось. Но он терпел. Как не терпеть, раз хозяин велел, разве ж можно самому хозяину противиться? А когда совсем невтерпеж стало, когда о частокол ребер выпирающих порезаться можно было… Осознал наконец. Даже завыть хотел, да только язык совсем высох, к небу прилип. И захочешь – пасть не откроешь. Да и сил не осталось. Ни на что. Дыхание, и то с трудом давалось, а значит… Конец? Одинокий, бесславный… Мучительный. И лишь одна мысль в начинающемся путаться сознании - За что? Разве можно так? Предать? Бросить. Оставить медленно умирать…? Ведь он умирает… Вот уже совсем потерял счет времени. Вчера, сегодня, завтра... Не все ли равно, если каждый день похож на предыдущий. И впившаяся в шею веревка, оставившая под собой некрасивые, и кажется успевшие загноиться рубцы больше не жалит. Не чувствуется. А вот сточенные об жесткую кору зубы по-прежнему мучительно ноют. Как ноют ободранные в кровь лапы, вспахавшие неровный полутораметровый круг вокруг старого дуба, к которому он привязан. Этот земляной, когда-то пестривший травой пятачок стал его личным адом. Не сойти, не вырваться. Не дотянутся лапой за очерченные, выцарапанные края. Клетка. Наполненная пением птиц клетка. Совсем скоро все закончится. Он знал. Чувствовал. И с какой-то обреченной решимостью прикрыл слезившиеся глаза. Впал в беспамятство, из последних сил вильнув кончиком хвоста, и... - Давай, мой хороший, давай! Просыпайся! Дышишь же, вижу, дышишь! А остальное все ерунда! Ты дыши главное, дыши, хороший! Андрюш! Андрюша, вот так держи, вот... Давай, давай… Еще! Еще немножко! Ну же! Трош содрогнулся. На пересохший язык упали первые капли влаги. Побежали тонкой прохладной струйкой по гортани, камнепадом рухнули в пустой желудок, заставив его еще раз болезненно дернуться. - Умница! Какой же ты умница! Еще немножко! Вот так! - новый глоток воды, и Трош с трудом заставляет себя разлепить веки. Двое. Людей, что стоят подле него на коленях, двое. Парень и девушка. Девушка малыша ждет. Округлившийся живот так и тянет и без того натянутые на кофте пуговки. Молодые, суетливые, совсем как… Нет. Трош не хочет вспоминать. Ни глупого страха, в глазах молодой хозяйки беременной поселившегося. Ни опасливого взгляда хозяина и шепота в темноте: “А вдруг укусит?”… Боли и так хватает. И он просто слушает. Слушает ласковые уговаривающие голоса, держится за них, как за спасительную соломинку. Наверно, жизнь все же зачем-то нужна. Иначе почему он за нее так цепляется... ***** -Тор! Ко мне, мальчик! - Настя, его новая хозяйка, призывно машет рукой. И он со всех лап мчится к ней с другого конца светлого парка, не забывая прихватить обмусоленную, почти перекушенную пополам палку. У ее ног на зеленой, пахнущей летом и цветущими неподалеку липами траве, копошится маленькая Сонечка. -Толь! - радостно щебечет она, обвивая мощную шею возвышающегося над ней пса пухлыми детскими ручками. И, звонко рассмеявшись, дарит ему очередной слюнявый, наполненный вкусом ванильного мороженого поцелуй в и без того мокрый нос. Он, конечно, терпит. Хотя, зачем врать самому себе - ему нравится! Безумно, до щенячьего визга, нравится. Нравится его новая семья: суетливая, эмоциональная, но добрая и искренняя Настя и строгий, похожий на скалу, но всегда справедливый, Андрей. Тор помнит, как он вынес его на руках из леса. Как аккуратно укладывал на заднее сиденье машины, примостив его бедовую голову на колени севшей туда жены… Нравится годовалая, совсем недавно научившаяся ходить, держась за его смоляной бок, непоседа Сонечка. Нравится дом, в котором у него есть своя, пахнущая им и постоянно засыпающей рядом Соней, лежанка. Нравится жизнь. Его новая, начавшаяся после лесного кошмара жизнь, о которой он и не смел мечтать, когда Андрей и бывшая тогда еще беременной Настя чудом нашли его в лесу, остановившись передохнуть на обочине загородной дороги. - Сонь, Тор у нас собака, а не пони, - смеется подошедший Андрей, наблюдая, как пыхтящая дочь почти забралась на улегшегося у ног Насти пса. И, переглянувшись со смеющимися глазами жены, подхватывает повизгивающую дочку-юлу, чтоб уже через минуту всей семьей, включая подпрыгивающего рядом «Толя», направиться к выходу из парка. И не успевает ничего понять, когда собака срывается с места и буквально за считанные секунды пересекает оставшееся до выхода из парка пространство. А там… На краю проезжей части - ребенок. Девочка. Сонина ровесница. Розовый бантик, мягкий рюкзачок-слоник, блестящие сандалики и… нарастающий визг тормозящей легковушки! Истошный крик зазевавшейся матери... Бегущий, вытянувший руки, понимающий, что не успевает, отец... Застывшие прохожие... И темная, почти черная, тень оказавшейся рядом за секунду до катастрофы собаки. За шкирку. Рывком. Выдернул. Успел! И люди плачут. Прижимают к себе ребенка, ощупывают. Слова льются, как капли дождя из прохудившегося неба… Много... Бестолковые... И осознание. Глухое, болезненное: -Трош! - вскрикнули почти одновременно, поднимая взгляды от напуганной, плачущей, но живой и невредимой дочери, - Троша… А он не оборачивается. Стоит, уткнувшись покатым лбом в ноги подбежавшего Андрея. Дрожит. Чувствует, как подоспевшие следом Настасья и Сонечка рядом с боков обнимают… и дышит. Живой. Любимый. Их. Тор. А на других, тех, что застыли в нескольких метрах, не смотрит, хоть и не забывал никогда. Зачем? Он теперь Андрею с Настей да малышке Сонечке, его в мокрый нос целующей, предан. До кончика хвоста виляющего предан! Ненужный в той, другой, семье оказавшийся. Неугодный. Преданный. Если история Вам по душе, нажмите: Класс, мне будет очень приятно)

В квартире был просто какой то бедлам. Вынесено практически все, что имело хоть какую то ценность - диван, палас, холодильник. А так же - постельное белье, хорошая посуда (старую оставил нам с барского плеча), ну там по мелочи - полотенца, сковорода и т д. Вы представляете - мужчина 33 лет собирает ложки, кружки, старую сковородку. В тот момент я не знала то ли плакать, то ли смеяться. Сын правда был в шоке и спрашивал что произошло в нашей квартире. А я даже не знала как правильно до него донести тот факт, что его обчистил собственный папаша. Я думала такое только в кино бывает и когда слышала подобные истории - не верила до конца. Ну не может мужчина у своих детей отбирать сковородки и чашки! А нет, оказывается может. Взяв себя в руки я как можно веселее сказала сыну что нам предстоит генеральная уборка, что мы теперь по своему вкусу сделаем все в квартире и купим новое постепенно. Зайдя в ванную, чтобы набрать воды для уборки, обнаружила, что водонагревателя тоже нет😳. Тут уже я не выдержала и набрала номер пока еще мужа с тем, чтобы уточнить - зачем он так поступил с нами, и прежде всего со своим сыном. Ответ убил - мне тоже нужно начинать новую жизнь. И то, что скоро нам будет даже не помыться без нагревателя, его не волнует - "купи новый или грей в кастрюльке.". Люди добрые, скажите - это нормально?! Где были мои глаза, когда я выходила замуж за этого недочеловека? Ни когда не думала, что со мной такое случится. Бывшие супруги делят дома, машины, деньги. А мой решил поделить чашки. Как это все низко. Подавать в суд на раздел имущества не хочу. Что я укажу в суде - что он забрал старенький диван и комплект постельного белья? Для меня это унизительно. Потому как ни чего дорого мы с ним не нажили в браке. С одной стороны просто мерзко и пусто на душе. С другой - как будто открывается новая дверь, где все с чистого листа. Спасибо что выслушали, буду рада почитать комментарии. P.S. Приезжал он вместе со своей маман. " Она ему помогала" - цитата. Надеюсь они обретут спокойствие вместе с этим скарбом. Если история Вам по душе, нажмите: Класс, мне будет очень приятно)