Сашку возвращали в детский дом трижды. Приводили за руку, ставили рядом сумку, вещами наполненную, и, потупив глаза, уходили. Быстро, не оборачиваясь. Боялись, наверное, что он, Сашка, вдогонку бросится. Плакать начнет, звать. Просить остаться. Да мало ли, что еще на ум мальчишке придет, всё разве предусмотришь.
Вот и бежали почти бегом по казенному коридору. Туда, где Сашки больше не будет. Потому что не нужен оказался. А может, и с самого начала нужен не был, разве важно это теперь...
И только седая воспитательница Нина Андреевна, в очередной раз прижав к себе не сопротивляющегося мальчонку и изо всех сил сдерживая подступившие к глазам слёзы, всё отчего-то продолжала верить: в следующий раз Сашке обязательно повезёт...
— Тань, ты документы не забыла?
— В сумке лежат, Алёш. А ты машинку взял? А робота? — молодая женщина взволнованно посмотрела на мужа, убирающего в багажник пакет и, получив в ответ утвердительный кивок, несмело улыбнулась.
— Ну всё, пора, Танюш. Время.
Время и вправду поджимало. Вроде и готовились заранее, и обсудили всё уже не один раз, да только, как всегда бывает, всё равно что-то да задержит. Вот и сейчас задержало.
Сначала картинка с кораблём на стене наспех отремонтированной детской вдруг криво повисла, потом среди коробок робот игрушечный затерялся, а под конец куда-то запропастился Алёшкин телефон.
Но разве могли их такие мелочи остановить, когда там, в разрисованных цветными красками стенах детского дома их ждал неразговорчивый, но от чего-то уже до боли родной семилетний мальчишка Сашка.
То, что Сашка — отказник со стажем, как назвала его совершенно не поддерживающая затею усыновить ребенка Танина тётка, ни Таню, ни Лешу не смущало совершенно.
И правильно, что отказывались, правильно, что возвращали, потому что он, Сашка — только их! Только Танин и Алёшкин. Родной и ничей больше. И трудности все они вместе преодолеют, и заживут вместе, как одна дружная счастливая семья, и ...
— Саш, ну что-ты в самом деле? Ну неужели тебе у нас плохо? Мы же любим тебя, сынок... — всё пыталась достучаться до замкнувшегося в себе мальчишки Таня.
— Сашка, да неужто ты думаешь, что мы тебя теперь куда-то отдадим? Да разве ж отдают детей родители! — убеждал хмурого мальчугана Алексей.
Да только Сашка…
Вот уже почти два месяца, как Сашка был их. Два месяца, как мужчина и женщина делали всё, лишь бы успевший столкнуться с несправедливостью в своей еще такой маленькой жизни мальчишка наконец стал по-настоящему счастлив.
И два месяца, как Сашка вместо того, чтобы в полной мере наконец-то наслаждаться детством, всё больше и больше походил на механическую, неживую куклу: «Да, тётя Таня. Хорошо, дядя Лёша. Спасибо, пожалуйста, разрешите…».
До приторности вежливый, и совершенно обезличенный набор слов. Обидный. Неискренний. Но это было всё, на что оказался способен когда-то вертлявый юркий мальчишка, в чьи бездонные серые глазищи, смотревшие прямо в объектив фотокамеры, Танюша влюбилась с первого взгляда.
А в жизни вот значит как... Не получалась семья, не складывалась. Не собиралась по кусочкам из таких разных, бурлящих вулканом чувств. И казалось, не преодолеть эту пропасть. Ни цветному кораблику на стене, ни шагающему заведенному роботу, ни Танюше с Алёшкой, рыбами об лед бьющимся. Ни самому Сашке...
Да вот только помощь пришла, откуда не ждали.
Неожиданно умерла тётка. Та самая, Танюшина, супротив Сашки настроенная. Умерла, а после себя, будто в насмешку, кота оставила. Матерого, серого. Приютского.
Такого же, как Сашка — отказника со стажем, умудрившегося в суровой тёткиной душе за годы совместной жизни так натоптать своими когтистыми лапищами, что в ее завещании имя усатого оккупанта первой строчкой написано было.
Так и значилось в посмертном теткином велении: «Василий хозяином дома остается, а значит, кто из родни дом мой к рукам приберет, тот и о Васеньке моем до конца дней его заботиться будет!».
Да только вот на дом-то желающие быстро нашлись. Таня и не знала, что столько родни у нее имеется. Одних только племянников, вон, целых шесть человек набралось — все, как один, в жилье нуждающиеся, к тёткиному домишке руки тянущие...
Только вот Ваську оставлять нежелающие...
«Мало ли, — говорившие, — что старой перечнице в голову взбрело. Ишь ты, кот, ишь ты, хозяин дома. В приют его обратно! И пусть тётка «сверху» глядит, да не морщится. Всё не на улицу выкинут будет, а какая-никакая крыша над головой, да миска с едой...
А там, глядишь, и ещё кто позарится на такое добро. А нет, так и черт с ним. Главное, родственная совесть чиста, а остальное мало волнует».
Сжалось от таких разговоров сердечко Сашки, приехавшего вместе с Таней и Алёшей на похороны тётки. Дрогнуло. А потом застучало с новой силой, забилось моторчиком и, вырвав вспотевшую вмиг ладошку из Таниной руки, Сашка метнулся прочь из чужого дома.
Долго новоявленные родители его искали. Долго все углы осматривали да на жадных родственников ругались. Танюшка все глаза выплакать успела, проклиная и поездку эту, и дом тёткин, а заодно и кота Василия, которого в глаза так никто и не видел толком.
А Сашка всё не находился. Вечереть начало. Родня, дом тёткин меж собой поделившая, по домам собираться стала. А Сашки всё нет. Алексей уже в полицию звонить собрался, как вдруг…
Из какой дыры вылез матёрый полосатый кот, ни Таня, ни Леша так и не поняли. Только вот минуту назад не было его, а тут раз — и выгнул спину, боднул лобастой головой колени сидевшей на крыльце Танюши.
Раз потерся, два. В глаза заплаканные внимательно заглянул, прищурился. Будто взвешивал что, оценивал. А потом мяукнул призывно, да как собака Таню за край юбки зубами взял и потянул.
Растерявшиеся от такого мужчина и женщина переглянулись, встали неуверенно. А Василий все громче мяучит, все призывнее.
Так и пошли Таня с Алешей за ним. До самого сеновала в конце участка тёткиного дошли, по скрипучей, грубо сколоченной лестнице на чердак поднялись, где в самом дальнем углу, свернувшись калачиком, спал заплаканный и какой-то по-детски угловатый мальчишка Сашка.
Возвращаться домой без прочно обосновавшегося на его коленях кота Сашка категорически отказался. Посмотрел, глупый, с вызовом на Татьяну с Алексеем: «Что? В приют его? Как меня? Вернете?».
Насупился. И безмерно удивился, и даже на одну секундочку забыл как дышать, когда наблюдавший за ним всё это время Алексей вдруг подхватил с его рук что-то недовольно мрякнущего Василия, громко спросил снующих туда-сюда родственничков, не будут ли те против, если свою часть дома они с Танюшкой котом заберут.
И, получив положительный ответ, быстро отнес полосатое приобретение в машину, куда тут же скоренько запрыгнул всё еще не верящий в такое счастье Сашка.
Так и зажили вчетвером.
И вот же какое дело интересное: то ли времени прошло достаточно, то ли щёлкнуло что в детской душе в тот злополучный день, а может быть, матерый кот Василий успел что намурчать в детское ухо…
Да только стал оттаивать Сашка. Шажок за шажком несмело доверять учился. А однажды, совсем не задумываясь, и наперегонки с Танюшей и Алешей бежав из магазина домой, туда, где на подоконнике, сонно щуря желтые глазищи, их ждал Васька, выкрикнул: «Я первый, мама!».
И несмело улыбнулся, когда, придя домой и схватив с окна одной рукой полосатого кота, а второй крепко-крепко прижав к себе его, Сашку, Танюша уткнулась носом в плечо мужа и тихонько, но бесконечно счастливо заплакала.
__
Ольга Суслина
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 18
Потом приехали в детдом, опять забрать,но я не согласилась. Я им сказала :,, Я не игрушка. Хочу возьму,хочу верну,хочу опять возьму ".
Они целый год настойчиво ездили, меня уговаривали,сладости привозили. Я не выходила к ним и сладости не брала.
Так и выпустилась с детдома
Море удовольствия!!!
Где я могу найти все Ваши рассказы!!!