Предыдущая публикация
Две девочки и два мальчишки – четыре спеленутых кулька лежали рядом, перекликаясь.
Матери даже шутили, что вот готовые женихи и невесты. Всё было терпимо – и еда в роддоме, и смертная скука днем, и молоко, что разрывало грудь, рвалось наружу, не находя себе места. Девчонки, кто рожал не в первый раз, подсказывали, что делать первородкам. По очереди ходили в душ, сюсюкали с малышами и смотрели своих мужей в окошко, выходившее на узкий переулок, зажатый с одной стороны стеной роддома, а с другой — заводским забором. За ним то и дело что–то бухало, звенело, заставляя закрывать окна. По палате разливалась пресная, стерильная духота…
Мужчины, молодые и не очень, отцы, кто веселый, кто удивленный, кто растерянно пожимающий плечами, стояли под окошками, что–то кричали, улыбались и просили показать наследников.
Жены такие посещения всегда ждали с нетерпением, прихорашивались, заимствуя друг у друга заколки и расчески.
Не приходили только к одной из рожениц. Маша никого не ждала.
— Маш! Да повернись ты к нам наконец! Плохо тебе? Врача позвать?
Мария, отвернувшись к стенке, только сжимала крепче кулаки и отрицательно мотала головой.
— Своего покормила бы! Орет и орет! Маша, слышишь?
Та всхлипывала, медленно вставала, расстегивала халат и прикладывала сына к груди. Тот куксился, отворачивался и снова орал, становясь багрово–красным. Только пятно на лице, чуть сбоку, на правой щечке, оставалось всё таким же коричневым.
— Ты из–за родимого пятна что ли переживаешь? — спросила тихо Галя, спокойная, полненькая женщина лет тридцати. Она рожала вместе с Машей, видела, как та ослабла, как кричали на нее врачи, чтобы не закрывала глаза, слышала, как потом тяжело и безнадежно вздохнула, когда мальчишку положили к ней на грудь. — Брось! Это поцелуй ангела. Мне мама так всегда говорила. Ну, что ты?
Мария пожала плечами.
— Ну, поцелуй, не поцелуй, а только зря этот ребенок на свет появился. Ничего хорошего у него уже и не будет.
— Да ты что такое говоришь! — зашикала на нее Галя. — Грех какой так говорить! Дитё тебе послано, другие мучаются, а тебе вон какой, крепкий, ладный достался. Радуйся! Опора тебе будет, защита. А какой будет его жизнь. Тебе решать. Дал Бог ребенка, поможет и вырастить его!
Маша усмехнулась и, встав, принялась укачивать сына.
— Да угомонись ты! Сил моих нет! Нет сил, слышишь ты! Замолчи! Нет у меня молока, нет и не будет, понял! Отстань! Сгинь! Ненавижу тебя! Всех вас ненавижу! Устала, как же я устала!
Она кинулась на кровать и разрыдалась, обхватив руками худенькую, жесткую подушку.
Побежали за медсестрой, Дарьей Николаевной.
— А что, вы, девоньки, хотите? — сказала та, не спеша зайдя в палату и остановив равнодушный взгляд на Марии. — У нее дома вот таких мал–мало–меньше еще двое и, кажется, есть взрослый сын. Каждый год, как замуж очередной раз вышла, к нам ее муж привозит. Сначала, чтобы убедиться, что ребенок есть, потом рожать привозит. А между этими посещениями – целая жизнь. По врачам он ей ходить запрещает, всё боится, испортят. А как рожать ей, так мы за сердце хватаемся, что там и кто. Ладно, смесь принесу. Кормить, Мария, строго по часам. Да ты и сама всё знаешь. Молока у тебя никогда не было. Хотя и смесь твои не едят. На чем растут?.. И зачем вообще такие плодятся? — шепотом добавила она, уходя ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ...
Следующая публикация
Нет комментариев