Предыдущая публикация
ЭПАТАЖНЫЕ ПИСАТЕЛЬНИЦЫ И ЛЮБОВНЫЕ СТРАСТИ
Выражению "синие чулки" скоро будет два с половиной века. И первым "синим чулком" был, представьте, мужчина - британский ученый и писатель Стиллингфлит, посещавший в 1760-х годах литературный салон некой Элизабет Монтегю. Он считался самым умным в этой компании и наперекор всем, ходящим в черных чулках, носил синие, шерстяные.
И только позднее "синим чулком" стали называть женщин, которые интересовались литературой и наукой, сознательно пренебрегая хозяйством и семьей. Много значений претерпело это насмешливое выражение...
О, это были не содержанки, или (упаси господи!) дамы с "пониженной социальной ответственностью". Нет, это были личности, не лишенные талантов, которые, развлекаясь, умело совмещали и претензии на высокое искусство, и - самые низменные страсти. А "жертвами" их "продуманной игры" чаще всего становились художники, прозаики и поэты, в чьи задачи и входило в том числе желание удивлять, а порой и шокировать "общественное болото".
Все сходилось в таких домах: игра, флирт, измены, слезы и издевки, даже сама жизнь иных жертв, и, с другой стороны - стихи и проза.
Я мог бы назвать с десяток имен женщин Серебряного века, которые превращали свои дома не столько даже в модные "интеллектуальные салоны", сколько в литературные вертепы. Но расскажу лишь о трех, может самых необычных. О хозяйках их, которые - хотим мы того или нет! - оставили след в истории литературы не только жизнью, но и книгами своими.
💔Похожая на запятую (Петербург, Английская наб., 62)
Этот дом на блистательной набережной, на той, где в разные годы обитали Фонвизин, Капнист, Тютчев, Лажечников, Герцен и многие другие, Брюсов, восторженный "гений" (как называл себя!) и "вождь символистов", пышно величал "венецианским палаццо". Дом принадлежал миллионеру Полякову, но конкретно в одной из квартир с какой-то круглой комнатой и с видом на Неву жили в 1890-1900-е годы родственник миллионера - поэт, прозаик-мистик, друг Брюсова Николай Максимович Минский (урожденный Виленкин) и его вторая жена - поэтесса, да и прозаик, Людмила Николаевна Вилькина, которую все звали Беллой, по ее настоящему имени и которая сама окрестила себя "вакханкой".
Вечера здесь злые языки называли оргиями, хотя супруги считали, что они лишь держат "декадентский салон". Ну, да, устраивали некие "обрядовые действия", водили хороводы в хитонах. Ну, кололи ножичком пальцы еврейке-девственнице и пускали ее кровь в вино, которое потом со "значением" и в полночь выпивали. И, подумаешь, фу-ты ну-ты, устраивали, порой, некие символические жертвоприношения...
Но вот "бэкграунд", как сказали были ныне, у обоих был тот еще. Минский еще студентом дрался на дуэли, потом получил известность как поэт (хотя первую книгу его власти "приговорили" к сожжению, а самого едва не упекли в тюрьму), затем, в начале 1890-х, вместе с Мережковским и Брюсовым, стал родоначальником "русского декадентства" (выпустил труд "При свете совести", где философски проповедовал выдуманный им "мэонизм", учение о "небытии"), позже, с тем же Мережковским, Зинаидой Гиппиус и Василием Розановым, организовал знаменитое Религиозно-философское общество и почти одновременно, уже с Горьким, стал издателем и редактором большевистской газеты "Новая жизнь".
Той, кстати, газеты, которую при нем и Вилькиной прибрал "к рукам" Ленин, где была напечатана его статья "Партийная организация и партийная литература" и в которой и сам Минский печатал свой стих "Пролетарии всех стран соединяйтесь // Наша сила, наша воля, наша власть...", за что все-таки оказался в тюрьме. Впрочем, в коммунизме разочаровался и вновь ударился в мистику, в "культ красоты".
Уму непостижимо, как это сочеталось в доме, но, главное - в головах супругов?
Ну а что Вилькина? Она, с молодости мечтавшая стать "как Сара Бернар", ничему особо не училась (5 классов "ненавистной гимназии"), но благодаря литературной родне кинулась, конечно же, в литературу, причем, в духе моды, "порнографическую". И, в поисках "достойной пары", сошлась в 1896-м с гремевшим уже поэтом (да, впрочем, по слухам, и с любовником ее матери) Николаем Минским.
Так родился их модерновый "салон", собиравший, порой, до 40 человек, где бывали, а иногда и с женами, Вячеслав Иванов, Ремизов, Мережковский, Бальмонт, Сологуб, Розанов, Бердяев, прозаики и драматурги Дымов и Чюмина, художники Бакст и Сомов и многие, многие другие. Но где главной гостьей была, образно говоря, измена.
Измена мужьям и женам, прямые и перекрестные флирты, альковные тайны и наглый, демонстративный эротизм...
А стихи, спросите, а проза? Да, Белла писала их. "Люблю я не любовь - люблю влюбленность, / Таинственность определенных слов", - писала по ночам, и опять же про себя - "победную куртизанку". Зинаида Венгерова напишет подруге: "Беллины стихи, конечно, пустяки" и дополнит: она "утончается, превращается в запятую, занята "культом своей красоты" и приискиванием поклонников"...
"Запятая"? - неплохо ведь сказано про племянницу-нимфоманку?..
Впрочем, ни Мережковский, ни Розанов, ни все любовники ее не знали, что хозяйка салона не только коллекционирует обручальные кольца их, но собирает письма к ней и шепотливые тайны партнеров. Так вот с этой "коллекцией" откровенностей она, вообразите, охотно знакомила сторонних лиц.
Брюсов напишет потом: она "показывала мне письма Бакста, где тот соблазнял ее. А Розанов криком кричал Зинаиде Гиппиус: "Проклятая Вилькина позволяет читать мои к ней письма, - это совершенно "непозволительно". Тут очевидно не в праве дело, а в ее уме и порядочности - по части чего у нее безнадежно. Что делать - не знаю... Теперь эта дура "помаленьку" читает это разным друзьям своим, а главное, хвастает: "У меня есть полный матерьял для 3-го тома соч. Розанова, который я издам после его смерти""...
Салон на набережной опустел после 1905 года, когда Минский, напуганный арестом, рванул вместе с женой за границу - "от греха подальше". Оба еще вернутся ненадолго в 1913-м, но окончательно осядут уже в Париже. Там наша "вакханка" скончается, а Минский, очередным браком, узаконит отношения с той же Зинаидой Венгеровой.
Все трое будут печататься за границей, причем Белла переводить Метерлинка, Гауптмана, де Гурмона, напрочь забыв про стихи. И правильно. Ведь ее единственный сборник "Мой сад" (1907) был отомщен как раз Розановым, который издевательски всюду звал его "Мой зад". А Брюсов в рецензии на книгу едко раскритикует ее. Чуковскому при этом скажет честнее: "Но ведь должен же был кто-нибудь откровенно заявить, что она как поэт - бездарность (и очень характерная, очень совершенная бездарность)".
Справедливость в этом есть. Литература милостива, но не всепрощающа.
В. Недошивин, к.филос.н.
Продолжение следует
Следующая публикация
Нет комментариев