Предыдущая публикация
Россия XVII века государство не самодержавное, а земское?
Поляки (как и папа римский и иезуиты) допустили грубейшую политическую ошибку, представляя России сугубо в рамках собственных моделей, моделей противопоставления своих “свобод” (дворянских) русской “тирании”. Получалось и впрямь, смени или возьми под контроль царя, и делай с народом, что хочешь, как в империи инков.
В плен этой поверхностной западной концепции попали и отечественные историки, изображавшие Россию, как очень централизованную абсолютную монархию. И из-за этого так и не сумевшие понять процессы Смуты.
Дело-то в том, что Россия в XVII в. была не абсолютистским, а земским государством! В каждом городе и уезде существовали органы земского самоуправления, обладавшие очень большими полномочиями. О их структуре я упомяну в другом месте, но поляки на такую “мелочь” вообще не обратили внимания. Как никогда не обращали внимания на “простолюдинов”. В их стране органы городского самоуправления были напрочь придавлены аристократией и занимались лишь муниципальными мелочами.
Хотя на Руси земства представляли огромную силу. Во многом из-за этого города в одночасье то передавались “ворам”, то отлагались от них, свергая назначенных воевод. А когда рухнула вся “вертикаль власти”, “горизонтали” сохранились, что и обеспечило живучесть государства. Шеин руководил обороной вместе с земским советом, Ляпунов был не просто дворянином, а общественным лидером рязанской земщины, и для восстания никаких чрезвычайных органов управления создавать не пришлось, они уже существовали и были вполне легитимными.
Воззвания патриарха, Ляпунова, Дионисия читались в земских избах, потом колоколом скликался “мир”, принимались решения. Воззвания размножали штатные земские писари, а штатные “посыльщики” развозили их в другие города с приложением грамот о собственных решениях — точно так же, как и при царях земства обменивались между собой важной информацией.
Но давайте сделаем отступление и посмотрим, что же представляло собой Российское государство той эпохи? О Руси XVII столетия с какой-то стати укоренились представления, как о неком “сонным царстве”.
Государь в шапке Мономаха просиживает, пардон, одно место на троне. Рядом зевают бородатые бояре в горлатных шапках. Неуклюжие стрельцы переминаются с ноги на ногу на карауле. Юродивые и оборванцы бездельничают на площадях. На огромных “диких” пространствах разбросаны городки, страдающие от произвола воевод, и деревни, угнетенные помещиками. А толпы “холопей” раболепно падают ниц перед начальством или наоборот, бунтуют.
Оказывается, что Россия была страной очень даже динамичной и энергичной. Русь вовсе не была абсолютистской державой. Главным принципом ее государственности являлась “соборность”. Определений этого термина давалось много, но по отношению к моделям управления самой подходящей выглядит формулировка О.А. Платонова: “Полное самоуправление в условиях сильной централизованной власти”. “Соборность” происходит от слова “собор”, т. е. сбор. Коллегиальное начало. И структура государства представляла жесткую “вертикаль власти” в сочетании с развитым самоуправлением на всех “горизонталях”.
Царь был не просто правителем — а в первую очередь Помазанником Божьим. Власть его была огромной, но и ответственность тоже — он отвечал за страну и за каждый свой шаг перед самим Господом! И в своих действиях был очень даже “ограничен” — нравственными нормами и требованиями православия. За его грехи кара могла постигнуть всю Русь.
И вовсе не случайно важнейшие решения царь принимал не единолично, а лишь после совета со “всей землей”, созывая Земские Соборы. Которые некоторые историки снисходительно именуют “зачатками парламентаризма”. Помилуйте, да уж какие “зачатки”, если только в России они обладали учредительными правами — выбирать и утверждать монархов! Ни британскому парламенту, ни французским Генеральным Штатам такие права и не снились!
А в Москве в 1582 г. Собор избрал Федора Иоанновича из двух кандидатур — были и сторонники Дмитрия, малолетнего и от восьмой жены, но более здорового, чем Федор. В 1598 г. Собор избирает Годунова (вопреки Боярской Думе), в 1599 утверждает его династию. В 1604 г. патриарх Иов фальсифицирует решение Собора об избрании сына Годунова. Лжедмитрий I русских законов, видимо, не знал или счел, что его и так посадили на престол “всей землей”.
Шуйский созывом Собора пренебрег, за что и поплатился. Для его низложения созывают импровизированный Собор, который потом выбирает Владислава. А в 1613 г. Земский Собор избирает Михаила. И последующих царей обязательно утверждает “вся земля” — в 1645 г. Алексея Михайловича, в 1676 г. Федора Алексеевича, в 1682 г. Собор решает, кому править, Петру, Ивану или Софье?
Царь созывал Земские Соборы и в других важных случаях — для принятия законов, вступления в войну. Делегаты избирались от разных городов и сословий: от Боярской Думы, от духовенства, от дворян, стрельцов, купцов, посадских. От крестьян выборных приглашали не всегда. Но уезды с селами входили в земские структуры городов, а значит, делегаты от них представляли и крестьянство.
Открывалось первое “пленарное заседание” речью государя, сообщавшего, какие вопросы надо решить. Далее совещались “по фракциям” — по сословиям или местностям. И подавали “сказки” с обобщенными предложениями.
Хотя при этом каждый мог подать и собственное особое мнение. Общее решение должно было быть единогласным. Но, кстати, независимо от причины созыва Собора делегаты везли в Москву наказы выборщиков, сообщая о местных проблемах и нуждах. И эти вопросы тоже поднимались на заседаниях.
Однако и без всяких Соборов обратиться с челобитной непосредственно к царю мог каждый россиянин! Ведь монарх бывал на людях постоянно. Ежедневно шел из дворца на службу в Успенский собор, выезжал в другие храмы и к святым местам. И Олеарий, описывая выход Михаила в храм, рассказывает, что многие люди при этом держали над головой челобитные. А специально выделенные чиновники собирали их и унесли за царем во дворец для разбора и принятия решений.
Между прочим, сохранившиеся в большом числе челобитные дали повод для исторических спекуляций. Скажем, С.М.Соловьев часто цитировал эти жалобы и обобщал — вот, мол, какие безобразия на Руси творились! Хотя сами факты жалоб свидетельствуют об обратном. Что непорядки были не правилом, а исключением, иначе имело ли смысл жаловаться? Причем царь реагировал — до нас дошло много челобитных с резолюциями государей и их приближенных, какие меры предпринять по данному случаю. И факты известны, как царь за своих подденных заступался.
Например, в Восточной Сибири (!) у казака Дежнева администрация незаконно отобрала в казну добытые им лично меха — он написал челобитную на имя Михаила Федоровича, отправил ее в Москву по почте (!), и по распоряжению государя ему все вернули. А отсутствие подобных документов, допустим, во Франции или Польше говорит вовсе не об идеальном порядке, а лишь о том, что там подданные не имели возможности обращаться напрямую к монарху.
Когда надобности в созыве Земских Собров не возникало, государь правил тоже не единолично. Он постоянно поддерживал контакты с Церковью — патриархом и освященным собором. И все вопросы обсуждал с Боярской Думой, которая являлась законосовещательным органом. Формула любого указа звучала так: “Царь повелел, и бояре приговорили”. А в отличие, скажем, от британской палаты лордов, где это звание обеспечивалось только происхождением, вне зависимости от личных качеств, на Руси боярство приобреталось вовсе не автоматически. Это был чин, а не титул.
Отпрыск знатного рода начинал службу в 15 лет в стряпчих (от слова “стряпать” — “делать”). Их было при дворе 800–900. Они несли охрану, выполняли обязанности младших придворных и различные поручения. Меняясь — полгода проводили во дворце, а полгода в своих поместьях. Достойных производили в стольники. Их было около 200. Стольники — потому что прислуживали при царском столе во время парадных приемов.
Но они получали и назначения на военные, дипломатические, административные посты. И если заслужили, производились в окольничие. Которые были “около” царя, составляли его ближайшую свиту. Они уже входили в Боярскую Думу.
А следующей служебной ступенью было пожалование боярства. Представители 16 самых знатных родов имели право стать боярами, минуя чин окольничего. Но только право! Производство было персональным. Флетчер писал: “Что касается общественных и правительственных должностей в государстве, то здесь нет ни одного наследственного звания, как бы не было оно высоко или низко”.
В административном отношении Россия делилась на уезды и волости. В уезды назначались воеводы. Они были персональными представителями Москвы и обладали военной и судебной властью, им подчинялись волостные тиуны.
Но представление о том, будто отправка воеводы “на кормление” (некомпетентные историки обычно придираются к термину) отдавала город в полное его распоряжение, далеко от истины. “Кормление” означало дополнительный заработок за службу, но существовали особые “доходные списки”, четко определявшие, какие именно “кормы”, подарки на праздники и пошлины с судебных дел он мог получать.
Если же прихватывал лишку, население имело право вчинить ему по суду иск и потребовать возмещения “за неправды”. А царь в таких случаях назначал расследование и чаще всего принимал сторону жителей. Все воеводы, тиуны и прочие администраторы занимали должность 2–3 года, после чего обязаны были дать отчет. Иностранцев поражало, что “здесь нет ни одного, кто бы имел судебную должность или власть, переходящую по наследству или основанную на грамоте”, т. е. дарованную в качестве привилегии (Флетчер).
А кроме назначенного воеводы, в уездах существовали выборные власти. Из числа местных служилых всеми гражданами избирался губной староста — он соответствовал английскому шерифу и занимался расследованием уголовных дел. “Всем миром”, как посадскими, так и крестьянами уезда, избирался и земский староста.
У каждого из этих начальников были свои служащие, подьячие и писари, свои канцелярии: у воеводы — съезжая изба, у старост — губная изба и земская изба. В помощь земскому старосте “мир” избирал земских приставов, окладчиков целовальников (отвечавших за какое-то дело и принесших присягу с целованием креста).
После выборов составлялся “ряд” — протокол с подписями избирателей и пунктами, оговаривающими взаимные обязательства должностных лиц и “мира”. Земская изба ведала всем местным хозяйством, разверсткой земли, раскладкой податей, здесь собирались выборные и принимались решения по тем или иным насущным проблемам. А если для этого полномочий не хватало, созывался “мир” для всеобщего обсуждения и “приговора”.
И вмешиваться в дела земского старосты воевода не имел права! Выборных должностных лиц сместить он не мог. Мало того, согласно Судебнику 1550 г., он не имел права и арестовать человека, не предъявив доказательств его вины
земскому старосте и целовальнику. Если же нарушал этот закон, земский староста мог по требованию родных освободить арестованного (даже без ведома воеводы), да еще и взыскать с администрации штраф “за бесчестье”. И подобные случаи имелись. Так что первый закон о неприкосновенности личности был введен отнюдь не в Англии, а в нашей с вами стране, на 100 с лишним лет раньше.
Однако и воевода со своей стороны был обязан следить за законностью действий земских властей. Ведь на выборах нередко брали верх местные богатеи или безответственные “горланы”. И если староста допускал неправды, например, при раскладке налогов, население имело возможность обратиться к воеводе. Он в таких случаях пересылал жалобы в Москву, а уж царь был всему голова, назначал расследование или давал указание о перевыборах.
Суды, в зависимости от важности дел, осуществлялись воеводами, старостами, приказчиками бояр и монастырей. Но во всех судах тоже заседали выборные от посадских и крестьян — по 5–6 “добрых и смысленых людей”! Так что и присяжные уже были. Правда, специальных юридических институтов на Руси не существовало. Но любопытно, что тогдашние иностранцы отмечали это, как… великое благо.
“В одном отношении русское судопроизводство достойно одобрения. У них нет специалистов-законников, которые бы вели дело в судах. Каждый сам ведет свое дело и свои жалобы и ответы подает в письменной форме в протитвоположность английским порядкам” (Ченслер).
“Однако и самый последний крестьянин так сведущ во всякого рода шельмовских науках, что превзойдет и наших докторов юристов во всяческих казусах и вывертах. Если кто-нибудь из наших всеученейших докторов попадет в Москву — придется ему учиться заново” (Штаден).
Флетчер пишет, что судебные дела “решаются у них большей частью удовлетворительно и скоро”. А Олеарий делал вывод, что русские суды “не хуже, если не лучше немецких”.
Взяточничество преследовалось строжайше. Никаких подношений должностным лицам не допускалось. “Все судьи и чиновники должны довольствоваться своим годовым содержанием и землями, которые получают от императора” (Маржерет).
Подарки дозволялись только на Пасху и Рождество, небольшие и не связанные с личной заинтересованностью. И хотя писцы в приказах все равно “брали на лапу”, но лишь если были уверены, что не донесут. В судах же это исключалось. “Нужно заметить, что никто из судей и служащих не смеет принимать никаких подарков от тех, чьи дела они решают” (Маржерет).
Коснемся и крепостного права. В России XVII в. закрепощена была не более половины крестьян. Весь Север, Сибирь, Поволжье, многие области на юге являлись черносошными, и в Центральной России существовало несколько черносошных и дворцовых волостей.
Но и само крепостничество очень отличалось от форм, которые оно приняло через 100–200 лет. Торговля крестьянами пришла в нашу страну только при Анне Иоанновне и Бироне. Из Курляндии — где, как уже отмечалось, крепостные приравнивались к рабам.
А в описываемую эпоху помещик владел вовсе не “душами” — такое определение вообще сочли бы кощунством. Он получал столько-то четвертей земли. А крестьяне, прикрепленные к этой земле, должны были его содержать и обеспечивать. И только.
В зависимости от местных условий, урожайности, существовали определенные нормы такого снабжения. В черноземных районах оно осуществлялось путем барщины — работы на участках, выделенных персонально помещику, в нечерноземных большее распространение получал оброк.
Большинству служилых поместья давались только на время службы, и земельные оклады периодически переверстывались. Та же деревня могла завтра достаться другому. Прочно устраиваться в таких имениях не имело смысла, а большую часть года дворяне проводили на службе.
Да и вообще жили они тогда непритязательно, без роскоши и лишних запросов, их дома мало отличались от крестьянских. Олеарий описывает, как в одной из деревень голштинские послы окликнули глядевшего из окна мужика — где найти князя, здешнего владельца. А “мужик” обиделся, поскольку и был самим князем.
Любой крестьянин, хоть черносошный, хоть крепостной, мог свободно распоряжаться своим наделом! Своей долей в земле общины. Мог завещать, разделить между детьми. Или продать. И идти после этого, куда душеньке угодно! Соответствующим юридическим статусом обладал не он, а его земля. И тот, кто купил ее или принял в дар, должен был нести “тягло”, выплачивая подать государю. Или становился крепостным и исполнял обязанности по отношению к помещику.
Существовала на Руси и категория “гулящих людей”. Которых многие авторы почему-то считают беглами или бродягами. Но документы показывают, что эти люди были обязаны платить “годовой оброк” с заработка, и особый налог, “явочную головщину”, за право и дальше “гулять”.
Следовательно, под этим термином подразумевались всего лишь вольные люди, по характеру своей деятельности не имеющие “постоянной прописки”: актеры-скоморохи, артели строителей, коробейники, кочующие ремесленники.
По материалам: Шамбаров В.Е. Тайна воцарения Романовых.
Источник: Канал "Злой Московит"
Следующая публикация
Комментарии 1