В конце 80-х американский журнал «Back Stage» («Кулисы») называл вас самым ставящимся на Западе русским драматургом после Чехова. Но в один момент вы вдруг взяли и от театра отказались.
«Ставился я тогда широко не только на Западе. В 1989 году у меня в Москве шли, по-моему, девять пьес одновременно. И главное, я был впервые свободен от этого ада цензуры. К примеру, мою пьесу о Сократе репетировали шесть лет — все не разрешали постановку. Целых шесть лет! За эти шесть лет ты уходишь очень далеко от своей работы, у тебя появляется абсолютное неприятие прежнего стиля (а если оно не появилось, то это ужасно). Так что, когда эти пьесы выходили, я был уже другой. Это была мука.
А после перестройки я мог писать пьесы, чтобы их тут же ставили, и тотчас писать новые. Это было потрясающее ощущение: я абсолютно тогда верил, что теперь смогу завоевать мировой театр. И… в этот момент я понял, что должен от этого отказаться.
Потому что с 1976 г. я писал свои исторические книги. Писал в стол, без надежды напечатать. Писал их, то оставляя, то возвращаясь к ним. Это были история Николая II и история Сталина. У меня было мало документов — все больше домыслы или рассказы очевидцев. И вот грянула перестройка. Открылись, точнее, приоткрылись архивы. И я понял: пора! Но, выпускник Историко-архивного института, я также понял, что это будет гигантская работа и совмещать ее с театром, с пьесами мне не удастся. Нужно было выбирать… И я выбрал. Я решил рассказать миру, что с нами случилось, почему произошла катастрофа с Россией, почему страна, которая называлась Святой Русью, так легко вступила в этот ад — разрушила свои церкви и т. д. Это был целый ряд сложнейших вопросов, на которые я тогда не имел ответа. И получал я их, работая над книгой. Точнее, над трилогией. Последний царь (Николай II), Первый большевистский царь (Сталин) и грешный Мужик (Распутин) — предтеча тех сотен тысяч мужиков, которые затоптали царские дворцы, разрушили свои храмы и в конце концов погубили самих себя».
Из интервью Эдварда Радзинского.
Комментарии 31
Интересные вещи он говорил, рассказывал.