«АМЕРИКА ВЫЗЫВАЕТ СОЖАЛЕНИЕ»
- Глеб Глебович, что осталось в вашей жизни от многих десятилетий, проведённых в США? Теперь, когда Елизаветы Петровны больше нет, не возникает желания вернуться?
- Нынешняя Америка вызывает у меня в основном сожаление и удивление. Когда-то вместе с американскими однокурсниками-студентами я в 1960-е годы протестовал против войны во Вьетнаме: мы озвучивали имена и фамилии погибших там военнослужащих на ступенях католического храма в США. Церковь нам не мешала, в стране было мощное антивоенное движение.
Куда это все делось? Теперь эти же люди, постарев, ратуют за то, чтобы исключить нашу русскую Церковь из Всемирного Совета церквей. Не так давно все западные «зелёные» были пацифистами. А теперь они требуют отправки оружия на Украину – чтобы воевать с моим сыном. Мне остаётся только удивляться и сожалеть.
- У вас трое сыновей. Как сложились их судьбы?
- Двое живут в России, только один пока остается в Америке, но у него здесь уже есть квартира. Воспитание всем сыновьям мы старались дать русское, у меня в этом плане был опыт. Мой отец, Глеб Александрович Глинка, принадлежал ко второй волне русской эмиграции. Отъезд за границу не был его выбором. Он попал в плен и оказался в 1945 году в Европе.
Тогда британцы передали многих оказавшихся в их руках советских военнопленных Сталину. Многих ждала незавидная судьба. А отец о репрессиях знал не понаслышке: многие члены его литературной группы подверглись репрессиям до войны. Так что отец вынужден был остаться за границей.
Но в западное общество он, хоть и прожил долгую жизнь, так толком и не захотел войти. Общался и в Бельгии, и в США только с русскими, писал в русские издания, сочинял стихи на родном языке. У него даже есть грустное стихотворение о том, как это смешно, – проживая в Америке, писать стихи только по-русски. Кому, мол, это нужно? Тиражи были ничтожные…
Я себя тоже чувствовал в Америке чужим. В 13 лет я сказал родителям, что хочу уйти в русский православный монастырь в Джорданвилле – обитель с очень строгим уставом посреди штата Нью-Йорк. Мама была против, но папа её убедил, и меня отпустили. Я прожил в этом монастыре год, и это было самое счастливое время моей жизни.
«ПОНИМАЮ ДОНЕЦКИХ СОБЕСЕДНИКОВ»
- После монастыря вы всё-таки вернулись в большой мир, стали адвокатом. Разве в этой холодной юридической сфере есть место для веры, для сочувствия?
- Помощь людям, которым грозят большие сроки лишения свободы, - тоже дело христианское, но только в строгих рамках закона. Я не хочу сказать, что всем мои клиенты ни в чем не были виноваты. Но у меня была задача – заставить государство доказать их вину. Уголовное обвинение – это ситуация, когда государство всем своим весом обрушивается на человека. И когда ты его защищаешь, ты действуешь так, как будто спасаешь от тюрьмы своего родственника, друга – словом, любимого человека. Вот и получается, что и в адвокатуре есть место любви.
- Остаться в России вам наверняка было непросто... Вам трудно писать по-русски без ошибок, вы не «считываете» наши шутки, часто основанные на цитатах из советского кино или школьной классики…
- Так ведь и за границей русская эмиграция первой волны не принимала таких, как мой отец, - проживших большую часть жизни в СССР. Те, кто уехал сразу после революции, считали поколение моего отца «нечистым», хотя он был из старого дворянского рода, имел прекрасное образование…
И я тоже жил долгое время между двух лагерей – Советским Союзом, откуда и приехала ко мне Лиза, и подозрительно относившейся ко всему советскому эмиграцией. Но в этом плане моя судьба не так уж уникальна. История постоянно рвала русскую нацию на куски, противопоставляла православных атеистам, космополитов славянофилам, советских людей – «бывшим».
Мне кажется, моя лёгкая отстранённость, инаковость помогает мне лучше понять пресловутую «таинственную русскую душу». Я понимаю даже тех наших соотечественников, которые восхищаются Сталиным, – я общался с ними в Донецке, и эти люди были настоящими героями. У них есть представление, что Сталин Россию спас, а после его смерти все пошло как-то не так, не в том направлении.
С этим их представлением большая часть эмиграции моего поколения и старше не согласилась бы. Так вот, хотя Сталин для меня – одиозная фигура, мне понятны чувства моих донецких собеседников.
Автор: Дмитрий БАБИЧ
газета "Комсомольская правда"
#историиолюбви #лизаглинка #глебглинка #изинтервью #светланаткачёва
Комментарии 153